Добрых полчаса простояла, мысленно репетируя разговор с будущей невесткой. До конца додумать не успела. От автобусной остановки к дому идут трое - два мужчины и девушка. Карпа она узнала сразу - о чем-то рассказывает, смеется, жестикулирует. Рядом с ним толстушка… А третий - кто? Юркий, щуплый старикашка, подвижный, будто разлитая ртуть.
- Мама, ты почему на улице? Ключ забыла дома, да?
Признаться - дожидается не хочется.
- Решила подышать свежим воздухом.
Толстушка сморщила крохотный носик, насмешливо улыбнулась. Дескать, разве это воздух - противная сырость, промозглый ветер продувает насквозь. Наверняка ожидали драгоценного сыночка. Но вслух ничего не сказала.
Вошли в подъезд, остановились возле занятого лифта.
- Придется знакомиться на нейтралке, - высокопарно произнес Карп. -
Это - Наташенька, моя будущея жена. А это - Николай Терентьевич Кочерыгин, ее дедушка. Познакомьтесь с моей мамой - Видова Клавдия Ивановна.
Подумать только, на полдороге в Остапино появляется Фоменко, не успела добраться до Кочерыгина - он тут как тут! Хорошо это или плохо?
Старикашка изогнулся и неожиданно приложился мокрыми губами к протянутой для рукопожатия ручке женщины. Так неожиданно, что Клавдия вздрогнула и подалась назад.
- Никогда бы не подумал, что мать жениха Наташеньки такая молодая женщина, - визгливым голосом выдал он прицельный комплимент. - Сестра - да, тетя - может быть, но только не родительница!
Карп засмеялся, девчонка покривилась. Видимо, кавалерский комплимент деда пришелся ей не по вкусу.
Усадив гостей в гостиной, Клавдия опоясалась новым передником и принялась накрывать на стол. Наталья уединилась с Карпом на диване, бесстыдно, не обращая внимание на деда, стала обцеловывать лицо парня.
Кочерыгин садиться не стал - запрыгал по комнате. Покачивая полулысой головой, погладил хрустальную вазу. Будто приценился. Изучил старенький телевизор, осуждающе пожевал губами. И надолго застрял возле комода с портретом комбата.
Неужели узнал своего убитого командира? Клавдия остановилась в дверях, прижала ладонью сердце. Если узнал, значит служили вместе, значит, тогда на поле…
- Муж? - тихо спросил гость хозяйку. - Бравый мужчина, красивый. Убит или - болезнь?
На остром личике - соболезнующая гримаска. Так притворяться невозможно, дед Натальи - обычный однофамилец красноармейца Кочерыгина.
И все же…
- Погиб на фронте… Вы тоже воевали?
- Тогда вся страна сражалась, - с патриотическим пафосом воскликнул Кочерыгин. Выпятил цыплячью грудь, задрал голову. - Могу представиться: старшина первой статьи Северного флота. Медалей не ношу - на груди не помещаются, а носить на пузе - зазорно. Врать не стану, Героя не присвоили, но дружки-приятели считают зря. Потому-что в таких переделках довелось побывать, - приснятся ночью - аж подскакиваешь… Помню высадку десанта…
И полились обильным бурным потоком воспоминания фронтовика. Чего только не намешано! Добрая половина, наверняка, чистейшая фантазия. Вдова не решалась прервать разговорчивого ветерана, уйти не позволяло невесть от кого полученное интеллигентное воспитание.
- Дедуля, перестань хвалиться - слушать тошно, - оторвалась от жениха Наташка. - Ты мешаешь хозяйке!
- Простите, ради Бога, старого ворчуна, - повинно склонил блестящую лысину бывший старшина первой статьи. - Я, действительно, разболтался.
Напряженность сменилась слабостью. Укрывшись в кухне, Клавдия в изнеможении опустилась на табуретку. Вторая неудача доконала ее. Даже мелькнула мысль прекратить бесплодные поиски убийцы, положиться на Божье наказание, которое обязательно настигнет нелюдя.
Появилась эта иысль, скользнула в сознании и исчезла. Не оставила ни радости, ни горечи. Вместо нее закружились другие.
Нет, она не отступит! Кто на очереди? Яковлев. Ежели знакомство с ним ничего не даст - останется один Прошка. Орловский Кочерыгин выпал из сознания, будто он - обычное повторение московского…
Глава 21
"… случайно судьба свела меня с бывшим начальником районного уголовного розыска, который обслуживал и деревню Горелково. Сопоставил я его воспоминания с откровениями Марка. Получилась довольно интересная картинка…"
Запись в коричневой тетради.
Когда два мужика сидят в хате, будто в тюремной камере, неизбежно появляется не только антипатия, но и самая настоящая вражда. Федька - весельчак, заводила, рубаха-парень, Прохор - молчун, себе на уме, к тому же болезненно завистлив. Короче - антиподы.
Жрали осточертевший самогон, который поставляла им услужливая соседка, закусывали надоевшей селедкой, набившими оскомину солеными огурцами. Готовила еду и убиралась Настька. Казалось, дура-баба, которую пощупать можно - не оттолкнет, не сбежит. Но когда однажды в подпитии Федька исхитрился запустить руку ей под подол - Настька схватила ухват и пообещала лишить инвалида второй ноги.
Особо горевать Семенчук не стал, по его мнению, мужиков после войны стало меньше, чем баб, поэтому они в цене. Пошастал по деревне, заглянул в пустую лавчонку, посудачил с жительницами. Все же нашел.
- Давай, друг ситный, малость развеемся, - предложил он компаньону. - Так можно свихнуться, перегрызть друг другу глотки.
- Что ты хочешь предложить? Самогон? Так он уже в горло не лезет, обратно прет.
- Кто только тебя в старшины произвел? - зашептал Федька, опасливо поглядывая в окно, за которым Настька таскала к баньке дрова. - Никакой тебе фантазии. Чем живут настоящие мужики? Водкой и бабами. Первое мы уже прошли, а вот второе не мешает испробовать…
- Ты уже пытался, - Прохор насмешливо кивнул на ухват. - Надумал повторить?
Семенчук беззаботно отмахнулся. Сегодня он был на удивление миролюбив.
- Настька - девка, кажись еще не пробованная, потому и стережется. На кой ляд нам трудиться, рушить невинность? Я тут поговорил со слабым полом, кое-что прояснил. Короче, сегодня, как свечереет, мы с тобой идем в гости.
- К кому? - не понял Сидякин.
- Тетку Феклу знаешь? Ну, которая самогоном торгует?
Сидякин самогонщицу однажды видел. Кривая, беззубая ведьма как-то прохромала мимо Семенчуковской избенки. Остановилась и долго о чем-то шепталась с Настькой. Обе хихикали, прикрываясь платками, поглядывали на окна. О чем могут откровеничать две женщины? В городе - о модах и украшениях, в деревне - о мужиках.
- Так она же - самое настоящее страшилище! Беззубая образина.
- Во первых, в темноте не побачим, - поучительным тоном принялся декламировать Семенчук. - Во вторых, беззуба - не станет кусаться. В третьих, глотнем пару стакашек - страшилище красавицей покажется… А за пазухой у бабенки все, как должно быть - не упруго, конечно, не молодуха, но и не тряпки натолканы. Под подолом не проверил, но и там, наверное, норма.
- Что ж мы вдвоем полезем на одну? - внутренне соглашаясь, засомневался Сидякин. Его давно мучило мужской желание, по ночам часто снились голые, податливые девки. - На это не согласен!
- Зачем на одну? - удивился Федька. - Пообещала завербовать подружку.
- Такую же страхолюдину?
Федька не стал ни опровергать, ни подтверждать - многозначительно покрутил пальцем около виска…
Мероприятие намечено на субботу. По убеждению Семенчука, самое подходящее время. Что делают деревенские мужики по суубботам? В баню идут, водку жрут и баб дерут.
В пятницу Сидякин поехал в Москву. Повидаться с сыном. Его мучило чувство смутной вины. Да, хлипкий пацан, да, не в отца пошел, все правильно, но, как не крути, сын.
Приехал на Маросейку, издали оглядел нищую братию, нашел взглядом хилую былинку-сына, малость успокоился. Кажется, Марк приноровился к новой своей жизни, нашел себя. И - слава Богу, значит никакой вины на отце нет, сделал все правильно.
Осмелился подойти к кривляющемуся подростку, положил в положенную перед ним кепку пару рублевок.
- Как живешь, сын, - прошептал он. - Никто не обижает?
Марк не ответил - работал. Подражая "наставнику" подрагивал ногами и руками, вывалил из перекошенного рта язык. Тут не до родственных бесед.
Сидякин понял и двинулся дальше. Для маскировки положил рубль в подставленную ладонь Хмыря. Одарил полтиником худющую женщину с младенцем на руках. И окончательно успокоившись, поехал в Горелково…
Днем в субботу компаньоны попарились. Потом, разнеженные, сидели на кухне, блаженно прихлебывали крепкий чай. От самогона, к удивлению Настьки, отказались - берегли силы для любовного свидания.
В хате самогонщицы гостей встретили приветливо. Поглядел Сидякин на широкобедрую, грудастую подружку хозяйки и ужаснулся. Справится ли он с горой жира и мяса, не опозорится ли? Но отказываться, поворачивать оглобли поздно. Будто подслушав сомнения компаньона, Семенчук легонько подтолкнул его к улыбающейся бабе.
- Серафима, - представилась та, нетерпеливо переступая с ноги на ногу.
- Можно - Сима. Вас знаю - Прохор да Федор.
Такая же уродина, как и самогонщица. Толстая, потная от волнения, с ногами-тумбами и огромной грудью. Но не кривая и не хромая.
- Проходьте, мужички, сичас поснедаем, попоем.
На чисто выскобленном столе - обычная деревенская закуска: огурцы с помидорами, отварной картофель, жеранное мясо. Под лавкой спрятана бутыль с самогоном.
Устроились попарно. Ближе к стене - Федька и Фекла, напротив -
Прошка с Серафимой.
- Никаких тостов, - предложил Семенчук. - Вначале - на брудершафт.
- Енто как? - застыдилась Сима, покосившись на соседа. - Охальничать не позволю!
А сама придвинулась к Прохору, прижалась жарким бедром.
- Вот так!
Федька обхватил Феклу за необъятную талию, другую руку запустил за пазуху и впился в заранее приоткрытый рот женщины. Та притворно охнула, но возражать не стала, наоборот, выпятила об"емные груди.
- А вы так можете? - кокетливо спросила Серафима, будто невзначай положив широкую ладонь на колено Сидякина.
- Выпьем - проверите, - буркнул он, в свою очередь ощупав жирное колено соседки. Оно под его ладонью вздрогнуло.
Ну, почему ему так не везет, чем он провинился перед Всевышним? Семка, вечный его соперник женился на красивой и умной девушке, Прохору досталась костлявая и глупая Галилея. У Клавки родился здоровый, веселый пацан, у супруги старшины - больной Марк. Теперь он полезет на грудастую уродину…
Застарелая зависть набухала внутри Сидякина, вот-вот лопнет и зальет все его существо внючей жидкостью.
Ослабевшая от страстного поцелуя, Фекла дрожащей рукой извлекла из-под лавки бутыль, разлила самогон по кружкам. Положила на тарелку Федьки несколько кусков жаренного мяса, картошку. Серафима последовала примеру товарки. Заполняя тарелку Сидякина, будто случайно, прижалась к его плечу пышной грудью.
Прохор запылал. Охватившее его мужское желание подавило отвращение к жирной бабе. Прав Федька, какая разница - красива или некрасива, изящна или безобразно толста? Главное - женщина!
Федька под столом многозначительно толкнул его протезом, поймав вопрошающий взгляд, неприметно кивнул на дверь боковушки. Дескать, там - твой "станок".
Бабы после первого же стакашка захмелели. Беспричинно смеялись, трясли грудями, бесстыдно прижимались к мужикам. Второй стакан окончательно свалил Феклу. Пошатываясь, крепко ухватившись за партнера, она потащила его в другую комнату.
Через несклько минут оттуда донеслись сладкие крики, скрип лежанки.
Судя по всему, оголодавший инвалид, не теряя времени на подготовку, вторгся в распластаное под ним женское тело и теперь трудолюбиво обрабатывает его.
И опять Прохор - на втором плане! Сюсюкает, тискает коленки и ляжки податливой Серафимы. А вот Семенчук сразу врубился… Быть на втором плане, видеть превосходсво компаньона - обидно до сердечной боли.
Симка еще держалась. О чем-то болтала, хихикала, прижималась, бесстыдно ощупывала мужчину. Будто он курица, готовая снести желанное яичко. Но не последовала примеру товарки, не потащила его на лежанку.
Пришлось Сидякину проявить инициативу.
- Куда ведет эта дверь?
- В боковушку. Желаешь поглядеть?
Не отвечая, Прохор поднялся со скамьи. Часто дыша, пошатываясь, баба пошла за ним. В вытянутой руке - лампа с остатками фитиля.
На дощатой лежанке все приготовлено заранее - постелен сенной матрас, в изголовье брошена тощая подушка. Одна на двоих. Одеяло и простынь отсутствуют, они только помешают.
- Раздевайся, - приказал Сидякин, стаскивая сапоги и расстегивая брюки. - Покажу… брудершафт.
Симка дунула на лампу, боковушка окунулась в непроглядную темноту. Шуршание, шорох - женщина торопливо сбрасывает с себя одежду. Голый Прошка лег на спину и принялся ожидать, когда к нему прижмется такое же голое женское тело. Схватить Симку, перевернуть на спину, раздвинуть жирные до безобразия ноги…
Именно так он поступил с Галилеей в первую брачную ночь. Костлявая супруга только тихо ойкнула, когда он навалился на нее. Неопытная, глупая. Прохору тогда пришлось малость поучить неумеху бабьему мастерству.
Неужели и Серафиму тоже придется учить нехитрой науке?
Не пришлось. Наверно, боковушка не первого мужика приютила. Но того, что произошло, ему в самом дурном сне не снилось. Симка не прилегла рядом, не обняла мускулистое тело партнера, даже не похихикала - взгромоздилась на него, оседлала, будто скакуна.
Тишину деревенской избы нарушали женские всхлипывания, трудное мужское сопение. Компаньоны, дорвавшись, наконец, до сладкого, трудились на славу.
- Какой же ты могучий мужик, - громко хвалила партнера Серафима. Явно желая быть услышанной подругой. - Всю, как есть, меня пропорол, бесстыдник этакий. Теперича цельный месяц буду заглядывать… Чегой ты в гипсе? - - наконец, она нащупала корсет. - Пораненый на фронте, да?
- Да, - односложно ответил Сидякин. - Поранен.
- Не мешает?
- Ты так оседлала, что корсет - не помеха.
Замолчали. Из другой комнаты отлично слышны голоса второй парочки.
- Ты, милок, уж не протезом ли работал? - так же громко хвалила Семенчука Фекла. - До чего ж сладко получилось. Давненько не доводилось играть с таким мужичком.
- А у меня - что на ноге, что в штанах, - так же громко хвастал Семенчук. - Могу - и тем и этим.
После первого раунда парочки вернулись к прерванному застолью. Кавалеры в штанах и нательных рубахах, "дамы" в наспех натянутых длинных юбках, в наброшенных на обнаженные плечи шалях. Зажгли потушенную лампу, устроились на старых местах. На этот раз - без смущенного отмахивания и скромно потупленых глаз. Ласкались к мужикам, подставлялись под ответные ласки.
Под влиянием самогона и поглаживания жирных пальцев соседок и Федька, и Прошка скоро ощутили возвращающееся мужское желание. Бабенки, как водится, повизгивали, в свою очередь теребили мужчин, призывно охали.
Им нравилась процедура подготовки, местные мужики не радовали ласками, сразу наваливались. А эти ведет себя культурно, не охальничают. Если и щщупают, то мужикам так делать положено, такая уж у них "природа".
- Чего-то я устал, - не переставая обжимать вываленные голые груди партнерши, проинформировал Федька. - Не пора ли отдохнуть?
Фекла с готовностью поднялась из-за стола.
- Пора, ох, до чего же пора!
Симка пошевелила огромными бедрами, прошлась ладонью от мужского колена до живота.
- Точно - пора, - пролепетала она.
Погасили лампу, в темноте, придерживаясь за стены и друг за друга, разошлись по комнатам. Окончательно сомлевшая Симка повисла на руках парнера, пришлось доставлять ее в боковушку почти волоком.
В боковушке Сидякин еще раз огладил прильнувшую к нему женщину, взбодрил ее поцелуем-укусом.
- Я сичас, Прошенька… - бессвязно шептала баба, наваливаясь на кавалера и расстегивая ему пояс на брюках.
- Свет погаси! - сурово промолвил Прохор. Одно дело пользовать жирную уродину в темноте, совсем другое смотреть на вздувшийся живот, жирные ляжки, обвисшие вялые груди. - Мой черед седлать!
Куда там! Торопливо дунув на лампу, Симка снова навалилась на мужика. Пришлось согласиться. Но едва она пристроилась, в дверь избы забухали кулаками. Матерно поругиваясь, баба натянула только что снятую рубаху. Прохор торопливо натянул штаны. Злость распирала его. Другим мужикам никто никогда не мешает, а он решил один единственный раз за долгие годы порезвиться и то неудачно. Но материться не стал, ограничился злобным собачьим ворчанием.
- Не досадуй, милый, - взбадривая лампу, засюсюкапла любовница. - Сичас возвернемся, тожеть покажу тебе… брудерщафт.
В горнице топтался такой же раздосадованный Семенчук. Как и Сидякин - по пояс голый. Цыплячья грудь ходит ходуном, руки сжаты в кулаки.
Что до хозяйки - тоже взбешена.
- Сичас я покажу им кузькину мать! Закаются беспокить по ночам!
Прихватив здоровенный ухват, она вышла из горницы.
В сенях что-то упало, загремело. Хозяйка, добираясь в темноте до двери, задела не то ведро, не то лопаты с граблями. Послышались непременные в деревнях матерки.
Вдруг они оборвались. Будто матерщиной самогонщице кто-то заткнул рот.
- Заходьте, милые, - перешла она на ласковое бормотание. - Мы тут порешили попраздновать…
- По какому поводу праздник?
В горницу вошел пузатый участковый, которого в деревне окрестили Требухой. По причине об"емного, поддерживаемого ремнем, живота и сквалыжного характера. Вслед за ним - молоденький сержант и двое понятых - старик и старуха.
- У подружки - именины, - искусно соврала Фекла, ногой заталкивая под лавку предательскую бутыль. - Родичей пригласили. Без мужиков, чай, скучно.
Беззубая понятая издевательски зажевала сухими губами.
- Знакомые физиономии, - вгляделся Требуха. - Герои войны. Почему голые?
- Дак, жарко же в избе, - Фекла опередила открывшего рот Федора. - Потому и разделись.
- Одеваться-раздеваться - ваше дело, в законе об этом ничего не прописано… Побеспокоили вас по другому поводу. Ко мне поступила жалоба жительниц деревни на то, что ты, Фекла, продаешь мужикам самогон. То-есть, нарушаешь законодательство… Приступай, - кивнул он сержанту. - Обыск. Постановление имеется, - похлопал пухлой ладонью по полевой сумке. - Найдем самогонный аппарат - пойдешь под суд.
Устроился за столом, брезгливо отодвинув тарелки и миски с закуской. Ногой случайно задел самогонную бутыль и та выкатилась на середину горницы. Из горлышка потек ручеек отравы. Требуха покосился на вещдок, но ничего не сказал - одна бутылка не доказательство, главное - найти аппарат.
Опытный сержант не стал терять времени на проверку запечного пространства, шкафчиков и углов - прямиком направился к лазу в подпол. Наверно, информаторы-доброхоты не только донесли на самогонщицу, но и указали место, где она занимается противозаконным предпринимательством.
- Как живете-можете, герои? - доброжелательно пропел Требуха, когда "родичи" присели на лавку. - Гляжу, не теряетесь, наших баб пользуете.
Успевшая спрятать груди под пуховым платком Серафима стыдливо потупилась, даже разрумянилась. Как и полагается деревенской женщине, не устроилась рядом с мужиками - присела около печи.
- Живем нормально, - бодро отреагировал Федька. - А вот можем не всегда.
Дружно посмеялись.