Фекла опустилась на колени возле лаза в подполье, настороженно следила за шурующим там сержантом. Особенно бояться не стоит - опытная самогонщица никогда не держала аппарат в собранном виде - разбирала его на части, которые прятала в разных местах.
- Не скучно без работы? - закинул Требуха отравленную наживку.
В ответ Федька громыхнул по лавке своей деревяной култышкой. Прохор расстегнул рубаху, показывая корсет.
- Кто возьмет горемычных инвалидов? - вытер воображаемую слезу Семенчук. - Ни землю-кормилицу вспахивать, ни за станком стоять.
- Ясное дело. - охотно посочувствовал участковый. - Но на пенсион нынче не проживешь. Могу порекомендовать председателю колхоза. Кладовщик ему требуется. Чеи не работенка для инвалида: сиди да подмахивай накладные… У тебя какое образование? - неожиданно повернулся он к
Прохору.
- Среднее, - нехотя признался тот.
- Воинское звание?
- Старшина.
- И тебе место подыщим! - обрадовался Требуха. - Каким-нибудь писарем в контору. Хотя бы - в Заготзерно. Все прибавка к пенсии. Сговорились?
Знал бы лягавый о сумках, набитых деньгами, которые два раза в неделю передает компаньонам Заяц! О кубышках с драгоценостями, надежно припрятанными в погребе.
Участковый выжидательно смотрел на инвалидов. Ожидает немедленного согласия и соответствующей благодарности.
- Подумаем… Посоветуемся с врачами…
Лейтенант недовольно вздохнул, но настаивать не стал. Одышливо поднялся со скамьи, заходил по горнице.
- Ну, что там у тебя? - крикнул он в лаз. - Нашел?
- Кое-что есть. В кадушку спрятан змеевик.
- Покажи понятым и запротоколируй.
Фекла что-то шопотом доказывала, размахивала руками. Потом взяла участкового за рукав, увела в сени. О чем они там беседовали - неизвестно. Наверно, самогонщица все же откупилась. Во всяком случае, страж закона, возвратившись в горницу, уже не напоминал сержанту о протоколе.
После того, как милиционеры и понятые покинули избу, Фекла и Серафима попытались взбодрить охладевших мужиков. Подставляли им обнаженные груди, лезли с поцелуями. Но кавалеры уже перегорели. Странная беседа с участковым, его настойчивое желание устроить на работу ветеранов войны, насторожила Семенчука. О каких любовных играх может идти речь!
- Все, лярвочки, пошабашили, - оттолкнул он липнущую к нему бабу. - Надумаем наведаться - дадим знать. А пока - приветик! До побаченья, суки дранные!
Бабенки загрустили. Их не обидели груюые клички, привыкли. Просто рассчитывали на балдеж до утра, по вкусу пришлось городское обхождение ветеранов. Но возражать, настаивать не посмели.
На прощание Фекла одарила мужиков бутылкой своего пойла. На опохмелку и в уплату за доставленное удовольствие…
Компаньоны медленно шли по безлюдной улице. Во первых, устали от любовных утех, во вторых, Семенчук снова и снова перебирал в памяти непонятные обещания участкового. Что-то раньше ему не приходилось выслушивать заботливые фразы лягавых.
- Ты чем-то озабочен? - прямо спросил Сидякин, остановившись перед калиткой. - Кажись, все прошло на высшем уровне. Сбросили в баб дурную кровь, и мы довольны и они….
- Все да не все. Похоже, Требуха что-то подозревает.
- А что ему подозревать? Ничем противозаконным мы с тобой не занимаемся, заводить уголовные дела не за что…
Федька тоже остановился, возмущенно запрыгал на бутылочном протезе. Будто подбитая пацанами ворона.
- Я уже не раз говорил, что ты либо недоумок, либо сверхнаивен! Говоришь, не нарушаем закон? Как бы не так, любое предпринимательство в Союзе карается. Это - во первых. Пойдем дальше. Ну, ладно - дань, собираемая с попрошаек Зайцем и его подручными. А как быть с горшками, набитыми драгоценностями? Тоже нищие собирают? Тому же Хмырю жалостливая старушка подала бриллиантовое ожерелье. И ты в эту чушь поверил бы?
- Нет, не верю.
Сидякин прозревал. Медленно, трудно, связывая между собой, казалось бы, малозначащие события. Он, конечно, знал о существовании горшков, спрятанных в погребе за кадушкой с мочеными яблоками. Мало того, сам учавствовал в изготовлении хитрого тайничка. Тогда Федька, не вдаваясь в подробности, буркнул: запасец на черный день.
Только сейчас открылся полностью. Почему не раньше?
- Слава Богу, - облегченно задышал конспиратор. - Кажется, наконец, мозги встали на место…
- И много там… безделушек? - притворившись равнодушным, задал следующий вопрос Прошка. - На подарки бабам хватит?
- Кол им между ног! - злобно выругался Семенчук. - Жирно будет - одаривать кольцами да браслетами. Перебьются шалавы! - попрыгал, успокаиваясь, ловко подфутболил протезом валяющийся у забора булыжник. - Значит, за живое задело, интересуешься нашим богатством? Ради Бога, могу посвятить. Ежели просчитать по самым низким ценам - несколько миллионов. Правда, считал я не на бумажке - в башке, складывал, умножал, делил, мог и ошибиться. Но в общем плане - верно.
- Грабежи? Убийства?
Глава подпольной фирмы засмеялся.
- Всего понемногу. Где-то я вычитал - богатство вырастает на крови, кровушкой поливается, ею же подкармливается. Честных состояний просто не бывает…
Сидякин слушал друга в полуха. Думал о своем.
Нет, он не был слюнявым правдолюбцем или слезливым жалельщиком. Еще подростком, ковыряясь в коровьем дерьме, усвоил простую истину: все, без исключения, люди обмазаны вонючим навозом. В том числе, охотно берущий взятки председатель колхоза, втихомолку торгующие общественным богатством главный агроном и бригадиры, покрывающие ворюг секретари райкомов и обкомов, короче - все.
Хочешь вкусно кушать, спать на мягком, а не на треклятой лежанке, приходовать молодух - веди себя соответственно.
Что до страха, то он вколочен в сознании любого человека, главное, не думать о нем, загонять его поглубже в подсознание.
А чего, спрашивается бояться, если ни он, ни Семенчук не убивают и не пытают? Могут посадить за хранение похщенных ценностей? Ну и что, раньше сядешь, раньше выйдешь. К тому же, тайничек еще отыскать требуется, доказать, что он построен компаньонами а не прежними жильцами.
- … особо зверствует Желток. Ему что стопку выпить, что пацаненка зарезать - все единно. Но по ловкости ему далеко до Хмыря. Я уже говорил тебе - не парень - артист… Кровью и он замаран, не без того, но пускает в ход нож только при опасности, когда без кровопускания не обойтись…
Так вот кому доверено воспитание сына, без малейшего волнения подумал Прохор, доверчивый Марк быстро научится грабить и убивать. Порушить договоренность с Семенчуком, забрать из вертепа Марка, вернуть его матери?
Но это означает разрыв с Федькой. Не потому, что хилый пацаненок так уж тому нужен - пристроив родного сына компаньона в "подшефную" банду глава фирмы как бы взнуздал старшину. Подхлестывает, погоняет, заставляет поворачивать в нужном направлении. Знает - в уголовку Прохор не пойдет - побоится.
- … Не трусь, старшина, не марай дерьмом трусы, ничего с твоим отпрыском не случится, - Федька будто плдслушал сомнения компаньона. - Я вдолбил в понятливую башку Зайца - только попрошайничество, никаких грабежей. Здесь все будет чисто и гладко. А вот Требухи, честно признаюсь, побаиваюсь. Лейтенант походит на натренированную собаку-ищейку - вцепится, ни за что не разожмет челюстей… Думаю, лягавый уже принюхивается к нашим обмаранным штанам.
- И что ты собираешься делать? - очнулся от нелегких раздумий Сидякин.
- Прикроем фирму?
- Сбрендил? Просто ограничим встречи с Зайцем. Встречаться будем не в избе глухой старухи - на свежем воздухе. Скажем, на охоте… Кстати, я будто превидел опасность - послал через верного человека маляву…
- Так прямо и написал?
Семенчук презрительно оглядел испуганную физиономию компаньона. В который уже раз сожалеюще завздыхал.
- Малява - житейская, но Заяц поймет - ему не впервой… Пошли в избу. Холодно стало, зима подкатывает. Да и спать зверски хочется. Наверно, старость припожаловала, - пожаловался он, пряча плутовские глаза. - Раньше сыграешь на бабе за ночь пяток "концертов" и никакой тебе усталости, а нынче чуть не доконала меня чертова ведьма. Тружусь, тружусь, а она только охает да подбадривает - быстрей прыгай, фрайер, не вздумай отвалить - круглые вырежу… Представляешь боевую обстановку?
Жалобные признания Федьки - бальзам на иссеченную шрамами завистливую душу старшины…
Утром Сидякина разбудило бодрое постукивание деревяного протеза. Настроение - прескверное. Побаливает голова, в глазах - иллюминация, давит корсет. Надо бы посетить поликлинику, заменить его на новый, но рисоваться в районном центре опасно, а ехать в Москву не хочется.
Мысли о слишком резвом компаньоне и давящем корсете поблуждали по окраине сознания и исчезли. Их место заняли вместительные горшки, замурованные в подвальном тайнике. Заманчиво покачивают крутыми боками, кривятся, показывают драгоценности.
Бесово наваждение!
Сидякин зажмурился и представил себе роскошный особняк, толпу слуг, грудастую, тонкую в талии молоденькую сопостельницу, завистливые взгляды соседей. Совершенно другая жизнь, ради которой не жалко отдать тридцать лет нынешней….
- Долго собираешься валяться? - открыл дверь Федька. - Или Симка тебя уморила, как меня - Фекла? Одевайся, позавтракаем и поедем на… охоту. Или - на рыбалку, как скажешь.
Настька невежливо отстранила от раскрытой двери веселого инвалида.
- Что подать на завтрак: гречневую кашку иль яишню?
- От твоей гречневой кашки уже тошнит, - не угомонился глава подпольной фирмы. - Давай яишню. Только - на сале, не забудь посыпать зеленным луком, - выразительно облизнулся он. - Вкуснятина! Как ты.
Поймав далеко не безгрешный взгляд, которым одноногий окинул ее бюст, девка непроизвольно покраснела и поспешила покинуть хозяев. Разыграются - облапят, обслюнявят, а она собралась навестить родную деревню, повидаться с женихом. Почует влюбленный комсомольский секретарь запашок другого мужика и отвернется. Прощайте тогда мечты о семье, детишках, собственном хозяйстве.
- После завтрака поеду к мамане, - объявила она из кухню.
Сидякин выслушал просьбу служанки об отпуске равнодушно. А вот Семенчук возмутился.
- В избе - срач, пирогов не напекла, бельишко грязное. А она. видите ли, решила погулять. Никуда не поедешь! Что до жениха - сам женюсь или найду парня.
- Зря обижаете, - Настькя выжала пару слезинок. - Белье постирано, еды наготовила, полы подтерла. Завтра возвернусь - напеку пирогов.
В конце концов, Федька согласился. А что делать - не крепостное право, свобода, равенство, братство.
В телеге, развалившись на свежем сене, он продолжал негодовать, поливая матюгами неугомонную самогонщицу, дотошного участкового, самовольную Настьку.
Прохор по обыкновению помалкивал. Думал о богатстве, которым придется делиться с придурком. Это казалось ему верхом несправедливости. В голове постепенно вызревало решение избавиться от соперника.
По странной ассоциации вспомнилось лето сорок третьего, проселочная дорога, неожиданный налет мессеров. Прохор физически ощутил подрагивающий в руках автомат, очереди, которые тот выплевывал, разрывы бомб. Ему казалось, что тогда ему не удалось удержать сбесивщийся ППШ, ствол чуть отклонился в сторону стоящего в полный рост комбата и…
Бывший старшина не знал - убил ли он Семку или ему только кажется, что прострочил очередью широкую грудь друга детства? Хотелось бы чтоб казалось.
А вот сейчас - другая ситуация. Не использовать предоставленную судьбой возможность - глупо. Приз задуманного - безбедная жизнь до гробовой доски. Моральная сторона его не тревожит.
В конце концов Сидякин уверился в правильности принятого решения. Оно, это решение, еще больше окрепло после встречи с Зайцем.
В нескольких километрах от районого центра Семенчук потряс немого за плечо. Когда тот недоуменно обернулся, показал ему на проселочную дорогу с грязными лужами. Возница отрицательно потряс лохмами. Показанный кулак не произвел на него впечатления. Кивнул на лежащую в передке узловатую дубинку. Не поеду и - все тут! Тогда Федька матерно выругался и показал упрямому парню нож с наборной рукояткой.
Последний аргумент подействовал - возница испугался и подчинился.
В пяти верстах от большака - небольшое озеро с непуганными утками и безбоязненно плескающейся рыбой. Местные жители обходили озеро стороной, назвали его Бесовым провалом. Только отважные пацаны, тайком от родителей удили здесь рыбу.
Вот и на этот раз у самой кромки воды устроился худой, узкоплечий рыбак. Не пацан и не взрослый мужик - нечто среднее. Сидит, закатав по колени брючины и не сводит ожидающего взгляда с поплавком.
Пригляделся Прохор. Так и есть - Заяц.
Телега остановилась рядом с рыбаком. Семенчук жестом приказал ожидать. Напуганный возница утвердительно замотал головой. Спрыгнул на землю, заботливо подвесил на лошадинную морду торбу с зерном, принялся с любопытством смотреть на поплавки. Сам рыбак, похоже, его не интересует.
Компаньоны присели на валяющиеся чурбаки.
- Как успехи? - тихо спросил Федька. - Привез?
- Конечное дело, - тихо отрапортовал старший надсмотрщик. - И еще, - опасливо покосившись на Сидякина, вытащил из-за пазухи тугой сверток. - Подарочек от Желтка.
Глава фирмы торопливо спрятал сверток во внутренний карман куртки. Успокоил Заяца.
- Сидякина не бойся, он - в деле.
Значит, в свертке - очередная партия драгоценностей! Горшки постепенно пополняются, как бы к двум не пришлось присоединить третий. Целая сокровищница! Ожидать и дмальше опасно, задуманное нужно воплотить в жизнь как можно быстрей. Но как и где осуществить… ликвидацию компаньона?
Старшина задумался. Стрелять? Не годится, лягавые сразу заподозрят товарища убитого, бросятся искать пистолет. Подсыпать в питье яд? Отличная мысль, но где его возьмешь? В аптеке - провизор запомнит покупателя, а на аптеку сыскари обязательно выйдут после вскрытия.
Остается - нож. В бытность командира разведвзвода Сидякин не раз доводилось во время рейдов по тылам противника снимать часовых или убирать захваченный и допрошенных солдат и офицеров вермахта. Навострился, набил руку.
Где заколоть Семенчука - тоже ясно. Только не в своей избе - лягавые мигом повяжут и компаньона убитого и его служанку-домработницу. Настька молчать не станет - по бабскому обычаю развяжет бойкий язычек и наговорит что знает и о чем догадывается.
Лучше всего - в избе самогонщицы во время очередного разговления. Разнеженный, ублаготворенный самогоном и бабьими ласками, Федька потеряет всегдашнюю настороженность, рассупонится. Выждать, когда Фекла пошлепает в сени к помойному ведру опрастываться и - ножиком по горлу. Или - под ребро.
Нет, не получится, порушил готовый уже план убийства старшина, баба поднимет такой крик и вой - полдеревни сбежится. Убивать и ее - не хочется, слишком много кровушки. Куда лучше подставить Феклу в качестве убийцы…
- … не штормуй, Заяц, не гони волну - фрайернешься. Продумай все до мелочевки, потом уже пошли Желтка с двумя-тремя помощничками.
Постарайтесь обойтись без крови - оглушите, свяжите… Тебя учить - только портить, сам все знаешь-понимаешь, - доброжелательно рассмеялся Федька, фиксируя подозрительным взглядом задумчивого товарища. О чем он думает, что решает, почему не учавствует в деловой беседе?
Затевается очередной грабеж, равнодушно подумал Сидякин, отложив составление нового плана на вечер. Через неделю - прибавка в горшки. Семь дней ничего не решают - можно подождать…
Глава 22
"… во время очередного посещения Марк снова возвратился к неоднократно выдаваемой теме - первому аресту, первой ходке на зону. Кажется, пытался сам понять и разобраться - почему это произошло, кто повинен?…"
Из коричневой тетради.
Марку казалось, что прежней жизни у него не было - она приснилась. Заботливую мать вспоминал со слезами, отца - со злым ожесточением. Еще бы не с ожесточением - старшина продал сына, да, да, именно продал! И это называется отец?
Постепенно и слезы и злость улеглись, перестали донимать. Казалось, что живет он в вонючем, пропахшем нечистотами и нищетой, подвале с самого рождения. Вначале дни и ночи тянулись унылой чередой, потом они ускорили ход, помчались наперегонки. Незаметно прошло полгода, потом - год.
Странно, но хилый, болезненный подросток окреп, перестал спотыкаться и качаться. Конечно, не потолстел - на черняшке с сельдью не разгонишься, но силенок прибавилось. Даже заикаться стал пореже, только когда разволнуется.
Жили они втроем, так называемой, "семьей": Доходяга, Хмырь и Вездеход. Спали на привычных местах: Хмырь - на полу, разложив на газетах тощий матрац, Вездеход и Доходяга - на топчане. Завтракали и ужинали в своем закутке, гордо именуемом "комнатой". Обедать не доводилось - "работа" держали в напряжении.
Хмырь и Доходяга устраивались на паперти бок о бок. Оба изображали тяжело больных, у которых мозги - шиворот навыворот, ноги-руки парализованы, на теле - отвратные гниющие язвы. Их талантливо рисовала Райка. Марк старательно копировал учителя, перенимал азы нелегкой нищенской профессии.
Вездеход располагалась метрах в ста от пацанов. Сидит, покачивает очередного арендованного орущего младенца. Когда тот, утомленный голодом и криком, замолкает, потихоньку от дарителей пощипывает его. "Аренда" стоит немалых денег, использовать ее нужно на полную мощность.
А сама не сводит настороженного взгляда с Доходяги. Ничего не поделаешь, женщина в любом возрасте и состоянии - всегда женщина.Господь вложил в ее душу заботу о "слабых" мужиках - кормить, поить, обстирывать, защищать.
Чем-то пришелся Райке по нраву "туберкулезник". По утрам и вечерам оглаживает его, старается сунуть кусок послаще да посытней, чинит рвань, стирает бельишко. На "работе" наблюдает за "сохранностью" дитяти. Не дай Бог обидит кто или даже попытается обидеть - налетит черной вороной, расцарапает морду, доберется до недобрых моргал.
Однажды, Заяц в сопровождении своих помощников, собирая ежедневную дань, злобно цыкнул на замешкавшегося Доходягу, покрыл его привычным черным матом. Вездеход оставила на подстилке орущего младенца и подскочила к беседующим.
- Ты чего? - не понял Заяц. - Порешила еще внести в казну?
- Лучше его не трожь! - прошипела защитница, кивая на пригнувшегося парня. - В обиду не дам!
- А ты кто ему? - подбоченился старший надсмотрщик, жестом призывая на помощь своих охранников. - Мать, жена или полюбовница?
- Енто мое дело - кем быть. Тебя не касаемо. Токо обижать мальчонку не дам. Убьешь меня - тады поступай, как знаешь.
Продолжать полемику опасно - несколько любопытных стариков и старух остановились возле нищих. Послышались негодующие возгласы, кто-то предложил вызвать милицию. Обижают убогих, издеваются над больными детьми!
Надсмотрщики отступили. Пообещав разобраться со шлюшкой в более подходящей обстановке…