Роза попыталась возражать, но довольно скоро сдалась. Слишком устала. В последние недели беременности она страдала от судорог в ногах и изжоги – стоило лечь, как желудочный сок подступал к горлу. А теперь можно сколько угодно валяться в кровати и спать, спать… Родители ходили на цыпочках. Ее девичья кровать была накрыта кисейным пологом. Мать так и осталась старомодной. Вышитый пододеяльник. Наволочки с кружевом и вензелями.
Мать научила ее ухаживать за ребенком. Менять подгузники, тщательно мыть между ножек. Следить за родничком.
Поначалу были проблемы с кормлением. Грудь у нее всегда была маленькой и пусть с беременностью налилась немного, но не верилось, что малыша она кормит досыта. Мама учила держать сосок: "На полную четверть, пусть сам хватается".
Сама она вскормила единственного ребенка. Розу. Тридцать лет назад. Но, кажется, все помнила до сих пор.
По вечерам, когда Томас поднимал крик, отец расхаживал по комнате, взяв внука на руки и напевая песенки Таубе . Роза понимала, что без помощи родителей не справилась бы. Уж точно все оказалось бы куда сложнее.
Время от времени они пытались поговорить про отца ребенка. Бывало, мама сядет рядом на диван и толкнет ее локтем в бок:
– Роза, неужто так и не расскажешь нам, кто отец малыша?
От очевидного упрека в ее тоне Роза тут же замыкалась.
– Кроме того, малыш имеет право знать, кто его отец, неужели ты не понимаешь, девочка? Ну же, не упрямься, родная.
Роза сидела на диване, напряженная, бледная. Мать сдавалась:
– Ну да ладно, зато у него есть мы втроем. Ах ты, мой проказник маленький!
Иногда Роза гадала, а как бы воспринял новость англичанин? Узнать бы его адрес в Лидсе да заявиться с ребенком на руках. Подошла бы к старому дому из красного кирпича, следом – стайка любопытной ребятни. Увидела бы, как он открывает дверь, одетый в футбольные шорты, из которых торчат долгие, тощие ноги…
– Who the hell are you?
Они оба были пьяны. Чудо, что им вообще удалось соитие. Зачать мальчугана, который теперь вырос в двадцатипятилетнего мужчину.
Она прошла в спальню, остановилась, разглядывая фотографии на комоде.
Угрюмое лицо Томаса-школьника.
"Мой сын".
Такой педантичный.
Тщательный во всем.
Похожий на Титуса…
Нет!
Прочь!
Веточки черники увяли. Забыла добавить воды в вазу. Будто бросила. Взяла вазу, отнесла на кухню. Из-под дивана выглянула Фига. Махнула длинным хвостом, покрутилась на месте. Было в ее поведении что-то странное. Крутится и крутится, словно не в силах остановиться.
– Фига, в чем дело? – прошептала она. Опустилась на колени, ухватила крысу. Крепко держала в руках. Ломкие усики подрагивали. – Ой, бедная моя, – тихо проговорила Роза. – Понимаю, малыша своего оплакиваешь.
Блестящие черные глазки точно расширились.
– Все просто, дружок. Наши дети, они ведь не наши на самом деле. Не принадлежат нам. Настает день, и мы должны вернуть их. Будто и не было у нас никогда детей, будто мы их никогда не рожали…
Опустила Фигу на пол. Грызун суетливо шмыгнул к люку, понюхал кольцо, прибежал обратно. Замер.
– Она там, – сказала Роза. – Убившая твое дитя.
По шее побежали мурашки.
Ей удалось прочитать пятьдесят страниц. Через силу. Каждый раз, когда мысли разбегались, она вставала и делала несколько кругов по комнате.
И снова за работу. Плохо, что в рукописи нет глав. Было бы куда проще, если бы она видела, сколько глав уже вычитано. Пятьдесят страниц – и то много.
А всего прочла семьдесят три страницы. Осталось каких-то четыре сотни. Без диалогов, пробелов и коротких строк.
Разболелась голова. Роза поняла, что забыла поесть.
Пошла на кухню, открыла холодильник. Что здесь? Да ничего. Каша для крыс. Купила в оптовом магазине манную и рисовую. Дешевле было самой приготовить, но на распродаже попались готовые каши в упаковках, очень удобно и совсем недорого. Достала коробку с рисовым пудингом, выдавила на тарелку. Молоко почти закончилось. "Нужно сходить в магазин, – подумала она. – Но не сегодня, не сейчас. После того, как дочитаю. Сейчас – работа. Ога et labora" .
Поела каши. Запивала прямо из-под крана.
Вчера, в это время…
Женщина направлялась к ее дому…
И она еще тут.
Там, под полом.
Не хочу. А она там.
В комнате моего сына.
Роза расплакалась.
Наклонилась и дернула на себя люк.
С такой силой, что сломала ноготь.
Женщина стояла прямо под ней. Всклокоченные, сальные волосы.
– Лучше бы ты никогда сюда не приходила! – крикнула Роза.
И зарыдала, громко, в голос. Ненавидя себя за это. Никогда раньше не плакала. И вот теперь. Но теперь слишком поздно.
– Лучше бы ты никогда не приходила в мой дом, не пачкала его!
На подбородке у женщины засохла рвота. Баюкает одну руку. Такой жалкий вид. Открыла рот, закрыла – вылитая рыба.
– Прости, – пробубнила она, – Роза, пожалуйста, прости меня.
Ингрид
Роза плачет. Добрый знак, да. Значит, не такая уж она жестокая и бесчувственная. Титус как-то принялся рассказывать о бывшей жене. Сразу после его развода. В том, как он говорил про бывшую жену, чувствовалась обида.
– Видишь ли, Роза привыкла твердо стоять на ногах, жить сама по себе. Ей и мужчина-то не нужен. Она чертовски сильная – как психологически, так и физически.
Нужно иметь это в виду, если Ингрид хочет пробиться к ней, одолеть. Не дать ей захлопнуть люк Она больше здесь не выдержит. Она сломается, спятит в этой крысиной яме. Кожу нещадно кололо, все тело чесалось.
– Роза, – мягко сказала Ингрид. – Пожалуйста, пожалуйста… Прости меня. Сможешь ли ты простить меня?
Роза сидела на корточках. Слезы упали прямо на лицо. Ингрид вздрогнула. Раскачиваясь взад-вперед, Роза рыдала, заходилась в стонах.
– Ты всё разрушила. Всё! Всю мою жизнь, в осколки!
– Прости меня. Роза, милая, прости.
Роза все раскачивалась, спрятала лицо в ладонях. Ингрид быстро огляделась. Журнальный столик, стулья, постель. Стеллаж с книгами. Теперь она знает, что здесь есть. В углу за спиной – подобие шкафа. О его существовании она и не подозревала.
Женщина наверху вдруг застыла.
– Роза… – пробормотала Ингрид, слова вязли на языке. – Пить, так хочется пить… Пожалуйста, могу я попросить дать мне… попить?
Она услышала, как женщина встает, как льется вода. В горле саднило. Вскоре вниз что-то полетело, упало с глухим звуком. Пластиковая бутылка с откручивающейся крышкой. Внутри плескалась вода. Ингрид наклонилась, схватила бутылку. Стиснув между коленями, открыла. Крышка упала и укатилась.
Поднесла бутылку к губам – и пила, пила. Что-то снова упало рядом. Прямо под ноги. Похоже на мягкую, сероватую колбаску.
– Это каша, – послышался сверху голос Розы.
– Ох, спасибо, – произнесла Ингрид. И тотчас, стремительно, не успев подумать: – Роза, помоги мне выбраться.
Роза стояла у люка. Ингрид видела ее ноги в черных носках, пробковые подошвы туфель. Одна нога поднялась, с силой топнула:
– Решила, что можешь мною командовать?! Да?!
– Нет, прости! – вскрикнула Ингрид. – Я не то хотела сказать, прости, прости…
Слишком поздно. Люк с грохотом захлопнулся.
Она не двигалась, ждала. Посреди квадрата едва различимого света. Скоро люк снова откроется и она снова будет умолять Розу о прощении, упадет на колени: я сделаю все, что хочешь, только отпусти. Никаких приказов, нет. Только молить и просить.
Ждет.
Вслушивается.
Тишина.
У нее есть вода. Зажав бутылку в правой руке, доплелась до кровати. Теперь она знала, где что стоит. Отпила еще несколько глотков. Подождала.
И наконец поняла, что все напрасно. Подстраиваясь под Розу, она уменьшает свои шансы. Нужна новая стратегия. Пока не поздно. Если только люк откроется снова.
Да. Так и должно быть. По крайней мере, Роза дала ей воды. И… кашу, кажется? Пластиковая колбаска. Постаралась припомнить место, куда та упала.
Ей нужна еда, она должна есть.
Голод вгрызался в нее, мешая тошноту и желание. Опустилась на колени. Но сначала пристроить куда-то бутылку, чтобы не опрокинуть. Все равно что излить воду жизни. Нащупала ножку стола, провела пальцами вверх. Столешница. Вот здесь. На две ладони от края. Поставить бутылку сюда. Безопасно.
Так вот каково это – не видеть, не ведать, слепота. Теперь это про меня. Слепая. Как много чудесного мне было дано прежде… Мысли роились в голове, навалилось отчаяние, и она, стоя на коленях, расплакалась.
Через некоторое время успокоилась. С трудом взяла себя в руки. Вспомнила про кашу. Как отыскать в темноте? Можно лечь на спину и пошарить вокруг, словно изображая ангела в снегу. Правая рука болит, но терпимо. Левую она прижимала к груди. Сумела избавиться от куртки, которая сковывала движения. Вот бы перевязать пострадавшую руку, прикрепить к телу, чтобы не тревожить. Подумала о простынях на кровати. Слишком большие. Да и сможет ли она сделать повязку без посторонней помощи? Вытащила подол рубахи, сумела перебросить его через левую руку. Закусила ткань зубами, подтянула. Боль чуточку отпустила. Теперь можно передвигаться вперед, точно плывешь на спине.
Поиски заняли какое-то время, но она все же нашла. Мягкая прохлада легла в ладонь, она стиснула еду. Привстала. Выпустила из зубов ткань, и подол соскользнул вниз. Посидела в полном изнеможении.
Нужно проделать дыру в упаковке. Добраться до содержимого. Жадно поднесла пакет ко рту, попыталась прокусить. Жидкая масса потекла по пальцам.
Втянула в себя с хлюпаньем, облизала пальцы, проглотила.
Манка.
При каждом сглатывании накатывала тошнота.
Манную кашу варила бабушка, когда Ингрид была совсем маленькой.
– Кушай, кашка нежная, вкусная, вырастешь сильной.
Бабушкина каша была на молоке. Теплая тарелка. Сахар, корица. Ингрид украдкой подсыпала себе хрусткого сахара. А в сочельник готовили рисовый пудинг. Мама обычно клала в пудинг белый миндаль и серебряную монетку. Десять эре.
– На удачу, девочки, понимаете? Та, кто найдет монетку, разбогатеет. А кто найдет миндаль… выйдет замуж!
Монетку всегда находила Ингрид.
Сестры боролись за миндаль. Маленькие они были. Замужество им казалось таким важным.
Досадно, что не успела посмотреть на часы, пока был открыт люк. Наверное, уже вечер. Вечер после долгого путешествия в ночь, путешествия длиной в целый день. А дальше… Дальше – непроглядная ночь. Долгое, унылое путешествие через ночь к столь же безрадостному утру.
Роза
Четыре сорок пять утра, вторник, она сдалась. Ни малейшего шанса успеть вычитать рукопись к следующему дню. В ней закипало бешенство. Да кто такой этот Оскар Свеидеен, чтобы так на нее давить?! Позвонит ему, выскажет все. Он должен дать ей как минимум еще один день. Это не обсуждается. Иначе придется ему искать кого-то, кто возьмется доделывать работу.
Где мобильник? Вспомнила. Она же сама его выключила. Поискала. Нашла телефон на диване, прятался под подушками. Главное – перехватить Оскара Свендсена прежде, чем он уйдет с работы. В свой пресный домашний рай.
Ввела пин-код. Не успела набрать номер Оскара Свендсена, как мобильник запищал. Получено несколько сообщений. А вдруг среди них весточка от Томаса? Зря она вчера отключила телефон.
Набрала 222 и стала слушать механический женский ГОЛОС:
– Получено вчера в 11.05.
Нет, не Томас.
Парень из "Теле-2".
"Здравствуйте, это Йоаким из Теле-2. Слышал, вы решили взять тайм-аут до конца недели. Полагаю, мы договоримся. Хо-хо! Вижу, у вас сегодня еще и день рождения! Мои наиогромнейшие поздравления. В качестве подарка предлагаю вам несколько дополнительных бонусов. Позвоните мне по этому номеру, и мы обсудим детали".
Йоаким из "Теле-2". Про него она забыла. Большинство сообщений от него.
Удалила.
Вечером в понедельник, в 21.18, звонил Титус. Она оказалась не готова услышать его слабый и прерывистый голос, звучащий прямо в ухо. Если бы он не назвал имя, ни за что бы не узнала. "Привет, это Титус. Перезвони, пожалуйста". Сиплый, дрожащий голос старца. Прикрыла глаза, пытаясь оправиться от шока.
В 22.02 он перезвонил. Оставленное им сообщение удалось разобрать с величайшим трудом. "Это Титус. Прости… что беспокою тебя. Ингрид… не заходила? Я должен знать. Перезвони мне, пожалуйста. Ты можешь… позвонить в любое время… я жду".
Болен. Похоже, дела его неважнецкие. В трубке слышались звон и лязг, больничные звуки. Руки сделались влажными, мобильник она удерживала с трудом. Губы задергались, будто в спазме. Прижала указательный палец к губам, удерживая кривящийся рот.
Следующее сообщение пришло во вторник утром, в десять. От Йенни.
"Привет-привет. Давно не виделись. Надеюсь, у тебя все в порядке. Хочу спросить кое о чем. Насчет отца. Он… он очень тяжело болен… вообще-то. Даже не знаю, как называется болезнь… – Йенни замолчала, Роза услышала, как девушка сглатывает, откашливается. – Ну да. Кхм. Как я уже сказала, я понимаю твои чувства и все такое… но, наверное, тебе нужно вроде как встретиться с ним. Хоть на несколько минут, долго он не сможет говорить… Но так он хоть чему-то порадуется… и, может быть, ну… поживет подольше. Пожалуйста, перезвони мне".
На воздух. Мобильник в карман – и вперед. Вниз по дорожке, к берегу. Совсем скоро фиалки сойдут и расцветут подснежники. А потом ландыши. Затем пойдет земляника, соберет с литр, устроит себе праздник. Теперь земляника, похоже, никого не интересует. А после земляники настанет время чудной дикой малины. Здесь все вокруг – ее владения.
Мимо с лязгом пронесся велосипедист, она еле успела отскочить. Желтый каменный дом, первый слева от леса, выставлен на продажу. Окна темнеют пустотой, на одном из балконов табличка "Продается". Здесь жила пожилая пара с таксой. Интересно, куда они подевались? Акеле та собачка нравилась. При встрече они дружелюбно обнюхивали друг дружку.
Свернула вниз, вправо по склону, прошла по песчаному берегу к виллам из желтого кирпича, когда-то построенных для верхушки "Скании". Отличное место, с видом на озеро, с персональными причалами. Вдалеке нависает над водой тяжелая громада – "Астра Сенека", фармацевтическая компания. По вечерам, когда во всех окнах загорался свет, становилось похоже на Манхэттен. Главное здание напоминало замок.
А вот и яхт-клуб. В это время года здесь вовсю бурлила жизнь. В середине мая пора выходить на воду. Она шагала по пыльной, посыпанной гравием дорожке, заглядывая через забор. Вечернее солнце вырывалось из-за облаков, согревало плечи. Чувствовала себя жесткой, пришибленной.
– Не купить ли нам яхту? – спрашивал он.
Титус. В самом начале.
Она согласилась, и несколько месяцев они осматривали лодки. Но с покупкой так ничего и не вышло. Сейчас не вспомнить почему. А летом в Англии они арендовали судно и пошли в сторону Ла-Манша, через шлюзы, мимо милых деревушек Томас и девочки путешествовали вместе с ними. Шлюзы они открывали по очереди, вручную, их было много, не меньше сотни. Загорелый Титус сидел на скамье и фотографировал Розу, пока она управляла суденышком. Самый счастливый отпуск в жизни. И незадолго до катастрофы. Наверняка к тому времени он уже путался с Ингрид. Их связь длилась долго. Похоже, что все в издательстве были в курсе. Все, кроме нее. Да, она стала замечать, что он все больше и больше меняется, но прошло много времени, прежде чем поняла почему. Прежде чем позволила себе понять.
Она почти дошла до нового дома на Хаста-пляже и только тогда почувствовала в себе достаточно сил для звонка. Села на корточки у обочины с пробивающейся травой, набрала номер Йенни. Девушка ответила сразу же.
– Йенни, это Роза. Ты меня искала?
– А, да, здорово, что позвонила. Как ты?
– Хорошо. А ты… ты как?
– Не очень. Ты же знаешь, отец…
– Я слышала.
– Сможешь его навестить?
– Не уверена.
– Нет?
– То, о чем ты меня просишь, Йенни…
– Понимаю, ты сама должна решить. Но…
– А он…
Йенни перебила:
– Он встревожен, и ему от этого хуже. Лежит в палате, размышляет, накручивает себя. "Как думаешь, Роза меня простит?" – и все в таком духе. Не знаю, наверное, для него важно расплатиться по этим хреновым счетам.
– Расплатиться?
– Ну да. Типа того. Ну, ты понимаешь.
– Значит, индульгенция понадобилась, да?
– Чего?
– Отпущение грехов и жизнь вечная. Аминь.
Йеннифер нервно рассмеялась:
– Возможно. Или просто хочет с тобой повидаться… еще раз. Не знаю. В общем, отстой.
– А как Юлия? – сменила тему Роза.
– На нервах вся, испугана до смерти. Как и я. Просто какая-то гребаная чума. Видишь ли, мы всегда были втроем: папа, Юлия и я. С тех пор как мама… в общем, ты в курсе. Он замечательный отец… И мы любим его! А теперь он там лежит, и все так страшно, так… а поделать мы ничего не можем, полная беспомощность!
– Печально, – сухо сказала Роза.
– Ой, еще одно. Эта шлюха Ингрид была у тебя?
Хотя Роза ждала этого вопроса, но все равно напряглась.
– Да, вчера приходила, – выдавила она. – Ненадолго.
– Ага. Хорошо. Похоже, она… Сама я не уверена, но папа вбил себе в голову, что она, типа, исчезла. Вот он и послал меня искать ее, ну в квартиру на Туле гатан, но там пусто.
– A-а… Странно.
– Точно. Он еще больше разволновался.
– А вы пробовали звонить ей на мобильный?
– Папа обзвонился. И сообщения отправлял. Она не отвечает. Но вообще она малость не в себе, так что могла просто забыть зарядить мобильник. Но куда она подевалась? Должна же была домой вернуться.
– Скорее всего.
– Она ничего тебе не говорила? Как она вообще себя вела?
И в тот самый миг у Розы созрела ложь:
– Ну, видишь… я не знакома с ней лично, но, похоже, она в депрессии, вся подавленная такая. По-моему, она то ли перебрала с лекарствами, то ли стресс. Я не придала значения ее словам. А теперь понимаю… Она сказала что-то вроде: "Уеду я, пожалуй, на некоторое время". Что-то в таком духе. Мол, ей нужна передышка.
– Уехала?
– Да. Так она сказала.
– Сука!
– Йенни…
– Вот так вот просто взяла и сдристнула! Как трахаться – так она рядом, а когда требуется помощь…
– Да, но мы не должны…
– Черт, и ты еще эту шлюху защищаешь?!
– Не то что защищаю, но…
Йеннифер перебила:
– А знаешь что? Расскажу тебе кое-что, только обещай никому не говорить. Мы с Юлией навели на нее порчу, магия вуду. Чтобы от нее отделаться. А теперь… ух ты! Сработало, значит. Невероятно! Жуть какая. Черт. Меня сейчас прямо затрясло.
– Какое еще вуду? Ты о чем?
– Ну, типа колдовство. Юлия смастерила обалденную куклу. Вот мы иголки в нее и повтыкали…
Роза заставила себя рассмеяться: