Глаза за стеклами пенсне заблестели. Но мисс Марчвуд была явно не из тех, кто способен расплакаться при посторонних. Подобное неприглядное поведение свойственно таким, как горничная Паркер. Мисс Марчвуд, как все компаньонки, привыкла сдерживать свои чувства. Моя жена Лиззи до замужества тоже была компаньонкой у своей тети Парри, но уверен, она ни за что не превратилась бы в такую, как мисс Марчвуд. Лиззи с огромным трудом скрывает свои чувства и суждения.
Ну а Изабелла Марчвуд… После смерти Аллегры Бенедикт она осталась без работы. Теперь ей придется искать новое место; я невольно задумался, пожелает ли Бенедикт оставить ее в "Кедрах" до тех пор, пока она не найдет себе новую хозяйку. Наверное, ему неприятно смотреть на нее. Возможно, он думает: если бы она в тот день не потеряла хозяйку в тумане… Не винит ли он мисс Марчвуд в том, что случилось?
- Да, - сухо ответила компаньонка в ответ на мой вопрос. - С кем вы хотите побеседовать вначале - со мной или с мистером Бенедиктом?
- Наверное, мне следует вначале повидать владельца дома… и мужа усопшей.
- Подождите, пожалуйста.
Шурша шелковыми юбками, она развернулась и стала подниматься по лестнице. Значит, кабинет мистера Бенедикта находился на втором этаже, вдали от незваных гостей и хлопот прислуги.
Воспользовавшись случаем, я огляделся. Повсюду я находил новые признаки траура. Все картины на стенах были завешены, как и большое зеркало. Я взял на себя смелость и, открыв дверь, заглянул в малую гостиную. И там окна оказались занавешены, картины и зеркала закрыты… даже ножки рояля закутали в черный шелк. Естественно, в комнате царил полумрак.
Неожиданно я увидел фотоснимок в тяжелой серебряной рамке, который не был закрыт, и подошел поближе, чтобы взглянуть на него. Портрет покойницы стоял на рояле. На снимке Аллегра Бенедикт в белом платье казалась совсем юной. Она позировала на фоне классической колонны и какой-то драпировки; меня снова поразила ее необычайная красота. Перед фотографией стояла роза в рубиново-красной стеклянной вазе. В углу снимка я увидел надпись золочеными буквами: "Студио Подеста, Венеция".
- Инспектор!
В дверях стояла мисс Марчвуд и смотрела на меня с нескрываемым неодобрением. Что ж, полицейские, как известно, суют нос в чужие дела. В этом мы мастера. И пусть хозяину это не понравится, придется потерпеть.
- Мистер Бенедикт вас примет. Я провожу вас к нему.
Когда я вошел, Бенедикт встал с кожаного кресла мне навстречу. Кабинет, как и остальные помещения в доме, был погружен в траур, но здесь в щель между шторами проникала тонкая полоска света. Как и везде, зеркала и окна были занавешены черным. Впрочем, большой портрет Аллегры маслом, висевший над каминной полкой, не был закрыт. На портрете, как и на фотографии внизу, она выглядела очень молодой. Художник изобразил ее в саду, на фоне голубого неба, яркого солнца и вьющегося винограда. Она снова была в белом платье; у нее на коленях лежали цветы, которые, видимо, были только что срезаны.
- Моя жена была настоящей красавицей, - тихо сказал Бенедикт.
От смущения я невольно выпалил:
- Простите, пожалуйста. Я не хотел показаться невежливым или грубым… Миссис Бенедикт, как вы и говорите, была очень красивой женщиной… все остальные картины в доме завешены.
- Я не мог завесить этот портрет, - тем же тихим голосом произнес Бенедикт. - Мне казалось… завесить его - все равно что похоронить ее. Скоро мне это предстоит. Инспектор, садитесь, пожалуйста.
Он жестом указал мне на кресло, а сам опустился на прежнее место. Он сидел спиной к окну, поэтому я не мог как следует видеть его лица. Весь свет, хотя его и было мало, падал на меня, поэтому Бенедикт находился в более выгодном положении. Я невольно подумал: не нарочно ли он так это устроил. Вдовец был невысоким и довольно тщедушным; сразу было видно, что он намного старше покойной жены. Когда мои глаза привыкли к полумраку, я заметил, что волосы у него редеют. И снова невольно вспомнил его красавицу жену, которую не смогла обезобразить даже ужасная смерть.
Я выразил ему свои соболезнования. Бенедикт выслушал меня довольно равнодушно. Мое сочувствие его не трогало. Ему было достаточно собственного горя.
- Миссис Бенедикт итальянка? - спросил я.
- Да, - кивнул он. - Как видите, в нашем доме много картин. Все потому, инспектор, что я занимаюсь произведениями искусства, как вы, наверное, уже знаете. У меня галерея на южной стороне Пикадилли, рядом с… - Он замолчал и после паузы продолжал: - Рядом с боковым входом в Грин-парк.
- Вы были у себя в галерее в прошлую субботу?
Бенедикт покачал головой:
- Нет, по выходным я никогда не езжу в Лондон. Видите ли, почти все мои клиенты в пятницу вечером разъезжаются за город.
- В свои загородные дома и усадьбы?
- Да, - просто ответил Бенедикт.
- Но галерея по субботам открыта?
- Да. У меня замечательный управляющий, Джордж Ангелис. По субботам он работает до шести часов. Затем галерея закрывается до вторника.
Значит, по понедельникам галерея закрыта. Разумеется, в понедельник его клиенты только возвращаются в Лондон. Я достал из кармана сюртука записную книжку и сделал пометку: по субботам галерея закрывается в шесть.
- Позвольте вас спросить, сэр, как вы познакомились со своей покойной женой?
Мой вопрос оказался для Бенедикта неожиданным; впрочем, он не стал уклоняться от ответа:
- Мы познакомились в Италии. Я каждый год езжу на континент, подыскиваю интересные… экземпляры для своей галереи. Впервые я попал в Италию очень молодым, почти мальчиком. Знаете, совершал обычное путешествие по Европе…
Я знал, что таков был обычай у богатых. Молодых людей посылали в Европу завершать образование, часто с наставником, который присматривал за ними. Однако молодые люди вроде меня в том же возрасте вынуждены зарабатывать себе на жизнь, к чему привыкают с самого детства.
- Отец моей жены, к сожалению уже покойный, также занимался произведениями искусства, - продолжал тем временем Бенедикт. - Я регулярно заходил к нему, когда приезжал в Италию, и стал другом семьи. Когда я впервые увидел свою жену, она была четырнадцатилетней девочкой, изящной, красивой, полной жизни, умной… ее невозможно было не обожать.
Он покосился на ее портрет и замолчал.
- Значит, здесь она изображена в четырнадцатилетнем возрасте? - отважился спросить я.
Бенедикт повернулся ко мне с таким видом, словно забыл, кто я такой.
- А! - воскликнул он наконец. - Нет, для портрета она позировала чуть позже… Кажется, тогда ей исполнилось пятнадцать.
- Простите меня, сэр, но я вынужден задавать вам и личные вопросы. Сколько ей было лет, когда вы поженились?
- Восемнадцать. - Бенедикт язвительно улыбнулся. - Я понимаю, куда вы клоните, инспектор. Да, я… был несколько старше жены. Точнее, я старше ее на пятнадцать лет.
Значит, когда художник рисовал пятнадцатилетнюю Аллегру, ее будущий муж уже был тридцатилетним мужчиной. Может быть, он и заказал ее портрет?
- Позвольте спросить, когда вы приобрели эту картину?
Бенедикт снова поднял брови и на сей раз ответил с ноткой досады:
- Портрет написали для меня. Тогда я уже обо всем договорился с ее отцом. Он согласился выдать дочь за меня, когда она достигнет восемнадцатилетнего возраста. До тех пор я вынужден был вместо оригинала утешаться этим портретом.
Я задумался. Была ли пятнадцатилетняя Аллегра так же рада будущему замужеству, как и ее более зрелый супруг? Некоторые произнесенные Бенедиктом слова меня беспокоили. Например, он сказал, что Аллегру невозможно было не "обожать", а не "любить". Можно возразить, что они означают одно и то же, но, опять-таки, в общем смысле все может быть и наоборот. "Утешаться" портретом вместо живой девушки… Это слово также резануло меня.
- Инспектор, позвольте мне тоже кое о чем спросить вас, - нарушил мои раздумья Бенедикт.
Я с удивлением понял, что две или три минуты молчал.
- Конечно, сэр.
- Какое отношение имеют ваши вопросы к поискам убийцы моей жены?
- Возможно, и никакого, сэр, но нам необходимо знать прошлое жертвы.
- Теперь вы его знаете, - просто сказал он.
- У вас нет детей? - задал я последний личный вопрос.
- Нет, - холодно ответил Бенедикт. Мне показалось, что я задел его за живое. - Инспектор, мне сейчас очень тяжело; может быть, вы приедете в другой раз? Или я с радостью приеду в Скотленд-Ярд, и мы обсудим дальнейшее… В самом деле… врач прописал мне порошки для успокоения нервов. Сейчас мне нужно выпить лекарство.
Его слова плавно подвели меня к последнему вопросу.
- Я все понимаю, сэр. Мне говорили, что вы потеряли сознание в морге после того, как опознали тело.
Он кивнул. Я заметил, как его лицо исказила гримаса боли.
- По словам служителя Скалли, который сопровождал вас, когда вы пришли в себя, вы говорили о каких-то "воротах". Насколько я понял, вы еще сказали: "Они хотели спрятаться за воротами, но ничего не вышло". Возможно, я неправильно все понял или Скалли неточно передал мне ваши слова.
- Нет, он все передал верно, - отрывисто ответил Бенедикт. - Хотите знать, что я имел в виду? Извольте, я покажу!
Он встал и подошел к столу, на котором грудой лежали кожаные папки. Выбрав одну из них, он протянул ее мне. Я понял, что передо мной альбом с эскизами. Бенедикт открыл его и вскоре нашел, что искал. Он повернул альбом ко мне и показал картину.
Передо мной была акварель, подписанная "С.Б.", наверное, копия, сделанная им во время первой поездки в Италию или позже. Сцена была средневековой по стилю и довольно устрашающей. Призрачная фигура на призрачном коне гналась за группой молодых людей, также верховых. Фигура, которая явно олицетворяла саму Смерть, галопом пронеслась мимо пары дряхлых стариков, очевидно не обратив на них внимания. Старуха изумленно погрозила ему пальцем, не в силах поверить, что Смерть выбрала не их с престарелым супругом. Но Смерть предпочла иные жертвы. Она преследовала молодых. Все они были нарядными и златокудрыми. Их отставшие спутники, уже павшие жертвами Смерти, безжизненно висели в седлах; перепуганные лошади неслись неведомо куда. Молодые люди впереди группы озирались в ужасе и отчаянии. Судя по всему, они стремились проскочить в открытые ворота какого-то города, обнесенного высокой стеной. Возможно, они надеялись спастись там от преследующей их апокалиптической фигуры. Но в глубине души они догадывались, что обречены. Это было написано на их лицах. Даже их лошади все знали; они выкатили глаза и раздували ноздри. Они достигли ворот, но это не спасло никого. Молодость, красота, богатство… ничто не способно обмануть преследователя.
- Я скопировал ее, - пояснил Бенедикт, - с фрески в часовне одной доминиканской церкви в Боцене, как город называют австрийцы, в Южном Тироле. Итальянцы называют город Больцано. Фреска носит название "Триумф Смерти". Как видите, Смерть получает удовольствие, хватая молодых и красивых. Ей положено забирать стариков, но она… - Бенедикт захлопнул альбом. - Инспектор, Смерть забрала и мою жену. Я на пятнадцать лет старше ее, но смерть первой забрала мою жену. Никто не может ее остановить. Ни одни ворота не спасут от нее.
- Ваша жена умерла не обычной смертью… - неуклюже возразил я.
- Смерть есть смерть, - ответил Бенедикт. - Ни один из нас не способен убежать от нее, и отгораживаться от нее бесполезно. Но уничтожать так бездумно и так бессмысленно такую красоту… непростительно!
Я снова выразил вдовцу свои соболезнования и извинился за вторжение. По-моему, он меня не слышал.
Мисс Марчвуд ждала меня внизу. Когда я спустился со второго этажа, она молча направилась в ту самую малую гостиную с роялем. Я закрыл за нами дверь и, подойдя к ближайшему окну, раздернул шторы. Я люблю видеть лицо собеседника. Бенедикт меня переиграл, но во второй раз такой номер не пройдет! По лицу компаньонки я понял, что она не одобряет моего поступка, но, возможно, она меня поняла. По-прежнему молча мы сели напротив. Мне казалось, что фарфоровые часы на каминной полке тикают слишком громко.
Я понял, что мисс Марчвуд ждет, когда я начну. Чтобы разбить лед, я заметил:
- Красивые часы.
- Мейсенские, - ответила она. - Мистер Бенедикт приобрел их во время своих поездок в Европу.
Приобрел… как и саму миссис Бенедикт. Она стала очередным его шедевром.
Я спросил у мисс Марчвуд, давно ли она служит компаньонкой у миссис Бенедикт.
- С тех пор, как мистер Бенедикт привез жену из Италии в Англию, почти девять лет. - Глаза за стеклами пенсне быстро замигали. Она не собиралась лить слезы в моем присутствии.
- Наверное, за девять лет вы с миссис Бенедикт успели очень сблизиться. Представляю, сколько вы пережили, - сочувственно заметил я.
Она наклонила голову, но ничего не ответила. У меня сложилось впечатление, что любые сведения мне придется тащить из Изабеллы Марчвуд клещами. Она хранит верность мертвой хозяйке? Или неверно понимает, что такое благопристойность? Ей кажется, что само мое присутствие пятнает дом. Мне следовало заниматься своими тягостными расспросами вдали от этой богатой гостиной с полированным роялем, фотографией в серебряной рамке и часами мейсенского фарфора?
- Мисс Марчвуд, были ли вы счастливы здесь до этого трагического события? - спросил я.
- Я была здесь очень счастлива! - отрезала она, кладя руки на колени и плотно сжимая губы.
- Очень хорошо. Пожалуйста, расскажите, что произошло в прошлую субботу.
Я думал, что мисс Марчвуд откажется, но она заговорила довольно быстро. Мне даже показалось, что она заранее отрепетировала свой рассказ, предчувствуя мой приход. И все же я не мог не заметить: когда она говорила, ее сложенные пальцы то сжимались, то разжимались.
- Миссис Бенедикт пожелала отвезти украшение, брошь, в одну ювелирную лавку в Берлингтонском пассаже. Она хорошо знала владельца - его фамилия Тедески. По происхождению он итальянец, наверное, поэтому миссис Бенедикт нравилось посещать его лавку. Она… и мистер Бенедикт… раньше часто покупали у мистера Тедески разные товары.
- Почему она повезла туда брошь? С ней что-то было не так?
- Нет, просто брошь ей не нравилась, поэтому миссис Бенедикт ее не носила. Она хотела узнать, нельзя ли сделать из нее кольцо. Ювелир сказал, что можно. Мы… она… оставила брошь ему.
- Уезжая из дому, вы не ожидали, что погода в Лондоне быстро испортится?
Мисс Марчвуд сняла пенсне и надавила на переносицу, где от пенсне остался слабый красный след.
- Нет, хотя и у нас небо было затянуто облаками. Конечно, иногда лондонские туманы доходят и до наших краев. Но ничто не указывало на это, когда мы отправились в путь.
Она снова надела пенсне и несколько суше продолжала:
- Пообедав, мы сели на поезд, который отходил в половине третьего. Подъезжая к Лондону, мы заметили, что над городом стоит желтый туман. Он уже добрался до самых окраин… К тому времени, как мы подъехали к Ватерлоо, стало очень неприятно. Выйдя из поезда, мы увидели, как туман клубится вокруг нас. И запах стоял ужасный. Я предложила миссис Бенедикт вернуться. Нам надо было лишь перейти на другую платформу и сесть на первый же поезд, который шел домой. Но она возразила, что мы не задержимся надолго, если найдем экипаж. Так мы и поступили.
- Вам быстро удалось найти экипаж?
- На вокзале? Нет. Выйдя оттуда, мы наняли большой тарантас; других на улице не было.
Я кивнул в знак понимания. Тарантас - закрытый экипаж, он больше подходит дамам. Для двух дам поездка по Лондону в открытом экипаже считается неприличной.
- И все же мы долго добирались до Пикадилли, потому что возчику приходилось передвигаться очень медленно. Он часто останавливался, чтобы пропустить другие экипажи. Мы несколько раз чудом избежали столкновения. Пешеходов не было видно на расстоянии вытянутой руки, некоторые буквально бросались под колеса! Мы с миссис Бенедикт очень испугались. И все же мы наконец добрались до Пикадилли, обе были очень рады, могу вам признаться, когда очутились у входа в Берлингтонский пассаж.
- Не сомневаюсь. Я и сам в тот день шел пешком в тумане, - ответил я. - Я знаю, как трудно передвигаться в такую погоду. Вряд ли в пассаже было много посетителей.
- Да, там почти никого не было. Покупатели спешили по домам. Я тоже забеспокоилась. У ювелира мы задержались, обсуждая эскиз кольца. Кроме того, он показал нам некоторые свои товары. Выйдя снова на улицу, мы пришли в ужас… нам стало очень страшно. - Мисс Марчвуд наклонилась вперед, словно подчеркивая последние слова. - Туман так сгустился! Мы обе встревожились и попросили сторожа найти нам экипаж.
Я знал, что пассаж нанимает особых сторожей-охранников, которые носят форму.
- Но сторожу так и не удалось нам помочь… К тому времени почти всякое движение прекратилось, и невозможно было разглядеть, движется ли что-нибудь по улице! Мы стали думать, что делать.
- Который тогда был час? - перебил ее я.
- Начало пятого… Нет, почти пять! Точнее я не могу вам сказать. Мы решили перейти дорогу и попытаться найти галерею самостоятельно. В галерее мы надеялись переждать самое опасное время. Возможно, думали мы, туман рассеется.
- Ах да, конечно, главный выход из пассажа на Пикадилли, а у мистера Бенедикта там лавка…
Мисс Марчвуд порозовела от возмущения:
- Галерея, инспектор! Галерея, а не лавка! Мистер Бенедикт не лавочник!
- Извините, прошу вас, продолжайте, - попросил я.
- Мы боялись, что на нас кто-нибудь наедет, пока мы будем переходить дорогу, - ведь возчики не могли нас видеть. Мы переговаривались и обсуждали, что делать. Вдруг откуда ни возьмись появился мальчик… Как будто материализовался из тумана. Он меня напугал.
- Мальчик? - удивленно спросил я. - Что за мальчик?
- Уличный мальчишка, подметальщик. Он держал в руке метлу, поэтому я поняла, кто он. Он услышал наши голоса и о чем мы говорили. Предложил перевести нас через дорогу, заверил, что сразу услышит, если кто-нибудь подъедет к нам близко. Мы согласились. И он в самом деле благополучно перевел нас на ту сторону. Потом… - Впервые голос Изабеллы Марчвуд дрогнул. - Когда мы очутились на тротуаре на южной стороне Пикадилли, я велела мальчику подождать, потому что собиралась вознаградить его за труды. Я порылась в кошельке, нашла шестипенсовик, заплатила мальчику, и он исчез, как будто растаял в тумане. Я обернулась, чтобы что-то сказать миссис Бенедикт, но ее уже не было рядом!
Мисс Марчвуд замолчала. Видя, что она не собирается продолжать, я спросил:
- Вы звали ее?
- Много раз! - Она снова наклонилась вперед. - Я подумала, что она вошла в галерею, не дождавшись меня.
- Насколько я понимаю, по субботам галерея закрывается в шесть.