Он вошел в свой дом и открыл почтовый ящик прежде, чем вспомнил, что Паола уже давно пришла и посмотрела почту. Он начал подниматься на свой этаж, радуясь, что первый пролет такой невысокий и пологий, - этот пролет остался от бывшего здесь палаццо пятнадцатого века. Наверху ступени круто сворачивали влево и подводили двумя крутыми пролетами к следующему этажу. Там его ждала дверь, которую он отпер и закрыл за собой. Еще один пролет, на сей раз крутой и опасный. Винтовая лестница, ступени которой нависали друг над другом, привела его к последним двадцати пяти ступеням, ведущим к его квартире. Он отпер дверь и наконец-то оказался дома.
Его встретил запах стряпни, при этом один запах смешивался с другим. Он различил легкий аромат тыквы, что означало, что Паола готовит risottoconzucca, которое можно приготовить только в это время года, когда темно-зеленые плоские тыквы baruccaпривозят из Кьоджи, с того берега лагуны. А что еще? Телячья нога? Зажаренная с оливками и белым вином?
Он повесил пиджак в шкаф и прошел по коридору на кухню. Здесь было жарче, чем обычно, что означало зажженную духовку. Когда он поднял крышку большой сковородки, там оказались светло-оранжевые ломти тыквы, которые медленно поджаривались с мелко нарубленным луком. Он взял стакан с полки за мойкой и вынул из холодильника бутылку Риболлы. Налил всего лишь глоток, попробовал, выпил, потом наполнил стакан и поставил бутылку на место. Тепло кухни обволакивало его. Он ослабил галстук и вышел в коридор.
- Паола!
- Я здесь, - услышал он в ответ.
Он не ответил и, пройдя через длинную гостиную, вышел на балкон. Для Брунетти это было самое лучшее время дня, потому что с их террасы хорошо смотреть на закат солнца. В ясную погоду из маленького окошка кухни можно было видеть Доломитовые Альпы, но сейчас эти горы уже утонули в вечерней мгле. Он остался стоять на месте, опираясь о перила, рассматривая крыши и башни, неизменно доставляющие ему удовольствие. Он слышал, как Паола идет по коридору, входит в кухню, слышал звяканье передвигаемых кастрюль, но оставался там, где был, слушая, как на Сан-Поло колокола вызванивают восемь часов, потом, через пару секунд, им отвечают, как всегда, колокола на Сан-Марко, и гул их разносится над городом. Когда все колокола стихли, он вошел в дом, прикрыв дверь от прохладного вечернего воздуха.
На кухне Паола стояла у плиты, помешивая ризотто, то и дело останавливаясь, чтобы добавить сока от жареного мяса.
- Выпьешь винца? - спросил он.
Она покачала головой, не переставая помешивать. Он прошел у нее за спиной, задержался, чтобы поцеловать в шею, и налил себе еще стакан.
- Как там Виченца? - спросила она.
- Лучше спроси меня, как там Америка.
- Да, я понимаю, - сказала она. - Это невероятно, да?
- А ты там разве когда-нибудь была?
- Много лет тому назад. С Элвисами. - И, видя его недоумевающее лицо, пояснила: - Полковника тогда направили в Падую. Там была какая-то вечеринка в офицерском клубе для итальянских и американских офицеров. Примерно десять лет назад.
- Не помню.
- Да, ты туда не ходил. Ты тогда был в Неаполе. Кажется. Там все по-прежнему?
- Смотря как там было тогда, - ответил он, улыбаясь.
- Не язви, Гвидо. Так как там?
- Там очень чисто и все то и дело улыбаются.
- Ну ладно, - сказала она, снова принимаясь помешивать ризотто. - Значит, все как было.
- Интересно, почему это они все время улыбаются? - Он замечал это всякий раз, когда бывал в Америке.
Она отвернулась от ризотто и посмотрела на него.
- А почему бы им и не улыбаться, Гвидо? Ты сам подумай. Это самый богатый народ в мире. Все должны считаться с ними в политических делах, и они каким-то образом убедили себя, что все, что они успели сделать за свою очень короткую историю, сделано с единственной целью - содействовать благу всего человечества. Так почему же им не улыбаться? - Она снова повернулась к сковородке и что-то проворчала, увидев, что рис прилип к днищу. Она подлила еще сока и быстро-быстро помешала.
- У нас что, сейчас начнется собрание ячейки? - вкрадчиво спросил он.
Хотя обычно их политические взгляды совпадали, Брунетти всегда голосовал за социалистов, а Паола агитировала за коммунистов. Но теперь, когда и система рухнула, и партия умерла, он иногда иронизировал.
Она не удостоила его ответом.
Он начал доставать тарелки, чтобы накрыть на стол.
- А где дети?
- С приятелями. - И прежде чем он успел спросить, добавила: - Да, они позвонили и спросили разрешения. - Она привернула огонь под ризотто, взяла со стола приличный кусок масла и, кинув его в стряпню, высыпала туда небольшое блюдце тонко натертого пармезана. Потом все перемешала, выложила ризотто в столовую миску и поставила на стол. Выдвинула стул, села и, ткнув ложкой в сторону Брунетти, сказала:
- Mangia, ti fa bene, - приказание, которое наполняло Брунетти радостью с тех пор, как он помнил себя.
Он положил ризотто себе на тарелку. Он хорошо потрудился, провел день в чужой стране, так кому какое дело, сколько ризотто он съест? Воткнув вилку в центр, он покрутил его, отодвигая ризотто к краю, чтобы оно быстрее остыло. Съел две полные вилки, вздохнул в знак похвалы и продолжал дальше.
Когда Паола увидела, что он уже не умирает с голоду и ест больше ради удовольствия, она произнесла:
- Ты мне не рассказал, как твоя поездка в Америку.
Он ответил с набитым ртом:
- Непонятно. Американцы очень вежливые и говорят, что хотят помочь, но кажется, никто не знает ничего, что могло бы мне помочь.
- А доктор?
- Которая хорошенькая? - спросил он, ухмыляясь.
- Да, Гвидо, которая хорошенькая.
Понимая, что загнал эту особу в нору, он ответил просто:
- Я по-прежнему считаю, что она знает то, что и я хочу узнать. Но она ничего не говорит. Через шесть месяцев она увольняется из Армии, возвращается в Америку и все это будет в прошлом.
- А он был ее любовником? - спросила Паола, коротко фыркнув, чтобы показать, что отказывается понимать, как это доктор не хочет помочь, хотя и может.
- Судя по всему, да.
- Тогда я не уверена, что она сможет просто собрать вещички и забыть о нем.
- Может быть, это что-то такое, чего она не хочет знать о нем.
- Например?
- Не знаю. Объяснить ничего не могу. - Он решил ничего не говорить ей о двух пластиковых мешочках, найденных в квартире Фостера; этого никто не должен знать. Кроме того, тот, кто открыл нагреватель, увидел, что мешочки исчезли, а потом завинтил болты. Он пододвинул к себе миску с ризотто. - Можно я доем? - спросил он. Не нужно быть детективом, чтобы знать, каким будет ответ.
- Давай. Я не люблю, когда остается, и ты тоже.
Когда он покончил с ризотто, она убрала миску со стола и положила ее в мойку. Он сдвинул в сторону две плетеные салфетки, чтобы ей было куда поставить сковородку, снятую с плиты.
- Что ты собираешься делать?
- Не знаю. Посмотрим, что будет делать Патта, - сказал он, отрезая кусок мяса и кладя его ей на тарелку. Кивком головы она дала понять, что больше не хочет. Он отрезал два больших куска для себя, взял хлеба.
- Какая разница, что будет делать Патта? - спросила она.
- Ах, милочка моя невинная, - ответил он. - Если он попробует отодвинуть меня от этого дела, я буду точно знать, что кто-то хочет это дело прикрыть. И поскольку наш вице-квесторе реагирует только на голоса, которые доносятся с высоких мест - и чем выше место, тем быстрее он реагирует, - тогда я буду знать, что тот, кто хочет замолчать это дело, обладает значительной властью.
- Например?
Он взял еще хлеба и подобрал подливу с тарелки.
- Мне становится сильно не по себе, когда я думаю, кто бы это мог быть.
- Кто?
- Точно не знаю. Но если здесь замешаны американские военные, можешь не сомневаться, это дело политическое, значит, подключится правительство. Их правительство. А стало быть, и наше.
- И поэтому - надо звонить Патте?
- Да.
- И поэтому неприятности?
Брунетти не склонен был обсуждать очевидное.
- А если Патта не будет тебя останавливать?
Брунетти пожал плечами. Поживем - увидим. Паола убрала тарелки.
- Десерт будешь?
Брунетти покачал головой.
- Когда придут дети?
Двигаясь по кухне, она ответила:
- Кьяра вернется к девяти. Раффаэле я велела быть к десяти. - Разница в том, как она произнесла эти две фразы, заключала в себе все, что не было выражено словами.
- Ты говорила с его учителями? - спросил Брунетти.
- Нет. Учебный год только начался.
- Когда будет первое родительское собрание?
- Не знаю. Я куда-то сунула письмо из школы. В октябре, наверное.
- Ну и как он? - Задавая этот вопрос, Брунетти надеялся, что Паола просто ответит на него, не спрашивая, что он имеет в виду, так как и сам не знал, что он имеет в виду.
- Не знаю, Гвидо. Он никогда со мной не разговаривает, ни о школе, ни о своих друзьях, ни о том, что он делает. Ты был таким же в его возрасте?
Он вспомнил себя в шестнадцать лет, вспомнил, каково это.
- Не помню. Наверное, да. Но потом я обнаружил, что на свете есть девушки, и забыл о том, что нужно злиться и чувствовать себя потерянным ивсе такое. Мне только хотелось им нравиться. Это было единственно важным для меня.
- А их было много? - спросила она.
Он пожал плечами.
- И ты им нравился?
Он усмехнулся.
- А, да ну тебя, Гвидо, пойди и займись чем-нибудь. Посмотри телевизор.
- Я ненавижу телевизор.
- Тогда помоги мне вымыть посуду.
- Я люблю телевизор.
- Гвидо, - повторила она, не то чтобы раздраженно, но почти, - ну-ка, вставай и не морочь мне голову.
Тут оба они услышали звук ключа, поворачивающегося в замке. Это была Кьяра, с силой распахнувшая дверь и отшвырнувшая школьную сумку. Она прошла из прихожей на кухню, поцеловала родителей и стала рядом с Брунетти, обняв отца за плечи.
- Есть что поесть, мама? - спросила она.
- А разве мама Луизы тебя не угостила?
- Угостила, но это было так давно. Я умираю с голоду.
Обхватив дочку за плечи, Брунетти усадил ее к себе на колени и рыкнул грозным голосом полицейского:
- Ага, попалась. Признавайся. Куда ты спрятала угощение?
- Ну, папа, перестань, - пискнула она, корчась от восторга. - Взяла и съела. А потом опять проголодалась. А с тобой так не бывает?
- Твой отец, Кьяра, обычно выдерживает без еды по меньшей мере час. - Потом Паола спросила уже более добрым голосом: - Фруктов? Сэндвич?
- А если и то, и другое? - попросила девочка.
Когда Кьяра съела сэндвич - большой кусок хлеба с ветчиной, помидором и майонезом, а потом умяла пару яблок, настало время всем идти спать. Раффаэле вернулся к половине двенадцатого, и Брунетти услышал, проснувшись, как открылась и закрылась дверь, услышал шаги сына в коридоре. После чего провалился в глубокий сон.
Глава 13
Как правило, по субботам Брунетти не ходил в квестуру, но в это утро пошел, больше из любопытства - чтобы посмотреть, кто еще там появился. Спешить на работу было не надо, и он неторопливо прошел по кампо Сан-Лука и выпил каппучино у Розы Сальва, в том баре, где, по утверждению Паолы, варили самый лучший кофе в городе.
Потом направился к квестуре, держась параллельно Сан-Марко, но избегая самой площади. Добравшись до работы, он поднялся на второй этаж, где и нашел Росси, разговаривающего с Риверре, полицейским, который, как полагал Брунетти, был на бюллетене. Когда он вошел, Росси взмахом руки подозвал его к своему столу.
- Хорошо, что вы пришли, синьор. У нас есть кое-что новенькое.
- Что именно?
- Взлом. На Большом Канале. Палаццо, которое только что отреставрировали, рядом с Сан-Стае.
- Которое принадлежит тому миланцу?
- Да, синьор. Он пришел туда вчера вечером и застал на месте двух человек, а может, и трех, он не знает в точности.
- И что дальше?
- Вьянелло сейчас в больнице, беседует с ним. Все, что знаю, я услышал от тех, кто выехал по вызову и отвез его в больницу.
- И что они говорят?
- Миланец попытался убежать, но его схватили и сильно избили. Его пришлось отправить в больницу, но с ним ничего особенного. Просто синяки и ушибы.
- А те трое? Или двое?
- Никаких следов. Люди, которые выехали по вызову, вернулись туда после больницы. А грабители, похоже, сбежали, прихватив парочку картин и кое-что из драгоценностей его жены.
- Описание преступников имеется?
- Хозяин видел их не отчетливо, мало что мог сказать, разве только что один из них был очень высокий, а у другого, как ему показалось, была борода. Но, - добавил Росси, поднимая взгляд и улыбаясь, - на берегу канала сидела парочка юных туристов, и они видели, как из палаццо вышли трое. Один из взломщиков нес чемодан. Эти юнцы были еще там, когда прибыли наши люди, и они дали описание. - Он помолчал и улыбнулся, словно был уверен, что Брунетти страшно понравится то, что он сейчас скажет. - Один из них похож на Руффоло.
Брунетти отреагировал мгновенно:
- Я думал, он в тюрьме.
- Был в тюрьме, синьор, но уже две недели как на воле.
- Вы показали ребятам фотографии?
- Да, синьор. И они считают, что это он. Они заметили большие уши.
- А что хозяин палаццо? Ему вы показывали фото?
- Нет еще, синьор. Я только что вернулся после разговора с этой бельгийской парочкой. Сдается мне, это Руффоло.
- А что двое других? Описания бельгийской парочки похожи на описания хозяина?
- Ну знаете, синьор, было же темно, и они не очень-то обратили внимание.
- Но?
- Но они совершенно уверены, что ни у кого из них не было бороды.
Брунетти немного поразмышлял, а потом спросил Росси:
- Сходите в больницу с фотографиями и спросите, узнает ли он его. Он в состоянии разговаривать, этот миланец?
- О да, синьор, он в порядке. Несколько синяков, подбитый глаз, но все в порядке. В доме все застраховано.
Почему это всегда кажется, что преступление становится не таким серьезным, если все застраховано?
- Если пострадавший опознает Руффоло, сообщите мне, тогда я схожу к его матери и выясню, где он сейчас.
Услышав это, Росси фыркнул.
- Знаю, знаю. Она наврет и самому Папе, если это поможет ее маленькому Пеппино. Но разве можно ее в этом винить? Это ее единственный сын. И потом, мне самому хотелось еще раз взглянуть на эту старую бой-бабу. С тех пор как я последний раз арестовывал его, я видел ее всего раз или два.
- Она ведь попыталась тогда пырнуть вас ножницами, синьор? - спросил Росси.
- Ну, на самом деле она не очень-то старалась, и там был Пеппино, который ее остановил. - Брунетти, не скрываясь, усмехнулся, вспомнив об этом, явно самом нелепом случае за время его службы. - К тому же это были всего лишь фестонные ножницы.
- Она крепкий орешек, эта синьора Кончетта.
- Воистину, - согласился Брунетти. - И пусть кто-нибудь следит за этой его подружкой. Как ее зовут?
- Ивана вроде.
- Да, да.
- Хотите, чтобы мы с ней поговорили, синьор?
- Нет, она скажет только, что не видела его. Поговорите с теми, кто живет под ней. Это они сдали Руффоло в последний раз. Может, они позволят нам поместить кого-нибудь к себе в квартиру, пока он не появится. Попросите их.
- Хорошо, синьор.
- Что-нибудь еще?
- Нет. Ничего.
- Я пробуду у себя час или около того. Доложите мне о том, что узнаете в больнице, Руффоло ли это. - Он пошел к двери, но Росси окликнул его:
- Еще одно, синьор. Вчера вечером вам звонили.
- Кто звонил?
- Не знаю, сэр. Оператор сказал, что звонок был сделан примерно в одиннадцать часов. Звонила женщина. Она назвала вас по имени, но по-итальянски она не говорила, или почти не говорила. Оператор еще что-то сказал, но я не помню, что именно.
- Я зайду и поговорю с ним, - сказал Брунетти и вышел.
Он не стал подниматься по лестнице, а задержался в конце коридора и заглянул в комнатку, где сидел телефонный оператор. Это был молодой полицейский-новичок, со свежим лицом, на вид лет восемнадцати. Имени его Брунетти не помнил.
Увидев комиссара, юноша вскочил, потянув за собой провод, который связывал его наушники с коммутатором.
- Доброе утро, синьор.
- Доброе утро. Сядьте, пожалуйста. Молодой человек подчинился, нервно присев на краешек стула.
- Росси сказал мне, что вчера вечером мне кто-то звонил.
- Да, синьор, - сказал новичок, с трудом удерживаясь от желания встать, разговаривая со старшим по званию.
- Это вы приняли звонок?
- Да, синьор. - И, предупреждая вопрос Брунетти, почему он все еще находится здесь спустя двенадцать часов, молодой человек пояснил: - Я замещаю Монико, синьор. Он болен.
Брунетти, не интересуясь этими подробностями, спросил:
- Что она сказала?
- Она назвала вас по имени, синьор. Но она говорила по-итальянски совсем плохо.
- Вы помните, что именно она сказала?
- Да, синьор, - ответил оператор, перебирая какие-то бумаги, лежавшие перед ним на коммутаторе. - Я записал вот здесь. - Он извлек из вороха листков один и по нему прочел: - Она спрашивала вас, но не оставила ни своего имени, ни чего бы то ни было. Я спросил, как ее имя, но она не ответила или не поняла. Я сказал, что вас сейчас нет, но тогда она снова попросила позвать вас.
- Она говорила по-английски?
- Наверное, синьор, но она произнесла только несколько слов, и я ее не понял. Я попросил ее говорить по-итальянски.
- Что еще она сказала?
- Она сказала что-то вроде "basta", или это могло быть "pasta" или "posta".
- Что-нибудь еще?
- Нет, сэр. Только это. А потом она повесила трубку.
- Как звучал ее голос?
Юноша задумался и потом ответил:
- Да обычно, синьор. Я бы сказал, она просто огорчилась, что вас нет.
- Хорошо. Если она еще раз позвонит, соедините ее со мной или с Росси. Он говорит по-английски.
- Слушаю, синьор, - сказал молодой человек. И когда Брунетти повернулся к двери, он не устоял перед искушением вскочить на ноги, чтобы отдать честь удаляющейся спине комиссара.
Женщина, по-итальянски почти не говорит. "Molto poco", - вспомнил он слова доктора. "Очень мало". И еще он вспомнил одну вещь, которую его отец сказал про рыбалку, когда еще в лагуне можно было рыбачить, - что нехорошо дергать наживку, так только рыбу распугаешь. Она во всяком случае пробудет здесь еще шесть месяцев, а он никуда не денется. Если она не позвонит еще раз, в понедельник он позвонит в госпиталь и попросит ее к телефону.