* * *
Давид Месхи был высоким и широкоплечим, хотя крепким его вряд ли можно было назвать. Длинная прядь тёмных волос почти закрывала его карие глаза. Если бы не слишком крупный и тяжёлый нос, то парень мог бы считаться красавцем. Он сидел посреди комнаты на табурете, опираясь локтем о поверхность обеденного стола.
– Гражданин Месхи, откуда у вас такое количество анаши? – спросил Сидоров, указывая на множество пакетиков с травой, вываленных на пол из выдвижного ящика шкафа.
– Не знаю. Должно быть, от хозяев осталось. Я же снимаю эту квартиру. А чужие вещи меня не интересуют.
– Чужие вещи вас не интересуют? А эта куртка?
– Она моя.
– Вы уверены?
– Абсолютно.
– Откуда она у вас?
– Мне подарил её Милорад Забазновский, мой сокурсник.
– Мы спросим у него сами. Но, насколько я знаю, эта куртка была украдена из квартиры Забазновских.
– Ничего не знаю! Чего вам надо от меня?
На квартире было обнаружено огромное количество вещей, которые не имели отношения к краже у Забазновских, но Сидоров понимал, что перед ними ворованное имущество.
– Эти вещи тоже ваши?
– Да.
– Зачем вам столько женских кофточек?
– Какое вам дело?! – хищно оскалился Давид. – Если вы обвиняете меня в чём-то, так и скажите. Только я ни в чём не виноват.
– Ваша мать дала показания, гражданин Месхи, что вы подарили ей кольцо с брильянтом. Сегодня утром мы получили это кольцо. Оно было украдено из квартиры Забазновских. Что вы на это скажете?
– Ничего.
– Откуда оно у вас?
– Купил. Накопил денег, долго откладывал по рублю и вот купил его на Черёмушкинском рынке. С рук купил, но откуда мне знать, что оно краденое? – огрызнулся Давид.
– Не кажется ли вам странным, что куртка и кольцо, украденные из одной квартиры, таким чудесным образом попали именно к вам?
– Не кажется. – Месхи ухмыльнулся. – Жизнь полна приятных сюрпризов.
– Что ж, раз так, то я позволю себе сделать вам сюрприз, гражданин Месхи, – с улыбкой на лице сказал Сидоров. – Мы задерживаем вас на трое суток, по статье 122 УПК РСФСР. Вы подозреваетесь в совершении кражи.
– Чёрта с два! Я ни в чём не виноват. Через три дня я распрощаюсь с вами, а вы ещё принесёте мне извинения…
Смеляков с удивлением наблюдал за грузином. Самоуверенность Давида Месхи поразила его. Виктору казалось, что при наличии таких доказательств, как кольцо и куртка, человек не мог проявлять упорство, но Давид продолжал отказываться.
– Что дальше, Пётр Алексеич? – спросил Виктор, когда они вернулись в отделение. – Неужто мы ничего не можем?
– Сейчас он отправлен в ИВС. Пусть подумает. Мы же ничего не нашли у него на квартире. Я боялся этого больше всего. Ни краденых вещей, ни денег. Но деньги-то должны где-то быть, чёрт возьми!.. Ты пока вызови Милорада Забазновского, пусть опознает куртку…
На следующий день к Месхи приехал следователь.
– Давид Левонович, изъятую у вас куртку опознал Милорад Забазновский. Он утверждает, что она была украдена из квартиры вместе с другими вещами.
– Ничего не знаю. Милорад подарил мне эту куртку. Наверное, втихую от родителей, а теперь изворачивается, списывает на кражу.
– А краденое кольцо, разумеется, купили…
– Да, на Черёмушкинском рынке. У какого-то азербайджанца.
– То есть с рук, не в магазине?
– Да с рук купил, неофициально. А что делать, если такую вещь в магазине не достать?
Давид продолжал стоять на своём, твёрдо повторяя одно и то же почти слово в слово. По всему чувствовалось, что он хорошо продумал свою позицию. Других доказательств у следствия не имелось.
– Нам во что бы то ни стало надо найти деньги, вырученные от продажи краденых вещей, – сказал Сидоров.
– Но ведь Месхи упорствует, – возразил Смеляков. – Сам он не расскажет ничего.
– Может, "понизу" что получится?
– Как это "понизу"?
– В камере вместе с ним сидит агент, настоящий профи. В своё время не таких раскручивал.
– Неужто Месхи не догадается, что его разрабатывают?
– Я ж тебе говорю: есть профессионалы. Они психологию человеческую кожей чувствуют. В считанные минуты усекают, что перед ними за птица. Мало таких, но они есть. Очень ценные кадры. В таких ситуациях, как наша, они просто незаменимы…
Виктор не поверил в такую возможность, но уже во второй половине следующего дня в кабинете Сидорова он увидел круглолицего, совсем невзрачного мужичка, который с удовольствием потягивал крепкий чай из белой чашки и, наслаждаясь всеобщим вниманием к собственной персоне, рассказывал:
– Раскололся ваш джигит. Слово за слово, так всё и выложил. Собственно, про квартиру, которую они ломанули, он не особо умалчивал. "Вещи, – говорит, – мы успели спихнуть, но одно колечко я оставил себе. Дурак! Идиот! Решил матери подарок сделать, и вот теперь па рюсь тут…" Ну, понемногу о том о сём… Затем он ляпнул: "Хорошо ещё, что деньги не нашли при обыске. Так что пока пришить мне нечего".
– Сказал он, где деньги? – не удержался Сидоров.
– Я же по порядку рассказываю, Пётр Алексеевич. Спрашиваю я его: "Ты хоть надёжно спрятал их?" Он кивает: "Надёжно…" Но больше ни слова. Я вроде как и не интересуюсь больше. Но в разговоре нет-нет, а вставлю словечко насчёт того, что менты, мол, любой тайник отыщут, пусть не с первого раза, а с десятого, но отыщут. И всё подвожу к тому, что могу подсказать, где лучше деньги сховать. Тут он не выдержал: "А в ванную в потолок не заглянут? У меня там панель снимается, там надёжно?" И такая у него неуверенность в глазах: правильно ли заначил бабки свои? "Так ты туда, за потолок, что ли запихнул?" Он кивает: "Да". Я изображаю, что не очень это надёжно, сочувствую ему: "А денег-то много?" Он уже почти в отчаянье пришёл: "До хера. Тысяч пять-шесть. Неужто найдут?", а я ему: "Могут. Надо бы перепрятать… А ты говорил, что не один квартиру-то иностранную бомбил. Ты на волю-то дружку своему словечко отправь. У тебя же подельник есть. Пусть займётся деньгами".
– Ну? Сказал он про Тимура?
– Сказал, Пётр Алексеевич. – Мужичок упивался возможностью помурыжить сыщиков, подразнить их. – Я так и спросил: "Слинял, что ли, твой дружок? Может, он тебя подставил, а сам дал дёру?" А грузинчик и говорит: "Нет, Тимур тут ни при чём. Его за два дня до этого на квартирной краже взяли". Я ему: "Балбес твой Тимур. У вас же денег – море, а он опять квартиру ломать пошёл. Надо уметь отлёживаться, сынок". Вот, собственно, на этом примерно мы и закончили трепаться. Так, ещё о пустяках всяких почесали языки, я ему про зону немного картину накидал, так что кошмары вашему Давиду будут сниться библейские…
– Стало быть, тайник в ванной, в потолке… – Сидоров закурил.
– Пётр Алексеич, – Смеляков порывисто поднялся, – надо ехать.
– Погодь, Витя, не дёргайся. Тут надо всё с умом организовать. Не можем ведь мы агента засветить. Если мы сразу в тайник сунемся, то Месхи тут же сообразит, откуда пришла информация. Нет, братец, нам надо спектакль устроить, настоящий, живой, вкусный, чтоб гражданин Месхи поверил в нашу въедливость и настырность. Завтра к утру мы должны подготовить хороший спектакль… И направь-ка срочно запрос в ЗИЦ на Тимура. Этот Сахо-кия нам пригодится.
Дверь распахнулась, и в кабинет заглянул лейтенант Горбунов.
– Смеляков, вот ты где! Ты когда на комсомольский учёт встанешь, в конце-то концов?!
При виде Горбунова Виктор весь сжался: "Опять комсомольские дела…"
– Толя, отстань ты от меня, – раздражённо ответил он. – Занят я.
– А я разве не занят? Нет, вы только поглядите на него. Смеляков, ты что? Ты же комсомолец. Ты на собрания не являешься, я тебе не могу общественную нагрузку дать… Ты же… И спросить с тебя за это нельзя, потому что ты не спешишь открепиться по месту прежней работы. Ты поезжай немедленно туда и возьми учётную карточку, сегодня же! Слышишь? И сегодня вечером я жду тебя на комсомольском собрании.
Сидоров широко улыбался, сквозь клубы табака глядя на Горбунова.
– Анатолий, у нас сейчас и впрямь времени нет. Оперативное мероприятие разрабатываем, – сказал он наконец, чтобы помочь Виктору закончить бестолковый разговор с комсоргом.
– Можно подумать, товарищ капитан, что вы одни работаете, а я баклуши бью, – возмущённо отозвался Горбунов. – Можно подумать, что я для себя стараюсь. В общем, ты, Смеляков, дуй на прежнюю работу и тащи учётную карточку. Или я…
– Да пошёл ты со своими комсомольскими собраниями, в самом деле. Занят я, работы по горло!
Горбунов потоптался ещё в двери и вышел. Но через секунду он снова заглянул в кабинет.
– Смеляков!
– Ну хватит же!
– Тут потерпевшая гражданка пришла, у тебя на территории проживает. – И он пропустил в кабинет крупную женщину лет сорока пяти, с влажными и недоумевающими глазами и дрожащими губами. – Вам к лейтенанту Смелякову, вот он…
Виктор встал из-за стола.
– Здравствуйте. – Женщина поправила обмотанный вокруг головы пуховой платок.
– Что случилось?
– У меня дублёнку украли.
Виктор растерянно взглянул на Сидорова.
– Иди к себе, принимай заявление, – сказал наставник. – Иди, иди, без тебя управлюсь.
Смеляков почувствовал досаду.
– Пётр Алексеич, я быстро.
– Не быстро, а нормально, Витя. Толково. Внимательно.
Смеляков провёл женщину в свой кабинет и усадил за стол.
– Как ваша фамилия?
– Ерохина я, Надежда Павловна Ерохина.
– Так что у вас произошло, гражданка Ерохина? Как вас обокрали?
– Не знаю. – Она пожала плечами и высморкалась в носовой платок. – Не знаю, что произошло, но дублёнка исчезла.
– Давайте-ка по порядку.
– Я повесила дублёнку сушиться. Знаете, почистила её в отдельных местах и повесила просушиваться на балкон.
Я эту дублёнку в комиссионном купила. У меня там подруга работает, она мне сразу позвонила, что появилась хорошая дублёнка. Тёмно-коричневая такая, воротник из меха ламы и манжеты тоже… Я так мечтала о дублёнке, товарищ лейтенант. Ах, как я мечтала… И вот она пропала.
– Как это случилось?
– Говорю же: не знаю. – Ерохина развела руками. – Я на пятом этаже живу. Залезть ко мне никак нельзя. А дублёнки нет.
– Когда она пропала?
– Повесила вчера вечером, а сегодня её уже не было. Я сразу к вам…
Смеляков вздохнул. Ему совсем не хотелось заниматься в ту минуту ничем, кроме дела Месхи.
– Придётся идти к вам. – Он встал из-за стола. – Надо мне всё осмотреть. Если она пропала, значит, кто-то снял её, то есть забрался к вам…
Но едва он заглянул на балкон квартиры Ерохиной, сразу понял, что с соседних балконов никто залезть не рискнул бы: балконы располагались на расстоянии более метра друг от друга.
– Вы одна проживаете тут? Кто-нибудь навещал вас вчера?
– Никого не было. Я как повесила дублёнку на балкон, села смотреть программу "Время", по телефону поговорила с подругой. А гостей не принимала, нет.
– Ясно.
Смеляков снова вышел на балкон, отодвинул рукой бельевые верёвки и посмотрел наверх. "Может, сверху спустились? Не похоже, снег-то у них на карнизе балкона нетронутый".
Виктор перегнулся через перила и оглядел улицу. На первом этаже того же дома был гастроном и опорный пункт милиции. "Надо сходить туда. Вдруг кто-то видел что-нибудь… Ёлки-палки, а если эта дублёнка просто свалилась отсюда? Ну конечно, она упала с балкона. Никто не мог её взять, физически не мог. Ну не бывает таких идиотов, чтобы из-за какой-то дублёнки стали бы по стене карабкаться".
– Надежда Павловна, я схожу вниз, опрошу работников магазина.
Хозяйка кивнула.
– Ладно. Но ведь вы вернётесь?
Он не ответил.
Первым делом он направился к директору гастронома и, представившись, сразу спросил, не видел ли вчера или сегодня утром кто-нибудь из сотрудников дублёнки на газоне.
– Не только видели, товарищ лейтенант, но и принесли сюда эту дублёнку, – ответила директор. – Мужчина один принёс, сказал, что прямо почти возле наших дверей лежала. Высокий такой мужчина, но имени я не знаю, он не назвался.
– Коричневая дублёнка?
– Да. Я в шкаф её повесила, вот она. Если, думаю, кто спохватится, то непременно к нам заглянет в первую очередь. Вот вы и пришли.
– Можно мне позвонить от вас?
– Конечно, вот телефон, товарищ лейтенант.
Смеляков соединился с Ерохиной сразу и позвал её в магазин.
– Надежда Павловна, нашлась, похоже, ваша пропажа. Спускайтесь, отнесём её в пункт охраны порядка, там составим протокол, подпишете всё, и дело с концом…
Дожидаясь её, Виктор стоял возле дверей опорного пункта и курил.
"Какие всё-таки разные люди бывают. Одни воруют из чужих квартир, у других же даже в мыслях нет ничего подобного. Вот нашёл человек дублёнку на снегу, но не взял её себе… Что это? Честность? Или глупость? Ведь он просто отдал дублёнку директору магазина. Ни расписки не взял, ничего такого. А она могла припрятать тулупчик для себя. И мне могла сказать, что ничего не знает о дублёнке… Но ведь так не случилось…"
Когда с оформлением документов было покончено, женщина, прижимая одной рукой дублёнку к груди, другой вцепилась в Смелякова.
– Товарищ лейтенант, спасибо вам! Ой, вы не представляете, что вы сделали! Я так счастлива!
– Надежда Павловна, я не сделал ничего особенного…
– Нет, нет, вы не понимаете… Ой, пойдёмте ко мне, я вас накормлю обедом! И у меня водка есть.
– Я на работе, Надежда Павловна.
– Тогда я вам бутылочку с собой дам. Вечером выпьете.
Смеляков торопливо закачал головой.
– Ни в коем случае! Никаких бутылок, я прошу вас! – Почему-то он вдруг жутко испугался этого тёплого душевного порыва со стороны Надежды Павловны.
– Но я хочу отблагодарить вас… Хоть чем-нибудь…
– Пожалуйста, не нужно ничего… За что благодарить меня, когда я просто выполняю мою работу? Да и не сделал я ничего особенного, никаких трудностей не было…
– Вы не понимаете, – заплакала женщина. – Так редко в жизни встречаются люди, которые… – Она задохнулась в слезах счастья и не нашла нужных слов. Затем она порывисто потянулась к Виктору и горячо поцеловала его в щёку. – Спасибо вам, миленький… Если когда-нибудь вам потребуется моя помощь, то можете рассчитывать на меня. Спасибо…
В течение всего дня Виктор ощущал этот поцелуй на щеке.
"До чего же приятно делать хорошее. Даже если это просто твоя работа. Ведь и впрямь тут не было ничего трудного, всё решилось легко и быстро. Но всё-таки, пусть без особых усилий, я нашёл пропажу, вернул дублёнку этой женщине. Фактически это ведь моё первое самостоятельное дело. Смешное, можно сказать, даже ничтожное дело, но всё-таки дело. И я справился…"
Он чувствовал необъятную радость.
Возможно, это приподнятое настроение и заставило его пойти вечером на комсомольское собрание, несмотря на то что он так и не съездил за учётной карточкой.
"Ладно, посижу, послушаю, пусть я до сих пор на учёт не встал, зато Горбунов приставать не будет".
Состояние лёгкости улетучилось в первую же минуту, когда перед комсомольцами появился приехавший из РУВД капитан. Равнодушные карие глаза окинули зал:
– Можно начинать?
Чёрная щёточка усов зашевелилась над оттопыренной верхней губой, когда капитан начал медленно и скучно зачитывать по бумаге доклад о международном положении.
– Американская пропаганда активно раскручивает враждебную Советскому Союзу кампанию вокруг событий в Афганистане, безосновательно обвиняя нашу страну в военной агрессии. Но все мы знаем, что советская военная помощь, предоставленная Афганистану, не преследует никаких иных целей, кроме содействия дружественной стране в осуществлении права на индивидуальную и коллективную самооборону для отражения внешней империалистической агрессии. Все прогрессивные народы прекрасно понимают, что ограниченный контингент советских войск в Афганистане будет выведен оттуда, как только отпадёт причина, вызвавшая его посылку, а именно как только прекратится внешнее империалистическое вмешательство в дела Афганистана…
Иногда лектор умолкал, встречая в тексте незнакомое слово, проговаривал его беззвучно раз-другой, после чего произносил вслух, стараясь говорить уверенно, но это получалось у него далеко не всегда. Особенно тяжело давалось ему слово "советолог", он читал его медленно, осторожно, почти боязливо и непременно ставил ударение на последний слог. При этом его голос выдавал охватывавшее капитана недоумение: что за советологи, о чём речь?
Когда доклад завершился, все вяло похлопали в ладоши, и капитан сразу уехал.
– Товарищи, – поднял руку Смеляков, – разрешите мне взять слово.
– Давай, давай, – обрадовался Горбунов.
Виктор вышел вперёд и вздохнул.
– Неужели у нас нет важных вопросов, которые мы должны решить? Мы же с вами занимаемся конкретной работой, результаты которой нужны людям каждый день, каждый час. От нас с вами зависит, насколько уверенно будут чувствовать себя рядовые граждане. А мы тратим время на всякую болтовню.
– Смеляков, ты что говоришь-то? – Горбунов растерянно оглянулся. – Ты за речью-то своей следи. Мы политинформацию слушали, а не болтовню!
– Да что ты, чёрт возьми, меня за руку хватаешь, Толя? Мы же все прекрасно понимаем, что никому эти лекции не нужны. А если для галочки, то поставь ты эту галочку просто так. И лектору будет легче, он же не понимает половины того, что ему написали…
– Ты офонарел, что ли?! – чуть ли не закричал побледневший Горбунов. – На идеологическом фронте идёт война, а ты отказываешься слушать политинформацию!
– У нас злободневных вопросов – тьма-тьмущая. Нам делом нужно заниматься. А мы только о политике и о политике. Это всё – формализм, забюрокраченность. У меня на прошлой работе, ну в ООДП, до того доходило, что нас с поста снимали из-за политзанятий. Представляете?! Посольства без надзора оставляли ради того, чтобы явку на политзанятиях обеспечить! Разве не дикость? От этого и погибнем…
– Ты куда гнёшь, Смеляков? Что значит "погибнем"? Кто погибнет? – Горбунов поднялся с места и обвёл глазами комсомольцев.
– У нас разве в отделении проблем нет? – продолжал Виктор. – Нам решать их надо.
– А мы и о наших проблемах можем говорить, – заметно тише ответил Горбунов. – Говори, поднимай вопросы. Что именно тебя беспокоит?
– Меня многое беспокоит…