Так. Судя по наряду, ангелам в его прихожей и болтовне про свет, он подался в духовные пастыри. Сегодня это ненаказуемо, если ты не пичкаешь травками людей до смерти и не переписываешь на себя их квартиры. Даже на самого поганого из этих гуру, Клюева, он же Сияющий Лабриола, наша Контора с трудом нарыла материал на две-три мелких уголовных статейки: гипноз без лицензии, продажа нейролептиков без рецептов, попытка развратных действий в отношении лиц, признанных по суду недееспособными… Короче, лет пять колонии при плохом адвокате или год условно – при хорошем.
Изюмовская вотчина выглядела прилично. Паства улыбается живыми, а не химическими, улыбками. Хламиды вроде чистые. Из кухни не воняет машинным маслом. Криминальных пятен на полу и стенах незаметно. Да и сам владелец китайской бородки не похож на анфан террибля из досье. Что ж, реанимация меняет людей. Капитан Пеньков по прозвищу Пенек, самый большой скряга в нашем Управлении, попал в ДТП, а выйдя из больницы, простил долги, уволился из органов и теперь выращивает цветы. Я, говорит, думаю о вечном. Хотя зарабатывает, собака, втрое больше прежнего.
Неизвестно, в какой степени переродился Изюмов, но внешнего благолепия у него сегодня навалом. Это не выводит его из круга подозреваемых. Никакая бородка, никакие сверхбелые одежды не гарантируют, что к пропаже Звягинцева он не причастен. Однако я почти уверен, что если спущусь в изюмовский подвал, то не найду там трупа Звягинцева, освежеванного под людоедские мантры. Изуверы Мэнсоны и выглядят, и пахнут иначе.
Я решительно свернул яичную тему – к нескрываемому облегчению хозяина, – после чего перевел разговор на главное. И сразу же заметил, что Фердинанд не столько встревожен моими вопросами, сколько удивлен. Либо искусно разыгрывает удивление.
– Звягинцев пропал? Неужто? И в "Листке", вы говорите, про это было? – Он подергал себя за бородку, будто проверял, не отвалится ли. – Интересно. Не знал. Я ведь "Листок" не читаю… А почему вы, собственно, с этим пришли ко мне? На вашем месте я бы жену его, Сусанну, первой записал в подозреваемые.
– Чем же она подозрительна?
– Всем! – без раздумий ответил мой собеседник. – Женщины с такою черной кармой способны на любое. Думаете, не она подучила мужа урезать мне спонсорские, прямо перед выборами? Тридцатник, сумма смешная, половина норковой шубы, но как бы они мне были кстати… А-а, чего вспоминать! Одно скажу: чем больше люди приземлены, тем сильнее ими владеют соблазны. А уж если у тебя дома полно антикварного оружия, если топоров и молотков всюду навешано… Повздорила с мужем, тюк его по голове – и привет.
Про себя я усмехнулся. Воистину: "Аукните, и вам ответится". Сусанна послала меня к Фердинанду, Фердинанд направил обратно, так и будем бродить по кругу… Вслух же я спросил:
– А вами разве не движут соблазны? Соблазн мести, к примеру? Соблазн наживы?
– Месть, Максим Анатольевич, это не мой профиль, – тотчас же открестился Изюмов. – Это удел ограниченных людей – или же крупных богов. Такая вот странная компашка. Упертым людям не жаль ни времени, ни сил на идею-фикс, они могут хоть жизнь на нее угрохать. А всемогущие боги отомстят мимоходом, испепелят гору или там человечка – и все, проехали. Новый день, новые заботы… Поскольку от вас, чекистов, правду не скроешь, то признаю: я злопамятен. Будь я великим Зевсом или бессмертным Саваофом, и я, быть может, не удержался кого-нибудь растереть в порошок. Но я – бог маленький, живой, домашний. Метать молнии я не умею. А подкладывать на стулья кнопки не хочу.
– И что же, маленькие боги не нуждаются в деньгах?
– Нуждаются, – согласился Изюмов. – Но мы выкручиваемся без криминала. Мои адепты платят за учебу и посвящение, а потом еще у меня, допустим, есть договор с "Мосэнерго" на брэнд-рекламу.
– Это как? – не понял я.
– Все дело в тарифах, – пояснил Фердинанд. – Вы же знаете: население покупает киловатты подешевле, а предприятия – подороже. Потому энергетикам в плюс, чтобы сами горожане экономили. Тут мы смыкаемся. И я тоже считаю, что Свет – категория духовная, а не материальная. Сияние – оно в душе человека, а не вовне. Вот, гляньте, это для расклейки в метро…
Мелкий бог протянул руку и достал с полки стопку рекламных квадратиков. На них изображалась перечеркнутая электролампочка, ниже шел текст: "НЕКТАРИЙ. Не потому, что от Него светло, а потому, что с Ним не надо света". И номер телефона.
– Остроумно, – признал я. – Вы, стало быть, теперь Нектарий? Красивое имя. Но со стихами Анненского вы обошлись варварски, это зря. Не боитесь, что любители поэзии побьют?
– Нас не запугать, мы привычные, – с достоинством сказал Фердинанд, он же Нектарий. – Христа вот тоже распяли за чужие грехи. А подправить стишок – и грех невеликий, и деньги верные, и законом не запрещено. Вам, понимаю, как работнику органов, интереснее, чтобы я зарабатывал другим. Киднэппингом, например, да? Но только не воровал я вашего Звягинцева, слово бога. Хотите верьте в меня, хотите нет.
19. BASIL KOSIZKY
Где-то я вычитал, что товарищ Сталин в последние годы, опасаясь покушения, требовал от охраны постоянно менять маршруты. Так что всякий раз добирался от "ближней" дачи до Кремля заковыристыми путями… Сегодня мне тоже довелось побывать в шкуре усатого генсека: из-за пробок в центре и двух закрытых на ремонт транспортных развилок нашему кортежу понадобилось совершить немыслимый крюк. На официальную встречу с президентом Волиным меня повезли в Кремль по Крымскому валу через – вы не поверите – Таганку.
Но нет худа без добра. Зато я проехал мимо Театра на Таганке и увидел свежие афиши. "Мастер и Маргарита" у них все еще в репертуаре. С ума сойти!
Когда я был послом Украины, мы с Сердюком ходили на этот спектакль. Как киевлянин киевлянина, я вообще ценю Булгакова и к фильмам или спектаклям по его мотивам всегда отношусь ревниво: не замайте земляка. Но любимовская версия мне приглянулась. Даже мой теперешний бодигард, который в ту пору служил в Безпеке, а числился атташе по культуре, постановку снисходительно одобрил. Особенно сцену бала у Сатаны – с голыми барышнями.
– Помните Таганку, Сердюк? – Я легонько толкнул его в бок.
– А як же! – причмокнул мой охранник. Глаза его затуманились. – Уж не забудешь. Такие пирожки с капустой у них в буфете… – По моему лицу Сердюк понял, что сморозил что-то не то и поспешил добавить: – …ну и заварные пирожные, само собой…
– Эх, Сердюк! – только и вздохнул я. – Вам же, по легенде, полагалось нести культуру в массы. О чем вы, интересно, говорили на приемах с другими культурными атташе? Неужели о пирожках?
– Да нормально вроде говорили, – пожал плечами Сердюк, – вполне четкие были ребята, без этих умственных штучек-дрючек.
Тут я сообразил, что эту должность в посольских штатах всех стран традиционно оставляют за собой разведка и контрразведка. Поэтому Сердюк, разумеется, находил общие темы с коллегами. Белыми воронами как раз бы выглядели подлинные профильные атташе. Ежели такие птички вообще встречаются в природе.
Сердюк, впрочем, и так входил в любой коллектив, словно патрон в обойму. Когда я перетаскивал его из Киева в Нью-Йорк, то больше всего опасался языкового барьера. С детства мой бодигард разговаривал на русском, и никакие иные языки по-настоящему ему не давались – даже на чистой рiдной мове он мог общаться без перерыва минут пять, не больше: после скатывался на суржик, а затем вновь на русский. Я подумывал о включении в группу секьюрити ООН переводчика-универсала, но это оказалось ни к чему. Возглавив мою охрану, Сердюк не стал прогибаться под многоязычный мир, а решительно прогнул его под себя. В группе моих телохранителей подобрался разномастный народ – Жан-Луи Дюссолье из Экваториальной Гвинеи, австриец Ханс Шрайбер, чех Ян Палинка, финн Аки Туртиайнен и прочий интернационал, – поэтому рабочим языком был, естественно, английский. Однако меньше чем через неделю им сделался русский. Жан-Луи удачно вспомнил учебу в московском Лумумбарии. Ханс – что его бабка была в советской зоне оккупации и, может, он сам на четверть украинец. Аки – что изучал русский в школе. И даже стойкий Янек, которого назвали в честь мученика 68-го года, вскоре без напряжения употреблял слова "вотка", "устаф", "товарисч" и "тывою мать"…
– Спасские Ворота, – доложил шофер. – Первая машина прошла.
Я глянул из окна и увидел темно-красные каменные зубья стен над головой, а возле моей машины – ровный строй почетного караула.
Местные кутюрье нарядили гвардейцев в высокие кивера, которые с "калашниковыми" сочетались, на мой вкус, нелепо – ну как если бы московские музейщики вздумали добавить на задний план "Бородинской панорамы" пару танков "Т-80", для полной победы над Наполеоном. Правда, в Киеве тоже был потешный охранный полк, одетый в форму времен гетьмана Конашевича. Но это войско у нас по крайней мере охраняло от туристов Верховную Раду. А на фоне нашего депутатского цирка смотрятся естественно хоть гайдамачьи шапки, хоть ночные колпаки с бельевыми прищепками.
Нет, все-таки здорово, что мы с Сердюком теперь в Объединенных Нациях, подумалось мне вдруг, и я даже не устыдился цинизма своей мысли. Родину нужно любить издалека, чтобы чувства не притупились. Самые большие в мире жовто-блакитные прапоры и самых горячих патриотов незалэжности нэньки-Украйны я встречал в Монреале, Сиднее и Буэнос-Айресе… К счастью, у ООН история коротенькая, никакому кутюрье не разгуляться. Потому охрана у нас в Нью-Йорке простая – без лампасов, выкрутасов и экзотики.
– Раз-два-три, готовность, – забормотал Сердюк в микрофончик, который заметно топорщил узел его галстука. – Через полторы минуты наш выход. Первая машина, Ян, слышишь? На тебе правый фланг, Жан-Луи держит левый. Третья машина, Ханс, слышишь меня? Ты держишь тыл. Василь Палыч, ждем еще буквально полминутки, пусть ребята займут позицию. Нас должен встречать этот фрукт, Железов, но я его пока не вижу… Угу, вот и он. Василь Палыч, еще секунд двадцать форы, нас сейчас припаркуют… Все, можно выходить. Я первый, строго по инструкции, вы за мной.
Я вылез строго по инструкции, мрачный Железов что-то сказал Сердюку, тот махнул рукой, и дальше все понеслось привычно – по протоколу. Капельмейстер с тамбурмажором. Герольдмейстер со штандартом. Церемониймейстер с пергаментным лицом. Гвардейцы делают "на караул", детишки тащат букеты, девушка выносит хлеб-соль, краюха под солонкой знакомо надкусана… Сердюк все же не удержался от проверки! И когда, стервец, успел?
Телекамера была всего одна; судя по сонному взгляду и похоронному костюму оператора, только штатная. Или журналистам моя встреча с президентом России до лампочки, или к прессе тут опять охладели. Думаю, второе. Ромашка закончилась не тем лепестком, выпало: "Не любит". Для Кремля это дело обыкновенное, сколько себя помню. Вот у американцев свобода слова – мудрая старая нянька. Раздражайся на нее или нет, она всегда есть и всегда права. А в России она – новая подружка с большими запросами. Хамит, плачет, закатывает скандалы. И периодически это злит. То ее к сердцу прижмем, то к черту пошлем. Сезонное явление. Как прилив и отлив, как зима и лето… Как смена внутреннего убранства кремлевских палат.
– Василь Палыч, у них снова был ремонт! – восхитился мне на ухо Сердюк. – Какие деньжищи опять вбухали в стены!
– Сам вижу, – тихонько шепнул я в ответ. – Не слепой.
В Кремле я далеко не впервые, но привыкнуть к нему нельзя. Ты воображаешь, что уже знаешь, какой он внутри и что от него ждать. И обманываешься: он опять другой – непохожий на себя, неожиданный и непостижимый.
Сначала мне казалось, будто это часть хитрой игры российского руководства, призванной поставить в тупик любого гостя. После я довольно долго полагал, что здешние интерьеры есть зеркальное отражение политики России. Будучи послом, а затем и премьером, я выстроил на этом фундаменте множество прогнозов. Мол, если в дизайне верх берет суровая византийщина – дорогие темно-красные тона, бархатные шторы, тяжелые ковры, массивные люстры, золотые шандалы, суровые богатыри в огромных рамах, – то в кремлевской партии верх взяли имперцы с идеей "особого пути". Если же в оформлении преобладает разумный прагматизм – экономичные светлые тона, минимум гранита с мрамором, но много пластика, легких деревянных панелей и ажурных бра, – то победу одержали сторонники интеграции России в Европу на общих основаниях.
Лишь год-полтора назад я выяснил, что заблуждался: ни к внутренней, ни к внешней политике меняющийся облик Кремля никакого отношения не имел. Дело было в финансовых тонкостях, а также в личной инициативе Сдобного – многолетнего здешнего управделами. Всю красоту давным-давно прописали в бюджете отдельной строкой, и каждый год Сан Саныч Сдобный получал на нее из казны внушительную сумму. Ее и требовалось ударно освоить, не проворонив ни копеечки. Турецкие, швейцарские, французские, американские подрядчики ежегодно сменяли друг друга, и вслед за очередным капитальным ремонтом всякий раз уменьшалось число стран, согласных принять Сдобного в гости без неприятных для того последствий. Думаю, когда-нибудь ему придется обращаться к дизайнерам из Габона или Камеруна, но пока еще не израсходована Азия. Я, по крайней мере, в новом облике Кремля на каждом шагу обнаруживал явные дальневосточные мотивы. Место роз и гвоздик в орнаментах заняли карликовые вишневые деревца, Айвазовский на панно напоминал Хокусая, а у Трех Богатырей отчетливо прорезались самурайские скулы. Вся эта новизна показалась мне симпатичной, даже трогательной, но я почему-то решил, что теперь Сан Санычу лучше бы не ездить и в Японию. Мало ли что…
Метров за пять до входа в Екатерининский зал на горизонте снова возник Железов. Мой Сердюк сейчас же выдвинулся вперед и снова обменялся с ним неслышными репликами.
– Ханс, Жан-Луи, Ян, – скомандовал он, вернувшись к нам, – занять позицию. Формат встречи "два плюс два". Все трое у наружных дверей, вместе с этим Железовым, а внутрь заходим только мы с боссом. Тут сегодня простой вариант, без жен, без фуршета, тридцать две минуты беседы. Потом мы выходим и дальше следуем по обратной схеме. Янек ведущий, Ханс справа, Жан-Луи слева, я сзади… Василь Палыч, еще пять секундочек, там, кажись, ихнюю музыку заело.
Президент России был вдовец, и этот печальный факт сильно упрощал церемонию: мне не нужно было тащить в Москву мою благоверную Олесю Ивановну, а службе протокола – лихорадочно изыскивать мероприятия, которые могли бы ее занять, пока высокие мужи переливают из пустого в порожнее. Оружейную палату и Царь-колокол она уже осматривала раз сто. Не меньше.
Ровно через пять секунд из динамиков грянули первые аккорды бывшего советского гимна, который по наследству отошел России – вместе с Черноморским флотом и тяжким прицепом внешнего долга Всемирному банку. Распахнулись дубовые двери, обитые по краям серебристой драконьей чеканкой. Я и Сердюк сделали несколько шагов вперед по трехцветной ковровой дорожке. Президент Волин с официальной приветливой улыбкой уже шел нам навстречу.
Со времен нашей прошлой встречи лет десять назад он, по-моему, ничуть не изменился. Такой же подтянутый, энергичный, крепкий – только гораздо бледнее, чем раньше. Кабинетная работа, увы, не способствует хорошему цвету лица. Я и сам, как часто ругается супруга, похож на привидение с мотором.
– День добрый!
– Здравствуйте!
Мы протокольно обнялись и пожали друг другу руки. Ритуал давно определен: одно объятие-рукопожатие вначале, другое в финале. А между ними – полчаса в глубоких креслах, разделенных низким столиком с минералкой, двумя стаканами и двумя флажками.
– Я очень рад… – Волин заглянул в блокнот, который лежал у него на ручке кресла, – …что всемирная борьба прогрессивных сил против терроризма и экстремизма отвечает Уставу ООН и последним резолюциям Совета Безопасности…
– В свою очередь… – ответил я, скосив глаз на шпаргалку, лежащую у меня на колене, – …мне приятно осознавать, что такая великая мировая держава, как Россия, в столь трудном вопросе поддерживает все инициативы Совета Безопасности ООН…
Разговор наш был даже не обязательной дипломатической жвачкой, вроде той, что я выдавал на вчерашней конференции в библиотеке. Это было абсолютно пустое сотрясение воздуха. Ноль. Меньше ноля. Важны были не слова, а нюансы. Интонация. Ширина улыбки. Глубина кивка. Сила рукопожатия. Я пытался прочесть на лице российского президента ответ или хоть намек на ответ на главный для себя вопрос, ради которого я приехал: последует ли вето России, когда моя кандидатура будет внесена на Совбез? Да или нет? Чет или нечет? Орел или решка?
– …и в замечательном деле сохранения мира в так называемых "горячих точках" мы решительно присоединяем свои усилия к…
– …и благодарны политическому руководству Российской Федерации, которое сдерживает эскалацию региональных…
На быструю победу я себя не настраивал. Я успел изучить биографию Волина и знал, что до прихода в политику тот служил в Первом Главном Управлении КГБ СССР, то есть во внешней разведке. Отбор туда был жесткий. Лицо без особых примет считалось лишь самым первым и самым мелким вступительным взносом в эту организацию. Далее всех кандидатов в штирлицы учили доводить никакое выражение лиц до совершенства. Для ПГУ идеальное зеркало души должно было только втягивать и ничего не отражать. Если верить физикам, именно так устроены космические "черные дыры".
– …потому что в наше непростое время…
– …когда мир перестал быть многополярным…
Я считал себя неплохим физиономистом, но Волин ускользал от меня, словно угорь. Словно обмылок в банном тазике. На секунду мне даже померещилось, что за этим скрывается какое-то важное зияние: будто ящик со стеклянной вазой доверху набили упаковочными пенопластовыми шариками, но забыли положить саму вазу. Хотя она не пропала – она где-то рядом, как истина в "Икс-файлах", любимом сериале Олеси Ивановны. Будь я нестрогим экзаменатором, а Волин – бойким студентом-отличником, я бы не рискнул задавать ему дополнительные вопросы: вдруг засыпется? Вдруг за пределами вызубренного учебника – не твердая почва, а болото?
– …был признателен за…
– …завтра мы непременно…
Вот и все. Первый тайм прошел всухую. Я так ничего и не понял. Может, это "ничего" означает скрытое "против"? Нет, малейший негатив я бы почувствовал, на такое у меня нюх. Странно. Завтра второй и последний мой шанс – три часа в Большом театре. Если он и в неофициальной обстановке будет таким же никаким, то я приезжал зря.
Президент Волин и я поднялись со своих кресел одновременно. Сидевшие в отдалении мой и его охранники тоже встали и переместились к нам. Я обратил внимание, что президентский бодигард ниже моего на целую голову и менее широк в плечах. А я-то воображал, что в охрану первых лиц традиционно нанимают только шкафов-амбалов – чтобы те, если уж выхода не будет, загородили клиента собой. Наверное, волинский телохранитель берет чем-то другим – ловкостью, меткостью или быстротой. Хотя лично мне и на габаритного Сердюка грех жаловаться. Когда надо, он летает, как птичка.
На прощание Волин опять приобнял меня, пожал мне руку и…