Блефовал я самым беззастенчивым образом. И "Би-би-си", и "Си-эн-эн", и даже "Свобода" давно забыли про Каховского. Меня помнили, пока судили. Меня поминали, пока сидел. Но стоило мне выйти, как у забугорных СМИ нашлись дела поважнее. Что, в общем, логично: по сравнению со многими у меня все еще не так плохо. Есть работа, жилье в Москве, на здоровье не жалуюсь. Счастливчик.
– Ты, это, кончай понты кидать. – Штамповальная машинка в майорских погонах сразу и резко сбавила обороты. Для некоторых пресса все еще была хоть дрянненькой, да властью. – Чихать я хотел на твоих журналюг! А бабок, между прочим, с тебя никто не тянет, больно надо. На вот, расписывайся тут в графе и вали отсюда… Условник, понимаешь, а туда же, круто-о-о-ой… Я у него, может, как у спеца, всего-то и спросить хотел, по-доброму, как нам лучше оформить, чтоб налоговка свои грабли не тянула…
– Никак, – сказал я. – Налоговка – она как медведица в берлоге. Или ее не трогать совсем, или бить промеж глаз наповал.
– Ха, промеж глаз! – загрустил майор. – Разве одни мы с ней сладим? Ну ты, Каховский, сказанул. Вот ежели бы, конечно, на нее всем гуртом навалиться: и мы, и ФСБ, допустим, и Дума там какая-нибудь, что ли… Так ведь хрен – каждый у нас играет за себя. Мы прям как не в одной футбольной команде, а в разных…
Трясясь в вагоне метро, по пути на Белорусскую, я думал о том, что гражданин майор, по большому счету, не так уж неправ. Если власть российская – один огромный организм, то творится в нем действительно фиг знает что. Полный раскардаш. Правое полушарие спорит с левым, печенка идет войной на селезенку, одна нога танцует гопак, другая – мазурку. Каждое ведомство с ума посходило: не просто тянет одеяло на себя, как обычно, а зубами рвет его у соседа… Какая уж там, извините меня, координация, какая уж там общая линия или, смешно выговорить, стратегия! Минэкономики с Минфином инвесторов зазывают, обещают льготы – а прокурорские с налоговыми тех же инвесторов грабят. В МИДе сидят сплошь чемпионы по гуманизму и пацифизму – а Минобороны то и дело кого-то бомбит, притом и в цель-то не всегда попадает… Мы как будто не страна, а хреновый оркестр, откуда слинял дирижер и каждая скрипка мнит себя первой. Эх, хотел бы я понять, о чем думает этот Волин! Раньше ведь, до его Великого Остекленения, он вроде бы кое-чего смыслил в макроэкономике и цифры не путал, да и разнобоя во всем, такого дичайшего, тоже не было. Кажется, будто капитан нашего судна заснул на мостике, а штурвал рвут друг у друга из рук корабельный кок и старший стюард…
В заведении по имени "Кофе Zen" было ожидаемо безлюдно. Из двух десятков столиков оказалось занято три или четыре. К радости моей, пустовало и любимое мое место – у огромного, от потолка до пола, окна с видом на вокзальную площадь, которую в сизоватой бензиновой дымке обтекал бурный поток машин.
– Кофе? – спросила симпатичная девушка из-за стойки.
Белая ламинированная визитка извещала, что зовут девушку Валентиной и она здесь старший менеджер. Такая молодая – а уже старший: завидная карьера для здешних мест.
– Спасибо, пока воздержусь. – Я присел напротив окна и повесил на спинку стула ветровку.
Самая дешевая порция у Zen’ов стоила около пяти евро; столько у меня нет и до зарплаты не будет. Разве что Ларягин выполнит обещание и угостит меня. Кстати, пора бы ему уже появиться…
Старший менеджер Валентина, не послушав меня, поставила на мой стол чашку с двойным кофе, изящную фарфоровую сахарницу и маленький, похожий на кукольный, молочничек.
– За счет заведения, Сергей Михайлович, – сказала она.
– Мы знакомы? – заинтересовался я.
Незнакомые люди довольно редко узнавали меня после отсидки. Срабатывал стереотип восприятия. Восемь месяцев назад телеящик растиражировал картинку из зала суда, на которой я был худ, обстрижен под ежик и носил очки в стальной оправе. Теперь я слегка нагулял жирок, вернулся к своей обычной, чуть длинноватой по современным меркам шевелюре и контактным линзам.
– Два года назад вы нам читали спецкурс в Институте переходного периода, – напомнила девушка. – По психологии современного бизнеса. Я на все ваши лекции ходила, и вы мне еще первой зачет поставили… Совсем меня не помните?
Два года назад Генпрокуратура на пару с ФНС уже вовсю поджаривали мне пятки, и тогдашние дела за рамками "Пластикса" я исполнял на чистом автомате. Вроде бы я на самом деле читал кому-то какой-то спецкурс. Зачем? Не отложилось в памяти. Видимо, не мог отказать Егору. Или, кажется, просто хотел пореже заходить в наш головной офис – уж больно тягостно было глядеть на вывороченные паркетины и выбитые деревянные панели после непрерывных, нескончаемых, бессмысленных, а потому еще более унизительных, обысков. Какие уж там, господи, студентки! Я номер своей банковской ячейки не с первого раза мог назвать.
– А если я скажу нет, вы унесете кофе обратно? – спросил я.
– Вы все шутите… – Старший менеджер Валентина вернулась за стойку. По-моему, несколько разочарованная.
Боюсь, я упустил выгодный момент, когда у девушки принято спрашивать, занята ли она сегодня вечером. Зато уж кофе мне, по крайней мере, достался честным путем: за бесспорные былые заслуги, а не за сомнительные будущие. Да и куда я мог бы ее пригласить? В однокомнатную конуру – чтобы потом у нее же утром стрелять сигареты? У олигарха из романа толстой детективщицы хотя бы оставалась мелочь на карманные расходы.
Я подлил молока, добавил сахара, размешал, но выпить кофе мне сегодня было не суждено.
За окном послышался глухой удар, взвизгнули покрышки и мимо окна пронесся, набирая скорость, новенький серый "Форд"; я успел заметить светлые волосы человека за рулем, его острый нос и плотно сжатые губы.
С улицы тут же раздались крики – крики не боли, а возмущения. Так выплескивают злость свидетели какой-нибудь мерзости, бессильные помочь, спасти или хотя бы поймать. Полный самых дурных предчувствий, я выскочил из кофейни. И первым, кого я увидел, был Денис Ларягин.
Вокруг его тела быстро кристаллизовалась толпа любопытных прохожих: смерть хорошо одетого человека среди бела дня, да еще в центре Москве, – это у нас пока редкость.
– Скотина, лихач проклятый! – громко возмущался женский голос где-то сбоку от меня. – Этот только вышел из тачки, а тот его – р-раз, как нарочно, даже на тротуар колесом заехал.
Денис лежал на краю тротуара, в трех шагах от своего "мерса" и в пяти от дверей кофейни. Высокий сильный мужик, он теперь был похож на большой манекен, кем-то злодейски изломанный и потом наспех, халтурно склеенный – лишь бы части кое-как держались, лишь бы ноги, руки и голова из папье-маше оказались примерно на тех же местах, где и раньше.
– Ублюдки, алкаши поганые, – услышал я за спиной другой возмущенный голос, тоже женский, – просто зла на них, сволочей, не хватает! Зальют зенки и ничего вокруг не видят!
– В Москве каждое второе ДТП – или пьяный за рулем, или наркоман, – возник третий голос, мужской и старческий. – Я точно знаю, у меня у самого племянник в ГАИ…
Я продолжал тупо глядеть на мертвого Ларягина, а думал о том, что белобрысый тип за рулем "Форда" не очень-то смахивал на обычного алкаша или обкуренного нарка. Скорее – на пса, который уловил в воздухе кем-то брошенную четкую команду. И не задумываясь выполнил ее.
34. МАКС ЛАПТЕВ
Первая моя реакция – бред сивой кобылы! Если бы я эту историю услышал от Сердюка, то обсмеял бы его в два счета. К словам Генерального, без пяти минут, секретаря ООН доверия у меня, конечно, было намного больше. И все же я сомневался. Заложник заложнику рознь. Могу допустить, что презервативного магната маринуют на чердаке его жена и ее любовник. Но вот чтобы президента великой державы легко взяли в оборот собаковод с музыкантом… и чтобы при этом ФСБ, МВД, администрация, правительство и вообще все на свете были ни сном ни духом… Сам великий агент 007 сказал бы: "Ай донт билив!"
– В голове никак не укладывается, да? – проницательно спросил меня Козицкий. – Думаете, наверное, мы все тут с ума посходили? По правде говоря, нам с Сердюком тоже долго не верилось.
Босс моего приятеля, крупный дядька с легкой сединой на висках, выглядел настоящим Большим Иностранным Чиновником Международного Масштаба, отполированным до блеска сотнями брифингов и саммитов. О его прошлом напоминал только мягкий украинский акцент.
– Уж больно фантастика, Василий Павлович, – честно признался я. – Даже для сценария голливудской страшилки перебор.
Сердюк, которого сдвинули на край сиденья, поближе к окну машины, не удержался и добавил к разговору свои пять копеек.
– Много ты, Макс, понимаешь в Голливуде! – объявил он, сильно важничая. – Тоже мне, эксперт нашелся. Сценарии у них, если хочешь знать, как раз на чистом сливочном делают, без дураков. Артисты – да, там туфты немерено. Я вот на ихнем "Парамаунте", где мы с Василь Палычем были с визитом, с неофициальным, их знаменитого качка Скалу Джонсона на триста баксов в армрестлинге нагрел. Влегкую, на спор, даже не вспотел. И еще на столько же, плюс двадцатка, обыграл в "подкидного" саму Николь Ки…
Козицкий неодобрительно кашлянул, и мой приятель в момент завязал с мемуарами о киношных победах. Но не с разговором.
– Я ведь о чем сказать хотел? – продолжил он. – Что в мировой истории уже всякого похожего столько было – Голливуд отдыхает. Каждый третий царь или там король был у кого-нибудь да в заложниках. Фактически. Взять, допустим, эту, как ее, маркизу Помпадур. Держала Людовика под каблуком. Или Распутин при последнем Николае – царь на него только что не молился. А генерал-полковника при первом вашем президенте помнишь, Макс? Подливал ему и вертел, как хотел, пока самого его в психушку не засадили. Или Запорожский, поп этот, при вашем предпоследнем. Факт известный, даже в сканворды попал. Еле-еле от трубы его потом оторвали, прирос намертво!..
Будущий генсек ООН с интересом взглянул на Сердюка. Тот, сдается мне, нечасто баловал босса глобальными идеями. То ли из скромности, то ли попросту свое начальство жалел. Пока мы вместе учились в ВШ КГБ, он, бывало, доводил лекторов до посинения. При всем при этом оставаясь в рамках кондового марксизма-ленинизма.
– Вы немножко про другое, Сердюк, – деликатно поправил его Козицкий. – Хотя все равно спасибо за аргумент. Пока мы сегодня катались по городу, я постарался, как мог, обдумать ситуацию… Все не так фантастично, как вы, Максим, полагаете.
Он извлек из кармана шариковую ручку, взял с сиденья блокнот, открыл его и нарисовал большую букву "Ф" в солнечном ореоле.
– Фавориты, тут Сердюк прав, были везде и во все времена, – начал кандидат в генсеки, – но им, за редчайшим исключением, нужды не было делать заложничество буквальным. И тем более им не требовалось держать в тайне свое влияние. Напротив, сила их была именно в том, что все вокруг о нем знали. Но при этом, поверьте уж старому бюрократу, властные институты могут работать точно так же, когда передаточное звено между первым лицом и другими не обозначает себя как фаворита…
Козицкий одним росчерком изобразил на листке треугольник.
– Вот смотрите, Максим. – Он указал на самую верхнюю точку треугольника. – В основу всякой власти положен принцип пирамиды. Человек над всеми – будь то фараон, богдыхан, царь, президент, кто угодно – распространяет свою волю сверху вниз. Тем, кто ниже, и в голову не придет, что в реальности это может оказаться воля человека из обслуги властного, с позволения сказать, пентхауса. Воля мажордома, лакея, парикмахера или, как в нашем случае, собачьих дел мастера.
Босс Сердюка пририсовал к треугольнику несколько робких стрелочек снизу вверх.
– Есть у других слоев нашей пирамиды механизмы проверки того, что творится в пентхаусе? Формально – да, в реальности – нет. – Козицкий несколько раз перечеркнул каждую из стрелок. – Чем лучше отработан ритуал власти, тем меньше возможностей проверить снизу, как там на самом деле. Где находится четкая грань между самоизоляцией и изоляцией? Нигде. Как отличить охрану от конвоя? Никак. Если, допустим, телохранитель генсека ООН вдруг захочет тихой сапой взять всю ооновскую власть в свои руки… да не хмурьтесь вы сразу, пан Сердюк, бога ради, я же не про вас и себя, это сугубо абстрактный пример… так вот: в этом абстрактном – подчеркиваю! – случае ни Генассамблея, ни Совет Безопасности могут ни о чем не догадаться. Все работает? Работает. Бумажки подписываются? В срок. Мероприятия проводятся? По полной программе… Я вам выдам, Максим, страшный секрет: всю первую неделю после аварии, когда Гектор Ангелопулос еще не вышел из комы, а я не был приведен к присяге в качестве и. о., Организацией Объединенных Наций вообще никто не руководил. Кто-то что-то заметил? Ни черта подобного! Туркам, скажем, клерк из протокольного отдела забыл направить официальный релиз – так они еще полтора месяца были уверены, что Гектор жив-здоров и исполняет свои обязанности… С чего вы решили, будто кто-нибудь в российской пирамиде, пусть хоть этажом ниже, что-нибудь заподозрит? Президент Волин стал меньше выходить к прессе и на публику? Значит, публика и пресса иного не заслужили.
Козицкий отступил самую малость вниз от вершины треугольника и нарисовал жирную-прежирную точку. И все, что еще ниже, отгородил пунктирной линией и заштриховал.
– Глядите сюда, – сказал он. – Угрожая первому лицу, шантажист сам себя назначает в посредники и замыкает на себе все каналы связи. Общество видит только то, что ему спускают сверху: то есть парадные портреты и чуть-чуть официальной хроники. При этом, заметьте, тайный узурпатор, в отличие от явного фаворита, ничем не рискует. Фаворит тешит свое мелкое тщеславие, зато и уязвим. И не только оттого, что барская любовь не вечна, но и, главным образом, потому, что он на виду. Рано или поздно общество за что-нибудь да обозлится. На всякого Распутина найдется свой Юсупов с отравленным пирожным. А скромному собаководу чего опасаться? Чумки, линьки или неудачной вязки. Ничего другого. Тут, Максим, имеет место интересный парадокс. Вторым или третьим лицам государства, у которых и власть, и ресурсы, на самом деле труднее устроить тайный переворот, чем собаководу всего с несколькими подручными… Говорите, вы уже слышали раньше про этого Фокина?
– Ну да, – кивнул я. – Он до собак служил в спецназе.
– Значит, ему было еще проще. Мирная профессия в настоящем, спецподготовка в прошлом. Сочетание – удачней не выдумаешь.
Козицкий изобразил на заштрихованной части треугольника еще несколько стрелок, расположив их попарно остриями друг к другу.
– Бдительность, – продолжал он, – обычно проявляется по горизонтали. Большие игроки сами страхуют друг друга: армия ревниво следит за полицией, администрация за Госдумой, федеральные СМИ за медиа-баронами… А маленькие люди ускользают, просачиваясь сквозь крупное сито. Камердинеров, слесарей, полотеров нет ни на одной схеме. Почему, думаете, Хрущев первым делом расстрелял Берию? Потому что оба были игроками одной лиги. Хотя в последние годы Сталина, когда вождь почти перестал выезжать с ближней дачи, Лаврентий Палыч, при всем его желании, никак не мог быть узурпатором – чересчур на виду. Зато власть могли по-тихому взять секретаришка Поскребышев с уборщицей Петровой и начальником охраны Власиком. И советский народ так ничего бы и не заметил…
– Вечно вы, Василь Палыч, к охране зря придираетесь, – сказал Сердюк. Он сидел набычась, все еще переживая абстрактный пример номер один. – На черта мне сдалась бы эта власть? Макс, ты меня с сопливых времен знаешь, ну хоть ты скажи: я лез хотя бы в парторги нашего курса или даже нашей группы?
– Нет, конечно, не лез, – встал я грудью на защиту его репутации. – Ты такими глупостями не занимался. Вот горилочки хватануть под сало или там вместо лекций пройтись по девочкам…
– Эх, хорошие были годики! – сразу повеселел мой приятель. Все его обиды выветрились в секунду. – Помните, Василь Палыч, самый конец застоя? Сало у нас на базаре в Донецке – три карбованца за кэгэ! Горилка по ноль пять – четыре двенадцать! Бабу снять – всего де… Кстати! – Сердюк довольно потер ладони. – Забыл рассказать. Я, Василь Палыч, безопасное прикрытие нам устроил. На всякий случай – вдруг тот собачник Фокин насчет нас чего заподозрит? Противника нельзя недооценивать, сами знаете.
– Какое прикрытие? – встревожился Козицкий. – Ваши сюрпризы меня однажды доконают.
– Отличная, надежная отмазка, – порадовал его Сердюк. – Все очень правдоподобно. Если кто со стороны начнет выяснять, где, мол, пропадает наш главный, то я нашептал по сотовому кое-кому в представительстве: босс, мол, ездит навещать старых московских подружек. Я так сильно просил их держать рот на замке, что разговорчики поползут сразу, не сомневайтесь… Вряд ли, конечно, до супруги вашей, Олеси Ивановны, слухи дойдут раньше, чем за три дня. Но вы для профилактики звякните ей в Нью-Йорк, успокойте – и лучше бы прямо сегодня.
35. БЫВШИЙ РЕДАКТОР МОРОЗОВ
Редде, квод дебес. Отдай, что должен. Древние латиняне имели в виду не только отдачу денежных долгов, но и выполнение обязательств. За чудесное спасение из лап убийц я задолжал фатуму три жертвы – сканворд, биг-мак, балет. И, как честный человек, хотел принести все три, не откладывая в долгий ящик.
Разделаться со сканвордом было проще всего. В загашнике у командира спецназа нашелся старый "Собеседник", где это клетчатое убожество, оскорбляющее разум на последней странице, почему-то оказалось не разгадано. Шариковую ручку я машинально увел у следовательши, подписав протокол. Так что всю обратную дорогу из Ускова на попутной я мог не торопясь заполнять словами омерзительные клетки так называемого скандинавского кроссворда.
Интересно, в какой из скандинавских стран додумались превратить элегантное изобретение британского гения в тренинг для дебилов? Надеюсь, то была не Норвегия. На ней и без того лежит вина за Сергиенко. Нашли кому доверить копаться в своих курганах!
К тому времени, когда водитель высадил меня у "Ленкома" на Малой Дмитровке – в квартале от "Макдональдса", – осталось всего два неразгаданных слова. Первое из шести букв, второе из девяти. В обоих случаях сканвордист использовал математический знак равенства между подсказками.
На шестибуквенном слове я забуксовал капитально. Хотя его уже пришпиливала одна гласная, предпоследняя "а", я никак не мог сообразить, что такое "певица=адмирал". Маразм. При чем тут равенство? В смысле равенства полов, то есть женской эмансипации? Да-с, в истории была кавалерист-девица Надежда Дурова. Но где вы найдете женщину-адмирала? Я довольно неплохо знаю историю, но таковых не припомню. Даже несравненная Эдит Пиаф не имела бы шанса дослужиться до адмиральского звания. Все в курсе, что женщина на корабле приносит несчастье… Постой-ка, Виктор Ноевич! Ты забыл: сканворды составляют неучи для неучей. Что автоматически не подразумевает глубокого знания истории.