Я пожелал диссертантке ни пуха ни пера и остался у разбитого корыта. Несколько минут в голове моей бились две идеи разной степени дерзости. Можно было бы, например, зазвать к нам на шоу любого человека с улицы – да хоть бы нашего дворника деда Петю. Ребята, конечно, зазря поломают головы, но зато в финале дворник выступит со своей коронкой: страстным монологом о том, как в передовых странах Запада хозяева домашних шавок уже давно во время их выгула подбирают совочком дерьмо своих любимцев.
Светлая идея номер два – пригласить в студию Каховского, которого уже вроде выпустили. Детишки из интеллигентных семей, думаю, смогут его даже отгадать, а финальная речь бывшего олигарха наверняка даст нам шесть минут великолепного рейтинга. Однако в этом случае завтрашний день гарантированно станет моим последним днем на ТВ. А вот за деда Петю меня, может, и не вышибут. Сразу. Дадут доработать две недели по Трудовому кодексу.
Помечтав еще немного, я со вздохом открыл ежедневник и вытащил сложенный втрое "Список Ленца": перечень кандидатов, наиболее подходящих с точки зрения моего стального шефа. Если мои люди выпадали, всегда оставалась начальственная скамейка запасных.
Первой в списке значилась Таисия Глебовна Тавро – огромная, рыхлая, круглая, словно борец сумо, писательница-детективистка. Переплеты ее романов украшала, помимо фото, пистолетная эмблема "ТТ", а сюжеты авторше подкидывал, говорят, ее старший братец, еще более увесистый на вид, – третий человек в Генпрокуратуре. Книги мадам Тавро грамотно продавались и хорошо раскупались. Сам я дважды открывал ее творения и оба раза с ужасом захлопывал обратно. Зато супруга читала и похваливала. Правда, на следующий день в упор не могла припомнить даже имен главных героев.
Таисия Глебовна согласилась сразу, но меня это как-то не очень обрадовало: я решил, что детективная сестра прокурорского брата безумна, как мартовский заяц. Поскольку, дав согласие прийти на шоу и даже выразив обиду на наш канал – за то, что не звали раньше, – мадам Тавро пустилась в загадочные расспросы. Ее интересовало, как наши детки относятся к ГУЛАГу и не склонны ли они, допустим, к меткому бросанию яблок, помидоров, майонеза и, в особенности, сырых яиц. Яйца волновали толстуху почему-то превыше всего. Было в этом нечто раздражающе-фрейдистское. До сих пор я относился к учению венского гуру с большим скепсисом, но, похоже, старик знал свое дело. В любом случае, подумал я, мы ничем не рискуем. Если вдруг детективщица в отведенные ей минуты пустится в воспоминания о детской тяге к родителю, это тоже даст нам лишний всплеск рейтинга. А уж с Советом директоров пусть потом объясняется Иннокентий Оттович Ленц: в конце концов, мадам Тавро – его креатура. А я только подчинился насилию шефа.
Татьяна, главный режиссер "Угадайки", еще не успела уйти со студии. Мой звонок застал ее в дверях.
– Как вы там, Лев Абрамыч? – участливо спросила она. – Бок, наверное, все еще болит?
– В человеке все болит, кроме уха, – пожаловался я. – И бок, и плечо, и копчик, и душа. Но это уже мои личные трудности. Теперь я расскажу вам про ваши. Слушайте: в программе на завтра замена, придется перестраиваться на ходу. Гляньте, в "Списке Ленца" завтрашняя гостья – номер один. Авторица детективных романов. Та, у которой еще брат – прокурор.
Татьяна, настроившаяся на поп-диву, стойко перенесла смену основного блюда. Просто уточнила у меня формат новой героини.
– Широкий, естественно, – сказал я. – Вы что, ее не видели?
В стандартное сиденьице, приготовленное для анорексички Ираиды, рубенсовские объемы госпожи Тавро не вмещались принципиально.
– Ничего, я пойду сейчас одолжу кресло у "Школы злословия", – успокоила меня Татьяна, – и все будет готово. Останется только девочка Аня для утреннего "рояля в кустах". Вы еще не разговаривали с кем-то из Лаптевых, с Леной или Максимом?
– Максим этот уже звонил, обещал подъехать ко мне с минуты на минуту, – ответил я. – Кстати, он представился капитаном Лаптевым. Подскажите мне, Таня, если не секрет, – чего он капитан? Дальнего плаванья? Милиции?
– ФСБ, – обрадовала Татьяна, – но вы не беспокойтесь, Лев Абрамыч, я их с Ленкой десять лет знаю. Он парень скромный, тихий, не какой-нибудь там их обычный мордоворот…
Скромный парень Максим заехал к нам во двор всего на трех черных лимузинах – таких больших, что у нашего подъезда поместилось два, а третьему пришлось разворачиваться на боковой аллее.
Кавалькаду первой заметила в окно моя супруга. Она вообразила, будто это Ленц соизволил навестить больного. Хотя и знала, что мое начальство является к подчиненным только в одном случае: на похороны. И то лишь на протокольные десять минут – потрепать по щекам деток усопшего и промокнуть спецплатком слезы вдове.
– К тебе что, официальная делегация? – спросила жена, убедившись в своей ошибке. – Может, водку пора доставать?
– Лучше свари нам кофе, – находчиво ответил я. – Им спиртное нельзя, они на службе…
Какой же ты умный, Школьник, мысленно поздравил я себя. Просто отличник. Кортеж у нас под окнами – крупный козырь. Возможно, под прикрытием гостя мне повезет сегодня выцыганить у супруги чашку крепкой "арабики". И не моей, контрабандной, а из ее же собственных запасов. А то и целых две чашки.
С виду папа девочки Ани и впрямь не был похож на мордоворота. Он вежливо представился, деликатно извинился за поздний визит, безропотно переобулся в жуткие гостевые тапки канареечного цвета с загнутыми носами – любезный дар саудовского министра культуры его российскому коллеге – и даже верно понял мое покашливанье, когда жена стала выяснять у него, какой крепости кофе Максим Анатольевич обычно предпочитает.
– Богато живет наша госбезопасность, – сказал я Лаптеву, кивая на окно, – это у вас "мерседесы"?
– По-моему, "крайслеры", – не очень уверенно отозвался гость. – Бронированные. Или "роверы", шут их разберет. Все равно они не наши – вы уж не думайте так хорошо про мою Контору. Меня просто знакомые досюда подвезли… Хотя про это я вам попозже расскажу, если захотите, ладно?
Супруга принесла нам кофе. Мне, разумеется, довольно слабенький, а вот гостю нормальной крепости. Оставшись одни, мы с Максимом конспиративно перемигнулись и произвели обмен чашек – прямо как в шпионских кинофильмах, где вот так же секретные агенты передают друг другу похожие кейсы. После чего я и Максим за пять минут обсудили нашу общую проблему, которая, собственно, никакой проблемой не была: по уверению папы-Лаптева, дочь его обладала отличной памятью, не заикалась, не впадала в нервный ступор и к тому же играла в школьных спектаклях, то есть не боялась публики и софитов. Словом, достойный кадр для завтрашней подсадки.
Еще пару минут мы говорили о пустяках. Гость бранил столичные дороги, я кляузничал на наших рекламодателей, на коллег с других каналов и, естественно, на свое родное теленачальство, которое навязывает нам монстров вроде Таисии Тавро. В ответ Лаптев заметил, что дам-детективщиц числит по разряду стихийных бедствий, где-то между цунами и землетрясением; я же приравнивал их к моровой язве или нашествию саранчи. Мы посмеялись, гость взглянул на часы, я с огорчением подумал, что папа девочки Ани сейчас уйдет и нам не удастся вторично провернуть замечательный трюк с кофейными чашками. А потому мои болячки, приглушенные кофеином, скоро опять начнут ныть.
Однако Лаптев, к моей радости, не торопился уходить: видимо, наша будничная телевизионная "кухня" увлекла его не на шутку.
– Скажите, Лев Абрамович, – проговорил он, – а вот если у вас на "Угадайке", к примеру, утренний визитер не может прийти к вечернему эфиру, вы как обычно поступаете? Зовете другого?
– Что вы, Максим! – замахал я руками, едва не разбередив больной бок. – Менять гостей в течение дня категорически запрещено. За это выгонят моментально. У нас в программе еще ни разу не было, чтобы человек, отвыступав утром, не появлялся вечером. Мы, конечно, страхуемся на случай форс-мажора и, если что, вечером подадим утренние "консервы" – так у нас называется запись… Но это будет безусловно крупное ЧП.
– И все-таки, – не отставал Лаптев, – может ли найтись причина, которая заставит вас нарушить правила? Скажем, если кто-то может прийти только вечером, а утром – никак?
– Ну это должен быть какой-нибудь уникальный "кто-то", – рассмеялся я. – Допустим, космический пришелец только приземлился и пожелал принять участие в моем шоу. Ну или, предположим, – мысленно я перебрал варианты и выбрал самый фантастический, – такое желание изъявит президент России…
– Отлично! – с удовлетворением произнес Лаптев.
Я вдруг понял, что он не просто любопытствовал, а добивался прямого ответа на прямой вопрос. И этот ответ от меня получил. Что если он тронутый? А с виду-то вполне нормальный. Ох, зачем я, идиот, сболтнул про инопланетян? Вдруг он фанат НЛО и зеленых человечков из космоса? Господи, только этого мне не хватало!
– Максим, постойте, – в смятении начал я, – я, кажется, неточно выразился…
– Не беспокойтесь, Лев Абрамович, – улыбаясь прервал меня Лаптев, – я не собирался вынимать из кармана инопланетянина. Зато второй вариант мы вполне можем обсудить. И чтобы в ваших глазах я не выглядел сумасшедшим – а у вас, могу поспорить, мелькнула такая мысль, – давайте пригласим к нашему разговору одного уважаемого человека. Ранг его настолько высок, что может рассеять любое сомнение.
– Вы хотите сказать… – Я почувствовал, как у меня снова начинают ныть бок, плечо, копчик и даже ухо. – Вы хотите сказать, что прямо сейчас позовете сюда президента России?
– Нет-нет, – качнул головой мой гость, – не его. Пока не его.
38. ФЕРДИНАНД ИЗЮМОВ
Говорят, что всякая власть – от бога. Чушь собачья, уж поверьте мне на слово. Лично я никакой власти никому не давал и ни у кого не забирал. Из всех моих коллег лишь древнегреческие олимпийцы пробовали хохмы ради сгибать на Земле властные вертикали, превращая их в косые диагонали. Те бездельники и впрямь могли наколдовать внизу путч-другой, возвести на троны пару-тройку банановых кесарей, похихикать над их свинскими рожами, а затем наплевать на все с высокой горы, смешать фигурки и пойти накушаться амброзией в небесном баре. Типа гейм овер, шабаш, надоело… В общем, после греков, устроивших человечеству веселенькое детство, ни один вменяемый бог не рисковал больше корчить из себя Политбюро ЦК КПСС и не отправлял вниз ангельских коммандос – даже когда очередная макака в золоченых побрякушках позволяла себе внеплановое богохульство.
Ясно и ежу: если ты – духовная эманация, не следует парковать царство божие среди земных. По-русски говоря, духи – отдельно, котлеты – отдельно. Стоит разок проявить слабость, взалкать справедливости, принять чью-либо сторону, как тут же вся эта кодла из королей, президентов и генералиссимусов гроздью повиснет у тебя на ногах, оседлает твою божественную сущность и будет рада-радешенька прикрываться тобой, как щитом. Кого-нибудь побили? Бог наказал. Украли? Бог взял. Помирает? Бог с ним. Тебя, словно министра по ЧС, начнут совать в любую прореху: ты и в помощь, и один за всех, и правду видишь, и помилуешь, и спасешь, и сохранишь, и укрепишь, и простишь, и дашь, и не выдашь, и не фраер. От такого напряга даже у Шивы через неделю опустятся руки, даже у Одина отсохнет борода, даже Гор повесит клюв. Скажи, о Светоносное божество, тебе нужны эти проблемы?..
Так я уговаривал себя, сидя в опочивальне и меланхолически доедая сосиски. Марта с Марией, конечно же, не догадались купить горчицу, зато у них хватило мозгов изыскать среди ведических припасов наименее пресный соус и подать его под видом кетчупа. В целом, союз Микояна с Кришной оказался недурен. Однако сейчас никакая жратва вечерняя не могла погасить тревожных мыслей.
То, что я услышал от Ады-Адажио, наполняло мое сердце смутой и волнением. Уйти в астрал не удавалось. Экскурсы в прошлое не успокаивали. Прецеденты не убеждали. Как Нектарий я имел право воспарить над суетой, но бренная изюмовская оболочка теребила карму и требовала предпринять хоть что-нибудь полезное.
Есть золотое правило живых богов: когда возвышенное и земное вступают в спор, сердце – не единственный рефери. Надо еще вслушаться, не бурчит ли в животе, не бегают ли мурашки. Если бурчит и бегают, как сейчас, то можно верить сердцу.
Я кинул обратно в кастрюлю недоеденный сосисочный хвостик, принес про себя извинения Свету и выдал своей земной ипостаси карт-бланш. Будем считать, бог сегодня настолько великодушен, что переуступит на время бразды человеку. И что? Что в такой ситуации может сделать гражданин России Фердинанд Изюмов?
Обратиться к ментам? Хо-хо. Не смешите наши валенки. Представим на миг, я заявляюсь к генералу прямо на Петровку, 38 в парадном белом плаще с малиновым подбоем… нет, в таком божеском виде дальше проходной меня элементарно не пустят. Ну хорошо. Надеваю цивильный костюм, смахиваю пыль с охранных грамот Евросоюза и проталкиваюсь прямо к главному менту Москвы. Дальше что? Поведаю ему про то, как детей президента Волина держат в заложниках на такой-то даче? Первый вопрос ко мне: откуда у вас, гражданин Изюмов, такие сведения? Кто-кто-кто рассказал вам? Новая адептша? А вы, мил человек, извиняюсь, кем работаете? Ах, богом? Да-да, конечно. Дежурный, вызовите санитаров!
Допустим, сказал себе я, в тактических интересах можно утаить свою последнюю работу. Каковы две предпоследние? Так-так. Любимый дуче партии "Нацвозрождение России". Обожаемый вождь сексуальных меньшинств. Да уж, для генерала с Петровки это в самый раз. Авторитетней некуда. А если вспомнить, что вчера бывшие птенцы гнезда Изюмова едва не закидали ооновскую шишку, то мой визит к ментам может окончиться моею же отсидкой.
Правда, есть пресса. У солидных газет я на плохом счету – чересчур скандальная репутация, уровень доверия к Изюмову – ноль целых ноль десятых. Даже слушать не станут. Зато в желтых газетках – о да, меня выслушают с восторгом, проверять не будут и завтра же тиснут первополосную сенсацию под здоровенной шапкой "Видения Нектария". И результат? Детей с той дачи увезут, а ньюсмейкера кокнут. Один раз я уже умирал, это было отвратительно. Спасибо, больше не хочу. Второго такого взрыва моя штопанная-перештопанная оболочка не вынесет. По части смертных мук я среди коллег лидирую с большим отрывом. Даже Его крест в сравнении с Моим пластитом кажется детской щекоткой.
Имеется еще давнее средство – анонимный сигнал. Грубо говоря, стукнуть в органы так, чтобы автора не поимели. При советской власти это была любимая народная забава. Методика отработана. Вырезаешь из газеты заглавные буквы. Наклеиваешь на листок в нужном порядке. Подписываешь "Доброжелатель". Суешь в конверт. Отправляешь, к примеру, на Лубянку. Все. И коза сыта, и капуста цела. Долг исполнен, дальше – не твоя забота. Но… Сознайся, Фердик: при таком раскладе никакого "дальше", скорей всего, не последует. Коза с капустой останутся на разных берегах. При коммунистах была бы еще надежда на сверхбдительного дурака. Теперь – нет. Всем все по фигу. Твою анонимку подошьет в папку такой же анонимный прапорщик, а папку задвинет в дальний ящик. Сигнал уйдет в пустоту. Доволен ли, взыскательный художник?..
Я пошарил в кастрюле и обнаружил только хвостик от сосиски. А сколько штук мне сварили? Десятка полтора. Для бога ты, Изюмов, отменно прожорлив. Сперва истязал себя прасадом, теперь маятник ушел в другую сторону. Никакой стабильности. Уюта нет, покой нам только снится. Вот так и наша жизнь: качнется вправо, качнувшись влево, – а идти надо вперед, несмотря на качку. Как старому мореходу в шторм по палубе. Как тому бычку, вздыхающему на ходу.
С самой первой секунды, едва Нектарий вернул мне штурвал, я не сомневался, что сделаю. Знал наверняка. Перебирая варианты, я лишь тянул время, морочил себя и откладывал неизбежное. Из всех моих знакомцев, давних и недавних, близких или шапочных, поисками краденых людей занимался только один человек. Не скажу, что очень приятный. Скорее, даже неприятный. Но именно его визитка с номером мобильника сейчас лежала у меня на столе.
– Марта! – заорал я и для верности бухнул в гонг. – Мария! Эй! Тащите мне мирской прикид, и сами оденьтесь поприличнее, не как хабалки. Мы желаем прогуляться перед сном.
Звонить с домашнего телефона я, конечно же, не собирался. Вдруг к моей линии прилепился какой-нибудь тихарь? Людям свойственно шпионить за богами в надежде поживиться нашими ноу-хау. Один раз это даже удалось. В древности. Пока те же геймеры с Олимпа подсуживали кто ахейцам, кто троянцам, один парень-полукровка взломал корпоративный сейф и увел рецепт горючего для зажигалок. Правда, у Нектария Светоносного поживиться особо нечем, кроме дизайна хламид, но интерес контор разной глубины бурения бог мог унаследовать у человека…
Сестры притащили из моего гардероба черную утепленную косуху и темно-синие вельветовые джинсы, а сами имели глупость нарядиться хоть и прилично, но, пожалуй, ярковато для этого времени суток. Из-за чего мы дважды вляпывались в мелкие неприятности.
Первый раз я, выйдя из вестибюля метро, где покупал телефонную карту, обнаружил возле Марты и Марии какого-то небритого хмыря.
– Твои, что ли, девки? – спросил он, буквально раздевая сестер мелкими маслеными гляделками.
– Божьи, – отрезал я и в доказательство сунул прямо под его любопытный нос изящную гравировку "НС".
Поскольку гравировка была сделана на кастете, хмырь отстал.
Вторая неприятность поджидала нас возле телефона-автомата с тыльной стороны той же станции метро. Фонарей там было два, а типов с пьяными хамскими рылами – вдвое больше, чем фонарей. Эти четверо не стали прицениваться к Марте и Марии. Они пожелали бесплатно завоевать их симпатии в нечестном поединке со мной.
Неужто я выгляжу как сутенер? Или для некоторых всякий мужчина в компании больше чем одной дамы кажется сутенером? Ну и дикость! Они что, красноармейца Сухова в кино не видели?
– Го-о-о-осподи, благослови! – в экстазе простонали сестры, выстраиваясь на пути чужаков.
Те заржали, а ведь зря. Из всех перпетуумов-мобиле двигатель религиозного фанатизма – самый вечный. Ни смазывать, ни чинить его не надо, ибо колесики-шестеренки приводит в движение энергия чистой веры, амортизации не подвластной и сияющей в веках.
– Благословляю, – разрешил я и отвернулся к таксофону.
Забыл сказать, что Марта с Марией, дав зарок оберегать своего бога, почти год прозанимались в самой дорогой школе телохранительниц и прошли полный курс то ли у-шу, то ли карате. Отметелить четверку нетрезвых дураков для них было не вопрос. Как-то у трех вокзалов они, помню, сразились с полудюжиной уличных кидал. Тем не понравилось, что моя божественная суть шесть раз подряд угадала, под каким из наперстков – шарик.
Словом, участия в разборке от меня сейчас не требовалось. Победа и так была за мной: я мог даже не оборачиваться на звуки резких ударов, болезненных воплей и быстро стихающего топота. Драка сестрам всегда удается лучше, чем ведение домашнего хозяйства.
– Все в порядке, о Нектарий, – вскоре доложили Марта с Марией, возникая передо мной. Вид у них был счастливым, а голоса умиротворенными, как после хорошего бдения во славу Света.
У меня же, наоборот, ничего в порядке не было. Я так и не сумел дозвониться до Максима Анатольевича Лаптева. Сколько ни набирал я семь цифр, слышал в ответ лишь бесполый голос автоматической девушки. Мне сообщали, что аппарат абонента выключен.