68. МАКС ЛАПТЕВ
– Направо, – сказал Каховский. – Теперь прямо под арку в переулок и едем-едем-едем вдоль всей этой махины.
– Ист дас шон айн руссиш министериум фон культур? – Сидящий за рулем Ханс уважительно покосился на богато иллюминированное длинное здание. – Это есть уже ваше культурминистерство?
– Найн, – ответил Каховский. – Что вы! Культур-мультур у нас вечно в загоне. Ну и домик ей, соответственно, выдали на отшибе, чтоб знала свой шесток… Так что пока это еще Минэнерго. Видите, сколько лампочек вокруг? Энергии они на себя не жалеют.
Следующим оказался дом не таких внушительных кондиций, но вполне солидный и вальяжный. К культуре он, однако, тоже не имел никакого касательства – то был многоэтажный Комбинат питания все того же Минэнерго. В глаза нам бросилась крупная вывеска "Принимаются заказы на проведение корпоративных торжеств".
– Мы здесь в две тысячи первом бизнес-ланч заказывали, для китайской делегации, – с ностальгическим вздохом сообщил бывший олигарх, проводив взглядом вывеску. – Скромно, на двести мест. Когда они чуяли халяву, то всегда кодлой набегали. Типа по обмену опытом. Не кормили их дома, наверное… Ага, Ханс, вот и Минкульт, сюда… Смотрите-смотрите, у них там чего, карнавал? И освещеньице забабахали – будь здоров! Сколько раз мимо проезжал, сроду я здесь такого не видел… Не пойму, что за тусовка, чего они орут…
Хотя черно-серый дом Минкульта по числу лампочек иллюминации здорово отставал даже от Комбината питания, вокруг восьмиэтажки и впрямь было настолько светло, как будто сюда пригнали штук пять киношных лихтвагенов с прожекторами. Но никаких прожекторов не было: просто-напросто на здешней автостоянке, отмеченной покосившимся знаком "Только для машин МК РФ", вовсю пылал чей-то перевернутый вверх дном "членовоз" – не то "Лексус", не то целый "Роллс-ройс". За компанию к автомобилю кто-то варварски поджег еще пару ни в чем не повинных елок, которые угораздило вырасти у парадного входа в здание.
Народа вокруг было полно, но никто, кажется, не стремился заняться пожаротушением. Наоборот, в дыму радостно метались разноцветные тени; слышались дикарские вопли и звон разбиваемого стекла. Наш путь пролегал правее шабаша, однако мы легко могли бы подъехать вплотную и нас бы не заметили. Все вокруг – и двуногие, и четвероногие, и нападающие, и обороняющиеся – были заняты исключительно друг другом.
– Вас ист лос? – удивился австриец, потихоньку выруливая так, чтобы все-таки быть от толпы подальше. – Штрайк? Демонстрасьон? Революсьон? Ауфштеен фон циркус? Это есть восстание цирка?
Зря я опасался, что к неглавному входу в убежище-два нам придется прорываться с боем, через кордоны охраны. Похоже, всех наличных секьюрити и всех собак спешно перебросили к центральному подъезду, где творилось что-то невообразимое, из рук вон выходящее. Не на карнавал это смахивало, и совсем не на цирк, а на форменный дурдом. Точнее, на "революсьон" в дурдоме.
Самыми понятными в толпе были сине-черные секьюрити с собаками, однако те и другие оказались тут в явном меньшинстве: их колотили со всех сторон. Самыми яростными выглядели парни и девицы в безразмерных хламидах, которые ожесточенно размахивали дубинками. Десятка три бойцов, одетые а-ля Че Гевара – банданы, береты, полувоенные френчи, а заодно зачем-то красные пионерские галстуки, – забрасывали охранников какими-то необычными снарядами; это были определенно не гранаты, поскольку, встретив препятствие, они не взрывались, а лопались, разбрызгивая нечто красное и желтое. Самый бравый вид имела гвардия, затянутая в черную кожу, но бойцовские их качества сильно проигрывали униформе: дрались они самозабвенно, но не слишком эффективно, а вместо атакующих криков издавали сомнительное тонкое мяуканье.
Время от времени над толпой, перекрывая крики, лай и мяв, разносился командный голос, усиленный мегафоном.
– Когда я услышу слово "культура"? – надрывался голос, непринужденно переходя с брани на пафос и обратно. – Да никогда я здесь не услышу слова "культура"! С вами не может быть никакой культуры, кроме триппера! Вы ржавые листья на ржавых дубах! Вы мертвое эхо друг друга! Вы помните? Вы все, конечно, помните!.. Куда же ты, дурашка? Вот тебе, фарисей! – Голос прерывался сочными звуками плюх. – Получи еще одну, пироманьяк!.. О возлюбленные мои чада, приходя, включайте свет! Вот лозунг – мой и солнца! Больше света, и спасены будете!.. Куда побежал, блондинчик? А по морде?
Этот голос мне уже доводилось слышать. Неужели он?
– Притормозите, Ханс, – попросил я Шрайбера, – и чуть-чуть сдайте назад. По-моему, я узнаю их вождя… Еще пару метров. Стоп. Посмотрите-ка на этого, с эффектной козлиной бородкой! Ну который сейчас как раз дубасит мегафоном вон того красавца… Я знаю этого бородатого!
– Вер ист да? – озадачился австриец. – Он есть с нами? Мит унс? Хельфершельфер? Дер сообщник? Союзник?
– Выходит, так, – кивнул я. – Поздравляю, господа, с нами бог. Не бог весть какой крупный, даже, скорее, мелковатый. Зато, смотрите: наказывает, как большой. И еще умеет объявляться в нужное время и в нужном месте. Прямо настоящий "бог из машины"!
– Кстати, тот, кого он сейчас наказывает, – присмотревшись, заметил Каховский, – мой бывший сосед по Жуковке. Хозяин той самой дачи. Думаю, божья бригада справится сама, у них явный численный перевес. Надо выручать детей, пока нас не засекли. До конца телешоу, между прочим, тридцать пять минут осталось…
Вход в бывшую прачечную нашелся там, где указал Школьник. Неприметная дверца под цвет черного цоколя с тыльной стороны здания. На ней табличка с черепом-костями – трансформаторная якобы подстанция. Но рядом, метрах в десяти, запаркован "мерс": больно жирно для электриков… Конспирации – ни на грош.
От Школьника я узнал еще кое-что про эту дверь. Открывалась она внутрь, замки имела пустяковые. А если заманить кого-то с той стороны, дверь можно превратить еще и в неплохой ударный инструмент. Нам оставалось решить, чем заманиваем.
– Худсамодеятельности – минимум, – предупредил я свою команду, как только мы выгрузились из машины и подошли к двери. – Все-таки очаг культуры, здесь лажу могут и просечь. Скажут: "Не верю!" – и что нам потом, на репетицию уходить? Короче, соли мы не просим, про бензин не спрашиваем. Нужны простые объединяющие крики, доходчивые и популярные в народе.
– "Грабят! Насилуют!" – без раздумий предложил Каховский. – Популярней некуда, по-моему.
– Не годится, – забраковал я. – На такие вопли народ выманить сложно. Разве что тех, кто хотел бы не помочь, а поучаствовать.
– Филляйхт, "фойер"? – осторожно подал идею Ханс. И я, по-прежнему не зная немецкого, понял его слова без перевода.
– Решено, мы орем о пожаре, – объявил я. – К тому же с той стороны уже прилично горит, поэтому нам поверят… Начинаем крики на счет "раз", а когда услышим, что кто-то поднимается из подвала, выбиваем двери по взмаху моей руки… Р-раз!
– Горим! – завопил Каховский. – Эй, пожар! Пожар, слышите?
– Пожар! – подпел я бывшему олигарху, стуча кулаком в дверь.
– Фойер! – Ханс добавил нашему трио интернационала. – Эс бреннт! Ахтунг! Фойер!
Нам пришлось четырежды повторить свою программу на бис, прежде чем снизу по лестнице затопали чьи-то башмаки. Сработало. Ура.
Дождавшись, когда невидимый человек приблизится вплотную, я дал отмашку рукой. Бумм! В три ноги мы, размахнувшись, вломили по двери, распахнули ее вглубь и вихрем смели обратно в подвал – тук, тук, тук башкой по ступенькам – доверчивого кретина. Я бросился по лестнице первым, Ханс за мной, Каховский замыкающим.
Быстрей-быстрей-быстрей! Лестница вниз, короткая, в конце не забыть пнуть лежащего кретина – а то он что-то не сильно ушибся… Узкий, как и обещано, коридорчик, предбанничек, розовые обои, два тусклых бра, со стула подымает зад пока еще один очумелый охранник. Вбить недосказанное "фас!" ему в зубы – и пес, молодец, не грызет без команды… А вот этому, второму песику, летящему от угла, уже скомандовали – вон еще один охранник, прыткий, зараза, подальше, за столиком, по столику рассыпаны карты… Но я же, черт возьми, не зря увел у Рябунского антисобачий парализатор: пст! – и привет, отдыхай, кусака. В самого охранника – пст! – из него же, ладно, минут на десять хватит… Третьему псу и третьему охраннику, спиной чую, повезло меньше: визг, матюки, шум падения – Ханс палит, он без сантиментов, их там хорошо натаскивали в их ооновской службе безопас… А-а, четвертый уже мне навстречу, уже сам сдается, ствол в пол, руки в гору, но пленных брать пока некогда – тюкнем по шапочке, отдыхай, после поговорим…
Дверь в первую комнату – пнуть ногой, чтоб руки свободны… Кровати две, застелены, почти не смяты… игрушки, книжки, все чисто, пусто, детей нет… Вторая комната: опять ногой в дверь – еще две кровати, стол, скатерть, вазочка с конфетами, плеер… детей нет! Опять нет! Черт, какое-то дежа вю!
– Воу зинд ди киндер, Макс? – Это Шрайбер сзади. Вошел следом.
Он тоже озадачен, шумно дышит, он тоже ничего не понимает… ах если б я еще знал, куда они теперь засунули этих киндер!
– Где дети? – Невежливо оттолкнув австрийца, я кинулся обратно в коридор и приподнял с пола ближайшего охранника. Того, что лишился пары-тройки зубов, но был в сознании. – Где?! Говори, хуже будет!.. Ханс, Сергей, готовьте убойную дозу гексатала, чикаться не будем, живой или мертвый он нам скажет… Где дети, сука? Считаю до трех, раз-два… Ну!
– Он их увел… – Беззубый заговорил. Я, должно быть, стал уже страшнее Фокина. – Увел всех троих, прямо сразу, как приехал…
Шарада. Сказано еще мало, вопросов уже много. Почему – трое? У Волина двое – сын и дочь. Откуда взялся третий? Чей он? А вдруг – это какие-то другие дети? И кто – увел? Куда? Зачем?
– Как их зовут? Как зовут детей? Говори, сволочь, нос отстрелю!
– Слава, Настя… как третью, не знаю, вроде министра дочка…
Уфф! Отлегло от сердца – они. Имена совпадают. И с третьей уже понятнее: это Ада, которая рассказала своему богу… говорил же я ему: прячьте ее получше!.. С ним тоже теперь ясно: пастырь пришел отбивать овечку. О прачечной Изюмов ничего не знает и громит ее папашу по месту работы…
– Кто такой он? – Я снова тряханул беззубого. – Это Фокин?
– Нет, Соба… Фокина мы знаем, а этого – почти нет… Он – это он. Имени нам не сказали ни разу…
Что еще за "он-чье-имя-не"? "Гарри Поттера" перекушали? Фокин – это понятно, Соловьев – тоже понятно, откуда же еще кто-то?
– Кто он? Кто? Смотри на меня! Ну?.. Ханс, давайте гексатал!
Шрайбер хищно навис с инъектором, ножом располосовал охраннику рукав и прицелился в вену.
– Не надо! – запричитал беззубый, размазывая кулаком кровь и сопли. – Не знаю, клянусь!.. Правда, не знаю!.. Он главный… Николай Сергеич и даже Фокин перед ним на полусогнутых… а сам он такой довольно щуплый, маленький, низенький…
Ладно, пес с ним, с именем, подумал я. Надеюсь, он – это не Сатана. Святой водой, крестами и хоругвями мы не запаслись.
– Куда он их увел? Куда? Зачем?
– На крышу… Надо, говорит, поглядеть, что там снаружи… И детки, говорит, пусть проветрятся… типа взял для страховки…
– Как быстрее всего попасть на крышу? – Я вдруг сообразил, насколько я мало знаю про этот дом. Школьник подробно говорил о бывшей прачечной, но вот про крышу я и не подумал его расспросить. – Говори, ну! Остаток зубов выбью!
– Если быстро, то на лифте, но их сейчас выключили. Теперь можно только по лестнице, это направо, за углом… до восьмого, потом железные ступеньки и в люк…
Беззубая сволочь не наврала, все честно доложила про лестницу.
Сволочь только забыла сказать, что под лестницей – дверь в служебный сортир. Из которого навстречу Хансу, вырвавшемуся вперед, показался вдруг еще один охранник. Пятый! Штаны свои он подтянуть толком не успел, но раз шпалер брал с собой, то и бабахнул из него прямо австрийцу в грудь – на это дури хватило.
Гадство! Какое чертово гадство! Шрайбер еще смог выстрелить, уложить засранца, сделать два шага, но затем сам качнулся, устало пробормотал: "Тойфель!". Прислонился к стене и начал сползать, пачкая розовые обои темно-красным.
– Вверх, бегите на крышу! – крикнул я Каховскому. – Я посмотрю, что с Хансом, и сразу за вами… Только осторожнее, лучше наблюдайте и ждите меня… Вы ведь слышали, там с детьми непонятно кто…
– Двадцать минут!.. – невпопад откликнулся Каховский, уже сверху. Он успел проскочить один пролет. – Нет, девятнадцать!..
И я понял, о чем он: о минутах, оставшихся до конца "Угадайки".
69. ШКОЛЬНИК
Обычно в последнем раунде лидирует шестой сектор, но сегодня его обгонял третий. Две поощрительных пожарных машины ушло в первые же десять минут после рекламного блока, а за версию о том, что у нас в гостях – сам великий американский археолог Индиана Джонс, я не пожалел трехтомной детской энциклопедии: уж больно похоже десятилетний Виталий Тимофеевич изобразил взмахи кнутом и очень артистично проскакал по студии на воображаемой лошади, придерживая одной рукой воображаемую шляпу. Татьяне всю дорогу приходилось дирижировать бурными, хотя и непродолжительными – времени было жалко – аплодисментами зала, прибавляя к живым рукоплесканиям немножко "фанерных". И я, ведущий Лев Абрамович Школьник, человечный и простой, друг детей и все прочее, тоже носился в круге света, словно цирковой пони – по арене…
– …Итак, мы с вами продолжаем заключительный раунд шоу "Угадайка". – Мыльные пузыри слов один за другим слетали с моих губ и лопались в воздухе. – Напоминаю, что у каждого игрока осталось право всего на один вопрос ко мне, потом им придется дать свой ответ… Ой, виноват, совсем забыл: у Ксении Игоревны, конечно, с учетом прошлого раунда, осталось два вопроса. Та-ак, поднесите микрофон ко второму сектору. Всем внимание, полная тишина в студии. Спрашивает Ксения Игоревна Осинцева!
Ксюша, румяная девочка-колобок из профессорской семьи, вытянула шею и оценивающе взглянула на балкончик, где ждала своей участи маска – а в ней уже опять Волин. Обратный размен с Бубой Кудасовым мы произвели в антракте: скоро, чистенько и тайком от масс. Правда, у Бубы, пережившего звездный час, лицо так и осталось сведено судорогой Восторженной и Облегченной Улыбки – хоть снимай его в рекламном ролике о целебном действии Супер-Слабительного. "Утром принял – весь день свободен!"
– Лев Абрамыч, он много зарабатывает? – по-деловому спросила девочка-колобок. – Точной цифры не прошу, хотя бы порядок.
Логика вундеркиндов – для меня темный лес. Зачем ей это? Я машинально глянул в шпаргалку, где, конечно, ничего о зарплате президента не было. И вообще это была утренняя бумажка, которую мои помощники составляли по поводу Таисии Тавро.
– Я уверен, – начал я изобретать как можно былее расплывчатую формулировку, – что зарабатывает он весьма прилично. По крайней мере, ни он, ни его коллеги никогда не устраивают забастовок, требуя повысить ему зарплату…
– Просим микрофон! Есть ответ! – закричали из первого сектора.
Пока микрофон несли, в первом малышковом ряду возникла тихая борьба за лидерство. Шестилетний Юрий Леонидович сцепился с пятилетним, но гораздо более крупным Вадимом Эдуардовичем. Каждый из них желал обскакать Ксюшу и назвать имя гостя. В конце концов они выкрикнули оба имени вместе, явив миру двухголового монстра под названием Майкл Джексон Киркоров.
– Нет, – произнес я суровым тоном. Пускай я не Индиана Джонс, но и у меня есть не одни только пряники. – Ответы обоих неверные. Юрий Леонидович и Вадим Эдуардович на сегодня выбывают из игры, а сектору номер один я объявляю замечание. В другой раз начислю штрафные очки. Что еще, братцы, за потасовка в эфире? Очень нехорошо. Стыдно… Госпожа Осинцева, пожалуйста, мы ждем второй вопрос. Или, может, сразу готов ответ?
– Нет, не готов, – объявила рассудительная девочка-колобок. – Я поняла из ваших слов, что он все-таки бюджетник, а раз так, у меня нет серьезных версий. Я пропускаю ход и свое право на дополнительный вопрос оставляю для следующей игры.
Ксения Игоревна села на место, чинно сложила руки на коленях и, не удержавшись, показала язык мальчишкам из первого сектора.
Весь первый сектор, во главе с Леонидовичем и Эдуардовичем, тут же начал корчить ответные рожи сектору два. У меня в кармане затарахтел, завибрировал мобильник, и я дал сигнал операторам, чтобы те разворачивали камеры и убирали меня из кадра. Пусть возьмут средним планом ребятишек. Пока те вдоволь накривляются, я успею переговорить. Надеюсь, это не Ленц с новыми претензиями.
Как же! Это оказался именно Ленц с новыми претензиями! Обычно хотя бы во время прямого эфира начальство не трогает меня. Но тут его, видно, припекло. Наболело. Достало.
– Лев Абрамович, ну так же нельзя! – На сей раз газонокосилку и бетономешалку немного смазали сливочным маслом, но агрегат все равно погромыхивал в трубке. – Мы ведь все под ними ходим, а они нервные, обидчивые, как барышни… Нас только-только ФНС ободрала, а вы хотите и прокурорскую проверку на наши головы?
– Да что такого мы сделали? – Я уж был не рад, что позволил уверовать Ленцу в брата-Тавро, якобы сидящего у нас на балконе.
– Не надо было про Индиану Джонса, про Джексона, про Америку не надо было вообще! – мертвой хваткой вцепилось в меня начальство. – Ну, допустим, учится у него сын в США, и для чего лишний раз про это напоминать? А про высокие зарплаты в Генпрокуратуре – вообще зачем заикаться? И к чему муссировать тему их премиальных фондов? Бога ради, зачем лезть на рожон?
Подумать только: устами младенца опять глаголет крамола! Куда ни плюнь, выйдет намек. Спасибо, малышня не в курсе волнений Ленца. А уж брат-Тавро – тем более, если он вообще смотрит наше шоу.
– Понимаю, что не вы инициатор, – продолжало начальство. – Но вы должны были инструктировать детей, направить их, чтобы они как-нибудь деликатнее. Постарайтесь впредь без этого. Уверен, что нетрудно продержаться без намеков еще четверть часа, даже меньше… Пожалуйста, не подводите наш канал! – С этим напутствием Иннокентий Оттович отключился.
Я подал знак операторам и, пока камеры опять разворачивались ко мне, успел глянуть на большие электронные часы в студии. Как быстро, дьявол, сегодня тикает время! До конца "Угадайки" – всего девятнадцать минут. То есть через тринадцать Волин снимет маску и будет говорить. А что с его детьми, до сих пор неясно…
Ну где же этот чертов Лаптев? Почему не звонит?!
70. КАХОВСКИЙ
Лаптев крикнул мне вослед: "Только осторожнее!". Но трудно быть осторожным, когда ты, высунув язык, летишь вверх по лестнице шестнадцать пролетов подряд – давно не тренированный, с бухающим сердцем, – а затем еще лезешь по железным ступенькам к гостеприимно распахнутому люку, высовываешь голову в этот люк и… Ну разумеется же, я глупо попался!
Меня треснули сзади по шее. Я выронил свой "стечкин" обратно вглубь люка и еле-еле сумел ухватиться за край, чтобы не свалиться вслед за пистолетом.
– О-о-о, – с веселым изумлением сказал мне силуэт взрослой головы. За ним, на фоне тусклых отблесков зарева, маячили еще три силуэта, поменьше. – К нам пожаловали в гости сами бывший вице-король российской пластмассы!.. Неожиданно, но трогательно. Давайте, Сергей Михайлович, залезайте, только руки потом держите повыше… А вы, детки, сюда! Стойте так, чтобы и вас я видел…