3
Ракитины жили в знаменитой высотке на Площади Восстания. Этот и ещё шесть небоскрёбов были построены по личному указанию товарища Сталина на семи холмах Москвы и по замыслу диктатора должны были увековечить его эпоху.
Семья Ракитиных занимала огромную пятикомнатную квартиру, оформленную по последнему слову жилищной техники. "Ничего себе живут! - подумал я. - Такую хату только в кино показывать!"
- Вы не обидитесь, если я вас приму на кухне? Мы и в лучшем времени любили здесь посидеть, посудачить.
- Для москвичей кухонный разговор - первое дело, - успокоил её Меркулов.
- Только у нас правило - в квартире не курить, вы уж меня извините, - Виктория Ипполитовна даже чуть-чуть закокетничала, Лёша же посмотрел на неё с укоризной.
Ну, я вам скажу, это была кухня! Я таких гарнитуров даже на выставках заграничной мебели не видел! Овальный стол из чёрного дерева, покрытый красным стеклом, окружали шесть того же дерева стульев с красными бархатными сидениями. Огромный холодильный шкаф красного цвета, чёрные кафельные стены. Хитро инкрустированные бесчисленные шкафчики для разной утвари. Меркулов осторожно отодвинул стул, я храбро последовал его примеру.
Пока Виктория Ипполитовна ставила на стол атрибуты чаепития, они с Меркуловым вспоминали милые подробности из их стародавней дачной жизни. Меркуловская семья жила в посёлке старых большевиков в Кратово по соседству с Воеводиными, родителями Вики. Дед её был последним из могикан ленинской гвардии. Он умер лет пять назад, и его именем названа одна из старо-арбатских улиц…
- Значит, Костя, ты в прокуратуре служишь? А мы все, признаться, думали, что ты в деда. Станешь, как и он, академиком, по аэродинамике или физике. А ещё говорят - гены! Вот у вас в семье одни технари, только ты гуманитарный окончил. И в высоком чине? - Ракитина указала на две крупные звезды в бархатной петличке Меркулова.
- Советник юстиции. Что-то вроде подполковника, - Меркулов сказал это немного пренебрежительно.
- Что ж, это порядочно для твоих-то лет.
Ракитина отпила чаю. Воцарилось неловкое молчание.
- Да, в самом деле, Костя, - встрепенулась Виктория Ипполитовна, - о чем это мы? "Бурьяном заросли дороги юных лет…"
Ну и железная баба! Моя маман на её месте давно бы в обмороке валялась, а эта стихи декламирует!
- Константин Дмитриевич, могу я вам задать один вопрос? - наконец-то мы услышали Лёшин голос.
- Ты можешь, Алексей, задать нам столько вопросов, сколько хочешь. Но боюсь, дорогой, что ответов у нас нет. Пока нет.
- Значит, вы не знаете, кто убил отца?
- Нет, не знаю. Не знаю - кто, не знаю - почему.
Молодой Ракитин тоже был немножко старомоден - вежливый, воспитанный, не по годам серьёзный. Но мне он нравился. Во всяком случае гораздо больше, чем его мамаша. Лёша прокашлялся и спросил снова:
- Если я вам смогу быть полезен - (мне показалось, что он сейчас скажет "милостивый государь"), - если я вам могу быть, чем-нибудь полезен, Константин Дмитриевич…
- Мы будем иметь это в виду, Алексей. Держи связь вот с Сашей, Александром Борисовичем Турецким, то есть запиши номер телефона.
Лёша сказал:
- О-кей, - и достал из кармана записную книжку и "паркер". При этом он от волнения, что ли, опрокинул чашку с чаем на скатерть.
Ракитина зашипела:
- Безрукий! Помощник какой выискался! Иди в свою комнату и сидим там, если вести себя не умеешь.
Лёша встал из-за стола и, на ходу дописывая номер телефона, сказал:
- Извините. Я пойду. Всего хорошего. - Заглянув матери в лицо, добавил: - Успокойся, мама.
Виктория Ипполитовна была прежней - сдержанной и надменной.
- Вика, может быть, вы расскажете нам немного о Викторе Николаевиче, о его работе, знакомствах, интересах. Знаете ведь, как бывает, незначительная с виду деталь может подсказать, что и где искать…
Ракитина сидела в кресле, сухая, строгая. Высокий гофрированный воротник белой блузки придавал ей сходство с английской королевой.
- Ну что ж, Костя, - она немного задержалась с ответом, - тогда я начну с самого начала, а вам судить, вам со стороны виднее.
Виктория Ипполитовна поставила локти на стол, подложила кисти рук под подбородок:
- Представьте себе, молодой человек, семью старых большевиков. - (Ага, понял я, она выбрала себе зрителя, так же, как театральный актёр предназначает игру одному человеку, когда хочет, чтоб его понял весь зал. Функцию последнего, впрочем, выполнял Меркулов.) - Мой дедушка, герой труда, член партии с дореволюционным стажем. Бабка работала в секретариате Крупской. Отец всю жизнь служил в военной разведке, был заместителем начальника ГРУ, сейчас он в отставке. По настоянию мамы я стала преподавателем английского языка. Я - доцент МИМО. Двадцать два года назад я познакомилась с Виктором Ракитиным. Он был моим студентом, и, надо сказать, очень способным. Потом стал моим мужем, тоже поначалу довольно послушным. Виктор из простой семьи, откуда-то из-под Майкопа. Поэтому на семейном совете решили - этот молодой человек - воск, из которого мы вылепим, что пожелаем. Одним словом, мы решили сделать ему карьеру… Сообща… Не просто карьеру, а большую карьеру… Вы понимаете, о чем я говорю?
Я не очень понял, но чтоб не уронить свой авторитет, кивнул - кому-кому, а мне-то уж все давно понятно!
- Для этого у Ракитина были все данные - из рабочей семьи, раз, в биографии ни пятнышка, два, и, конечно, наши связи, три. У Виктора две специальности, он металлург и внешнеторговец. Сам академик Бардин говорил папе, что у Виктора толковая голова. Он легко защитился, имел труды по бокситам, золоту, алмазам! И во Внешторге, куда его устроил папа, он быстро пошёл вверх. Поначалу Виктор многого добился. Его сделали начальником объединения. Потом начальником Главка, ввели в состав коллегии Министерства. А потом… потом что-то сломалось… - Тон Ракитиной немного смягчился, не было первоначальной навязчивой театральности в голосе и манере говорить. Прижав кончики пальцев к вискам и смотря в одну точку, она без подъёмов и спусков, словно для записи на плёнку, продолжила своё повествование.
Итак, Ракитина метили в заместители министра. Потом этот вопрос сняли с повестки дня, так как решили направить его в Вашингтон - советским торгпредом. Виктория Ипполитовна до ужаса была рада - кому ж из советских людей не хочется побывать в Америке, да ещё с её английским. Однако это назначение не состоялось, неизвестно почему. От огорчения она слегла даже в больницу - у неё начались эти приступы, которые теперь повторяются чаще и чаще. Виктор отмалчивался или давал невразумительные ответы на её вопросы. Тогда Виктория обратилась к папе, а тот к своему приятелю - начальнику управления кадров Внешторга, бывшему комитетскому генералу. И то, что удалось узнать семье Воеводиных о Ракитине, привело их в ужас.
Формально к Ракитину прицепились за какое-то "алмазное" дело. Но на самом деле вопрос был значительно глубже. Он не соглашался с какими-то планами или директивами, исходящими непосредственно из ЦК и Политбюро, выступал на разных совещаниях, вплоть до ЦК и Совмина, и как "упрямый осел" отстаивал свою точку зрения о необходимости коренной перестройки внешнеторговых организаций за границей, призывал к сохранности, а не к разбазариванию народного достояния и прочее. У него даже нашлись последователи в академии наук и стратегических институтах, планирующих по заданию ЦК и КГБ всю внешнеторговую работу.
Все это было действительно интересно послушать, но с моей точки зрения не имело ни малейшего отношения к убийству, да ещё таким допотопным способом. Ну, подался, положим, Ракитин в инакомыслящие, так у нас для этой цели психушки ещё имеются. Но чтоб человека к осине проволокой за это прикручивать - никогда не поверю.
- Наверху решили, - Виктория Ипполитовна указала длинным накрашенным ногтем в потолок, - что это - ревизионизм, и Вите приписали политическую близорукость и даже приклеили ярлык - знаете, как у нас это бывает - "Антипартийного националиста"! После такого разноса Витина карьера, конечно, полетела под откос, а могло быть ещё хуже, если бы не папины связи.
Виктория Ипполитовна вдруг резко встала из-за стола и с неожиданной тоской в голосе сказала:
- Что-то мы не по-русски, мужики, сидим. Давайте за упокой Витиной души выпьем!
Она достала откуда-то с верхней полки буфета фарфоровую запечатанную бутылку рябиновой настойки на коньяке, редкость в наши дни необыкновенную.
- Мы эту "Рябину" с Витей купили в день нашей регистрации. Решили, разопьём в день серебряной свадьбы.
Ракитина разлила коньяк по хрустальным рюмкам и, сказав: "Пусть земля ему будет пухом!" - первая залпом выпила. Потом тут же налила себе вторую и так же быстро отправила её в рот. Она расстегнула высокий ворот своей шуршащей блузки и села обратно в кресло. Посидела, помолчала. Потом поднялась опять.
- Извините меня, пойду переоденусь, очень уж тяжко в этой сбруе.
Мы сидели молча. Потом мой начальник взял бутылку в руку, вопросительно взглянул на меня и, не дожидаясь согласия, налил нам ещё по рюмке.
- За успех безнадёжного дела! - я пытался казаться весёлым и находчивым.
- Можно и так, - ответил Меркулов задумчиво и звякнул своей рюмкой о мою.
Когда Ракитина вернулась в кухню, я её сразу даже не узнал: в чем-то длинном, с шалью на плечах; светлые волосы растрепались прядями по лбу. Она подошла к столу, налила себе ещё рюмку. Перед нами была русская баба, пьяная от вина и горя. Уже не обращаясь ни к кому, а просто жалуясь на судьбу, срывающимся от слез голосом она закончила монолог:
- Я ему всю жизнь посвятила, все думала - наступит наш звёздный час, а он так нас всех подвёл! Ведь я говорила: "Витя, забудь о государстве, все это красивые слова! Детский лепет! Оглянись - о каком народе ты говоришь? Где он? Разве эти люди в вонючих телогрейках, которые в провонявших электричках едут в Москву за продуктами, и есть твой народ? Так ты этому "народу" не нужен! Ты о себе подумай! О себе не хочешь - о сыне подумай!" А он… А он все свое талдычил - "исходя из интересов России…" Вот и дождался благодарности! Доперестраивался, пока не придушили!
Ракитина нетвердой походкой подошла к буфету, достала пачку "Марлборо", закурила, жадно и глубоко затягиваясь. Бросила сигареты на стол, сказала отрывисто - "Курите!" Мы облегченно вздохнули. Я закурил, конечно, американские, а Меркулов полез за своим "Дымком".
Я мысленно прокручивал рассказ Виктории Ипполитовны и не находил в нем никаких ключей. Кроме того, по-видимому, Ракитиной не было известно про Подгурского. А, может, было? Но Меркулов, безусловно, понимал ситуацию не хуже меня, однако вопросов не задавал.
- Да что это я вам здесь плету? При чем тут все это? - Виктория вдруг заревела в голос. Слезы смыли остатки косметики с ее лица, оставив синие пятна вокруг глаз. - Из-за бабы его убили, из-за бабы!
Я даже поперхнулся дымом от неожиданности. А Меркулов весь напрягся, взял Ракитину за руку и настойчиво так спросил:
- Из-за какой бабы, Вика?
- Это у него надо было спросить! Из-за какой? Да мне эти его шлюхи вот здесь сидят! А им разве Виктор был нужен? Его деньги и подарки из-за границы! Сучку свою с кем-то не поделил - вот и все! Мне за свою жизнь цветка не купил, а этой балерине корзины роз посылал!
- Какой балерине, Вика? Успокойтесь, Виктория Ипполитовна. Какой балерине? - Меркулов все держал руку Ракитиной и тихо, но упорно настаивал на ответе.
Но я видел, что это дохлый номер. Виктория впала в невменяемое состояние, она твердила одно и то же:
- Корзины роз, а мне ни цветка, ни букетика, а ей - корзины…
Из своей комнаты выглянул встревоженный Леша. Меркулов поманил его указательным пальцем:
- Попробуй успокоить мать, Алексей. Ей-Богу, ей сейчас несладко.
- Не беспокойтесь, Константин Дмитриевич. Мама у меня все выдержит, - опять сказал Леша, как и тогда, в морге. - Давайте, я вас провожу.
Мы оделись и, тихо прикрыв за собой дверь с позолоченной табличкой "В. Н. Ракитин", вышли из квартиры. Из-за двери все ещё слышался ослабевающий голос Виктории Ипполитовны:
- Слышишь, Лешка, ни цветочка…
4
В сгустившихся сумерках моросил противный дождь. Мы вышли из ракитинского небоскреба, обогнули витрину гастронома. За толстым стеклом сверкали глазурью гигантские окорока, таращили глазки тетерева, осетр с акулу величиной величаво взирал с огромного блюда. Очень противно было смотреть на всю эту несъедобную бутафорию, когда в магазинах не достать селедочного хвоста.
Мы спустились по ступенькам к тротуару и пошли к троллейбусной остановке на Садовое кольцо.
Внезапно Меркулов остановился и вытащил из кармана шинели какой-то бумажный комок, расправил его, сделав несколько шагов к фонарю. Это был листок, вырванный из школьной тетради. Крупным, детским почерком было написано: "Ее зовут Валерия Куприянова". Меркулов остолбенело смотрел на меня. Я сказал:
- Леша.
Меркулов поискал глазами телефон и, обнаружив его на углу Садового кольца возле будочки чистильщика обуви, быстро направился туда:
- Соедините меня с Романовой… Шура? Привет, снова Меркулов. Еду к тебе. Со стажером. Пока выясни все о Валерии Куприяновой. Она балерина. Как найдешь, вези к себе на Петровку.
Начальник второго отдела МУРа Шура Романова встретила нас как дорогих гостей - с ходу заставила выпить "по капельке" - тонкому двухсотпятидесятиграммовому стакану водки и закусить ириской. Меркулов принял стакан шутя, только кадык заходил на шее. Я принимал свою "капельку" в три приема, со стоном и позывами возврата, перепугав этим Шуру насмерть. Она бросилась к сейфу за НЗ - неприкосновенным запасом нежинских огурчиков в нераспечатанной банке, предназначенных для закуса одному лишь начальнику МУРа.
Подполковник милиции Александра Ивановна Романова - вылитая императрица Екатерина Вторая, только в милицейской форме: невысокая, ширококостная, с волевым подбородком и удивительно молодыми васильковыми глазами. Она единственная женщина в Москве - начальник отдела уголовного розыска. Ей и поручено разыскать убийц по нашему делу.
- Не пойму я этого Ракитина - зачем ему спонадобилось встречаться с американцем у всех на виду - на ярмарке? - говорит Шура певуче, с заметным южным акцентом, к месту и не к месту пересыпая речь беззлобным матюжком. - Во-первых, он, как сотрудник Внешторга, был допущен к разной официальщине, к приемам там, банкетам. Он запросто мог встретиться с этим Подгурским и в ресторане, мало ли где… Чего его на ярмарку потянуло?
- Он не хуже нас с тобой, Шура, понимал, - пожал плечами Меркулов, - что во всех этих злачных местах ведется слежка и прослушивание разговоров. Не мне тебе рассказывать, что по Москве вмонтировано до ста тысяч подслушивающих устройств - и в квартирах, и в официальных помещениях, даже в сортирах. А там, в Сокольниках, на природе за всеми не уследишь, ни ног, ни ушей не хватит. Толпа - лучшее место для шпиона! Но - шпион ли Ракитин? В КГБ мне ответили, что данными о его шпионской деятельности они не располагают.
- Слышь, Костя! А ты у чекистов шукал, чего конкретно эта шалава говорит? Ну та, которую они американцу подложили…
Ну, Шура! Не моргнув глазом, такое загнуть может!..
Меркулов поднял на Романову смеющиеся глаза:
- "Шукал", товарищ подполковник! "Шалава" сказала "хозяину", что о сути ничего не знала, знала только - будет встреча. "Колонуть" на это своего "фраера" она не смогла. Так они отвечают…
- … "Они отвечают", - передразнила Меркулова Шура, - а ты кто? Следователь или… Ты что, сам ее допросить не мог?
Меркулов засмеялся:
- А сама-то ты, Шура, рассекретишь хоть одного своего агента? То-то… Мне в ее допросе отказали.
- Ему отказали! Мне черта откажут! Я эту блядину так заловлю на какой-нибудь компре, вытащу из-под какого-нибудь чернозадого - она у меня, сука, сама расхомутается! - чувствовалось, что Шура здорово надралась.
Время шло. Глаза у меня прямо слипались от выпитого. Никаких сведений о балерине Валерии Куприяновой не поступало. Меркулов с Романовой между тем продолжали в том же духе, подводили итоги первых шагов в расследовании, ругали КГБ.
- Э-эх, не сидеть бы нам сейчас с вами здесь в полночь, если бы эти дети и внуки Дзержинского не были бы такими засранцами, - резюмировала Шура.
- Нет, правда, Константин, - и она кинула себе в рот ириску, - мои ребятишки делают подобную работенку намного профессиональней, чем хваленые чекисты! И причем за полцены! - Без паузы она добавила: - Чего ты там стоишь, входи, Артур.
Я повернул голову - в дверях стоял высоченный, косая сажень в плечах, красавец-брюнет лет тридцати двух в костюме с иголочки.
- Мой зам - Артур Андреевич Красниковский, - представила вошедшего Романова. - А где ж твоя балерина?
- Дело в том, что она пропала, - начал Красниковский, - не явилась на утреннюю репетицию "Золотого века". На вечерний спектакль "Айболита" тоже не пришла, пришлось экстренную замену произвести - пригласили девочку из балетной школы Большого театра, роль Варвары уж больно дефицитная, никто кроме Куприяновой не исполняет… - и Артур вытащил из нагрудного кармана красочный театральный буклет - недельную программу МОЗТК - Московской Объединенной Зрелищно-Театральной Конторы.
Я вскочил со стула. У меня даже хмель прошел, когда я увидел на обложке нашу "спортсменку", убитую в гостинице "Центральная" прошедшей ночью. На снимке известного театрального фотографа Шапиро Куприянова была ещё вполне живой - со смешными буклями, в цветном переднике и со шваброй в руках…
- Что и требовалось доказать, - устало произнес Меркулов. - Завтра проведешь опознание, - сказал он, обращаясь ко мне, - будем считать это твоим вторым днем отгула.
5
19 ноября 1982 года
"Следователи прокуратуры! Как правило, вам приходится заниматься сложными делами. Но знайте, путь к ИСТИНЕ часто лежит не только через тугой узел тщательно Замаскированных преступлений…" Мы, молодые следователя, сидим в темном зале Мосгорпрокуратуры и смотрим учебные фильмы Центрнаучфильма. У меня немножко побаливает голова и муторно в желудке от вчерашних Шуриных "капелек". Назидательный дикторский голос продолжает: "Путь к ИСТИНЕ лежит сквозь чащу хитросплетений так называемых мелочей, непростительных промахов и трагических ошибок…" Все это, конечно, ежу понятно. Рядом со мной сидит Танечка Зернова, хорошенькая дочка управделами Совмина, и строит мне глазки. Я делаю вид, что не замечаю ее усилий, тем более, что сзади меня занял место мой князь Меркулов, которому поручено руководить просмотром этой бузы.