Дюпри послушал рацию. Ничего особенного не происходило. Он свернул на Фрея-стрит и стал взбираться на крутой Южный холм. Этот район противоречил общепринятому мнению о Спокане как трейлерной площадке тихоокеанского Северо-Запада. Старые денежные мешки и нувориши, независимо от возраста их состояния, в основном обитали на Южном холме между Двенадцатой и Пятьдесят седьмой улицами. С каждым годом низший средний класс поднимался все выше по склону, и тогда богачи поползли вниз по другому скату холма, на север, где возник район домов со встроенными гаражами для жилых автофургонов и улицами под престижными британскими названиями: Ланкастер-сёркл, Ноттингем-плейс. Впрочем, пронумерованные улицы – все еще престижный район. Для Дебби было важно поселиться на Южном холме и отдать детей в тамошние школы, невзирая на мужнино полицейское жалованье и свою зарплату логопеда на полставки. Следуя железному правилу рынка недвижимости, они купили плохонький домишко в хорошем районе и, чуток забрав к востоку стали обитателями Южного холма, насколько им было по карману
Если в западных окрестностях района преобладали ремесленный и викторианский стили, то на их улице стояли фермерские и калифорнийские разноуровневые дома, поновее, бело-коричневые. Баскетбольные кольца и велосипеды в палисадниках извещали о возрасте хозяйских ребятишек. Шесть лет назад все это казалось идеальным демографическим центром, в котором супруги Дюпри приживутся навсегда.
Их дом (так, наверное, еще можно сказать, пока не оформлен развод) был чуть меньше соседних и стоял в середине квартала. Белая штукатурка, один этаж, мансарда и погреб, гараж на одну машину. В остальных домах на улице гаражи на две. Дюпри остановился. Свет в доме погашен. На подъездной дорожке нет чужих машин. Во дворе не валяются игрушки и велосипеды. Дюпри заехал на стоянку, выключил мотор и прислушался. Вокруг тишина. Глянул на часы – начало одиннадцатого, официально его смена закончилась. Возвращаться в холостяцкую квартиру невмоготу. Дюпри представил Марка в постели: простыни сбиты, весь извернулся, ноги свесились с кровати. А вот Стейси всегда спала так тихо, что порой хотелось поднести ладонь к ее губам – дышит ли?
Дюпри выключил рацию и, затаившись в темной машине, смотрел на дом. Вечер среды. Наверное, Дебби ушла на собрание книголюбов. Что сейчас они читают? Помнится, на ее тумбочке лежало что-то вроде "Сестричек Йа-Йа" . Перед самым его уходом. Наверняка книголюбы уже обсудили эту книгу и перешли к следующей. Вдруг ужасно захотелось узнать, о чем эти "Сестрички Йо-Йо". Скорее всего, какие-нибудь бабские излияния о самопомощи или просто предлог поговорить о сексе. Дюпри раскусил этот кружок книголюбов, возникший именно потому, что женщинам нужен повод для разговора о сексе. Оттого-то все эти опросы в журналах – "Оцени своего любовника!". Вопреки репутации не-болтунов, мужчины говорят о сексе когда и где угодно – на футболе, у писсуара, на похоронах, – а вот женщинам нужно, чтобы тему поднял кто-нибудь другой. Дюпри даже слегка возбуждался, представляя Дебби на собрании добропорядочных жен и мамочек, которые под предлогом обсуждения книги говорят о сексе. Забавно, что самой волнующей деталью была именно книга. Он-то не книгочей, не хватало терпения, но его всегда тянуло к начитанным женщинам, и в его увлечении Дебби немалую роль сыграла ее любовь к книгам. Она читала не для того, чтобы убить время или выглядеть умной, – она и вправду любила книги. Ну и конечно, потому, что это нравилось ему. Однажды Дебби сказала, что он так на нее смотрит, словно она единственная на свете умеет читать. Но оба понимали, что в этой шутке есть доля истины, отражающей суть их отношении, этакий индикатор, с годами потускневший, но готовый вспыхнуть, когда из замученных бытом родителей они вновь превращались в похотливых первокурсников. Дюпри не сумел бы объяснить, как его преклонение перед читающей женой вписывалось в их кувырканье в постели, но оно совершенно точно присутствовало между раздеванием в темноте и тем моментом, когда, задыхаясь и кусая губы, они распадались на простынях.
Но с годами иные ценности возобладали над всем, включая его восхищение начитанной женой. Теперь они редко говорили о книгах, прочитанных Дебби. Похоже, началось это восемь лет назад на рождественской вечеринке – еще до убийства дебошира, до ночи с Каролиной и перевода в убойный отдел, – когда Дебби настояла, чтобы он пригласил на стаканчик всю свою патрульную смену. Но разве копы обойдутся стаканчиком? Засиделись допоздна, Каролина и Дебби вели натужную беседу, рядом топтались Дюпри и Каролинин кавалер, ее одноклассник-придурок, ахавший над книгами на стеллажах Дебби. Расплескивая пиво на ковер, захмелевшая Каролина рассказывала, что в колледже изучала поэзию. "Поэзия… и уголовное право. Представляете? Все равно как учиться на таксидермиста и ветеринара. – Она рассмеялась. – Мой руководитель решил, что я сбрендила". Дебби перехватила его взгляд на Каролину, такую молодую, живую, хмельную и начитанную, и вот тогда-то, наверное, в ней вспыхнула ревность. А может, лишь тогда он заметил. В глазах Дебби читались обвинение и понимание. Дюпри уткнул взгляд в залитый выпивкой ковер.
Смешно. Двенадцать лет он мечтал, что будет свободен и соединится с Каролиной, и вот теперь наконец ушел от жены и ничего не сказал Каролине. Словно ждал чего-то. Чего? Может, дело в Джоэле? Может, после той встречи в баре понял, что парень тоже старается быть честным и приличным человеком. Может, дает Джоэлу шанс преуспеть в том, в чем сам оплошал. А может, считает, что не достоин Каролины, раз его выперли из группы. Или просто чувствует вину перед Дебби и детьми. А может, а может, а может…
Дюпри заметил, что венецианское окно гостиной не закрыто шторами. Странно. Дебби всегда на ночь задергивала шторы. Ну почти всегда. По пальцам пересчитаешь случаи, когда он приезжал домой и видел незашторенное окно, потому что Дебби уснула над книгой или перед телевизором. Может, и сейчас задремала? Дюпри оглядел окрестности. Место тихое, спокойное – рядом никаких приютов для отсидевших и излечившихся или роскошных особняков, интересных для взломщиков всякой масти, нет баров, изрыгающих пьяниц. Для детей самое безопасное место.
Но незашторенное окно тревожило. Один домушник, Тёрнер, выбирал поживу, заглядывая в голые окна. Дюпри чуть не стошнило, когда он представил, как такой же урод пялится на телевизор и стерео в его гостиной. Он отстегнул ремень и откинулся на сиденье. Вот так бы и сидеть каждую ночь, просто молча, не вникая, охранять своих домашних. Утром дети увидят его машину и отведут глаза, а он тихонько поедет следом. Удостоверится, что ребята благополучно сели в школьный автобус. Можно включить мигалку, только без сирены. Постепенно дети и их друзья привыкнут, что их сопровождает патрульная машина, когда они гоняют на великах. Даже не вспомнить, когда последний раз Марк смотрел ему в глаза. Связь с сыном оборвалась, словно после ухода из семьи Дюпри перестал существовать вовсе. Нет, было бы здорово жить в машине, смотреть, как подрастают дети, и не думать о том, какую травму он им нанес.
36
Каролина щелкала каналы, на Си-эн-эн промелькнули кадры болот. Лишь через три-четыре канала она сообразила, что это была за картинка, и вернулась. Новоорлеанский диктор бойко сообщал об аресте подозреваемого в убийстве девятнадцати женщин, самом жутком преступлении за последние три года. Убийцей оказался сторож лейкшорской средней школы. Камера наблюдения зафиксировала, как он ворует материалы из школьной фотолаборатории, печатавшей ежегодник. Директор учинил допрос, а сторож огорошил начальника признанием в серийных убийствах. Вот так просто.
Забавно, подумала Каролина, свернувшись на кушетке. Блантон пыжится, но убийцу случайно ловит директор школы. Она отыскала телефон Блантона и набрала номер. Ответила голосовая почта. Каролина посмотрела на часы: почти одиннадцать, в Новом Орлеане без малого час ночи. Пока она раздумывала, как Блантон воспримет ночной звонок, голосовая почта подала сигнал к началу записи.
– Здравствуйте, мистер Блантон. Это Каролина Мейбри, полиция Спокана. Я просто хотела… – Каролина чуть было не произнесла "поздравить", но вовремя одумалась, – сказать, что рада за вас. Вот и все.
Она положила трубку, через минуту телефон зазвонил.
– Я сошел с ума или вы только что меня поздравили? – спросил Блантон, то ли очумелый, то ли поддатый, как в их первую встречу. Каролина раскаялась в своем звонке.
– Я не знала, что еще сказать. Вы в конторе?
– Да.
– Что вы там делаете?
– Сижу.
– В час ночи?
– Правда? То-то я смотрю, народу никого.
– Почему не ответили на мой звонок, если вы там совсем один?
– Не хотелось разговаривать.
– А зачем перезвонили?
– Хотел узнать, с чем меня поздравляют.
– Я думала, вы рады, что его поймали.
– Мы тут слегка выпили с детективами. Вот они определенно рады. Может, вам с кем-то из них поговорить?
Каролина заметила, что его южная гнусавость исчезла, словно в этом приеме теперь не было нужды и его отложили до следующего раза. Голос блеклый, сухой и ожесточенный – аж мурашки по коже.
Помолчав, Блантон вздохнул:
– Так вы не спросите, насколько мой профиль совпал с реальным хмырем?
– Насколько ваш профиль совпал с реальным хмырем?
– Во многом. Но я опять переоценил интеллектуальный уровень фигуранта. Мне виделся человек с высшим образованием. А тут недоумок, долбаный вахтер. Странно, что он не покончил с собой.
Каролина не знала, что на это ответить. Вновь повисло молчание.
– Вы не спросите, обеспокоен ли я этим фактом?
– Вы обеспокоены этим фактом?
– Хороший вопрос. Да, я обеспокоен. Меня тревожит, что как абстракция этот парень гораздо интереснее себя реального. И я задаюсь вопросом: чего я ищу? Видимо, мне нужно, чтобы эти ребята были страшные и… я не знаю… порочные. А этот просто сломленный.
– Вы с ним говорили?
– Да.
– Какой он? – Каролина сама удивилась, как тих ее голос.
– Долбаный псих, как все они, – тоже тихо ответил Блантон. – Обыкновенный. Чуть за сорок. Белый. Короткие темные волосы. Такой, знаете, непримечательный. Незапоминающийся. – Он вздохнул и звучно прихлебнул из стакана. – А как ваши дела, мисс Мейбри? Не прислать ли в Споу-кейн школьного директора, который поймает вам преступника?
– Не помешает, – сказала Каролина. – Хотя мы наконец-то заполучили аналитика.
– Это кого же?
– Макдэниэла.
– Невероятно.
– Но факт. Старший группы его пригласил.
– Макдэниэла? – Блантон словно ожил. Как в тот день, когда после осмотра утопленницы подвел Каролину к мысли, что Ленин Райан общается с ней. – Господи, он не составит даже собственный профиль.
– Чего вы с ним не поделили?
– В смысле? – после паузы спросил Блантон.
– Стоит вас упомянуть, как он буквально вылетает из комнаты.
Впервые Блантон не сразу нашелся с ответом:
– Я раньше ушел в отставку и застолбил все хорошие телепроекты. – Он помолчал и вдруг встревожился: – А что? Он что-то сказал про меня?
– Нет. Я просто сомневаюсь, будет ли от него хоть какой-то толк.
– Не будет. Макдэниэл типичный фрейдист. Через полгода он скажет, что у вашего парня было тяжелое детство.
Каролина улыбнулась:
– Да, он много говорит о том, что в школе убийца был изгоем, а семья его часто переезжала. Еще об издевательствах над животными и всяком таком.
– Он оказал бы неоценимую помощь, будь убийце девять лет.
Помолчали.
– Я спросил здешнего парня о той пятнадцатилетней девочке, – наконец сказал Блантон.
Каролина ждала.
– Говорит, такую не помнит.
– Врет?
– Не знаю. Он сам вызвался пройти проверку на детекторе лжи. Признался во всех остальных убийствах. Кроме этого. Кроме девочки.
– Кто-то подражал?
– Нет, это он. ДНК, отпечатки совпадают. Все совпадает. Наверное, он может себя оправдать за то, что убивал шлюх и наркоманок. Но, видимо, даже он не может представить, кем нужно быть, чтобы такое сотворить с пятнадцатилетней девочкой. – Блантон смолк, потом тихо добавил: – А почему я могу представить?
Каролина не ответила, и он заполнил тишину глубоким вздохом.
– Кстати, мы немного ошиблись с торговым центром, – сказал Блантон. – Возле его дома нет магазина с кондитерской. Такой есть около школы. Девочка училась в школе, где он работал сторожем. Видимо, поэтому и села в его машину.
– Вы были правы, что девочка выпадает из общего ряда. Вы сказали, его можно поймать на отклонении.
– Да? – Блантон опять вздохнул. – Я много чего говорю.
– Вам надо поспать, – сказала Каролина.
– Вам тоже, мисс Мейбри, – помолчав, ответил Блантон.
Отбой. Каролина посмотрела на часы: начало двенадцатого. Включила телевизор. В местных новостях сообщали, что обнаружено тело Паленого. Жестикулируя, репортер стоял на дороге, что шла вдоль Длинного озера. Каролина прибавила звук.
– …Следствие полагает, что это труп наркоторговца Кевина Хэтча, в апреле погибшего от рук Леонарда Райана, которого полиция разыскивает в связи с убийствами…
А почему я могу представить? Слова Блантона засели в мозгу. Едва их услышав, Каролина подумала о Паленом и вспомнила тот день в парке. Что же она не сказала Блантону, что нашли Паленого? Никто лучше Блантона не поймет ее метаний: поверить не может, что Паленый нашелся, не постигает смысла событий на мосту. Блантон понял бы ее поиски внятного различия между Кевинами Хэтчами и Ленин Райанами этого мира (по его выражению, между сломленными и порочными). Фундаментального различия между ними и ею.
А почему я могу представить?
Каролина закрыла глаза и вновь увидела, как Ленин Райан сбрасывает Паленого с моста. Что потом? Взгляд. Райан смотрел на нее… Как? Этот взгляд не давал покоя. Она думала, Райан сбросил Паленого, чтобы поставить ее перед выбором: спасать одного или брать другого. Но взгляд… Ведь были проще способы убежать. И если это отвлекающий маневр, почему Райан не убежал? Почему стоял и смотрел на нее?
Конечно, она могла сделать другой выбор. Пристрелить Райана. Такая мысль, бесспорно, мелькала.
Наверное, вот что было в его глазах – смесь злобы, вызова и покорности.
Воображение поменяло лицо Райана на лицо пьяного дебошира, убитого шесть лет назад. И тогда, и на мосту Каролина была готова стрелять. Иногда казалось, что она успела бы застрелить Райана, прежде чем тот сбросит Паленого. Но вышло иначе. Она предпочла Паленого Райану. Искренне хотела спасти парня? Изъеденная сомнениями, Каролина уже не знала, где правда. Может, она просто бежала от страха снова убить человека. Или самой погибнуть.
Каролина пошла в кухню, открыла кран, налила стакан воды. Она смотрела в темное окно, выходившее во двор, но видела тот незадавшийся день в парке, цепь нелепых совпадений и оплошностей.
Каролина подсела к столу и в блокноте набросала схему парка, крестиками обозначив себя и других детективов, буквами "П" и "Р" – Паленого и Райана. Она таращилась в листок, словно ожидая, что буквы вот-вот оживут.
Райана (память услужливо воссоздала его хаки, черную футболку и патлы) сразу сочли клиентом наркоторговца. Он так выглядел. Но сделки не было. В блокноте Каролина написала: "Почему Паленый не передал наркотик? Возможно, была другая цель встречи".
Паленый и Райан убежали и спрятались. Вместе. Глупо. Вдвоем легче попасться. Райан за руку тащил Паленого. "Почему не разделились? – написала Каролина. – Почему бежали вместе? Почему Райан не отпускал Паленого?"
Теперь мост. Каролина начеркала схему моста, опять пометив себя крестиком, а Паленого и Райана буквами. Затем Паленый оказался в воде. Вспомнился взгляд Райана, когда он сбросил подельника. Неуступчивый. Покорный. Он бы не дал себя арестовать. Пришлось бы стрелять. Но она не могла убить. Вновь пришла мысль о Жаклин. О ней ни слуху ни духу с той ночи, как она сгинула вместе с подружкой Рисой. Обе мертвы? Потому что Каролина не справилась с Райаном – не арестовала и не пристрелила? "Что со мной?" – написала она и швырнула блокнот в стену. Тот шмякнулся на телефонный столик и свалился на пол.
А почему я могу представить?
Каролина попыталась использовать прием Блантона – найти отклонение, разрушающее шаблон. Новоорлеанский сторож мог бесконечно убивать незнакомых проституток и наркоманок. Но пятнадцатилетнюю девочку? Из его школы?
Каролина представила шаблон Ленин Райана: он убивает шлюх, потому что возлюбленная своим ремеслом и собственной смертью его предала. Дядю и владельца ломбарда он убил, чтобы ограбить. Но зачем убивать Паленого? Считалось, что это был отвлекающий маневр. Нет ли другой причины?
Все это время она сама и остальные сыщики занимались Райаном. А что Паленый-то? Каролина поразилась, как мало о нем знает. Да, она читала его досье, но там никаких ниточек к Ленин Райану, кроме показаний ломбардщика: парень приторговывал шлюхами. Сыщики проверили его старые дела, допросили друзей и подельников, но имена убитых проституток ни разу не всплыли. Каролина безуспешно попыталась вспомнить досье Паленого и поняла, что не уснет, пока не сгоняет в участок и не просмотрит эту чертову папку В спальне она надела спортивные штаны, носки и кроссовки. Волосы стянула в хвостик. В гостиной выключила свет, и тут по шторам мазнули фары машины, остановившейся на противоположной стороне улицы.
Дюпри. Она так долго его ждала. Порой хотела, чтоб он пришел. Иногда боялась. А сейчас вот все спуталось. Каролина отодвинула щеколду, открыла дверь, вышла на крыльцо. И замерла. Это не Дюпри. В небольшом красном седане был бородач в бейсболке.
37
В машине Дюпри встрепенулся. Глянул на часы. Полдвенадцатого. Наверное, закемарил. Он отер рукавом рот, потянулся и посмотрел на дом. Шторы задернуты. Алан представил, как Дебби задремала на кушетке, проснулась, подошла к окну, поглядела на патрульную машину перед домом и задернула шторы. Наверное, подумала, что это в его духе – столько лет муж возвращался домой телом, но не душой.
Дюпри запустил мотор и, смаргивая усталость, отъехал от дома. В конце квартала включил фары. Его смена уже два часа как закончилась. Что еще нужно сделать, чтоб получить пинок под зад? После дежурства он обязан сдать машину или хотя бы предупредить, что задержится. Диспетчер, поди, осатанела, разыскивая его. Спать в машине, особенно в конце смены, – серьезный проступок: никто же не знает, что с ним стряслось, может, его грохнули. Дюпри включил рацию, приготовившись к экзекуции в эфире, но динамик взорвался гвалтом переговоров: "Чарли-десять вызов принял… Чарли-два в пути…" Патрульные наряды куда-то мчались. "Осторожно, свидетель сообщает, что мужчина вооружен ножом", – диспетчер была на связи с человеком, известившим о драке между мужчиной и женщиной. "Бейкер-шесть. Помощь нужна?" – машины из других секторов предлагали поддержку.
Все еще очумелый, Дюпри врубил сирену с мигалкой и придавил газ. В голове ворочалась мысль: может быть, его двухчасовое исчезновение затеряется в кутерьме серьезного происшествия.