Он только однажды заговорил о Блантоне. Как-то утром Каролина ответила на звонок женщины, представившейся агентом Макдэниэла. "Передайте Джеффу, что с "Судебным ТВ" облом, – сказала та. – Я пыталась втолковать, что через месяц он уходит в отставку и будет свободен, но им фиолетово. Они опять берут этого жирного ублюдка".
Каролина передала телефонограмму Макдэниэлу. Тот горестно покачал головой и пробурчал:
– Уйди я в отставку раньше него, был бы миллионером. – Макдэниэл взглянул на Каролину: – Вы видели его на телеэкране? Запинается, бесконечные повторы. Телегеничен, как бородавочник. – Он оглянулся и понизил голос: – Вообще-то он не сам ушел. Его ушли. Только между нами. Он… у него не все дома. Понимаете?
Покачиваясь с пятки на носок, Макдэниэл раз-другой перечел сообщение, потом смял листок, бросил его в мусорную корзину и вышел из комнаты.
Пусть он и Блантон были заклятыми врагами, но их профили Споканского Сплавщика почти во всем совпадали. Оба сходились в том, что улики свидетельствуют о серийном убийстве на почве крайнего "возбуждения/воздаяния", что проститутки одновременно влекли и отталкивали Райана, что жертвы символизировали возлюбленную, которая его предала, за деньги отдаваясь другим мужчинам. Отсутствие спермы и маниакальное омовение хлоркой говорили о его неодолимом отвращении к подобным женщинам, с которыми он даже не допускал эякуляции. Райан подавал знак полиции, что именно он совершил убийства (иначе зачем приманивать Каролину к трупу?), но не оставлял следов на жертвах. Деньги в руках убитых женщин – знак, что те "всего-навсего шлюхи". Возможно, он мнил себя сродни полиции: оказывает услугу, очищает улицы от непорядочных женщин. Вместе с тем деньги – горький прощальный привет, адресованный одной конкретной проститутке. Райан, считали спецы, винил свою подругу в ее собственной смерти и в том, что она превратила его в убийцу. Она его вынудила.
Если Макдэниэл и дополнял профиль коллеги, то лишь в специфической теме, по которой защитил докторскую: схожее детство сексуальных маньяков. Он представил шаблонный портрет юнца, из которого мог вырасти убийца, изводящий полицию. Прошлое Ленин Райана – "подростковые банды и конфликты с законом… раннее знакомство с сексуальной жизнью посредством проституток" – полностью совпадало с этим портретом.
Когда Каролина ознакомилась с отчетом Макдэниэла, ее закачало, как тогда в Новом Орлеане, и она подумала, что, наверное, лучше не понимать тех, кто убивает столь умело и легко. В отчете было семь разделов. Первый назывался "Мышление лишенных родительского внимания и доподростковое соперничество братьев и сестер". В эту компанию попадают абсолютно все, подумала Каролина. Далее разделы становились все специфичнее, а один – "В поисках суррогата для вымещения злости малолетний преступник проявляет жесткость к животным" – всколыхнул давнее воспоминание. "Профили" ужасали своей обыденностью. Каролина вспомнила историю, услышанную на остановке школьного автобуса: соседский мальчишка забавлялся тем, что засовывал кошку в мусорный бак и палил по нему из воздушного ружья. Как же его звали? Какой-то Пит. И что, он превратился в серийного убийцу? Пит… Пит… А фамилия-то как, черт бы его побрал? Позже, наверное, фамилия всплывет, и тогда можно пробить ее по базе данных – посмотреть, что стало с этим Питом. Каролина усмехнулась, представив одобрительный отклик Дюпри на ход ее мысли. Поначалу ей хотелось, чтобы Алан остался в группе или хотя бы в отделе. Но через месяц под Спайви она поняла, что Дюпри не смог бы существовать там, где правят аналитики и бухгалтеры, где все противоречит его двадцатишестилетнему полицейскому опыту.
Особенно он бы возненавидел утренние летучки – фирменное новшество Спайви. После раздачи кофе и кексов, поправок в распорядке, последних озарений Макдэниэла о детских привычках Ленин Райана и никчемной информации, собранной накануне, говорить было не о чем. Никаких следов Райана. Нет новых трупов. Ни слуху ни духу о пропавших проститутках, Жаклин и Рисе. Детали – засохшие кровавые брызги, странное коверное волокно – появлялись, но никуда не приводили.
Нынче утром Макдэниэл чавкал жвачкой и терпеливо ожидал своей очереди. Спайви, воспев компьютерную систему, открыл планерку. На грифельной доске начертав мелом "Жертвы", он взглянул на Каролину:
– Начнем с вас. Что нового на проститутском фронте?
Конечно, он уже видел ее отчет. Спайви ежедневно проверял работу всех детективов, но также требовал публичных выступлений, дабы ни одна деталь не ускользнула, дабы те, кто занимался подозреваемым, были в курсе того, что нарыли работавшие по жертвам, и так далее.
Каролина раздала шесть экземпляров распечатки ее беседы с Линн Хейт, исполнительницей экзотических танцев и по случаю проституткой. Примерно три недели назад на выходе из загородного клуба к ней подошел белый мужчина лет сорока, владелец красного седана. Он представился полицейским, расследующим серийные убийства. Держался дружелюбно, расспрашивал о ее ремесле. Не заметила ли она чего-нибудь подозрительного? А на Ист-Спрейг прежде работала? Затем предложил ее подвезти, но танцовщица, почуяв неладное, попросила показать бляху. Мужчина стал увиливать, и Линн, испугавшись, кинулась обратно в клуб. В полицию не заявила, потому что имелся ордер на ее арест за неявку в суд по делу о хранении наркотиков.
– Элементарно, – сказал Макдэниэл. – Райан опять прикидывается копом, как в Калифорнии. Считает себя одним из нас.
– Всего труднее – склонить проституток к сотрудничеству, – перебила Каролина, не дав ему завладеть вниманием группы. Опять вспомнилась Жаклин. – Они нам не доверяют.
Далее она поведала, что мужчина, пытавшийся усадить Линн Хейт в свою машину, был в бейсболке и сильно бородат, а посему танцовщица не смогла его опознать на предъявленных фото. Однако Спайви обзавелся новой игрушкой – графическим редактором, позволившим превратить мужчин на снимках в бородачей. Хейт тотчас указала на Ленни Райана.
– Прокурор сомневается, что суд признает опознание по обработанной фотографии, – сказала Каролина. – Но сначала хорошо бы добраться до суда вообще.
– Грандиозная работа, – оценил Спайви. – А что у нас с реестром проституток?
Это была его блестящая идея. Каролина изучала полицейские рапорты, встречалась с социальными работниками и сотрудниками всяческих фондов помощи, имевшими дело с уличными проститутками, стриптизершами, девочками по вызову, и составляла нечто вроде каталога, в котором значились все, кто последние пять лет принимал клиентов. В списке было свыше трехсот имен, половина из тех, чье местонахождение удалось установить, сидели в тюрьме, находились под надзором или уже умерли. Предполагалось, что реестр позволит выявить пропавших шлюх и отслеживать ныне здравствующих, но в реальности он только устрашал объемом работы. В каталоге насчитывалось более сотни шлюх вроде Жаклин, о ком не было никаких сведений, даже их настоящих имен.
Проститутки, в массе своей хронические наркоманки, постоянно мигрировали: кто-то, потеряв своего наркодельца, перебирался в Сиэтл, кто-то уезжал в Портленд под крыло прежнего сутенера.
– Мы разослали список в ночлежки всего Северо-Запада, попросили другие полицейские управления провести облавы, – сказала Каролина. – Наверное, это все, что в наших силах.
– Грандиозно. Еще кофе?
Остальные детективы занимались Ленин Райаном. После публикации его фотографии в газете позвонил хозяин споканского мотеля: с 22 по 27 апреля похожий человек проживал у него под именем Джин Лайонс. В мотеле отпечатков Райана не обнаружили, но почерковедческая экспертиза установила, что корявая роспись в гостевом журнале идентична его подписи в тюремном досье.
Сияющий Спайви одобрительно покивал:
– Отлично, ребята. Высший пилотаж. У нас есть его псевдоним. Мы знаем, что он представляется полицейским и заманивает шлюх в свою машину. Знаем, что он прибыл в Спокан по меньшей мере за пять дней до операции в Прибрежном парке. И самое главное, нам есть что добавить в хронологию.
Огромная разграфленная хронологическая схема, любимое детище Спайви, занимала половину стены. В крайнем левом столбце были имена Райана и его жертв. В верхней строке – даты. Когда появлялся свежий факт – скажем, Каролина узнала, что 14 марта Ребекка Беннетт, первая жертва, в больнице навещала подругу, – Спайви говорил "Грандиозно!" и устраивал целое представление: распечатывал информацию, вырезал ее из листка и вклеивал в схему, точно торговец, отмечающий удачную неделю на шкале квартальных продаж.
Несмотря на всю его рьяность, подумала Каролина, со времен Дюпри расследование ничуть не продвинулось. Новые трупы не обнаружены. Никаких следов Райана, Жаклин и Рисы, если не считать показаний пары сомнительных свидетелей. Последнее достоверное появление Райана было два месяца назад, когда он привел Каролину к телу четвертой жертвы. По телевизору ежедневно показывали его фото ("Подозреваемый в серийных убийствах все еще на свободе"), но откликнулись только две женщины: с ними заговаривал похожий бородатый мужчина в бейсболке. Больше ничего. Схема, каталог, издевательство над животными – все это зря, если Ленин Райан собрал вещички и был таков.
– Отлично сработано, ребята, – сказал Спайви.
В дверь постучали. Бочком, словно искал туалет, в комнату вошел староста волонтеров. Поправив очки в металлической оправе, он оглядел присутствующих и подошел к Каролине.
– Это вам? – спросил он, протягивая бумажку.
Телефонограмма. Имя Каролины, под ним короткое предложение: "У Девятой мили обнаружен труп Кевина Хэтча". Затаив дыхание, Каролина смотрела на записку. Уже стало в порядке вещей, что Паленый где-то плавает на воле. Каролина уронила руку, словно бумажка весила фунтов пятьдесят.
– Да, – чуть слышно сказала она. – Это мне.
35
Дюпри посветил фонариком в кусты, луч выхватил бретельки белого лифчика и парня, вздернувшего штаны. Алан хотел уйти, позволив юной парочке успешно завершить игровую комбинацию, – судя по степени раздетости игроков и собственным юношеским воспоминаниям, финал предыгровой разминки был близок, – но его уже заметили. Набожные детки попались и теперь смиренно ожидали кары. Оправляя одежду, прелюбодеи вышли из кустов: девушка опустила взгляд долу, парень возился с ремнем.
– Для этого есть места получше, – сказал Дюпри.
– Мы тут просто кое-что потеряли, – промямлил мальчишка.
– Я знаю, что вы потеряли. – Дюпри направил фонарик парню в лицо. Лет четырнадцать. Девчонке тоже. – Возвращайтесь на концерт.
К счастью, действо шло неподалеку – на травянистой поляне Прибрежного парка, под старой часовой башней железнодорожного узла. Выступал ансамбль "Хлеб и рыба"; опешившему Дюпри устроитель представил его как "фундаменталистскую христианскую рэп-панк-группу с элементами ска".
Алан проводил срамников до края опушки, и те нырнули в толпу человек в триста, вскидывавшую руки и потрясавшую кулаками. По автомобильной платформе, ставшей импровизированной сценой, метался солист с блондинистыми дредами. Дюпри вынул беруши и, напрягшись, с трудом разобрал слова: "Еврей и язычник… Каин, брат Авеля… Корчи грешников в небесном огне". Алан вернул затычки на место, но тут ожила рация и пришлось вновь открыть одно ухо. За грохотом музыки голос в рации был едва слышен:
– Дэвид четыре вызывает Дэвида один. Прием.
Келвин Тиг, чернокожий толстяк в очках. За месяц в патрульной службе Дюпри понял, что Тиг – самый толковый полицейский в его смене. Он сунул наушник в ухо и ответил:
– Что случилось, Тиг? Христиане бузят?
– Нет, сэр. Но я вот подумал: если положить конец их страданиям, это не сочтут превышением самообороны?
– Думаю, нас оправдают.
– Невыносимо. Это какая-то антимузыка. Может, они прекратят, если разок-другой пальнуть по сцене? Я постараюсь никого не задеть.
Дюпри глянул на часы:
– Десять минут. Потерпи десять минут. Потом прочешем парк и разойдемся.
– Ладно, но если они еще хоть раз заверещат про Бога, я стану атеистом, а вам придется объясняться с моей матушкой.
Дюпри прицепил фонарик к ремню. Он уже привык снова быть в форме и чувствовать надежную тяжесть кобуры на ремне. В отличие от цивильной одежды детектива, ремень как будто наделял моральным правом безапелляционно решать, что хорошо, а что плохо. Конечно, я хороший. На мне же ремень.
Дюпри сел на скамейку. В ухе сипел голос Лига:
– Какая церковь поощряет это дерьмо?
– Без понятия.
– Уж лучше бы раздали отравленную кислоту, и дело с концом.
– Давай не засорять эфир, Тиг.
– Вот в Библии сказано: "Пойте Ему, бряцайте Ему; поведайте о всех чудесах Его" – так?
– Я не знаю, честно.
– Я к тому, что тут дело не в расе, верно? Может, я чего не понимаю? Может, это такие… госпелы для белых?
– Да нет, вряд ли.
– Противно думать, что на небесах этих хмырей поселят вместе с Элом Грином .
Дюпри откинулся на спинку скамьи:
– Не засоряй эфир, Тиг.
Концерт завершился панк-версией "О благодать" , а затем солист предложил всем жаждущим спасения подойти к сцене. Толпа расступилась, человек двадцать, вскинув руки, вышли вперед. Панк-концерт превратился в духовное пробуждение: взмокший солист в кожаных штанах скинул кожаную куртку и, опустившись на колени, стал поочередно возлагать руки на головы своей паствы, каждому что-то бормоча. Народ, пришедший ради музыки, потихоньку разбредался, но большая часть осталась и, взявшись за руки, внимала молитве: …И наконец, Господи, просим, чтобы дух, снизошедший на нашу группу, обитал в каждом из наших зрителей …
Подошел Тиг:
– Эта фигня еще долго от меня не отвяжется.
Когда группа упаковала оборудование и толпа рассосалась, патрульные еще раз обошли парк. Тиг все не мог успокоиться:
– Прям не укладывается в голове. Все равно как увидеть курицу за рулем. Скажем, я – Бог и слышу эту муру: какой-то мудак с кольцом в носу чего-то там про меня поет. Разражу молнией. Нашлю саранчу. Мор и чуму.
В западной оконечности парка они спустились к реке и вышли к пешеходному мосту, на который три месяца назад Каролина загнала Ленни Райана и Паленого. Ленни стоял на мосту, Паленый полетел в воду, а Каролина вот тут принимала решение. Дюпри десятки раз мысленно прокручивал эту картину, словно упустил какой-то ключевой момент. Но ничего не возникало. Просто выбор, три вершины треугольника, три перемещающиеся точки. Каролина здесь. Ленни Райан вон там. Паленый в реке. И все. Дюпри встал на самый край берега. Река превратилась в ручеек, обнажились черные камни водопада, смахивавшие на декорацию ужастика, за плотиной – тихое мелкое озеро. Сейчас-то ничего страшного.
Подошел Лиг:
– Говорят, барыгу того наконец-то выловили. Слыхали?
– Да, слышал.
– Мальчишки наткнулись на его труп в Длинном озере.
– Угу.
– Как по-вашему, парень, который его скинул, – тот, который убивает шлюх, – он все еще в городе?
В полицейском управлении не было секретов, и Лиг беспрестанно расспрашивал Дюпри о его прежней работе, выпытывая самые жуткие подробности типа результатов вскрытия, которыми за кружкой кофе можно ошарашить коллег. Как всегда, Дюпри его отшил:
– Об этом лучше спросить детектива Спайви.
– Паршиво, если он еще не слинял. Прям такой киношный робот-убийца, да?
Дюпри не ответил. Тиг наконец смолк и, покачав головой, уставился на речное дно под мостом. Оба долго смотрели, как вода просачивается сквозь камни и хлипким ручейком течет по руслу, где еще недавно ревел бешеный поток, заглушавший любые разговоры.
– Терпеть не могу утопленников, – сказал Тиг.
– Да.
Они вернулись к своим машинам у входа в парк. Тиг спросил, не желает ли Дюпри убить последние минуты смены за чашкой латте в новой кофейне. Алан о ней даже не слышал.
– Рядом с участком, – сказал Тиг. – Старый кирпичный дом на Монро-стрит напротив поручительской конторы. Там ошиваются эти… пирсинг, гвоздичные сигареты… Потеха смотреть, как они шарят заначку в карманах.
– Езжай вперед, – ответил Дюпри.
Тиг отъехал, Алан завел мотор и вслед за напарником доложился диспетчеру.
Свет уличных фонарей заглядывал в машину, когда он медленно ехал по городу, минуя бары, которые через четыре с лишним часа закроются, выпустив ядовитое облако из домашних извергов, пьяных водителей, насильников с клофелином, вандалов и кое-кого похуже. Сейчас те накачивались спиртным, набирая форму. Вечерняя смена заканчивалась в девять тридцать, и когда пьяный сброд повалит на улицы, Дюпри уже будет смотреть спортивный канал в своей квартирке и ждать оповещения микроволновки о готовности замороженного буррито.
На светофоре он встал рядом с "форд-эскортом", в котором хохотала компания юнцов. Заметив Дюпри, молодежь мгновенно протрезвела, посерьезнела и уставилась прямо перед собой. Пару кварталов он ехал следом за фордом, но потом ему надоело и он свернул на Спрейг.
После тоннеля под железной дорогой улица распрощалась с добропорядочными заведениями и явила обшарпанные фасады порномагазинов и баров – район, с незапамятных времен бывший центром городской проституции. Нынче улица оказалась странно пуста, лишь пара-тройка машин возле баров, однако ни следа девиц, обычно фланировавших по тротуарам или маячивших на автобусных остановках, все как одна в коротких маечках, на которых не хватало лишь таблички "Открыто". Подобное уже бывало – страх выметал шлюх с улицы. Лет двенадцать-тринадцать назад в Спокане объявились лос-анджелесские банды, которые начали войну за территорию, распространившуюся и на сутенерский бизнес. Профессиональные шлюхи стали надомницами, принимали клиентов в барах и дешевых мотелях или переместились в Уэст-Сентрал – район, где работали их коллеги низшего разряда: сбежавшие из дома соплячки, жиголо, бомжи и слабоумные.
Но сейчас было пусто по-другому. Тогда все понимали, что заваруха временна: молодчики с пушками будут стрелять друг в друга и шлюх, пока все не утрясется, а затем девочки вернутся на свои маршруты и автобусные остановки. Но Ленин Райан ускользал от полиции, и это все меняло. О нем говорили так, будто он призрак, нечто потустороннее. Дюпри вспомнил свое первое впечатление о Райане – природное явление, сгусток зла, мрака и прочей дряни.
За перекрестком с Напа-стрит на улицу возвращался легальный бизнес – отражение города, в душе предпочитавшего подержанные машины компьютерам и передвижные дома кондоминиумам. Спокан был, так сказать, старомоден, причем для одних "старомодность" означала неискушенность, для других – низший средний класс, для третьих – белую шваль.