НОРМАЛЬНОЕ ЖЕРЕБЯЧЕСТВО
Даже единственный бдительно сохраненный мною мешок вывел шефа из обычного улыбчивого равновесия. Он произнес темпераментный монолог о том, что израильтяне порядочно оскотинились, если предпочитают такие вещи выкидывать, а не занести соседу оле. А я стоял и радовался не только за его духовный взлет, но особенно тому, что мы начинаем понимать друг друга и, может быть, сработаемся, если я, зная лишь каждое десятое слово, все-таки ловлю общий смысл шефовой речи. А последнюю обобщающую фразу: "Давно войны не было!" я даже понял полностью.
Пользуясь упоительным моментом слияния наших душ, я решил подсунуть шефу версию о самоубийстве. В моем переводе на мой же английский она выглядела настолько убогой, что он беспардонно прервал меня. И на столь же скудоумном английском растолковал, что когда "русский" возвращается на свою историческую родину, он не может совершить самоубийство, во всяком случае, в течение первых месяцев, поскольку это время он пребывает в эйфории от осуществления многолетней мечты, изобилия исторических мест и товаров, и полного государственного обеспечения. Он понимает, что мне негде было изучить основы психологии, но даже элементарная логика и наблюдательность подсказывают, что покойница не провела в Израиле и месяца. Но, как ни странно, похоже, что я действительно попал пальцем в небо - и это самоубийство. Только, конечно, не новой репатриантки, а туристки из СССР Киры Бойко, которая приехала к нам несколько дней назад, увидела, что такое нормальное общество, и решила остаться здесь навсегда хотя бы таким образом, ибо не попадала под закон о репатриации. Потому что была не такой "русской", как я, а настоящей русской. Вот сейчас приедет ее подруга, опознает, и я смогу заняться собакой Фридой. А после Фриды меня, даст Бог, отправят отсюда в полицейскую школу.
Приехала подруга - Анат бат Ицхак - говорят, в предыдущей алие менять фамилию на отчество считалось хорошим тоном. В принципе, обычная советская баба, но уже с легким акцентом и прочими намеками на заграничный шарм. Впрочем, к летающим тараканам она все еще относится плохо - когда в момент опознания на Анат спикировал племенной рыжий экземпляр, она шлепнулась в обморок. А когда очнулась, наотрез отказалась признать в трупе свою подругу Киру.
Начальник мягко настаивал, отпаивал пивом, очень уж ему хотелось снять стресс и вернуть Ицхаковне память. Первое ему вполне удалось, Анат выпила, закурила, пококетничала с шефом, посетовала на одиночество. Но и только.
- Слава Богу, это не Кирка, - сказала она. - Кирка ведь красавица. Как такая красивая женщина может бесследно исчезнуть в такой маленькой стране?
- Найдется, - потускнел шеф. - "Сопровождает" кого-нибудь. Россия ведь валюту не меняет.
Мне же шеф объяснил, что туристку эту теперь никто не найдет. Наверняка она "залегла" в массажном кабинете.
Потом шеф подвез меня прямо к дому убийцы, а я шел по лестнице и пытался вспомнить о теще что-нибудь хорошее, чтобы избежать искушения совершить за нее чистосердечное признание.
Перед дверью я вспомнил, что когда меня после исключения из университета забрили в армию, именно теща сама запекла мне в пирожок перочинный ножичек с открывашкой для консервов. А у остальных ножи и открывашки отобрали. И всю бесконечную дорогу до Термеза я имел долю с каждой открываемой банки. И это воспоминание укрепило мой слабый мятущийся дух. Мой бедный дух, оторвавшийся от ветки родимой и еще не пустивший корни на родимой же земле. Совершенно одичавший в предотъездной мышиной возне, продолжающейся и после приезда. И слегка озадаченный сегодняшней супружеской изменой… Какая, однако, женщина! Нет, такое чувство "постели" должно быть врожденным, как талант. Но это я не от пошлости - просто приятно вспомнить.
* * *
За последние несколько дней я стал столь популярен среди местных олим, что другой бы на моем месте уже вовсю баллотировался в муниципалитет. Но я ограничил свои амбиции Маришиной спальней, хотя это и могло повлиять на голоса избирателей.
Мне так надоело отвечать на одни и те же вопросы о ходе следствия, а главное - выслушивать советы бывших соотечественников, что я позвонил во все русские газеты и пригласил на пресс-конференцию.
Никакой благодарности за рекламу производственной деятельности я от шефа не получил. Напротив, корреспонденты произвели на него, по-моему, гораздо большее впечатление, чем труп. В лучших традициях русских городовых, он разогнал эти ошметки еврейской интеллигенции и сообщил мне, что я "кцат куку". Самое гнусное, что невозможно понять, то ли это дружеский упрек и на него следует улыбнуться, то ли оскорбление, за которое пристало дать в морду. По смыслу-то это вроде как "чудак", а вот подразумевается ли, что на букву м…, я понять так и не смог.
Вместо пресс-конференции меня послали от греха подальше к Ицхаковне, которая домогалась у шефа - что делать с вещами исчезнувшей? Но от греха подальше не получилось. Родные советские старушки у подъезда поняли все гораздо раньше меня и проводили сообщническими взглядами.
Вещи занимали половину, а то и треть большого чемодана. Под ироничным взглядом Анат я ковырялся во всем этом женском балаганчике, изредка, чтоб не скучно было, вставляя реплики в стиле Шерлока Холмса:
- Похоже, у вашей подруги были длинные черные волосы, - это после разглядывания расчески.
Когда, рассматривая лифчик, я глубокомысленно сообщил:
- Похоже, ваша подруга была комсомолкой с 1975 года? - Анат сообразила, что ее присутствие здесь вовсе не обязательно и пошла выбрасывать мусор.
Я решил, что по Фрейду это следует рассматривать, как проявление российской ментальности и пожалел, что не могу восхитить своими психологическими познаниями шефа. Впрочем, я бы все равно не смог объяснить этому чурке, почему на российской фене стража порядка величают "мусором".
Вернулась Анат в тот момент, когда из очередного лифчика выпал орден "Красной Звезды" и зазвенел, шмякнувшись на общеизраильский каменный пол.
Орден был новенький, значит, почти наверняка, "афганский". Такой же, как у меня.
Ясно, что шалава везла его на продажу, да видно они тут не в цене оказались.
Оно и к лучшему. А то теща намекала мне, что советским орденам здесь место в коллекции устроенных людей.
Я обернулся к Анат, ожидая комментариев. Но она была вся в каком-то письме. Им же пришлось заняться и мне. В смысле, письма из ее дрожащей руки я не взял, а пообещал поверить на слово. Потом заметил, что письмо на русском и с удовольствием изменил свое решение.
Какие-то придурки, пацаны наверное, подписавшиеся "Совет по Чистоте и Вере" печатными буквами, с массой ошибок, сообщали Анат, что она - нехорошая женщина, занялась преступным бизнесом по поставке русских христианок в еврейские бордели. Тем самым она оскверняет Святую землю и подрывает нравственность народа. И вообще, как палестинский агент, она приговаривается к смертной казни, которая, с Б-жьей помощью, за ними не заржавеет.
Я заржал, но Анат была искренне напугана:
- Они на все способны! Хоть бы мужик был в доме, или собака! Сожгут квартиру, как автобусную остановку! Ну пожалуйста, вы должны меня охранять! Зря я налоги на вас плачу?!
- Хоть до утра! - браво брякнул я. - Ваша полиция вас сбережет! - и, к собственному ужасу, вскоре обнаружил, что был понят слишком буквально.
До утра я, конечно, не остался, но домой вернулся поздно и всю дорогу пытался объяснить хоть самому себе - на фиг мне все это было нужно. И почему я согласился - из нормального жеребячества или из жалости? "Ладно, - отмахнулся я сам от себя. - Зря она, что ли, в самом деле, платит на нас налоги?"
* * *
Когда я приперся на работу, меня тут же препроводили к начальнику.
Оказалось, что быть здесь хоть кому-то нужным очень приятно. И я с порога, в служебном рвении, начал рапортовать.
- Когда ты от нее ушел? - оборвали меня уже на третьем слове.
Кажется, я покраснел. И замямлил:
- Довольно поздно. Она была испугана - к ней пришло письмо с угрозами…
- Вот это?
- Да.
- Сам писал?
- Да нет, - я попытался сбиться на игривый тон. - Хотя в подростковом возрасте мог бы. Но для тридцатилетней одинокой женщины в этом не было необходимости.
Шеф мрачно сверлил меня взглядом.
- Какого черта?! - разозлился я. - Все это случилось после окончания рабочего дня. Она что, пожаловалась, что я ушел не заплатив?
- Точное время когда ты от нее ушел, - медленно сказал шеф. - И советую как следует подумать, прежде, чем отвечать.
- А почему, собственно? - я судорожно боролся за свое право на личную жизнь.
- А потому, что эксперты уточняют сейчас время ее смерти.
ОЧНАЯ СТАВКА В СЕМЕЙНОМ КРУГУ
…То, что нет кондиционера - это плохо. Но то. что нет параши, это хорошо. То, что посадили - это плохо. Но то, что сижу не в Совке - это хорошо…
Интересно, вычтут с меня за питание?
А, может, они блефуют, что Анат тем же "собачьим" ядом?.. Да нет, нелогично - если я убийца, то я уж точно знаю, чем я это сделал. И лапшу мне на уши вешать - себе же во вред… Давно надо было расколоться насчет тещи: все равно ей точно ничего не будет. Теперь-то совершенно ясно - моя теща Софья Моисеевна - сумасшедшая. Маньяк-убийца. Психологически вполне объяснимо.
Когда сорок лет назад ей пришили отравление, она эту ситуацию столько раз через себя пропускала… а тут еще тяготы абсорбции… Собачка Фрида сыграла роль "собачки", и ружье выстрелило. Дуплетом. С полной отдачей… Нет, не могла эта старая карга меня выпасти без посторонней помощи - я бы заметил, когда к Анат шел, что она у меня на хвосте… И шел я быстро… Значит, моя теща, Софья Моисеевна, не шаркала за мной ревматической походкой, а пошаркала в частное сыскное агенство - блюсти честь семьи. Вот на что, значит, ее пособие идет! А мы еще о квартирке подумывали…
Похоже, что тещу надо закладывать срочно. А то Мариша ненадолго Анат переживет… Кстати, стопроцентное было бы алиби. Нет, для алиби она слишком хороша. Таких женщин на алиби тратить бесхозяйственно. Кстати, если уж речь зашла о сексе, то анализы такие брать не только бесхозяйственно, но и безнравственно. Заставлять человека изменять жене с лабораторным оборудованием… Как все-таки теща ее так быстро отравила? Я, значит, оттуда, а она туда: "Здрасьте, а я из горгаза. Не хотите ли бутерброд с колбаской?" Маразм!
* * *
…Нет, адвокат мне не нужен. Я не настолько богат, чтобы разговаривать в присутствии своего адвоката. А казенного мне тем более не надо - я на них в Совке насмотрелся…
А вот за переводчицу спасибо. Что она так покраснела?
- Они говорят, что в убитой содержится принадлежащая вам… ну… это самое. Понимаете?
Вот сволочи. Заставлять чистую еврейскую девушку переводить эту пакость!
- Напомните этим гигантам мысли, что я их об этом предупреждал! Но им так хотелось меня изнасиловать, что они не пожалели денег налогоплательщиков на этот подлый анализ!
Ну вот, хоть узнаю как на иврите "изнасиловать"… Краснеет и не переводит.
Смотри-ка, а я такая же сволочь, как и они. Такая сволочь не может не заложить тещу. И даже обязана это сделать… А я ведь не могу! Своими руками убил бы - совесть бы не мучила. А вот заложить - нет, не могу. Как-то неблагородно это.
- Они говорят, что в вашей квартире найден яд, которым были убиты все трое.
- Уже трое?!
- Две женщины и собака.
Ну все! Проклятая старческая скаредность! Правильно я от адвоката отказался. Яд в квартире - какой уж тут адвокат!
- Они говорят, что вас вызвали на очную ставку с вашей тещей.
Как это тонко! Никого мне не хочется видеть так, как ее! Хоть бы свой фирменный бутербродик с колбаской принесла, чтобы мне перед своим народом не позориться… И сына теперь в школе затравят…
* * *
Когда Софья Моисеевна, закинув ногу за ногу, улыбнулась и сказала:
- Начальник, угости попироской! - мне стало ясно, что "крыша" у нее поехала окончательно.
Переводчица, поразмышляв, как передать подтекст, решила не напрягаться и одарила тещу длинной темной сигаретой. С этой сигаретой рука тещи стала похожа на обгоревшее дерево.
Софья Моисеевна правильно назвала свои имя и фамилию, без запинки оттарабанила девятизначный номер своего удостоверения личности, но на этом, собственно, все и закончилось. Вернее, началось.
- В первый раз вижу этого мужчину! - сказала она, держа сигаретку на отлете.
- Это твоя теща? - спросил меня начальник.
- Если я ей не зять, то и она мне не теща, - сказал я, честно глядя на шефа бараньими глазами - терять мне было все равно нечего. "Савланут!" сказал я себе. Смертной казни здесь нет, глядишь, и найдут настоящего убийцу еще при моей жизни.
Чмокнула открытая шефом банка пива, и я попросил:
- Начальник, угости пивком!
Впервые Софья Моисеевна посмотрела на меня одобрительно.
Шеф укоризненно покачал головой и вызвал вторую "свидетельницу". Ею оказалась моя жена. Ленка влетела в кабинет и тут же споткнулась о презрительный взгляд своей матери. Наконец-то появился хоть один нормальный человек и высветил всю пошлую фальшь и идиотизм наших социальных ролей - и шефа, и тещи, и моей, и даже переводчицы.
Леночка-пеночка, веточки вен под глазами, тяжело жить, если все не по фигу.
Каждый ломается в отведенном ему судьбой месте. Неужели я был той самой опорой для нее?! Ни разу не сорвалась на визг на виражах абсорбции… Непринужденно сменила фонендоскоп на швабру… Потому что боялась - ее обвиню в приезде. Я знал, что боялась. И держал козырь при себе… Да нет, на самом деле не держал. Глупенькая, решила, что уговорила меня приехать. Как будто есть принципиальная разница… Ладно, разница есть. Особенно, в магазинах и тюрягах.
Ленка - единственный человек в мире, который боится за меня. Не за кормильца, отца ребенка, опору семьи, а просто за скота по имени Боря, которому, по большому счету, все по фигу, кроме сына… И вот она перед выбором: смолчать, что мать отравила собаку, или обменять мать на мужа. А ведь не знает еще, что в комплекте с собакой идут два трупа. В нагрузку. Поэтому все это для нее такой сюр собачий, но на еще чужой почве… И окончательно мерзко, что, думая о ней, думал о ее страхе за меня. В Совке это ласково называли эгоизмом.
- … Это ваша мать?
- Да, конечно. А это мой муж Борис. Боря?!
- Хорошо. Это ваша дочь?
Софья Моисеевна пожала плечами, как в театре "Ромэн":
- Не знаю, я плохо вижу. Но моя дочь, как мне все-таки казалось, извините, не такая дура.
- Мама! - виновато сказала Ленка. - Пожалуйста, не надо. Мы же не дома…
- Не дома? - переломила теща обгоревшие спички бровей. - Почему? Ты мне все время рассказывала, что в Израиле мы будем у себя дома…
- Ага! - уличил шеф. - Значит, это все-таки ваша дочь?
- Молодой человек, - завела теща, - дай вам Бог в семьдесят лет точно отвечать на вопросы следователя. У меня плохое зрение, я уже сидела в тюрьме, когда ваши узники Сиона еще сидели на горшках…
- Ваши узники Сиона! - почему-то влез верзила Мики, до этого молча мерявший меня и мою мишпаху презрительным взглядом.
- А вы-таки правы, молодой человек, - теще явно захотелось отдохнуть на безопасной теме. - Они наши. В Союзе они страдали за нас, а теперь мы страдаем за них. Вы ведь меня понимаете? О чем я говорю? А вы, наверное, из Марокко?
- Ладно! - шеф явно начал нервничать. - Вы подтверждаете свое заявление, что собаку, принадлежавшую господину Бернштейну, отравила ваша мать?
Ленка покраснела и кивнула.
- Ну, Лена! - зажестикулировала теща. - Это же все-таки наша полиция.
Посмотри на этих ребят - у них-таки интеллигентные лица и умные еврейские головы. Хоть тот и из Африки. Они же прекрасно видят и все понимают, что вы решили освободить от меня жилплощадь.
- Вы отрицаете, что отравили собаку? - перебил шеф.
Теща скорбно выслушала перевод, жадно, как в последний раз, затянулась и с театральным пафосом произнесла свою коронную реплику:
- Начальник, меня уже капитан МГБ Гольдфельд в тысяча девятьсот пятдесят втором году пытался заставить сознаться в отравлениях, которых я не совершала… А ты пожиже будешь…
- Зачем ваша мать отравила эту чертову собаку?! - заорал шеф. - Вы же не настолько богаты, чтобы позволять себе такое сафари!
- Ну, мама боялась, что Боря останется без работы, - Ленка рефлекторно подошла поближе ко мне и взглядом искала поддержки. - Боря рассказывал дома, что сидит тут целыми днями без всякого дела, на компьютере играет… И мама придумала такое преступление, которое стыдно будет расследовать настоящему полицейскому… вы не думайте, мы маму очень отговаривали. Но вы же видите, какой она человек…
- Слава Богу, что Хаим не дожил! - сказала теща в пространство.
Ленка тут же заткнулась.
- Борис, изложи-ка нам свою версию гибели собаки, - ласково начал шеф, уже достаточно дошедший.
- Самоубийство! - ответил я, преданно глядя на шефа.
Мики выслушал перевод моей версии, подскочил, потом посмотрел на Ленку, Софью Моисеевну, переводчицу и шефа, махнул рукой и сел на место.
- Ну что ж, - тускло сказал шеф. - Страх потерять работу - это хоть какой-то мотив… Собака - это на недельку. Но и одного трупа тебе хватило бы надолго. Зачем понадобился второй? И ведь знал, что оставляешь улики. Может быть, ты маньяк?
Ленка, увидев, что на меня вешают трупы, как серьги, стала орать, а теща аккомпанировала ей саркастическим хохотом, пока обеих не вывели.
- Теперь понятно зачем он созвал корреспондентов, - поделился шеф с Мики осенившей его догадкой. - Мы думали, он просто придурок, а он рассчитывал закрепиться за этим делом, - шеф повернулся ко мне. - Ты надеялся, газеты разнесут, что ты расследуешь это убийство?
Вспомнив, что пока я еще еврей, я ответил вопросом на вопрос:
- Мужики, а там, где вас учили на полицейских, вам ничего не рассказывали о презумпции невиновности?
Ментальность - ментальностью, а профессионализм - профессионализмом.