"…растворены в воздухе, которым вы дышите с одиннадцатого сентября и до скончания…"
2
Среда, 24 июля 2002 года
- Вы понимаете, что означает эта фраза? - спросил Кальдерон.
- Совершенно не понимаю, - ответил Васкес.
- Почерк кажется вам обычным?
- Определенно это почерк сеньора Веги… все, что я могу сказать.
- Он ничем не отличается от его обычного почерка?
- Я не эксперт, господа, - замотал головой Васкес. - Мне кажется, когда он это писал, рука его не дрожала, но почерк выглядит скорее тщательным, чем беглым.
- Я бы не назвал это предсмертной запиской, - заявил Фалькон.
- А как бы вы это назвали, инспектор? - спросил Васкес.
- Загадкой. Это требует расследования.
- Интересно, - сказал Кальдерон.
- Правда? - отозвался Васкес. - Принято считать, что работа следователя очень увлекательна. Теперь я вижу: так оно и есть.
- Не думаю, что убийце наша работа представляется такой уж увлекательной. Ему-то совсем ни к чему, чтобы его поступки расследовали, - усмехнулся Фалькон. - Ведь он надеется от нас улизнуть. К чему я об этом говорю? Чуть раньше вы сказали, что случившееся с семьей Вега похоже на самоубийство. Но что, если это все-таки убийство? В таком случае убийца изо всех сил постарался бы навести следствие на пришедшую и вам в голову мысль, подсунув нам внятную предсмертную записку, а не замысловатую фразу, заставившую следственную группу задуматься: "Что все это значит?"
- Если только он не сумасшедший, - сказал Васкес. - Не один из этих серийных убийц, бросающих вызов обществу.
- Ну, какой же это вызов! Обрывок записки, написанной рукой сеньора Веги, отнюдь не выглядит как попытка психа раззадорить следствие. Это слишком двусмысленно. И потом, на месте преступления нет деталей, которые мы ассоциируем с убийцей-психопатом. Например, такие люди придают значение положению тела. Они встраивают в картину элементы своей одержимости. Обозначают свое присутствие, дают понять, что здесь не обошлось без работы изощренного ума. В кадре, смонтированном серийным убийцей, нет случайностей. Бутылка жидкости для труб не остается там, где упала. Всему придается особое значение.
- Что же получается? Супругов Вега убил некто неизвестный в расчете, что полиция станет расследовать дело? Да какой нормальный человек на это пойдет? - спросил Васкес.
- Человек, имевший вескую причину ненавидеть сеньора Вегу и желавший, чтобы все узнали, кем он был на самом деле, - ответил Фалькон. - Возможно, вам известно, что расследование убийства - процедура очень неделикатная. Чтобы найти мотив, мы должны не только провести вскрытие тела жертвы, но и обнажить, вывернуть наизнанку жизнь погибшего. Нам придется вникнуть во все аспекты его деловой, общественной, публичной, частной жизни настолько глубоко, насколько это возможно. Может быть, сам сеньор Вега…
- Но вы ведь не сможете заглянуть человеку в голову, правда, инспектор? - перебил его Васкес.
- …пытается передать нам сообщение. Сжимая записку в кулаке, он, возможно, просит нас расследовать это преступление.
- Простите, что перебиваю, но это очень важно! - горячился Васкес. - За годы работы я убедился: у каждого человека три голоса - публичный, чтобы говорить с миром, частный, который он оставляет для семьи и друзей, и самый сложный из них - голос, звучащий в его голове. Тот, которым он говорит ссамим собой. Успешные люди вроде сеньора Веги - я знаю это точно! - никогда и никому не позволят услышать этот голос: ни родителям, ни жене, ни своему первенцу.
- Дело не в этом, - сказал Фалькон.
- Дело в том, что мы проникаем в суть, - поддержал его Кальдерон. - Изучаем поступки человека, его поведение с другими… с разными людьми и на этом основании составляем психологический портрет жертвы.
- Поверьте моему опыту: действуя таким образом, вы услышите лишь то, что он позволит вам услышать, - возразил Васкес. - Позвольте показать вам кое-что, и вот тогда вы скажете, удалось ли вам постичь внутреннюю суть сеньора Веги. Мы уже можем пройти через кухню?
Позвали Фелипе и Хорхе, чтобы проверить кухню и освободить проход. Фалькон дал Васкесу пару резиновых перчаток. Они прошли к двери, ведущей в комнату-кладовую, три стены которой занимали высящиеся от пола до потолка холодильники из нержавеющей стали. На свободной стене развешан впечатляющий набор ножей, топоров и пил. На белых плитках пола ни пятнышка, чувствуется слабый хвойный запах моющего средства. Посреди комнаты стоял деревянный стол со столешницей толщиной в тридцать сантиметров. Ее выцветшая поверхность была испещрена надрезами и зарубками, в середине выемка, край стола в лохмотьях от постоянного использования. Глядя на этот стол, Фалькон ощутил холодок надвигающегося ужаса.
- А здесь он хранит трупы, верно, сеньор Васкес? - спросил Кальдерон.
- Загляните в холодильники и морозильные камеры, - ответил адвокат. - Там полно трупов.
Кальдерон открыл дверь холодильника. Внутри находилась половина освежеванной коровьей туши - мясо было глубокого темно-красного цвета, почти черное в местах, не покрытых радужной пленкой или слоем сливочно-желтого жира. В холодильниках с другой стороны хранилось несколько бараньих туш и розовый поросенок. Голова поросенка была отрезана и висела на крюке, уши топорщились, глаза прикрыты длинными белыми ресницами, словно он спокойно спал. За остальными дверями оказались куски замороженного мяса, упакованные и уложенные в корзины или просто навалом лежащие в глубине темной заиндевелой камеры.
- Что вы на это скажете? - спросил Васкес.
- Да, Вега не был вегетарианцем, - произнес Кальдерон.
- Он любил сам разделывать мясо, - сказал Фалькон. - Где он его брал?
- На специальных фермах Сьерра-де-Арасена, - ответил Васкес. - Он считал, что севильские мясники не имеют ни малейшего представления о том, как следует обращаться с мясом, как его правильно разделывать и развешивать.
- Значит, он прежде работал мясником? - спросил Фалькон. - Вам известно, где и когда?
- Я знаю только, что мясником был его отец, пока не лишился жизни.
- Лишился жизни? Что это значит? Он был убит или?..
- Этими словами Вега всегда говорил о смерти родителей. "Они лишились жизни". Он никогда не объяснял, а я не просил объяснений.
- Сколько лет было сеньору Веге?
- Пятьдесят восемь.
- То есть родился в сорок четвертом… через пять лет после окончания гражданской войны. Значит, ее они пережили, - задумчиво проговорил Фалькон. - Вы не знаете, когда они погибли?
- А это важно, инспектор? - спросил Васкес.
- Мы выстраиваем картину жизни жертвы. Если бы они, скажем, погибли в автокатастрофе, когда сеньор Вега был ребенком, это могло серьезно повлиять на его психику. Если их убили - совсем другое дело: в таком случае остаются вопросы, на которые нет ответа; в особенности если никто за это не поплатился. У человека может развиться некое стремление не то чтобы найти причину - это почти всегда не в его силах, - но доказать что-то самому себе. Понять, кто он есть в этом мире.
- Вам лучше знать, инспектор, - произнес Васкес не без затаенного намека. - Возможно, ваш личный опыт делает вас столь красноречивым в данном вопросе, но, извините, я не смогу помочь вам такого рода информацией. Наверняка остались записи…
- Сколько лет вы были знакомы? - спросил Кальдерон.
- С восемьдесят третьего года.
- Познакомились здесь… в Севилье?
- Он хотел купить участок земли. Это был его первый проект.
- А чем он занимался до того? - спросил Фалькон. - На доходы мясника много земли не купишь.
- Я не спрашивал. Он - мой первый клиент. Мне было двадцать восемь. Я боялся совершить ложный шаг, задать неуместный вопрос, которые могли бы лишить меня работы.
- Вам, получается, было все равно, кто он и откуда взялся? - спросил Фалькон. - А если б он вас обманул?.. Как вы познакомились?
- Он пришел в мою контору без рекомендаций, прямо с улицы. Вам, инспектор, вероятно, не известна эта особенность бизнеса, но без риска в нашем деле не обойтись. Если боишься рисковать - не заводи частную практику, работай себе на государство.
- Он говорил с акцентом? - спросил Фалькон, игнорируя намек.
- Он говорил как андалузец, но не так, как если бы там родился. Он жил за границей. Я знаю, например, что он говорил на американском английском.
- Вы не спрашивали о его прошлом? - уточнил Фалькон. - Я имею в виду за ужином или за пивом, а не в комнате для допросов.
- Послушайте, инспектор, меня интересовали только деловые проекты этого парня. Я не собирался на нем жениться.
Судебный медик просунул голову в дверь и объявил, что идет наверх осматривать тело сеньоры Веги. Кальдерон пошел с ним.
- Сеньор Вега был женат, когда вы познакомились? - спросил Фалькон.
- Нет, - ответил Васкес. - Бракоразводного процесса не было, хотя он, кажется, представил свидетельство о смерти предыдущей жены. Вам нужно спросить родителей Лусии.
- Когда они поженились?
- Восемь… десять лет назад, примерно так.
- Вас приглашали?
- Я был его testigo.
- Доверенное лицо во всех отношениях, - пробормотал Фалькон.
- Так на какие мысли навело вас хобби моего клиента? - спросил Васкес, желая снова направлять разговор.
- Его родители "лишились жизни". Его отец был мясником, - ответил Фалькон. - Может быть, так Вега пытался сохранить память о нем.
- Не думаю, что он настолько любил отца.
- Так он все-таки позволял себе пускаться с вами в некоторые личные откровения?
- За последние… примерно двадцать лет я подсобрал кое-какие обрывки информации. В частности, узнал, что отец был строг со своим единственным сыном. В качестве наказания заставлял его работать в холодном магазине в одной рубашке. Рафаэль страдал от плечевого артрита и приписывал его тем давним процедурам закаливания.
- Есть еще один вариант объяснения: необычное хобби давало ему ощущение контроля. Не только потому, что он был мастером этого дела, но и потому, что ему удавалось превращать огромные, непригодные к использованию глыбы в небольшие части, детали, удобные в употреблении, - сказал Фалькон. - Это работа строителя. Он берет громоздкие, сложные архитектурные проекты и раскладывает их на группы работ с применением стали, бетона, кирпичей и цемента.
- Полагаю, те несколько человек, что знали про хобби, считали его более… зловещим.
- Идея городского бизнесмена, прорубающегося к хребту мертвого зверя? - произнес Фалькон. - Полагаю, это несколько зверское отношение к работе.
- Многие люди, имевшие дела с сеньором Вегой, думали, что знают его, - сказал Васкес. - Он понимал, как заставить людей работать, и научился очаровывать. У него было чутье на силу человека и его слабости. Он заставлял мужчин чувствовать себя интересными и влиятельными, а женщин - красивыми и загадочными. Просто невероятно, насколько хорошо это срабатывало! Некоторое время назад я понял, что не знал его… совершенно. То есть он доверял мне, но только дела, а не собственные мысли.
- Вы были свидетелем на его свадьбе, это чуть больше, чем деловые отношения.
- Видите ли, в его отношениях с Лусией имелся деловой аспект… а точнее, в отношениях с родителями Лусии.
- У них была земля? - спросил Фалькон.
- Он сделал их очень состоятельными людьми, - кивнув, ответил Васкес.
- И не слишком интересующимися его загадочным прошлым?
- Поверьте, роль шафера на свадьбе не предполагает настолько уж близких отношений… Уверен, вам надо побеседовать с родителями Лусии, - убедительно проговорил Васкес.
- А как он относился к сыну, Марио?
- Сына он любил. Ребенок был очень важен для него.
- Кажется странным, что Вега так поздно завел семью. Ведь ему было уже за пятьдесят, не так ли?
Молчание. Было почти воочию видно, как Васкес тасует свои адвокатские мысли.
- Здесь я вам не помощник, инспектор, - сказал он.
- О чем же вы так серьезно задумались?
- Вспомнил о смерти его первой жены. Перебирал в памяти кое-какие разговоры.
- Вы познакомились, когда ему было почти сорок. У него хватало денег на покупку земли.
- Занимать тоже пришлось.
- Все равно, человек его возраста с такими деньгами, как правило, имеет семью.
- Видите ли, он никогда не говорил о своей жизни, о той ее части, что прошла до нашего с ним знакомства.
- Не считая рассказа о его отце-мяснике.
- Этот факт всплыл лишь потому, что нужно было получить разрешение на строительство комнаты-кладовой, когда он реконструировал дом. Я видел чертежи. Мне нужны были объяснения.
- Когда это было?
- Двенадцать лет назад, - сказал Васкес. - Но он не поведал всей истории своей семьи. Так, эпизоды. Никакого серьезного обсуждения.
Фелипе, старший из двух криминалистов, просунул голову в дверь.
- Инспектор, вы не могли бы сейчас к нам подойти?
Фалькон кивнул. Васкес передал ему визитку, ключи от дома и сказал, что пробудет в Севилье еще как минимум неделю - до отпуска в августе. Направляясь к выходу, он попросил Фалькона открыть дверь в другом конце мясницкой комнаты. Она вела в гараж, где стоял совершенно новый серебристый "ягуар".
- Его доставили только на прошлой неделе, инспектор, - сказал Васкес. - До свидания.
Фалькон присоединился к экспертам, возившимся в кухне. Фелипе наблюдал, как Хорхе исследует ножки кухонной мебели.
- Что у нас есть? - спросил Фалькон.
- Пока ничего, - ответил Фелипе. - Пол недавно вытерли.
- А рабочие поверхности?
- Нет, они все в отпечатках. Только пол, - сказал Фелипе. - Надо думать, с литром жидкости для труб в животе он довольно долго бился в конвульсиях. У вас, инспектор, не было камней в желчном пузыре?
- Бог миловал, - отозвался он, уловив отблеск ужаса в глазах Фелипе. - Разве не говорят, что это лучше всего позволяет мужчинам понять, как больно рожать?
- Я сказал об этом жене, но она напомнила, что оба ребенка весили почти по четыре кило, а желчный камень - примерно девять граммов.
- Среди мучеников редко встретишь сострадание, - сказал Фалькон.
- Во время приступов я как безумный метался по полу в ванной. Там повсюду можно было найти отпечатки.
- Следы пальцев на бутылке есть?
- Один комплект, очень четкий и явный… что тоже странно. Никогда бы не подумал, что сеньор Вега сам покупает себе жидкость для очистки труб. Тут должны быть чьи-нибудь еще отпечатки.
- Туда, видимо, подмешали кое-что покрепче, какой-то яд, или он, помимо этого пойла, принял таблетки. Обычный очиститель подействовал бы не сразу, так ведь?
- Странный способ, если хотите знать мое мнение, - подал голос Хорхе, оторвавшись от изучения кухонной мебели.
- Думаю, слово "странный" относится ко всему, что мы здесь увидели, - сказал Фалькон.
- Да, место преступления выглядит как-то… неправильно, - подтвердил Фелипе.
- Я еще подумал, что оно чудное, - добавил Хорхе.
- То есть ничего определенного? - уточнил Фалькон.
- С этими местами преступления всегда так, - сказал Фелипе. - Важно то, что не обнаружено. Я только взглянул на пол, сразу понял: "Нет, это мне ничего не даст".
- Ты слышал про записку?
- Бред, - сказал Хорхе. - "…растворены в воздухе, которым вы дышите…" О чем это?
- Звучит абстрактно, - сказал Фалькон.
- А эти дела с одиннадцатым сентября? - спросил Хорхе. - Мы далеко от Нью-Йорка.
- Он, наверное, финансировал Аль-Каиду, - ухмыльнулся Фелипе.
- Не шути с этим, - предупредил Хорхе. - В наше время все возможно.
- Я знаю только, что тут все неправильно, - сказал Фелипе. - Не настолько, чтобы не верить в самоубийство, но достаточно, чтобы возникли подозрения.
- А бутылка тоже лежала неправильно? - спросил Фалькон.
- На его месте я бы выпил и швырнул ее об стену, - сказал Хорхе. - Здесь везде должны быть капли.
- А их нет, разве что там, где лежит бутылка, в метре от тела.
- Но капли есть?
- Да, они вытекли из горлышка.
- А между телом и бутылкой?
- Нет, - сказал Фелипе. - Что тоже странно, но не… невозможно.
- Он ведь мог кататься по полу, стирая все следы и капли халатом?
- Да-а, - неуверенно протянул Фелипе.
- Фелипе, выдай какую-нибудь гипотезу. Знаю, ты терпеть этого не можешь, но все-таки предложи что-нибудь.
- Мы здесь имеем дело только с фактами, - сказал Фелипе. - Потому что только факты принимают к рассмотрению в суде. Правильно, инспектор?
- Давай, Фелипе.
- Нет, лучше я скажу, - начал Хорхе, поднимаясь на ноги. - Все мы знаем, чего не хватает на этом месте преступления… - действующего лица. Или лиц. Мы не знаем, что они сделали, не знаем, насколько велика их вина. Одно мы знаем точно: здесь кто-то был.
- Итак, у нас есть призрак, - сказал Фалькон. - Кто-нибудь верит в призраков?
- Вообще-то их без большой радости принимают к рассмотрению в суде, - вздохнул Фелипе.
3
Среда, 24 июля 2002 года
Консуэло Хименес открыла дверь Хавьеру Фалькону и провела его по коридору в угловую гостиную с видом на ухоженный газон. Зелень лужайки казалась свинцовой в солнечном свете, стирающем краски. Вода в голубом бассейне с ожерельем из белой плитки плескалась о стены своего узилища, бросая блестящие блики на садовый домик, крыша и стены которого были увиты пурпурными бугенвиллиями.
Фалькон стоял у раздвижных дверей, сцепив руки за спиной, и чувствовал себя до неловкости официальным. Консуэло, одетая в узкую шелковую кремовую юбку и блузку в тон, присела на диван. Оба были напряжены, но чувствовали себя на удивление уютно в обществе друг друга.
- Вам нравятся бугенвиллии? - спросила она.
- Да, - не задумываясь, ответил Фалькон. - Они дарят мне надежду.
- Мне они начинают казаться какими-то пошлыми.
- Возможно, здесь, в Санта-Кларе, их слишком много, - сказал Фалькон. - А в обрамлении оконных рам они кажутся картиной без сюжета.
- Могу нанять мужчину, чтобы он все время нырял голым в бассейн, и называть это - мой "Повеса" работы Хокни, - сказала она. - Налить вам что-нибудь? Я сделала чаю со льдом.