Цудзимура Акико. Проживает в городе Асия префектуры Хёго.
Она вошла, и в тот же момент Киндаити ощутил резкий толчок в груди.
Женщина была удивительно хороша собой. Точнее, просто восхитительно красива. Сколько ей - тридцать пять, тридцать шесть? Красота скрывала возраст. И что-то в ее облике неуловимо напоминало Юкико.
Видя, что она в замешательстве остановилась у дверей, Тодороку привстал:
- Проходите, пожалуйста. Вы хотите что-то сообщить в связи с происшествием в Хинодэ?
Он быстрым взглядом оценил ее туалет. Одета богато. Учитывая, что эта дама проживает в небольшом городке, можно заключить, что в средствах она явно не нуждается. И лицо, и весь ее облик говорили о том, что перед ним женщина состоятельная.
- Да, я… Это вы ведете дело?
- Да. Моя фамилия Тодороку. Садитесь, пожалуйста.
Женщина, пошатываясь, подошла к столу и села лицом к старшему инспектору. Выглядела она очень усталой.
- Я выехала из Осаки как только прочла утренние газеты. Где Нэдзу?
- Вы ему кто?
- Жена. Мы с ним расстались. Для Юкико я умерла.
Она деланно улыбнулась, но улыбка эта была страдальческой. Женщина тут же стерла ее с лица и нервно огляделась.
- Его, видимо, держат в камере? У него же наверняка ломка…
Тодороку внимательно посмотрел ей в лицо.
- Значит, вам известно, что он принимал наркотики?
- Да. Именно поэтому мы и расстались.
Она ответила прямым взглядом, в котором явственно читалось страдание.
- Правда, потом я слышала, что он избавился от них, но когда приехала к нему в Хинодэ вечером десятого октября, то поняла, что это снова продолжается.
Присутствующие в комнате переглянулись.
Версия Сабухиро рухнула окончательно.
- Итак, вечером десятого октября вы были у Нэдзу в Хинодэ?
- Да, я как раз в тот день приезжала в Токио и заодно навестила его.
- По какому делу?
- Ничего особенного. Просто я знала, что он весной забрал к себе Юкико, и хотела посмотреть, как они живут.
- Во сколько вы в нему приехали?
- Вечером, чуть позже десяти. По-моему, было минут десять одиннадцатого.
- Довольно странное время для визита. Почему так?
Акико помолчала. Затем решительно подняла на собеседника увлажнившиеся от слез глаза.
- Расскажу откровенно. Я живу в Асия с мужчиной. Это китаец, из Тайваня. Он безумно ревнив, и когда я уезжаю в Токио, всегда организовывает за мной слежку. Ускользнуть от соглядатая мне удалось только к вечеру.
Так она на содержании этого китайца, сообразил Тодороку, теперь совсем другими глазами оценив ее наряд.
- Что же, расскажите подробно про тот вечер. Насколько нам известно, вы приехали автобусом?
- Да, выезжая из Осаки я выяснила, что есть автобусная остановка "Квартал Хинодэ", и решила, что так будет проще найти адрес, чем на такси.
- В автобусе вы спрашивали про Нэдзу у человека по имени Судо Тацуо?
- Так это был он… - Акико с остановившимся взглядом судорожно глотнула воздуха. - Нет, как его зовут, я не знала. Хорошо сложенный мужчина лет тридцати.
- Что было дальше?
- Имя Нэдзу было ему знакомо, но точно он припомнить не мог. Когда мы вышли из автобуса, на входе в квартал он обратился к молодому высокому парню. Тот юноша знал Нэдзу и проводил меня.
- Вы пришли к мужу примерно в десять минут одиннадцатого?
- Да. Я взглянула на часы, когда выходила из автобуса. Было пять минут.
- А потом?
- Увидев меня, Нэдзу очень удивился, а мне стоило лишь взглянуть на него, чтоб ощутить безграничное отчаяние.
- Что вы хотите этим сказать?
- У меня уже был горький опыт, и я с первого взгляда поняла, что он продолжает принимать наркотики. Таким людям ни до чего нет дела. А я… Меня никак не устраивает мое нынешнее положение, я так надеялась, что можно будет все начать сначала, жить мирно и спокойно своей семьей, пусть даже в бедности. Вот почему столь велико было мое отчаяние.
- Ясно. До которого часа вы у него находились?
Тодороку ненавидел себя за эти сухие вопросы. Но он полицейский, и для него в первую очередь важно убедиться в алиби Нэдзу.
- Выставить меня сразу он не мог. Боялся, наверное, что я подниму крик, и Юкико узнает, что мы от нее скрываем. Провел меня в большую комнату. Юкико была в соседней. По-моему, она не спала, но он так и не дал нам встретиться. Я пробыла там минут пятнадцать-двадцать, а потом Нэдзу принялся меня выпроваживать, и мы с ним ушли.
- Значит, это было примерно в половине одиннадцатого?
- Я не следила за временем, но примерно так.
- Рассказывайте дальше.
- Нэдзу хотел отправить меня автобусом, но мне нужно было многое у него разузнать, и я предложила пройтись до станции. Мы пошли через Хинодэ наискосок, чтобы срезать путь. Потом…
- Прошу прощения, - остановил ее Тодороку. - Вы слышали об убийстве хозяйки ателье "Одуванчик"?
- Разумеется.
- В тот вечер вы проходили мимо этого ателье. Вам ничего не бросилось в глаза?
- Абсолютно ничего. Я была так занята своими проблемами… Даже не помню, где мы с ним шли.
- Так. Продолжайте.
- Потом мы вышли напротив киностудии. А там - огромный луг… И я уговорила его, буквально силком затащила туда…
Ее нежное лицо пошло красными пятнами.
- Там есть такой склон, весь заросший травой…
Щеки ее покрылись румянцем, глаза затуманились.
- Мы уселись рядом, не глядя друг на друга. А за разговором обнялись и повалились на траву. Впрочем, нет, - она поспешно поправилась, - я не так сказала, вы ведь неправильно поймете. Не "мы повалились" - это я, я сама повалила его! Я… - и после небольшой паузы продолжила. - Конечно, тело мое пылало, я хотела его любви. Но было еще и большее: я хотела, чтоб он был мужчиной. Мужчиной, который не может в такой ситуации не взять женщину. Но - напрасно!
Произнеся это на одном дыхании, Акико закрыла лицо руками. Послышались тихие всхлипывания, между тонких пальцев просочились слезинки.
- Наркотики разъели его тело, лишили интереса к сексу. Нет, он не протестовал, он полностью подчинился мне. А сам при этом бормотал, что все равно ничего не получится. Так оно и вышло… Что ж, такое мне было знакомо, и я сделала все, чтобы разбудить в нем мужчину. Да, сама я снова зажглась, а он так и остался безучастным. Когда стало ясно, что опять ничего не вышло, я обхватила его за шею и разрыдалась. Его несчастье - это мое несчастье. А он только молча гладил меня по спине. Плакала я долго. Потом он сказал: я конченый человек, смирись с этим. И еще: пойдем, а то опоздаешь на последнюю электричку. В полном отчаянии я поднялась, и мы пошли к станции. Пришли мы туда около часа ночи.
Акико вытерла слезы и подняла на Тодороку прямой взгляд. Истерзанное мукой лицо было бледным.
- Я специально приехала из Осаки, чтобы рассказать вам это. Не знаю, что говорил он. Но если человек, к которому я обратилась в автобусе, - это Судо, то Нэдзу просто по времени не мог убить его. Газеты пишут, что Катагири Цунэко и Судо Тацуо убиты одним и тем же человеком. Значит, Нэдзу невиновен в этих преступлениях, не так ли?
Что ж, показания Нэдзу получили подтверждение. Пусть даже Сабухиро не видел толком спутницу коменданта - все-таки, он был далеко, и уже стемнело, - но Кэнсаку должен помнить эту женщину. Если он засвидетельствует, что именно ее он провожал к Нэдзу десятого вечером, у того будет абсолютное алиби. Пусть даже и остается вопрос, зачем ему было так необходимо изувечить до неузнаваемости лицо мадам.
- А кстати, госпожа…
- Слушаю вас.
- Если вы давно знали, что господин Нэдзу сидит на наркотиках, вы, должно быть, представляете себе, насколько это дорого?
- Да. Я потому и вынуждена была уйти от него.
- Так откуда он брал деньги? У него было какое-то состояние?
- Оно было у него давно. Он второй сын богатого землевладельца и получил от отца значительную долю. Но вы же знаете, как получилось после войны - поля и земли обесценились. Правда, у него оставались лесные угодья, но их он спустил на наркотики.
- В таком случае, из каких средств он черпал деньги на наркотики последнее время?
- Что?
Акико ошеломленно взглянула на Тодороку, словно такой вопрос никогда не приходил ей в голову.
- Он сам не сказал вам?
- Нет. Как мы ни спрашивали.
- Но… - Акико, словно подыскивая слова, некоторое время смотрела в лицо Тодороку, а потом убежденно заговорила. - Он не способен на дурное. Он всегда был очень порядочным человеком. Он очень отзывчивый, очень честный. Он всю войну заботился о своих подчиненных. Он и разочаровался в обществе после войны, потому что уж слишком был прям и чист душой. Это и подтолкнуло его к наркотикам. Ах, если б не они!..
- Может, он кого-то шантажировал?
Глаза Акико полыхнули гневом.
- Такого не может быть! Шантаж - это игра на человеческих слабостях, а он абсолютно на такое не способен! Абсолютно! Да Нэдзу скорее мог бы убить, но воспользоваться слабостью человека - на такую подлость он не способен. Категорически!
- Скажите, госпожа, - заговорил молчавший до сих пор Киндаити. - А почему вы расстались с господином Нэдзу? Вот вы сказали - из-за наркотиков. То есть, из-за них ушло ваше чувство к нему?
На лице Акико внезапно отразилась боль. Она с горечью посмотрела на Киндаити и, почти срываясь на рыдания, заговорила.
- Не знаю, кто вы, но слушали меня внимательно. Дело было вот как. - Она перевела дыхание. - Он служил в Центральном Китае и демобилизовался довольно быстро. В сорок шестом году мы поженились. Для нас обоих это был первый брак. Я сразу забеременела и в сорок седьмом родила Юкико. Вот тогда-то с ним и началось неладное. Мы жили в наших родных краях, в уезде Сисо префектуры Хёго, и он принялся раз в неделю ездить в Кобэ. Я-то думала, что муж ищет работу, а он - ну кто мог подумать! - попробовал там наркотики и стал ездить туда запасаться.
Акико тяжело вздохнула:
- Я отчаянно пыталась его спасти, но сама же отступалась, видя его мучения при ломке. В одночасье мы потеряли то немногое, что имели. Кто-то из нас должен был начать работать. Мне по наивности казалось, что уж я-то, во всяком случае, смогу уберечь себя, и несмотря на все его протесты отправилась в Кобэ. Но не прошло и месяца, как возвращение домой стало для меня невозможным.
- Что вы хотите этим сказать?
- Есть в этой жизни то, от чего у женщины просто не хватит физических сил уберечься - мужское насилие. Меня изнасиловал китаец, державший под контролем черный рынок в Кобэ. Нет, он не издевался надо мной, даже чуть не извинялся за то, что из-за наркотиков ослаб и долго не мог взять. Я не могла такой вернуться к мужу. С тех пор я так и перехожу из рук в руки от китайца к китайцу.
Акико закрыла лицо руками и горько заплакала. Классический пример пути к пропасти, который проходили японские женщины послевоенных лет.
Дождавшись, когда Акико успокоилась, Тодороку рассказал ей, в чем суть показаний Нэдзу. Она слушала его с изумлением, молча переводя вопрошающий взгляд с инспектора на частного сыщика, а в конце рассказа опять остановила взгляд на Тодороку с вопросом:
- Но почему же все-таки он сотворил такую дикость?
- Вот это мы и хотим узнать. Господин Нэдзу искренне признается в том, что один труп он изуродовал, а другой утопил, но как только заходит речь о причине подобных действий, он тут же категорически отказывается говорить. У вас есть какие-нибудь догадки на этот счет?
- Совершенно никаких.
- Вы ничего не знаете о женщине по имени Катагири Цунэко?
- Нет. Мы давно живем с ним порознь, и в тот вечер он о ней тоже не упоминал. Только…
- Что - "только"?
- Только если у него и были с ней какие-то отношения, то не как с женщиной. Он совершенно бессилен по мужской части.
- Да мы тоже не думаем, что здесь плотская связь. Видимо, кто-то не желал, чтобы прошлое мадам стало известно, и Нэдзу сделал все, чтобы прикрыть того человека. Вас это не наводит ни на какие мысли?
Нет, ей ничего не приходило в голову. Но она согласилась, что такой поступок как раз в характере Нэдзу.
- Значит, - вздохнула печально Акико, - наказание неизбежно?
- А знаете, - подал голос Киндаити Коскэ, - он и сам хочет этого. Хочет сесть в тюрьму.
- Почему вы так думаете?
- Он надеется таким образом порвать с наркотиками. Что же, тюрьма для этого идеальное место. А потом все будет так, как вы сами хотели там, на лугу - он станет таким, каким был прежде.
Акико, не произнося ни слова, внимательно посмотрела на Киндаити, потом перевела взгляд на Тодороку. Он ободряюще кивнул ей, и глаза ее снова увлажнились. Она благодарно склонила голову.
- Спасибо. Позвольте мне встретиться с Нэдзу. Раз он принял такое решение, я тоже должна как можно скорее начать другую жизнь.
Прежде, чем допустить Акико к мужу, было проведено опознание. Эномото Кэнсаку подтвердил, что это и есть та самая женщина, которую он провожал к Нэдзу. Алиби коменданта было установлено.
На следующий день Итами Дайскэ арестовали.
Ворона
Юкико вот уже четвертый день не ходила в школу. Отец был арестован вечером в понедельник 31 октября. Первого ноября утренние газеты взахлеб сообщили эту новость, расписывая дело так, будто именно он был виновен в двойном убийстве в Хинодэ. Эномото Тамико взяла девочку к себе и, сочувствуя ее страданиям, позволила ей некоторое время не ходить в школу.
Во вторник вечером Кэнсаку вернулся домой с женщиной. При виде ее Юкико обомлела. Это была дама, которая 10 октября, в тот вечер, когда произошло убийство, приходила к отцу.
Юкико тогда уже лежала в постели, и взрослые разговаривали очень тихо, но сквозь фусума девочка услышала свое имя и невольно навострила уши. Она также поняла, что женщина всхлипывает. Очень скоро отец увел гостью из квартиры. Когда они уходили, Юкико тихонько посмотрела в щель и была поражена красотой этой дамы. В ту ночь она ждала отца часов до двенадцати, но так и не дождавшись, уснула.
Утром она надеялась, что отец заведет с ней разговор, но он ничего не сказал. Сама она спрашивать не стала. Хотела, но не могла - такие уж у них были отношения. Маленьким ребенком ее оставили в доме дяди и только этой весной отец забрал ее к себе, так что настоящей близости между ними еще не возникло.
Итак, во вторник та самая дама в сопровождении Кэнсаку пришла к Тамико. Когда она внимательно посмотрела на Юкико, девочка почувствовала, как закипела ее кровь и поняла, что краснеет. Ей показалось, что в глазах у женщины стоят слезы. Но тут Кэнсаку послал ее за сигаретами, и по какому делу приходила дама, Юкико так и не узнала. В лавку она неслась со всех ног, но когда вернулась, той уже не было. Ни Тамико, ни Кэнсаку ничего не сказали.
Второго ноября до Юкико дошли разговоры, что по подозрению в убийстве арестован Итами Дайскэ. Она решила, что теперь подозрения в адрес отца рассеялись и он вернется домой, но этого не произошло, и страдания Юкико продолжались.
Утром третьего ноября девочка прочитала в газете, что преступник, скорее всего, - это Итами Дайскэ, а Нэдзу Гоити учинил расправу над трупами. Тут она совсем перестала понимать, что к чему. Тамико и Кэнсаку хранили полное молчание и ничего ей не сообщали.
В пятницу четвертого ноября около девяти утра девочка отправилась к себе домой покормить ворону.
Джо остался в квартире 1801. Юкико постеснялась просить чистюлю Тамико взять к себе еще и птицу, поэтому просто сама заходила кормить ее.
Юкико вставила ключ в железную дверь и начала греметь замком. Из квартиры раздалось громкое карканье. Когда хозяйка вошла, ворона в своем ящике била крыльями, как сумасшедшая и орала, требуя еды. Посторонних эта птица не жаловала, но к девочке успела с весны привязаться, словно ребенок.
- Ах ты, неугомонный! Подожди минутку, я тут все открою, а то вонь стоит.
Юкико отдернула шторы, распахнула стеклянную дверь на веранду, и в комнату ворвался утренний ноябрьский воздух. Теперь можно дышать полной грудью.
Девочка поменяла птице воду, протянула на ладони вареную сухую рыбку нибоси и сухарики. Джо сперва принялся за рыбку. Нибоси он проглотил в один момент, а вот сухарики поклевал немного и бросил, а сам беспокойно скривил набок шею и уставился на хозяйку.
- Ишь ты, лакомка! Понятно, что нибоси вкуснее. Надо поэкономнее быть.
Юкико положила на ладошку еще несколько рыбешек, и они одна за другой тут же исчезли в крючковатом клюве. На сухари ворона теперь и смотреть не стала. Она явно насытилась и принялась за воду.
- Беспечный ты, не грустно тебе, что папы с нами нет. Неблагодарный!
Джо в этот момент приводил в порядок свои перья, но, услышав упрек, поднял голову и, чуть склонив ее набок, серьезно посмотрел на Юкико.
- Ой, ну надо же, будто понял что!
Пристроившись на низенькой круглой табуретке, Юкико смотрела в темные глаза птицы, и мало-помалу ее взгляд затуманился. Она крепко обхватила руками колени, сжалась и дала волю слезам, которые тут же обозначили мокрые следы на ее щеках. Юкико захлюпала носом…
Горькие рыдания были прерваны возмущенными воплями Джо и треском крыльев. Юкико тщательно стерла слезы.
- Неблагодарный! Только о самом себе и беспокоишься. Не хочешь понять, как твоей сестричке плохо. Ну да ладно, пойдем на прогулку.
Она открыла ящик, и Джо моментально взлетел ей на плечо.
Последнее время Юкико всячески избегала встречаться с людьми. Кто бы ни обращал на нее внимание, девочка непременно читала во взгляде бессердечное любопытство.
Она боязливо приоткрыла дверь. К счастью, никого не было видно. Юкико поспешно выскочила на улицу, свернула за угол и торопливо зашагала к перекрестку. И вдруг замерла на месте, как пришпиленная.
- Юки-тян! Юки-тян!
Кажется, там позади кричит Сабухиро. Придерживая на плече ворону, Юкико нехотя обернулась. Приятель догонял ее на велосипеде. На углу корпуса 15 стояла мать Тамаки.
- Юки-тян, ты Тамаки не видела?
- Тамаки-тян? - Юкико быстро замотала головой.
- А вчера вечером она тебе не попадалась?
- Не-а. - Голова закрутилась снова.
- Черт! - Сабухиро вскочил на седло и помчался назад к корпусу 15.
- Что же там с Тамаки-тян? - пробормотала себе под нос девочка, заметившая озабоченность Сабухиро. У него даже взгляд был остановившийся…
Но Юкико тут же об этом забыла. По пути к озеру ей опять повезло и она никого не встретила. Спустившись вниз, девочка отпустила птицу. Громко каркая, Джо поднялся в небо.
Юкико уселась под дубом. Некоторое время она следила глазами за питомцем. Тот по своей привычке устремился на крышу корпуса 20.
Юкико обхватила руками колени и спрятала лицо в ладонях. Юбка тут же намокла от хлынувших слез. Нет, она не думала о чем-то печальном. Просто ее детскую душу терзало ощущение жестокого одиночества. Оно было столь сильным, что участливость посторонних - к примеру, Тамико или Кэнсаку, - не могла избавить от него девочку.