- Так. И в соответствии с этой договоренностью вы третьего октября встретились с ней в "Ринкайсо"?
- Я вышел из такси у гостиницы, и она тут же подошла ко мне. В отель мы вошли вместе.
- Как она вам показалась после долгой разлуки?
Неожиданный вопрос Киндаити явно застал рассказчика врасплох, он испуганно оглянулся на частного сыщика. Некоторое время Хитоцуянаги с беспокойством изучал его лицо, а потом ответил, старательно сдерживая эмоции.
- Я же видел ее раньше в Хинодэ… Ну, она мне показалась очень симпатичной.
- Наверно, невольно пожалели, что так сложилось, да? Впрочем, простите. Пожалуйста, господин старший инспектор, продолжайте.
Тодороку, подозрительно следивший за их диалогом, немного замешкался:
- Значит… Ну, так какое же у нее было к вам дело?
Хитоцуянаги, продолжая беспокойно поглядывать в сторону Киндаити, заговорил:
- Она сказала, что один мужчина - да-да, судя по всему, мужчина, хотя имени она не назвала - принялся ее шантажировать. Он еще не знал ничего о ее прежней жизни, но пронюхал, что Катагири Цунэко - это вымышленное имя, и решил, что она скрывает истинное из-за каких-то темных делишек в прошлом. Вот он и пытается теперь что-то выяснить. Сказала, что если все так и оставить, неприятности неизбежно коснутся меня. Она уже разговаривала с тем человеком, и он обещал за кругленькую сумму оставить ее в покое, поэтому Ёко просила вернуть ей ту часть ее капитала, которую она не тронула перед исчезновением.
Сомнений нет, этот шантажист - Итами Дайскэ!
Раз он принялся вымогать деньги, значит, от притязаний на плотскую связь с Ёко отказался. А уж взамен физической близости требовать деньги - это верх непристойности! Более того, Итами Дайскэ человек достаточно состоятельный, и столь омерзительное поведение было просто за пределами понимания.
- И как вы отреагировали?
- Ответил, что шантажисту стоит заплатить раз, и дальше придется платить без конца. Ёко прекрасно понимала это, но хотела заткнуть ему рот немедленно. Если вспомнить ту встречу с учетом последующих событий, выглядела она тогда на редкость обеспокоенной. А ведь я несколько раз уже упоминал, что эта женщина при всей своей внешней кротости была внутренне удивительно сильной, и ей не свойственно было впадать в панику.
Может быть, такое состояние Ёко объяснялось крайней разнузданностью Итами Дайскэ в постели? Может, она была готова в качестве компромисса расстаться с приличной суммой, только чтобы избавить себя от него?
- Что было дальше?
- Ёко сообщила, что ей немедленно требуется сто тысяч иен. Сказала, что с наличными у нее сейчас трудности и поэтому она просит меня раздобыть ей эту сумму. О дальнейшем, сказала она, поговорим потом. Выяснять подробности у меня не было времени, но по моему впечатлению, раз она смирилась с такими финансовыми затратами, то, очевидно, намеревалась скрываться и дальше. Для этого ей и нужен был остаток ее состояния.
- Как вы поступили?
- У меня ситуация тоже была экстренной. Я отдал ей ту сумму, которая была у меня с собой - пятьдесят тысяч, и мы расстались.
- А вторая половина?
- Я передал ей деньги через три дня, вечером седьмого октября в кинотеатре в Сибуя. Мы договорились об этом в Ёкогаме. Это была моя последняя встреча с Ёко.
- Но позвольте… - начал было Тодороку, однако Киндаити Коскэ перебил его своим вопросом:
- Вы рассказали ей о господине Нэдзу?
- Нет. Вместо этого я написал Нэдзу письмо, в котором сообщил, что Ёко кто-то шантажирует, и попросил выяснить, кто именно.
Видимо, именно поэтому Нэдзу не мог оставить без внимания приоткрытую дверь в "Одуванчике", когда десятого вечером проходил мимо черного хода.
- Нэдзу сообщил вам что-нибудь об этом человеке?
- Нет, ведь сразу произошло убийство.
- Понятно. Что ж, извините, но попрошу вас рассказать о своих передвижениях в вечер убийства, то есть десятого октября. Вы же помните их?
- Помню. Дело в том, что с тем вечером у меня связана одна странная история, которая, как теперь получается, обеспечивает мое алиби.
- Что вы хотите этим сказать?
- Это произошло десятого октября часов в пять дня. У меня дома раздался телефонный звонок. Звонил мужчина. Сообщил скороговоркой, явно измененным голосом, что видел меня в Ёкогаме в отеле "Ринкайсо". Сказал, что знает мою спутницу, и если я хочу обсудить с ним эту ситуацию приватно, то должен прийти в восемь вечера в клуб "Вако" на Хибия. Выпалил это как по-писаному, в один момент, и тут же повесил трубку.
- Клуб "Вако"? - оторопело переспросил Ямакава.
- Вы не знаете? Это организация для контактов послевоенных политиков и предпринимателей, ее центр расположен на Хибия. Я не являюсь ее членом, но мой приятель - не знаю, слышали ли вы это имя, Татибана Рюдзи, нефтяной концерн "Тохо сэкию" - он пару-тройку раз приводил меня туда, поэтому я имею право посещать этот клуб.
- Ясно. И вы пришли, как вам было назначено?
- Пришел. Чуть раньше восьми.
- А он?
- Он не пришел. Хотя я прождал до одиннадцати.
- До одиннадцати?
Инспектор Тодороку взглянул на собеседника, успев при этом метнуть взгляд в сторону Киндаити Коскэ. Поняв, что тот знает об этих событиях, он досадливо нахмурился:
- Это, видимо, можно подтвердить через клуб?
- Думаю, можно. Я нервничал и не сидел на месте - выпивал в баре, погонял шары в бильярдной, - но в клубе существует система регистрации посетителей, и там отмечается дата и время посещения. В бар я заходил дважды, второй раз был там с половины одиннадцатого до одиннадцати и прямо оттуда ушел из клуба.
- За все это время вы не покидали клуб?
- Ни разу, - Хитоцуянаги вяло улыбнулся. - Если вы проверите записи регистрации, то поймете, что у меня не было времени съездить из Хибия в Хинодэ и вернуться обратно. Я как на иголках ждал вымогателя.
- Вы думали, что звонивший вам мужчина и человек, шантажирующий вашу супругу, одно лицо?
- По-другому я и думать не мог. Тот тип, вероятно, следил за Ёко, когда мы встречались в Ёкогаме. Увидев меня, он наверняка понял, кто такая Катагири Цунэко, и решил, что ему выгоднее выжимать деньги из меня, чем из нее.
Киндаити расплылся в улыбке: что же, все совпало!
Видимо, с тех пор господин Хитоцуянаги не знал ни минуты покоя, так что Хибики тоже натворил дел. Правда, если учесть, что именно благодаря ему Хитоцуянаги получил полное алиби, это, пожалуй, уравновешивалось.
- Что вы делали после того, как в одиннадцать ушли из клуба?
- Сразу пошел домой и лег спать. Правда, заснуть мне так и не удалось.
- Значит, о том, что ваша жена умерла, то есть, я хочу сказать, убита, вы ничего не знали до тех пор, пока не прочитали в газетах?
- Нет, это не так.
- То есть?..
- Когда рассвело, я решил, что нужно съездить к Нэдзу. Но вдруг он позвонил сам. Это было часов в восемь утра.
- Что он сказал?
- Сообщил об убийстве.
- И все? Сообщил только то, что ваша жена убита?
- Разумеется, не только, - его лицо наполнилось страданием. - Когда я открылся Нэдзу, то рассказал ему о словах Ёко: человек не может знать, когда и от какой стихии он умрет, но я сделаю так, чтоб в случае моей смерти никто не проведал, что я была женой Хитоцуянаги Тадахико. Вот только подготовиться к собственному убийству она никак не могла. Поэтому Нэдзу сообщил мне, что вместо моей жены сам сделал с трупом то-то и то-то.
- То есть он рассказал вам, что его стараниями лицо убитой залито раскаленным варом и обезображено до неузнаваемости?
- Да.
- И как вы выслушали это?
Тон старшего инспектора был столь суров, что присутствующие не могли не переглянуться.
Хитоцуянаги забормотал:
- Я… Этого не сказать в двух словах… Но не могу отрицать, что очень сильна была мысль - вот оно!
- В каком смысле "вот оно"?
- Понимаете, у меня с того самого пятьдесят седьмого года уже было предчувствие, что Ёко умрет не обычной смертью. Потому-то…
- А почему вы так думали?
- Да потому… потому… - прерывистым голосом начал Хитоцуянаги, но взял себя в руки и продолжил. - Считайте, что это дурное предчувствие возникло у меня из-за ее характера, из-за ее взбалмошности.
Плечи его безвольно поникли, на лбу выступил пот.
- Хорошо, пусть так. Что вы делали после телефонного звонка?
- Нэдзу сказал, что к полудню убедится, удался ли его трюк, и предложил мне, если я хочу знать результат, подъехать на поле перед киностудией. Оттуда в бинокль хорошо виден весь район Хинодэ. Нэдзу сказал, что если все в порядке, он выпустит полетать свою ворону с белой повязкой на лапе.
- Черт!.. Ох, прошу прощения…
Сыщик Симура глядел на Хитоцуянаги с откровенной злостью.
Когда обнаружился труп, все видели эту ворону. И на лапе у нее действительно была белая повязка.
Так вот что она означала!
Киндаити Коскэ почувствовал, как губы его невольно расползаются в улыбке. Серьезные люди порой ведут себя ну просто как сущие дети.
- Как вы поступили? Поехали в назначенное место?
- Да, для меня это было крайне важно. - Хитоцуянаги вытирал мокрый от пота лоб. - Приехал в начале первого. Был там один небольшой холм с площадкой наверху, словно перевернутая рюмка для саке, я взобрался на него и стал рассматривать в бинокль Хинодэ.
- Ну и что, увидели ворону с белой повязкой?
Насмешка на лице Киндаити заставила Хитоцуянаги покраснеть.
- Птицу я увидел. Но повязку было не разглядеть.
Ему было явно ужасно стыдно за такую ребяческую выходку. Но ведь когда он стоял там с биноклем, это были отнюдь не детские шалости.
Воцарилось молчание.
- Но все же, - вернулся к делу Тодороку, - почему вы с Ёко, будучи супругами, пошли на такую рискованную аферу? Пусть вы даже и предчувствовали, что ей суждена необычная смерть, почему позволили своей жене столь безрассудный шаг?
Хитоцуянаги молчал. Похоже, именно на этот вопрос данный господин не желал давать вразумительного ответа.
- Господин Хитоцуянаги, - заговорил сидевший в стороне Киндаити Коскэ, - если я ошибусь, то прошу меня извинить. А не была ли случайно Ёко-сан сторонницей однополой любви? Ведь она именно поэтому питала такую ненависть к обычным супружеским отношениям?
Хитоцуянаги окаменел, упершись безжизненным взглядом в лицо частного сыщика. Челюсть его отвисла. Казалось, он вот-вот упадет со стула.
Так вот в чем дело!!! Сыщик Симура чуть не лопнул от злости на самого себя.
Белое и черное… Ведь есть же у этих слов такое значение! Ведь должен был он знать, что в определенных кругах лесбиянок называют "белыми", а геев "черными"!
Больше того - автор омерзительных анонимок всегда выискивал у жертвы какую-то тайну, касающуюся личной жизни.
Мидзусима Кодзо мучился от собственной неудовлетворенности. С упорством, свойственным таким мужчинам его возраста, он принялся следить за тайной жизнью Катагири Цунэко. Он знал, что у нее есть подружка. И когда случайно увидел ее в Ёкогаме в обществе мужчины, послал ей анонимку с намеком: кого же ты все-таки предпочитаешь?
Киндаити Коскэ несомненно обратил на это внимание. Вот почему он так беспокоился, куда девался художник. Киндаити рассчитывал именно от него узнать имя подружки мадам.
- Если мне простят дикие фантазии, - Киндаити Коскэ заговорил тихо, отстраненно монотонным тоном. Так читают буддийскую молитву. - Одна дама по имени Ёко-сан была подвержена лесбийской страсти. Другой секс не давал ее удовлетворения. А еще она боялась, что об этом узнает ее дочь. Развод? Убедить дочь, что тому есть причина, она бы не смогла. Вот почему она решила разыграть собственную смерть, стать человеком без рода без племени и жить в свое удовольствие, отдаваясь страсти. Да-да, в ином случае жизнь просто не имела смысла для этой несчастной женщины.
- У Ёко… у нее… - наконец, господин Хитоцуянаги взял себя в руки и пробормотал, - В Хинодэ у нее тоже была, с позволения сказать, эдакая "подружка".
Черт!!! - снова завопил сыщик Симура, но теперь уже мысленно.
При такой связи ведь тоже теряют девственность.
Последний раунд
В лесочке, где было найдено тело Тамаки, на пожухлой траве между двух пней установили небольшой камень. Вот то самое место, где она лежала. У камня в стеклянном стакане несколько диких хризантем - наверное, от матери? По камню, по цветам, между деревьями все сильнее и сильнее стучат капли - дождь расходится не на шутку.
Ясная погода держалась довольно долго, но с той пятницы, когда обнаружили убитую девушку, небо стало хмуриться, а уж последние два-три дня было просто как во время июньских сливовых дождей.
Обхватив голову руками, на пеньке перед могильным камнем уже давно неподвижно сидит молодой парень.
Это Химэно Сабухиро.
Вчера в воскресенье у него закончилась работа над ролью, которая столь неожиданно ему выпала. Сабухиро справился отлично. Его хвалил режиссер, хвалил продюсер. Впереди перспективы новых съемок в роли комических персонажей.
И все равно, несмотря на это, сердце его не радовалось. Может, даже точнее сказать - именно потому и не радовалось?
Разгулявшийся над лесом нешуточный дождь насквозь промочил джемпер, а он сидит, спрятав лицо, и всхлипывает.
Так и слышен душевный стон: "Ну почему, почему? Кто убил тебя, Тамаки?"
Да, именно об этом беспрестанно кричит сейчас его душа. Кричит, не замечая холодного осеннего дождя, насквозь пронизывающего грудь…
Вдруг Сабухиро поднял голову. Кто-то вошел в лес, шурша опавшей листвой.
Сабухиро поспешно вытер слезы и, как загнанный зверь, обернулся на звук шагов. Лицо его кривилось от потаенных рыданий.
Эномото Кэнсаку ушел из дома, даже не прихватив зонта. Он был просто в плаще, и на кончиках длинных растрепанных волос блестели капли дождя.
Эномото встал около Сабухиро и совершил молчаливую молитву перед маленьким надгробьем. Потом посмотрел в лицо сидящему другу.
- Сабу-тян! - заговорил он глухим голосом. - У тебя было что-нибудь с Тамаки?
Лицо Сабухиро внезапно сморщилось. Его словно прорвало:
- Эно, в тот вечер я впервые обладал девушкой. В тот вечер мы с Тамаки в первый раз вступили в близость.
- В тот вечер - это когда?
- В тот самый вечер, когда ее убили. Мы стали близки с ней, а через какие-то полчаса ее убили.
Сабухиро разрыдался.
- Сабу-тян! - Эномото попробовал остановить его суровым взглядом, но не выдержал и просто сел на пенек напротив. - Расскажи поподробнее. Значит, ты встречался с Тамаки в четверг вечером?
- Ага, - Сабухиро мотнул головой, словно его встряхнули. Одной рукой он продолжал тереть глаза.
- И где же?
- Я пришел к ней домой… До чего стыдно, что я реву! Эно, выслушай меня, я расскажу тебе про тот вечер.
Сабухиро, наконец, вытер слезы, высморкался и, глядя куда-то в сторону, запинаясь, начал:
- В тот день мои съемки закончились в пять часов. Режиссер хвалил меня, я был страшно доволен и, приехав в Хинодэ, отправился прямо к Тамаки. Было уже часов семь. Она была одна, валялась на постели какая-то унылая. Меня прямо распирало от радости, я уселся рядом, начал болтать без умолку, а она становилась все грустнее и грустнее. Я спросил ее, в чем дело, а она ответила, что хочет умереть.
- Хочет умереть? Тамаки?
- Да. Но это так, ерунда. Сказала, что между родителями последнее время все уж слишком заладилась. После того письма у них прямо как в поговорке - от дождя земля тверже. Оба друг перед другом так и стараются, так и стараются. Видеть, говорит, не могу. То есть слышать. Понимаешь, у нее отец с матерью уж чересчур этим делом бесцеремонно занимаются. Поэтому девчонке в таком возрасте тяжело с ними. Вот она и говорила, что умереть хочет. Тут мне ее так жалко стало, так жалко - и я сделал ей предложение.
- И что?
- Тамаки тут же развеселилась. Позвала меня вместе принять ванну.
Я забеспокоился, вдруг мать вернется, а она сказала: да нет, мама сегодня в кинотеатре отцу помогает, а потом они всегда вместе после работы куда-нибудь заходят, так что до девяти-то уж точно нам никто не помешает. И мы пошли. А ванна-то маленькая - ну, мы с ней оба разгорелись и соединились.
- В ванне?
В вопросе Эномото не было ни насмешки, ни скабрезного любопытства. Сабухиро встречался с Тамаки прямо накануне ее смерти, и судя по суровому выражению лица Эномото, тот пытался нащупать в разговоре с приятелем хоть какой-то намек на возможную причину убийства.
- А что делать! Мы же там с ней и были.
- Что потом?
- Что-что! Пошли и как были голые, так в постель и нырнули. Я размечтался, планы на будущее начал строить. Расхвастался - я, говорю, конечно не Эно, главных героев играть не буду, но и на своих ролях успеха добьюсь. И Тамаки тоже подтвердила, что меня ждет успех. Я… У меня… - тут Сабухиро немного замялся. - У меня это в первый раз было, понимаешь? И у Тамаки тоже. А потом мы опять… Эно, а у тебя уже было с девчонкой?
Вопрос прозвучал внезапно, но Эномото ничуть не смутился и все тем же суровым тоном ответил:
- Это не важно. Говори, что было дальше.
- Да не скрывай ты. Было у тебя с Киёми?
- Нет. Мне вообще такие девицы не особо нравятся. Чокнутая она малость.
Сабухиро фыркнул и пристально посмотрел на приятеля:
- Вот оно как! А ей тебя терять не хотелось!
- Оставь это, рассказывай дальше.
- Ну, в общем все было просто замечательно - из койки в ванну, из ванны в койку… А потом спохватились - уже девять скоро. Мы еще разочек с ней в ванну - и я ушел.
Сабухиро опять чуть не ревел.
- Слушай, Сабу-тян, - Эномото строго смотрел ему в глаза. - Я не из дурацкого любопытства тебя о таких вещах спрашиваю. Когда вы с ней разговаривали, не проскакивало ли что-нибудь, связанное с теми убийствами?
- Ах да! - припомнил Сабухиро. - Тамаки забавный вопросик мне задала. Спросила, не знаю ли я, что может значить "белое-черное". Сказала, что ее об этом Киндаити Коскэ спрашивал, и что это страшно важно для расследования. Ну я и начал перечислять то, что знаю. И тут она вдруг как расхохочется!
- Что ты ей назвал тогда?
- Ну что-что, знаешь ведь: если женщина с женщиной - белое, мужчина с мужчиной - черное!
Взгляд Эномото внезапно стал устрашающе грозен.
Только половина пятого, но окрестности уже погрузились в сумеречный мрак. Седьмое ноября. Конечно, в такое время года уже на глаз заметно, что дни стали короче, но сегодня не только этим объясняется ранняя темень. Над Хинодэ словно во время июньских сливовых дождей низко нависло серое небо и беспрестанно моросит мелкий-мелкий дождь - такой мелкий, что его и не видно. Вот только дождь этот совсем не июньский. Холодный.
В красном виниловом плащике, натянув на голову капюшон, Юкико, избегая чужих глаз, вышла из квартиры Кэнсаку. Тамико дома не было, она ушла за покупками. Девочка вышла на улицу. Весь квартал затянуло серой пеленой, даже другого конца не видно. Наименее терпеливые уже зажгли дома свет. Народ с работы еще не пошел, вокруг никого.
Вжав голову в плечи, Юкико направилась к корпусу 18.