Не помню, как я остановил машину на узкой обочине, как заглушил двигатель и вышел наружу. Я даже не оглядывался назад, хотя проезжающие по моей полосе машины могли снести и мою распахнутую дверцу, и меня самого. Ей-богу, я не отдавал отчета в своих действиях, мне нужно было срочно выйти на свежий воздух.
Черного джипа и след простыл. Он не остановился, исчез где-то в своем потоке. Я очень надеялся, что штаны у его хозяина сзади и спереди украсило огромное мокрое пятно. Чтоб тебя, ублюдок! Я могу ошибаться, но меня чуть не убил БМВ Х6. Где-то читал, что если вы видите, как какой-нибудь баран несется прямо перед вашим носом с крайней левой полосы в крайнюю правую, то в восьмидесяти процентах случаев этот баран - на БМВ. Видимо, это особая каста людей, для которых в мире не существует больше никого, да простят меня добропорядочные владельцы автомобилей данной марки.
Я присел на обрыве, опустил голову. Отдышался, привел свой сердечный ритм в порядок. В траве чуть ниже моего уровня резвились сверчки. За спиной проносились автомобили. Над головой висело безмятежное синее небо. Жизнь продолжалась.
А я ведь мог сегодня не вернуться домой…
Подняв голову спустя несколько минут (пять? десять? не помню), я заметил недалеко по пути следования кусок белого камня. Он торчал вертикально из земли возле большущего дерева. Тот самый импровизированный памятник, который, по словам Нины Ивановны, установили на свои деньги немногочисленные знакомые Павла Рожкова. Я не доехал до него совсем чуть-чуть.
Да, братишка, теперь я знаю, как все это было.
Изгой
25 ноября
Три пары глаз сверлят его. Макс взирает и внимательно, и расслабленно одновременно. Так энтомолог изучает бабочку, которая уже имеется в его коллекции. Славка чавкает колбасой. Только Маша смотрит словно в ожидании признаний в любви. Впрочем, ее ожидания не совсем уж и беспочвенны. За прошедший день Изгой уже почти полюбил ее, и кабы не два мускулистых парня, он, пожалуй, рискнул бы напроситься еще на одну ночь. Он с удовольствием лег бы хоть на полу в уголке, как приблудная собачонка, лишь бы утром снова увидеть ее глаза и услышать журчащий голосок. Его даже не смущает то обстоятельство, что он давно нормально не мылся, носит позавчерашние трусы и вообще выглядит как рыцарь, лишенный наследства. Просто он снова пьян, если вы забыли.
- Я давеча встретил призрака…
Такова его первая фраза. Она наиболее точно отражает все, что произошло с ним сутки назад. Но если это понимает он сам, то слушателям требуется разъяснение.
- Призрака прошлого, - продолжает он, теребя край столовой клеенки. - Хотел о нем забыть навсегда, но хрен забудешь.
- Да, - молвит Макс, - иногда они возвращаются.
- Можно и так сказать. Только он не возвращался, я сам его нашел.
- Это с ним ты так надрался? - беззаботно спрашивает Славка.
- С ним. И двумя его приятелями. Точнее, они были и моими приятелями когда-то, но больше все-таки - его.
Я даже не сразу вспомнил, как их зовут.
Изгой умолкает. Ему хочется, чтобы чья-нибудь рука снова потянулась к бутылке и наполнила опустевшие стопки, но парни сидят неподвижно, а Маша далека от этих суровых материй. Впрочем, в бутылке остается не так много живительной влаги, и если у ребят не спрятано в шкафах еще пол-литра, то придется смириться со скорейшим окончанием банкета.
- А нафига ты вообще с ними пил? - вдруг спрашивает Макс. - Не хочешь - не пей, простое правило. Если каждого, кто желает раздавить с тобой полбанки, уважать, то никакого здоровья не хватит.
Изгой пожимает плечами.
- Так получилось.
- Классный ответ, чувак. Вот, например, ты и нас совсем не знаешь, а сидишь.
- Мне уйти? - холодно произносит Изгой. Макс начинает его раздражать.
Тут вмешивается Маша:
- Перестаньте, ребята. Пусть рассказывает, сами же спросили.
Макс машет рукой: "Ладно, валяй, черт с тобой". Славка тянется за ломтиком колбасы. Изгой надеется, что рука по пути захватит бутылку, но она пролетает мимо. Проклятый обжора!
Может, самому налить?
- Мы служили вместе, - говорит он. - Я дембельнулся три года назад, потерял их из виду. Как-то не хотелось вспоминать. А тут вдруг попался на глаза номер его телефона в книжке. Перебирал документы и нашел…
23 ноября
… Зачем он вообще полез в эту книжку? Не нужна была сто лет!
Чувства нахлынули? Ну да, как же, от таких чувств надо держаться подальше - от них случается вздутие живота. Выдавливать их надо из себя, как гной из раны, как у них в медсанчасти фельдшер выдавливал бесцветную жидкость из царапин. Климат региона, в котором он служил, приводил к тому, что любая безобидная царапина начинала гноиться, распухать, и если ее запустить, то Рядовой Такой-то будет уже не годен к строевой службе. Поимел царапину - получил освобождение от срочных военно-полевых работ. Приходишь в медсанчасть, показываешь палец, доктор делает надрез, выдавливает жижу, накладывает мазь Вишневского и обматывает рану бинтом. И все дела. Как было у Довлатова по другому поводу, с утра выпил - весь день свободен.
Вот так и чувства свои надо исторгать. Душа, понятное дело, бывает исцарапана гораздо сильнее, чем руки, и терапия здесь требуется более серьезная, но алгоритм тот же.
Но нет, полез в коробку, вывалил из нее блокноты, квитанции, записки. Нашел даже справку о сдаче донорской крови, по которой ему полагалось полдня отдыха вкупе с сытным обедом в офицерской столовой. Изгой усмехнулся, когда увидел эту помятую бумажку. Кстати, надо будет все же уточнить свою группу крови. На медпункте военного городка, куда он вместе с двумя десятками новобранцев пришел сдавать кровь ("Дело сугубо добровольное, бойцы, - сказал комбат, - поэтому становись в колонну по трое и левое плечо вперед!"), сестра-лаборантка поставила ему третью группу, хотя Изгой прекрасно помнил, что в его гражданских медицинских документах значилась четвертая. Не стал он прояснять этот вопрос на месте, постеснялся, а потом все думал: не откинет ли копыта тот несчастный, кому вольют его кровь?
Впрочем, все эти вопросы отошли на второй план, стоило пальцам начать перелистывать армейскую записную книжку. Была у него привычка записывать номера телефонов и другую полезную информацию в маленькие записные книжки. Не полагался он на электронные гаджеты - вдруг потеряет или украдут. Кроме того, любил он водить авторучкой по бумаге. Школьные учителя видели в нем будущего писателя или журналиста, да он и сам склонялся к мысли посвятить если не всю свою жизнь, то хотя бы значительную ее часть, складыванию букв в слова, а слова - в предложения. Но что-то не срослось.
"Какие твои годы, малыш?".
На одной из страниц он обнаружил телефон Ястреба… и почувствовал, как все его тело (не сердце даже) начинает пульсировать. Покоя как не бывало.
Он вскочил с дивана, подошел к окну. Накрапывал мерзкий осенний дождь. Проклятая погода выводила его из себя. Еще не зима, но уже и не осень - слякоть, ветер, серость. Выпить, что ли?
- Ты ужинать будешь?
Он обернулся. Тетя стояла у порога комнаты в своем неизменном кухонном переднике с розовыми цветочками, переминая в руках полотенце.
- Чуть позже, - ответил он. - Я отлучусь ненадолго.
Уже через десять минут он стоял в очереди в кассу ближайшего алкомаркета. Последние год-полтора он посещал этот магазин едва ли не каждый вечер. Продавщицы уже не спрашивали, есть ли у него при себе дисконтная карта. Нету у парня никакой карты (хотя, говорят, иметь ее выгодно - можно отовариваться с хорошей скидкой), это же очевидно! Изгой с большим удовольствием вообще забыл бы сюда дорогу. Он испытывал неописуемый стыд, когда продавцы проводили приобретенные им бутылки через сканер. Он читал в их глазах упрек, почти материнский и сестринский, в зависимости от возраста продавщицы. "Хватит жрать! - как бы говорили их глаза. - Посмотри, на что ты стал похож! Лучше сходи в бассейн, купи мячик, побегай по школьному стадиону! Стыд и позор! Ффу!".
Сотни и тысячи людей проходят через этих милых девушек каждый день, и не всегда лица покупателей просятся на обложку модных журналов, и покупают эти люди здесь отнюдь не молоко и сметану. Тут запросто потеряешь веру в человечество, особенно если весь день в воздухе витает стойкий запах перегара. Но Изгой принимает хмурость сотрудников магазина на собственный счет. Это ему адресованы их укоризненные взгляды, это он пал в их глазах ниже мышиной норки, и нет ему прощения во веки веков, аминь.
В тот вечер он купил бутылку коньяка и колу. Закуску подбирать не стал, уповая на кулинарное мастерство родной тетки. Она, конечно, не одобрит его выбор программы вечера и наверняка посмотрит так же сурово… ну и ладно. Цепь никак не разрывается, это очевидно, и чем активнее попытки разомкнуть ее звенья, тем сильнее, кажется, они пристывают друг к другу.
"Я подумаю об этом завтра", - говорит он себе…
… и напивается в хлам.
Едва захмелев, хватается за телефон. "Только надравшись я понимаю, сколько людей жаждут услышать мой голос". После пяти стопок он успевает разругаться с девушкой, с которой на прошлой неделе обедал в кафе (девчонка сделала "динамо", хотя он не настаивал на интимном продолжении вечера, отбрила сразу, он даже рта раскрыть не успел; классные девчонки пошли! пожрать, выпить - пожалуйста, а потом сразу изволь заказать ей такси и не вздумай садиться рядом на заднее сиденье!). На восьмой рюмке он гавкнул на родную тетку, предложившую "перекусить, чтобы не опьянеть". А уже когда на дне бутылки оставалось жидкости пальца на два, он таки набрал номер.
На ответ не надеялся. Ястреб мог десять раз сменить оператора, ведь они не виделись уже три года. Тем велико было его удивление, когда хриплый и вкрадчивый голос отозвался в трубке:
- Старичок, ты, что ли?
Изгой опешил. Не смог издать ни звука.
- Не дыши так, - сказал Ястреб, - это меня возбуждает. Будь ты девицей с третьим размером груди, я бы не возражал.
- Добрый вечер, - неожиданно для себя выдавил Изгой.
- И тебе того же. Какими судьбами?
- Да так, понимаешь…
- A-а, я слышу, ты уже красавец.
Изгой смутился. Точнее, он бы смутился, будь он в сознании, но в подпитии он просто разозлился.
- Не твое дело!
- Понятно. - Ястреб перешел на суховатый тон. - Что ты хотел? Только быстро, я сейчас занят.
- А я вот, видишь, не занят и хочу тебе кое-что сказать…
Изгой сделал паузу. Ястреб напрягся. Он, гаденыш, прекрасно понимает, о чем сейчас пойдет речь. Что ж, это к лучшему. Они давно понимают друг друга без слов. Их связывает прочная стальная цепь, звенья которой никак не удается разорвать.
Но хотя бы сейчас, в эту минуту крайней расслабленности, Изгой хочет позволить себе лишнее. Хочет переступить черту, выйти за флажки и напомнить о том, что он когда-то был способен на поступки и вовсе не забыл об этом.
- Ты…
С первого раза не получилось. Изгой взял побольше воздуха, зажмурился.
- Что - я?
- Ты… сволочь!
Ястреб хмыкнул. Едва ли столь пламенная, но короткая тирада произвела на него впечатление, но хотя бы озадачила.
- Хочешь обсудить это? - поинтересовался он.
- Нам нечего с тобой обсуждать!
- Думаешь?
- Уверен! Знаешь, я собираюсь…
Изгой икнул. Очень некстати! Икота сильно дезавуирует серьезность заявления. Впрочем, выбора нет, раз уж начал, доводи дело до конца, иначе никогда больше не достанет смелости.
- Чего ты там собираешься, старичок? - Голос Ястреба изменился. В нем зазвенели натянутые струны.
- Собираюсь…
- Ну, смелее, дорогой. Что именно ты "собираешься"? И с чего вдруг? Мы же столько лет не общались, я уже почти все забыл, живу своей жизнью, а ты звонишь мне и угрожаешь? Что-то случилось?
- Это ты почти все забыл, - сказал Изгой, и на этих словах из глаз его брызнули слезы. Только бы не раскваситься сейчас! Если Ястреб услышит его хрюканье, его уже ничто не остановит. Он сожрет бедного мальчика с потрохами. - Это ты забыл, а я… А я живут с этим, понимаешь!!!
Ястреб тяжело дышал в трубку, но не прерывал.
- Я живу с этим каждый день! Просыпаюсь и засыпаю! Я не такой как ты! Я не умею…
Он все-таки расклеился, не выдержал. Отвел трубку в сторону, чтобы пару раз шмыгнуть носом. Когда он услышал, что Ястреб заговорил, поднес трубку обратно к уху.
–.. успокойся, старичок, - говорил бывший сослуживец. - Возьми себя в руки, допей спокойно свою бутылку и ложись спать. Завтра созвонимся.
- Зачем?
- Нужно все обсудить. Спокойно сядем, накатим и поговорим. Ты как?
- Не знаю…
- Стоп-стоп, дорогуша. - Ястреб поднажал. Интонации его голоса плавали в диапазоне от вкрадчивости и даже нежности до холодного металла, от которого вся спина покрывалась наледью. - Ты уж не виляй хвостом. Если до сих пор не можешь успокоиться, тогда изволь разобраться с этим до конца. И, заметь, это не я тебе позвонил. Так что возражения не принимаются, окей?
- Кей, кей… Ладно, поговорим завтра.
Не дожидаясь ответа, Изгой выключил телефон. Сейчас он действительно допьет свою проклятую бутылку и завалится на диван. Завтра утром тяжелой будет не только голова - в душе мертвым камнем ляжет страх и угрызения совести, но это будет только завтра.
Ворочаясь на подушке, пытаясь забыться, он все же хвалил себя за отвагу. Он правильно сделал, что позвонил. И спасибо тебе, Господи, что Ястреб остался верен своему мобильному оператору. Иначе эта тяжелая цепь, в конце концов, сомкнулась бы на шее.
Крабы в твердом панцире
10 июня
Не знаю, как я дотянул этот рабочий день до конца. Перед глазами снова и снова возникал тонированный черный джип, несущийся на меня в столбах пыли как Всадник Апокалипсиса. От встречи с Павлом Рожковым на небесах вашего покорного слугу отделяли считанные сантиметры. Любое, даже касательное, столкновение на той злополучной обочине закончилось бы моим воспарением над суетностью мира. И не пришел бы я в этот день в садик за дочкой, и сидела бы она вместе с Олесей на лавочке на участке, обращала бы к ней свое заплаканное личико и в тысячный раз задавала вопрос: "А когда папа придет?", а Олеся обрывала бы мой телефон, но все тщетно.
От этой, довольно реалистичной, картины сердце мое сжалось до размеров сушеного финика, и не мог я уже думать ни о чем.
- Что-то случилось? - встретил меня вопросом Петр. Он снова нес кому-то поднос с чашками и блюдцами, выполняя чужую работу. Офис-менеджер Настя Голубева, коей по статусу полагалось поить моих клиентов ароматным кофе, болтала по телефону, и, судя по выражению лица, разговор носил личный характер. Уволю к чертовой матери!
Я едва не сорвался на ней, но Петр вмешался - взял за локоть и отвел в сторону.
- На тебе лица нет.
Я кивнул. Я не смотрел в зеркало, возможно, лицо у меня как таковое давно отсутствовало, осталась лишь маска пережитого ужаса.
- Может, тебе отменить встречу?
Я улыбнулся через силу. Петя, Петя, и откуда ж ты такой выискался, заботливый, внимательный, дорогой мой человечище…
Как ни странно, встреча с клиентом прошла хорошо. Проблема, с которой обратился в агентство седовласый джентльмен, не требовала моей персональной заботы. Он собрался помирать, а посему хотел грамотно составить завещание, чтобы обидеть как можно больше родственников. Я проводил его к своему юристу, спецу по таким вопросам, а сам отправился в кабинет, попросив Петра в ближайший час ни с кем не соединять.
Уходя, я все-таки задержался у стойки офис-менеджера.
- Настя, ты вынуждаешь меня потребовать снять накладные ногти. Чтобы через неделю их не было!
Испуг на лице Насти не доставил мне ни малейшего удовольствия. Я даже не стал выслушивать ее оправдания - покинул холл и заперся в кабинете.
Томка и Олеся… ну, еще мама. Три человека, с которыми я хотел немедленно переговорить. С кого начать?
Я глянул на часы. Начало четвертого. В детском саду тихий час, если я ничего не путаю. Ну, может быть, он уже подходит к концу, но Олеся наверняка прикорнула где-нибудь рядом со своими сорванцами, чтобы компенсировать хронический недосып.
Или все же попробовать?
Я набрал номер, затаился в ожидании ответа.
- Да? - просипела Олеся. - Антон… Васильевич?
О боже, опять отчество! Говорить что-то очень душевное после официального обращения было чертовски трудно, поэтому я завис, как компьютер, озадаченный одновременно несколькими операциями.
- Да, Олесь… - Вот и все, на что меня хватило.
Пауза затягивалась.
- Я слушаю, - сказала она.
- Ты когда-нибудь пробовала крабов в твердом панцире?
Она выдержала пару мгновений, усмехнулась:
- В каком смысле?
- В смысле крабов. У них панцирь… твердый такой… Наверно, это вкусно, потому что я их тоже никогда не пробовал.
Мое сердцебиение заглушало голос разума, а разум, между тем, указывал на тот факт, что уставшая Олеся Лыкова не пыталась прервать разговор или перевести его в иное русло. Она терпеливо выслушивала весь мой мальчишеский бред.
- В общем, - мямлил я, - как бы точнее выразиться… С чего я начал?
- С крабов. У них панцирь.
- Да, панцирь… твердый. А вот у меня панциря нет.
- И?..
"Антон, тебе семнадцать?!" - спросил я себя.
- Можно, я тебе помогу? - предложила она. - Ты хочешь пригласить меня пообедать?
Я проглотил ком.
- Скорее, поужинать. Крабы в обед - как-то не комильфо. Хотя, повторюсь, я их никогда не пробовал и не заказывал.
Она помолчала. На заднем плане я услышал детские вопли. Сорванцы проснулись и принялись делить игрушки.
- Неожиданное предложение, - молвила Олеся. - Что-то случилось?
"О, это проклятое женское чутье!".
- Нет… Да… В общем, я хочу поговорить в спокойной обстановке.
- В романтической или спокойной? - улыбнулась Олеся.
- Одно другому ни в коем случае не мешает. Если тебя смущает… эммм… смущает формат, то я хочу пригласить вас вместе с Ванькой. Томка тоже будет со мной. И ресторан будет самым обычным, ты не думай…
- Я не думаю, Антон. - В этот момент на заднем плане что-то грохнуло, кажется, пустая кастрюля полетела на пол. - Ой, извини, они сейчас разнесут группу. Твоя, кстати, зачинщица.
- Я слышу. Задержу только на секунду.
- Да.
Я вдохнул. Выдохнул. Спросил с робкой надеждой:
- Вы пойдете?
Она вновь улыбнулась, я услышал это по голосу.
- Разве я могу отказаться от такого интригующего приглашения? Поговорить о чем-то важном, да еще и в спокойной обстановке, да еще и с детьми… и под крабов в твердом панцире. Ни за что на свете!
- Замечательно. Тогда освободи вечер, а я перезвоню чуть позже. Закажу столик.
- Мне доставать из шкафа вечернее платье?
Я не нашелся что ответить. Так и сидел с распахнутым ртом, пока она не положила трубку.