Нет, конечно, можно было встать и покинуть эти шумные, галдящие массы и перейти в передний салон, но теперь этот его шаг выглядел бы неким вызовом, а к чему? Тем более что и "пацаны" не пристают с расспросами, не лезут с советами и вообще не замечают случайно затесавшегося в их среду чужака.
Через полчаса полета к Александру Борисовичу подошла довольно милая молодая женщина, на которую немедленно обратили внимание все эти "безбашенные" пассажиры и кинулись с весьма сомнительными комплиментами, на что она реагировала поразительно спокойно, без всякого раздражения, даже немного игриво, видно, ей такое не впервой, и передала Турецкому приглашение начальника управления пройти в кабину пилотов. Он сперва подумал: на кой черт ему это? Потом вспомнил, что лететь придется несколько часов, а выдерживать продолжающийся гам, основательно поддерживаемый теперь щедрым пивком, которого у всех в салоне оказалось в достатке, значило подвергать себя серьезному испытанию на прочность. Соседи попробовали было сунуть и ему, по-простому, по-свойски этак, открытую бутылку "Бочкарева", но он сухо отказался, и после этого больше не приставали. Возможно, до поднятия, как говорится, определенного градуса. И он принял приглашение Нефедова.
В первом салоне, как он и предполагал, "разговлялись", и градус был, вероятно, уже достаточно высоким. Но никто на Турецкого не обратил внимания - мало тут ходит всякой обслуги! Зато в пилотской кабине все, словно по команде, повернулись к нему, посыпались сдержанные приветствия. А Нефедов обратился к сопровождавшей его стюардессе:
- Томочка, сооруди-ка нам по чашке кофе, ну, ты понимаешь…
- Сей момент, Сергей Сергеевич, - улыбнулась она. - А вам, командир, как обычно? - обратилась она к первому пилоту, сидевшему в левом кресле.
Тот кивнул, не оборачиваясь.
- Командир не пьет ничего, кроме крепкого чая, - объяснила она Александру Борисовичу. - А вам коньяк - в кофе или вы предпочитаете отдельно?
- Коньяк? - удивился Турецкий.
- Да, самую малость, - чуть раздвинув большой и указательный пальцы, "обозначил дозу" Нефедов, - исключительно для здоровья. Но если хотите, можно и отдельно.
- Нет уж, я как и вы. Можно присесть?
- Пожалуйста, - словно спохватился Нефедов, показав на кресло рядом с собой. - Я хочу познакомить вас, Александр Борисович, с экипажем. Грех хвалить своих, но тут я стараюсь быть максимально объективным. Во-первых, все они - отличные ребята и замечательные летчики, а во-вторых, прекрасно знают Гришу Султанова и его товарищей. И если хотите выслушать мнение профессионалов, то… ради бога, как говорится. А то мне показалось, что вы немного оглохли там от своих соседей. - Он засмеялся. - Они вас еще пивом не накачали? Способны, ох способны!
- А я как раз хотел спросить, чья это братва такая? Как-то не стыкуется…
- Да вы что, Александр Борисович?! - прямо-таки изумился Нечаев. - А где же ваш хваленый глаз-ватерпас? Так, я слышал, про вас говорили? Посмотрит разок - и все, гаси свет. Вы что, в самом деле решили, будто я набил свой самолет "братанами"? Да бог с вами! Хотя, с другой стороны?.. - Он снова засмеялся и развел руками. - А чего вы, собственно, хотите? Моду - на лица, на одежду, на все остальное, включая поведение, - нам теперь диктует центральное телевидение. И если вы себе в Москве представляете нашего героического современника именно в таком вот виде, похож, к примеру, на артиста из сериала про "Бригаду", и премии им за это всякие даете, то почему же, извините, и нам, в сибирской глубинке, думать иначе? Нет, я вас разочарую. Это все наши сибирские работяги - из Ачинска, Железногорска. Руководство ж, по обычаю, предпочитает для собственного отдыха "бархатный сезон" либо внесезонные Канары с Багамами, а рабочий человек ждет, когда удача выпадет. Или когда заказы не поступают. Две бригады из отпуска возвращаются. Я их в Москве подобрал, со средствами-то уже у них туговато, сами понимаете. Как в лучшие советские времена… Помню, бывали случаи, когда и сам ловил попутку. Либо "бомбил" начальство телеграммами: "Срочно двести, вернусь, отработаю". Не так разве?
Он вдруг смущенно улыбнулся, отчего Александр Борисович немедленно проникся к нему искренней теплотой и симпатией. Подумал: наш человек, в смысле свой, без подлянки в душе и желания казаться лучше, чем ты есть на самом деле. С таким можно иметь дело. Хотя еще позавчера он почему-то вызывал определенную к себе настороженность. Но оно в принципе объяснимо, все же атмосфера была не совсем та…
И еще он мысленно усмехнулся по поводу такого некрасивого собственного прокола с братками. Это ж надо? И ведь пивко-то они, от которого он решительно и, вероятно, излишне резко отказался, поди, предлагали от чистого сердца, от широты, так сказать, домой ведь летят… Эх, нехорошо…
- А про ватерпас-то от кого, если не секрет, слыхали? - небрежно кинул вопрос Турецкий: очень ему интересно было знать, каким путем распространяются слухи.
- А-а, вы про это? - прямо будто расцвел Нефедов. Он немного помялся, словно бы не решаясь сказать правду. - Тут вообще-то такая история… Все теперь на нашем управлении сходится, как вы знаете. А Валерий Леонидович, председатель аварийной комиссии и он же - начальник Службы безопасности полетов в нашей системе, Найденов, наверняка ведь помните его фамилию?..
- Помню, - чуть улыбнулся Турецкий.
- Ну вот, он и заметил, как бы между прочим. Турецкого, говорит, на вас на всех - и влепил крепкое словцо - не хватает. Ну мы - кто таков? А он - вот у кого глаз! А тут не прошло и двух дней, как мы узнали о решении Генеральной прокуратуры. И откуда все пошло. Я поинтересовался у Валерия Леонидовича, и он ответил, что вы с ним в прошлом году по одному делу пересекались, тоже в связи с авиационной катастрофой.
- Да, это когда Алексей Мазаев во время летных испытаний погиб. И всех чертей ему на шею повесили… А после Героя присвоили… посмертно… было такое. Действительно, пересекались. Только ведь не я один старался, там и его веское слово свою роль сыграло…
- Вот, значит, он вас и запомнил. В том плане, что вы "козла отпущения" не ищете.
- Значит, вы полагаете, что в данном деле экипаж Султанова представили именно этими "козлами"? А куда же ваш досточтимый Найденов смотрел? Он Мне показался человеком мудрым.
- Так ведь в чем хитрость-то? Комиссия еще не сделала и тем более нигде не опубликовала своих окончательных выводов. Зато все, без исключения, средства массовой информации о них откуда-то знают. Все причастные и непричастные к делу. И, вот ведь в чем главная беда, активно поддерживают не существующие еще как бы выводы! Общественное мнение создается, вы понимаете? Идея, овладевшая массами, чтоб ее… Вы внимательно читали материалы, которые собрало следствие? Извините за такой наглый вопрос.
- А чего ж в нем наглого-то? Очень даже логично. Скажу больше, свое присутствие в данную минуту здесь, в кабине пилотов, я могу представить так, что вы были бы, мягко говоря, не против того, чтобы я попросил членов экипажа высказать их профессиональное мнение о погибших товарищах, верно?
- Ну-у… - протянул Нефедов, неопределенно пожимая плечами.
- Я и не возражав, напротив, буду благодарен за искренние, а главное, объективные оценки. Это - первое. А насчет второго? Вот тут и загадка возникает. Уж не ваш ли Найденов и высказал идею подключить меня к данному расследованию? Послушайте, к чему я клоню. Если это так, а не иначе, получается, что Валерий Леонидович не верит ни единому выводу комиссии, которую сам же и возглавляет? Такое разве возможно?
- Трудно представить…
- Трудно! А вот я вообще не представляю, чтоб этому вашему многоопытному, извините, волчаре посторонний ватерпас вдруг понадобился. Это если судить по вашим словам, Сергей Сергеевич. Хотя, если честно, встречался я с председателем аварийной комиссии всего лишь дважды и практически оба раза на бегу. Так что и составить друг о друге стоящие впечатления нам вряд ли бы удалось.
- Тем не менее, как видите…
- Да вижу, - с печальным выражением лица кивнул Турецкий, принимая из рук Тамары вполне приличную чашку с горячим кофе, пахнущим хорошим коньяком. - Но что-то у меня в голове все равно пока не связывается…
- Ваше здоровье, - поднял и свою чашку Нефедов. - А разве нельзя представить себе, что до сих пор расследование опирается главным образом на факты, добытые местными оперативными работниками, которые всего-то и смогли допросить оставшихся в живых пассажиров? Тех, что наверняка пребывали еще в шоке? Так о чем же они могли внятно рассказать? Ведь действуя подобным образом, можно доказать что угодно и выдвинуть любую, удобную кому-то версию? Я правильно употребил термин?
- Кому она удобна, по-вашему?
- Э-э, Александр Борисович, а это уже не моя епархия…
- Вот то-то и оно, дорогой мой генерал… - вздохнул Турецкий и одним глотком допил хорошо разбавленный коньяком кофе.
- Как вы себя чувствуете? - спросил Нефедов. - Если хотите, можем устроить завтрак пораньше.
- Благодарю, я перекусил перед отлетом, так что, видимо, ваше расписание ради моей персоны нарушать не стоит. А вот как чувствую? Как в осаде. Как будто обложили со всех сторон и чего-то от меня ждут. А чего?
Готовых выводов? Но откуда они у меня могут появиться, если я еще толком сам ничего не знаю и не видел? Придется встречаться и разговаривать с каждым, кто выжил после катастрофы. И вот вы, кстати, в этом смысле очень могли бы мне помочь.
- Вопросов нет.
Турецкий усмехнулся:
- Это вы сейчас так говорите, Сергей Сергеевич. Подождите денек-другой, появится ясность. И, боюсь, вам начнут настойчиво не советовать оказывать мне посильную помощь. Но ведь все равно придется, вот какое дело! Ну а теперь, раз уж выпала такая возможность, я хотел бы и вправду задать несколько вопросов членам вашего замечательного, надо полагать, экипажа. Давайте-ка, друзья, по очереди и не торопясь, расскажите мне, что вы сами-то думаете по поводу падения вертолета?..
2
Осадное положение, которое поначалу вроде бы в шутку обозначил для себя Александр Борисович, оказалось вовсе не шуткой, а самой что ни на есть обыденной реальностью.
Уже с первых минут пребывания на сибирской земле, с того мгновения, как его нога коснулась бетонной плиты аэродрома, он ощутил вдруг себя словно под плотным колпаком всестороннего внимания. Нет, на него не были в упор устремлены десятки глаз или там оптических приборов, фиксирующих каждое движение, всякий взгляд в сторону, но ощущение этого постоянного наблюдения за собой, что, в общем-то, было далеко не новым в его профессиональной деятельности, как с ходу появилось, так больше и не отпускало. А как ты его чувствуешь, ни анализировать, ни тем более кому-то объяснять не стоило. Спиной ощущаешь такие вещи.
И так было теперь везде - в аэропорту у трапа самолета, где его встречал важный, но вежливый господин в форме полковника юстиции, оказавшийся заместителем прокурора края; в машине, которая ему была предоставлена той же прокуратурой на все дни его пребывания здесь; в reception отеля, этакого "Хилтона" местного разлива, где дама-администратор, с впечатляющими и вызывающими пристальный интерес формами, нарочито внимательно изучала его служебное удостоверение и командировочное предписание с автографом Генерального прокурора Российской Федерации; ну, и, само собой, в шикарном номере-полулюксе, с поистине сибирским гостеприимством обставленном тяжелой, антикварной мебелью, куда его, теперь уже явно не без собственного интереса, проводила кокетливая горничная. Оно было очень заметно, ее внимание. Хотя, возможно, и совсем иного рода. Но разве это так уж плохо? А если грамотно распорядиться своим временем, то полезность пребывания в Сибири можно "усугубить" и чем-нибудь весьма пикантным и приятным.
Даже в туалете не пропало ощущение, будто твою спину сверлит чей-то напряженный взгляд. Ну, черт бы их всех побрал! Нет, ребята, давайте лучше жить дружно!.. А то вам же хуже…
Впрочем, картина была традиционной - без пристального внимания местной власти он отныне, что бы кругом ни происходило, не останется. Значит, надо было немедленно предпринимать некоторые усилия в том направлении, чтобы освободить часть своих возможностей для дела, а другую часть вынужденно подарить сторонним наблюдателям, которые и будут фиксировать все его передвижения - как по городу, так и вне его.
Знакомый с обычаями всех традиционных служб, заинтересованных в том, чтобы постоянно находиться в курсе дел и, желательно, планов подопечного, Александр Борисович не стал откровенно демонстрировать свое желание проверить номер на наличие подслушивающих и подсматривающих средств, которые наверняка здесь уже имелись. Он сделал вид, что никакие подобные "штучки" его совершенно не интересуют. Однако и "занятый наблюдениями народец" тоже не следовало упускать из вида. Вот он и позвонил в краевую прокуратуру, сообщил, что прибыл благополучно, что его отлично встретили и разместили и теперь он готов приступить. Иными словами, прибыть к руководителю оперативно-следственной бригады, чтобы вплотную заняться изучением собранных материалов.
Он еще подумал, что здешние "деятели" поступили вполне логично, не отправив в аэропорт для встречи московского гостя этого руководителя. Зачем с ходу давать "важняку" возможность идти на обострения? Станет еще вопросы задавать. Советы высказывать о деле, в котором сам покуда, ни ухом, как говорится, ни рылом… Вот ты приедешь в "присутствие", разберешься, не торопясь, в материалах следствия, а мы пока посмотрим, кто ты таков и чем дышишь. И дальше видно будет, насколько ты контактен и куда простираются твои прокурорские амбиции.
Отвечая теперь на вежливые вопросы прокурора, Турецкий сообщил и о дальнейших своих планах до конца дня. Это следовало сделать открыто, чтобы отчетливо слышали все, кому требуется быть в курсе. Остальные же разговоры-переговоры отныне будут вестись только из тех мест, где "прослушка" исключается полностью. Что ж, осада так осада! Вот и начнем действовать применительно к искусственно созданным условиям.
И первым абонентом Александра Борисовича стал директор частного охранного предприятия "Глория", находящегося в Москве, на Неглинке, Денис Грязнов, племянник начальника МУРа Вячеслава Грязнова, старого и закадычного друга Турецкого. Номер его Александр Борисович набрал, находясь внизу, в холле отеля, где для неотложных нужд проживающих был специально отгорожен красиво оформленный застекленный павильончик лекарственно-парфюмерного назначения. Заодно Турецкий решил купить и флакон с пеной для бритья - старый, который он захватил из Москвы, больше шипел и плевался, нежели выдавал пену. За прилавком находилась толстая и ленивая девица, которой было все едино, чем торговать - парижской пеной для особо чувствительной кожи или презервативами. Она выдала покупку, отсчитала сдачу и безразлично отвернулась к окну. Что и требовалось. А Турецкий, отойдя в угол павильона, быстро соединился с Денисом.
Накануне вечером, предвидя всякого рода трудности, которые могут возникнуть в провинции, Александр договорился с Дениской, что, когда понадобится, тот сразу откомандирует в его распоряжение одного из своих сыщиков. С ними Турецкому приходилось работать не раз, и он превосходно знал все их многочисленные достоинства. Поэтому и вступать в долгие объяснения сейчас тоже не требовалось.
- Ты, дядь Сань? Молодец, вот по этой трубе и соединяйся со мной, прокола не будет. Ну что, окружили? Вниманием, я имею в виду?
- Дай хоть слово вставить! - сделав вид, что сердится, сказал Турецкий. - Мой номер семьсот тридцатый. Люди слишком даже заботливые. Хотелось бы проверить насколько, все понял?
- Так точно! - засмеялся Денис. - Кого прислать? Могу Севу, либо Филиппа, на выбор. И как срочно?
- Наверное, Филю, он в этих краях уже бывал. Город знает, да и неприметнее все-таки будет. А по поводу срочности… Хоть и завтра, а я подумаю, как оформить частное расследование. Вы ж не благотворительная организация, верно?
- Это точно, дядь Сань. Тогда до завтра?
- Давай, я буду весь день в прокуратуре.
- Он прилетит, устроится и сразу выйдет на связь. А тебя, между прочим, провожали, не заметил?
- Просто не обращал внимания. Впрочем, я и не сомневался. Тут складывается аналогичная картина. Это Филиппу для сведения. Постой, а ты-то откуда знаешь?
- Дядька попросил присмотреть.
- А-а, тогда понятно. Ну, привет дядьке. Жду гонца.
Турецкий засунул маленький мобильник глубоко во внутренний карман, а на пояс повесил другой, тот, номер которого был известен даже адвокату Белкину. Вот его-то и пусть засекают, если им очень надо. А сам адвокат, по всей видимости, появится тоже завтра. Как, вероятно, и полковник Рейман, и вдова генерала, и прочие лица, с которыми предстоит поработать с разной степенью интенсивности.
Служебная "Волга" с неработающей мигалкой ждала у подъезда отеля. Александр Борисович сел рядом с водителем.
- Поедемте в вашу контору, - беспечно сказал он, обернулся и увидел, как следом за ними, со стоянки от торца отеля, немедленно тронулись синие "Жигули". Ну да, сидеть на "хвосте" у московского "важняка" в "ауди" либо в "БМВ" даже для местного криминала, открыто похвалявшегося тем, что власть в городе и крае практически всегда принадлежала ему, все равно выглядело бы слишком наглым вызовом. А так - обычные дела. Но до прибытия господина Белкина - ни с кем никаких контактов. Потом видно будет…
3
Старший следователь по особо важным делам Главного управления Генеральной прокуратуры по Сибирскому федеральному округу, старший советник юстиции, то бишь полковник, Юрий Матвеевич Серов, рано располневший и облысевший мужчина, встретил гостя не то чтобы без пиетета, положенного хотя бы в отношении генеральских погон, но с настороженностью и одновременно заметной небрежностью в обращении. Не вышел навстречу в приемную, когда секретарша доложила ему о прибытии "важняка" из Москвы. Изображая невероятную занятость, неохотно оторвал от стула толстый свой зад и протянул через стол, заваленный папками с документами, вальяжную, ленивую руку. Вот ведь, черт его знает, глянешь в первый раз на человека и сразу чувствуешь к нему антипатию. Или они тут, в своем федеральном округе, и вправду представляют себя удельными князьями, на которых даже у царя-батюшки управы не находится? Зря, ей-богу, напрасно. Местечковый гонор никогда и никого к добру не приводил.
Так решил для себя Турецкий и избрал соответствующую тональность для дальнейшего разговора. Не идя, однако, и на откровенное обострение. Ведь, возможно, как это нередко случается, у этих местных деятелей просто срабатывает застарелый синдром против "варягов", которые являются в их заповедные края лишь затем, чтобы отнять лакомую добычу? "Володеть ими", как выражается летопись? Тогда, понятно, кому ж захочется делиться с трудом добытой славой? Либо кое-чем, гораздо более существенным, что с оной напрямую связано? Но слегка щелкнуть по носу все же следовало.