Кардинал снял галоши и проследовал за Ференбахом в столовую. Делорм, в носках, вошла чуть позже. Комната была светлая и просторная, повсюду цветы. Паркет блестел, приятно пахло воском. У стены под бременем исторических знаний прогибались четыре массивные полки, где неровными рядами и кипами громоздились толстые тома. Под ними был почти погребен компьютер.
- Не стану ходить вокруг да около, мистер Ференбах. - Кардинал вынул из кармана листок бумаги и прочел то, что до этого выписал: "162 сантиметра? 43 килограмма? Хороший товар всегда поставляют в небольших упаковках, Галахад, а у тебя - как раз такая упаковка, какую я бы очень желал получить".
Реакция Ференбаха его удивила. На лице вместо потрясения - разочарование. Почти печаль.
Кардинал прочел дальше:
- "Я готов даже оплатить доставку груза, если ты любезно переправишь себя ко мне…"
- Где вы это добыли? - Ференбах взял выписку из рук Кардинала и внимательно изучил ее сквозь очки. Уголки рта у него побелели; очки опять съехали, брови сошлись над орлиным носом. Наверное, у себя в классе он бывает грозен.
- Инспектор, это частная корреспонденция, вы не имеете права. Вы слышали, что такое несанкционированный обыск и захват информации? Между прочим, у нас в стране имеется конституция.
- "Галахад" мертв, мистер Ференбах.
- Мертв, - повторил он так, словно Кардинал был учеником, без спросу давшим неверный ответ. - Как он может быть мертв? - На верхней губе у него выступили бисеринки пота.
- Просто расскажите о вашей с ним встрече.
Ференбах скрестил руки на груди; при этом четко обозначились мускулы. Не стоит его сердить, подумалось Кардиналу, в гневе этот субъект опасен.
- Слушайте, я не знал, что он ребенок. Он меня уверял, что ему двадцать один год. Пойдемте, я вам покажу, письма хранятся на диске. Не верится, что он умер. Господи! - Ладонь взлетела ко рту - жест в высшей степени женственный для человека столь богатырского сложения. - Но это не его нашли в том доме? Там был…
- Почему вы так решили, мистер Ференбах?
- Видите ли, в газете сообщили, что мальчик был не из нашего города. И он уже был мертв не меньше двух… не знаю… Уже по тому, как вы спросили, я понял…
Ничто в нем не выдавало виновности, но Кардинал понимал, что человеком, убившим Тодда Карри и Кэти Пайн, может оказаться любой. Преступник планировал убийства и записал на пленку по меньшей мере одно из них. Это говорит о хорошем самоконтроле. В психологическом портрете отмечалось, что убийца, скорее всего, имеет постоянную работу и, вероятно, предпочел бы профессию, позволяющую ему проводить время с детьми.
- Послушайте, детектив Кардинал. Я школьный учитель, Алгонкин-Бей - городок небольшой. Если это выплывет наружу, мне конец.
- Если что выплывет наружу? - вмешалась Делорм. - Что выплывет наружу, мистер Ференбах?
- То, что я гей. Я хочу сказать… это расследование уже перестало быть только местным. Теперь даже "Торонто стар" пишет о Виндиго. А тут мои письма… как это будет выглядеть по четвертому каналу? Поймите, с точки зрения гея имейл - безопасный секс. Это гораздо предпочтительнее, чем обходить бары или…
- Но вы не собирались ограничиваться имейлом, - настаивала Делорм. - Вы договаривались о том, чтобы Тодд приехал сюда. Чтобы он пожил у вас.
- Вы знаете, какие были мои первые слова, когда этот мальчик появился у меня на пороге? "О нет". Богом клянусь. Я видел, как он стоит там, этот недомерок, и я ему сказал: "О нет. Не годится. Никогда. Тебе слишком мало лет. Тебе нельзя здесь оставаться".
Накануне вечером Кардинал звонил Келли. Ее не было, и он отправил соседок на поиски. В итоге они вытащили ее из студии, где она, несмотря на поздний час, работала. Ее отзыв о Ференбахе был таким: "Джек Ференбах - великолепный учитель, папа. Он погружает тебя в материал, вынуждает размышлять об истории. Да, он тебя заставляет зубрить даты и цифры, но при этом ты еще и задумаешься о причинах и следствиях. Энтузиазм в нем так и бурлит, но при этом он не набивается тебе в приятели, понимаешь? Если ты пытаешься перейти грань - он сразу как-то отчуждается". В ответ на замечание Кардинала о том, что этот человек - гомосексуалист, Келли ответила: "Все, кто учится в алгонкинской школе, знают, что мистер Ференбах - голубой, и всем на это плевать. Ты же знаешь, если б он дал повод, его бы не пощадили. Но он никогда не давал повода. Он не из тех, над кем издеваются ученики". Короче говоря, Джек Ференбах был одним из трех лучших учителей в жизни Келли, при том что историю она не любила.
Но Кардинал не собирался сообщать об этом единственному подозреваемому.
- Вы же отдаете себе отчет, мистер Ференбах, что, прочитав то, что мы прочли, трудновато поверить, что вы действительно решили дать мальчику от ворот поворот. Вы вдруг решили повести себя корректно?
- Мне все равно, чему вы там поверите! Вы слишком много на себя берете! - Рука снова взмыла вверх, на секунду прикрыв рот. Потом он сказал: - Я не хотел… Я просто расстроен. Конечно же, ваше мнение для меня очень важно. Я приглашал Тодда приехать ко мне. Мне было неуютно. Я угостил его ужином, и, откровенно говоря, беседа между нами не задалась. Не знаю, как у вас, но у меня весьма скудные сведения о творчестве Папаши Пуффа. Насколько я понимаю, пределом мечтаний у мальчика было стать диджеем и зарабатывать на жизнь, царапая пластинки . Так или иначе, он держал себя не очень-то дружелюбно после того, как я сказал ему, что на ночь он остаться у меня не может. Нет уж, извините. Незнакомый парнишка шестнадцати лет? В квартире гомосексуалиста? Школьного учителя? Я не сумасшедший. Я высадил его у "Берега", у него было достаточно денег на ночлег, обратный билет на автобус и завтрак. Почему вы на меня так смотрите? Я вам покажу его письмо.
У Ференбаха ушло минуты две на то, чтобы загрузить компьютер и открыть свой почтовый ящик.
- Вот. Смотрите. Это совсем раннее, наш второй обмен посланиями. Я пишу ему: "Расскажи о себе. Чем ты занимаешься? Сколько тебе лет?" - Строчки на экране заскользили вверх. - А вот что он ответил.
Делорм наклонилась за его спиной и прочла:
- "Мне двадцать один, и у меня причиндал, как у быка, что еще тебе нужно про меня знать, Джейкоб?"
- И мне никогда не приходило в голову, что он моложе, чем говорит. Видите ли, обычно люди в Сети лгут о своем возрасте в противоположную сторону. Я сам часто был не прочь скостить себе несколько лет. Так или иначе, поначалу он очень раскованно говорил о сексе, но потом, когда он стал искать предлог уклониться от встречи, я понял, что в своей сексуальной ориентации он не уверен. Тогда наши отношения стали больше напоминать дружбу. Я не хотел торопить события и, полагаю, стал в каком-то смысле его наставником.
Делорм возразила:
- Прошу прощения, но ваша переписка не производит впечатления интеллектуальной.
- Интеллектуальной - нет. Но это не значит, что мы не говорили об умном. Видите ли, сейчас, возможно, и более либеральные порядки, чем во времена моего детства, но наша сексуальная ориентация по-прежнему рассматривается большинством как отклонение, что невероятно осложняет самоидентификацию и делает самоанализ тяжелейшей психологической задачей. Если вы посмотрите беспристрастно, то увидите, что наш обмен посланиями после первых пяти-шести сообщений становится гораздо менее сексуально раскованным.
Он вывел на экран пару следующих посланий. Его слова подтвердились: собеседники постепенно переходили от затяжных, почти до живописности подробных фантазий к сосредоточенному обсуждению сексуальности как таковой. Письма Ференбаха, как он и говорил, были письмами наставника и адресованы тому, кто оказался перед лицом врага, с которым сам учитель уже давно боролся и которого победил.
Ближе к концу - детальное обсуждение новой темы: как "Галахаду" добраться из Торонто в Алгонкин-Бей - на автобусе или на поезде, и как доставить ему деньги.
"Выезжаю завтра утром в 11.45. Должен быть в Алгонкин-Бей к 4.00. До скорого!" Дата - двадцатое декабря. И после этого - ничего.
- Вы не встречали его на автовокзале?
- Нет, до этого я уже отправил ему деньги не только на автобус, но и на такси. К тому времени я начал опасаться, что он моложе, чем утверждает. Разумеется, я не хотел, чтобы меня видели в обществе малолетнего.
- Вы чрезвычайно осторожны, мистер Ференбах, - отметила Делорм. - Некоторые сказали бы, что вы подозрительно осторожны.
- В Торонто у меня был друг - когда-то он там жил, - так вот, он любил вести у себя в кабинете долгие дружеские беседы с учениками. Личные разговоры при закрытых дверях. Из-за этого, а также из-за свидетельских показаний мальчика, которого он провалил на экзамене, моего друга на четыре года отправили в тюрьму. На четыре года, детектив. Нет, нет. Я просто благоразумен. Дверь ко мне всегда открыта - настежь, - и я никогда не встречаюсь с учащимися нигде, кроме как в школе.
- Судя по этому посланию, - заключил Кардинал, - и судя по вашим словам, Тодд должен был двадцатого декабря быть в "Береге".
- Так и есть. Я сам его отвез и видел, как он туда входит. Я оставался в машине, но видел, как он вошел.
- Должно быть, вам нелегко это далось. У вас были жаркие разговоры, вы ожидали жаркого уикэнда, а потом вдруг резко все оборвали. Видимо, это было трудно.
- Вовсе нет. Вы говорите, ему было шестнадцать, но выглядел он на четырнадцать. По моим понятиям, это - ребенок. Я сплю с мужчинами, а не с детьми, детектив Кардинал.
- Нам необходимо знать, где вы были до конца того уик-энда.
- Это просто. Я болтался без дела, так как заранее освободил себе конец недели, а планы не сбылись. Меня давно приглашал к себе один друг, который живет в Повассане, и я туда отправился и все это время провел с ним. В понедельник я оттуда сразу поехал в Торонто, чтобы провести Рождество со своими родителями. Мой друг подтвердит. Я ему рассказал то же, что и вам, и он надо мной долго смеялся.
- Нам нужна его фамилия. И имейте в виду, что, если вы позвоните ему, чтобы отрепетировать ваши сказки, мы об этом узнаем, так как все вызываемые номера фиксируются.
- Мне ни к чему репетировать правду. И ему тоже.
Ференбах достал адресную книжку и продиктовал Делорм нужные данные, которые она записала. При этом он стоял, склонившись над ее плечом, словно проверял домашнее задание.
Кардинал вспомнил, какое уважение слышалось в голосе Келли: "Сколько ты знаешь учителей, которые могут добиться того, чтобы ребята у них спорили, представляешь - спорили о Генри Гудзоне и Самюэле де Шамплене ? Его главные принципы - это "правильная методика", "запоминайте даты" и "перед контрольной соберитесь с мыслями и просмотрите конспекты".
Кардинал протянул ему руку:
- Вы нам очень помогли, мистер Ференбах.
Поколебавшись, учитель обменялся с ним рукопожатием.
На обратном пути Делорм сидела мрачнее тучи. Кардиналу ее непростой характер был известен, и он чувствовал, как она пытается взять себя в руки. Когда свернули на Мэйн-стрит, машину вдруг занесло на полосе льда, и Кардинал воспользовался этим поводом, чтобы остановиться на обочине.
- Послушай, Лиз, у него кристальная репутация, пойми. Великолепный учитель, никаких жалоб на него нет. Вел себя открыто, честно и прямо и гораздо откровеннее, чем вел бы себя я на его месте.
- Мы сделали ошибку. Сейчас Ференбах сидит за компьютером и уничтожает все следы своей переписки с этим парнем.
- Нам она не нужна. Она есть в компьютере у Тодда. Проверим его алиби и установим за ним наблюдение. Только все это ни к чему нас не приведет.
Портье в "Береге" не вспомнил Тодда Карри по фотографии. Кроме того, подросток не записывался в книге постояльцев.
- Видишь? - сказала Делорм. - Ференбах лгал.
- Я и не ожидал увидеть тут подпись нашего парня. Феллоуз из Кризисного центра мне сообщил, что двадцатого декабря Тодд Карри зарегистрировался у него. Тодд где-то тусовался, услышал про Кризисный центр и решил остаться там на ночь, чтобы сэкономить деньги, полученные от Ференбаха. И где-то на пути между Кризисным центром и домом на Мэйн-Вест он встречает убийцу.
28
У Делорм было не так уж много близких друзей в полиции. Работа в отделе спецрасследований развитию товарищеских чувств не способствует, к тому же Делорм была не из тех, кто постоянно мозолит всем глаза и втирается в компании. Она предпочитала дружить с бывшими одноклассницами, но и тут дела обстояли не слишком удачно. Кое-кто уехал учиться в колледж и вернулся, выйдя замуж или заметно изменившись, причем чаще всего происходило и то и другое. Были и такие, кто в колледж не уезжал и чьи горизонты простирались не дальше школьного дружка и ребенка, рожденного в восемнадцать лет.
У большинства теперь были дети, а значит, Делорм не могла разделять их главные жизненные интересы. Даже когда ей доводилось увидеться со старыми подругами, она чувствовала по их глазам, что они замечают в ней перемену. Постоянная работа бок о бок с мужчинами, да еще с полицейскими, сделала ее жестче, осмотрительнее и почему-то (она не могла толком это объяснить) менее терпеливой при общении с женщинами.
В итоге получалось, что она много времени проводила в одиночестве, поэтому, в отличие практически от всех коллег, всегда побаивалась окончания рабочего дня. Так что когда Кардинал неожиданно предложил (посреди марафонского составления дополнительных отчетов) отправиться к нему домой на вечерний мозговой штурм, в сердце у нее, словно ласточки вокруг амбара, закружились смешанные чувства. "Не волнуйся, - заверил ее Кардинал, прежде чем она успела ответить. - Я не буду тебя мучить своей стряпней. Можем заказать пиццу".
Делорм в замешательстве сказала "не знаю". К концу дня она порядочно вымоталась, и вряд ли ее мозги были способны так уж помочь штурму.
- Ференбаха мы ведь отработали? Пока больше двигаться некуда.
- Я знаю. Просто… - Кардинал посмотрел на нее, слегка нахмурившись. - Если бы я собирался к тебе подкатиться, я б не стал этого делать дома.
И вот они, каждый на своей машине, подъехали к холодному коттеджу Кардинала на Мадонна-роуд. И он развел огонь в дровяной печи. Делорм тронуло его дружеское расположение. Он показал ей кое-какие свои столярные поделки на кухне, затем - огромный пейзаж, нарисованный его дочерью в двенадцать лет: вид Форельного озера с базой Североамериканского командования ПВО на заднем плане.
- Художественные способности у нее от матери. Кэтрин - фотограф, - сказал он, показывая на выдержанный в коричневатых тонах снимок одинокой гребной шлюпки на неизвестном берегу.
- Наверное, ты по ним скучаешь, - предположила Делорм и тут же об этом пожалела. Но Кардинал лишь пожал плечами и взял телефон, чтобы заказать пиццу.
К тому времени, как ее привезли, они уже начали извергать идеи. Основное правило мозгового штурма: нельзя смеяться, что бы ни предложили другие, нельзя никого расхолаживать. Вот почему лучше делать это не в отделе: они могли высказывать самые дикие гипотезы и при этом не чувствовать себя особенно глупо.
Они только начали разогреваться, когда зазвонил телефон. Кардинал подошел, и первыми его словами было: "Черт. Буду через десять минут". Он кинул трубку на диван и стал натягивать куртку, охлопывая карманы в поисках ключей.
- Что? Что случилось?
- Забыл - у нас в шесть пресс-конференция. Кендалл ее специально созвал, чтобы Грейс Лего совсем слюной не изошла. Извини. Обычная сделка: мы им сообщаем то, что не очень-то хотим выдавать, а они за это не выносят на публику то, что нам не очень-то желательно. Таков общий принцип.
- Чей принцип?
- Дайсона. Но я его поддерживаю.
- Тогда я пойду.
- Нет, нет. Пожалуйста, останься. А то пицца остынет. Я за час обернусь.
Делорм возражала, Кардинал настаивал, и в конце концов она осталась вяло ковырять пиццу в тишине, внезапно наставшей после его ухода. Это казалось таким… таким нарочитым. Пригласил ее сюда. Якобы забыл о встрече с прессой. А тут еще и пицца. Словно он хотел, чтобы хотя бы на час дом оказался в ее распоряжении: не стесняйся, смотри во все глаза - мне скрывать нечего.
Может быть, таким образом Кардинал хотел избавить ее (или Дайсона, или управление) от хлопот по оформлению ордера на обыск? Или это был упреждающий шаг, рассчитанный на то, чтобы ее озадачить? Будь он виновен, он бы ни за что не предоставил ей свободу действий в доме. Но тут могла быть та же история, что и с его рабочим столом: виновный специально оставляет все нараспашку, - пусть думают, что он чист.
Делорм вытерла с пальцев жир от пиццы и набрала номер Дайсона. Не выдумал ли Кардинал эту пресс-конференцию? Вовсе нет, уверил ее Дайсон. Наш главный дико серьезно к ней относится, и Кардиналу надо бы поскорее явиться, "тут сюит" (от его французского Делорм передернуло), а то Дайсон еще до конца недели сошлет его выписывать парковочные квитанции.
- Он выехал.
- Откуда ты знаешь? Ты что, у него? Что ты делаешь у него дома?
- Вынашиваю его ребенка. Но не беспокойся, я не утратила объективности.
- Ха-ха. Значит, у тебя есть возможность заняться тем, о чем мы говорили.
- Я только не могу понять, почему он сам нам это позволил, разве что он невиновен.
- Очень мило с его стороны.
Делорм встала, стряхивая крошки с колен. Над камином висела черно-белая фотография, на которой Кардинал был одет в старую рабочую рубаху и джинсы и строгал доску, наклонившись над ней как бильярдист. С трехдневной щетиной и с опилками в волосах он выглядел довольно сексуально для полицейского. Ну, сексуальный он там или нет, но сначала он оставляет незапертым ящик стола, а теперь вот оставил на нее дом. Насколько Делорм могла судить, это было своего рода приглашение.
В полицейском управлении Алгонкин-Бей не существовало правил проведения негласных обысков по очень простой причине - никому не приходило в голову, что сотрудники будут этим заниматься. При сборе улик Делорм никогда не полагалась на полулегальные методы, и сейчас ей не хотелось делать исключение. Такой осмотр имеет смысл лишь в качестве рекогносцировки, при которой определяется, что смогут обнаружить те, кто придет вслед за тобой (с оружием и ордером). В Эйлмере, в Полицейской академии Онтарио, слушателям о подобных обысках говорят одно: это противозаконно, а полученные с их помощью доказательства судом не рассматриваются. Всему, что Делорм знала об этом малопочтенном ремесле, ей пришлось научиться самой.