- К прачке, часом, бельишко не отсылал? - поинтересовался Путилин. Сейчас, пожалуй, это был самый главный вопрос, волновавший его.
- Никак нет, ваше высокоблагородие.
- Хорошо, Константин, пошли с нами, поприсутствуешь при обыске, посмотришь вблизи, как это делается, - и, обернувшись к шагавшим следом Гаевскому и Иванову, добавил, - познакомьтесь, господа, это наш новый сотрудник: Головач Константин Михайлович. Только вчера зачислен в штат. Я вас очень попрошу помочь ему войти в курс дела.
Не прошло и минуты, как на лестницах выше и ниже третьего этажа встали полицейские в форме, пара филёров тем временем перекрыла чёрную лестницу. В нужную дверь постучал Агафон Иванов, подле него стоял дворник, которому предстояло разговаривать.
На стук вышла кухарка. Она безропотно пустила в квартиру вереницу мужчин и тут же скрылась за кухонной дверью, куда её увлёк один из полицейских. Константин Владимирович Чижевский, сидевший в кресле в небольшой комнатке, служившей ему кабинетом, был, видимо, немало поражён видом полицейских и прокурорских мундиров, обладатели которых неожиданно появились перед ним на пороге. Отложив в сторону газету, он поднялся со своего места и, дождавшись, пока в комнату войдут все желающие, спросил:
- Я не спрашиваю, кто вы такие, поскольку вижу ваши мундиры, господа. Но я хотел бы знать, что вы здесь делаете?
В наступившей тишине голос Чижевского прозвучал неожиданно громко и строго. Для человека, оказавшегося в столь необычной ситуации, он держал себя на удивление спокойно. Уже сказанного было достаточно, чтобы понять - этот человек имеет характер чрезвычайно выдержанный. Перед ним стояли четверо полицейских в форме - в шинелях, фуражках, при палашах и револьверах, прокурорские следователь и делопроизводитель, три сыскных агента, наконец, начальник Сыскной полиции собственной персоной.
Именно Путилин и заговорил. Как лицо, имевшее высший чин, он шагнул к столу и, встав напротив Чижевского, пронзительно посмотрел ему в глаза.
- Знаете ли вы, кто я? - спросил начальник Сыскной полиции.
- Не имею чести…
- Я действительный тайный советник Путилин. Зовут меня Иван Дмитриевич. Я возглавляю Сыскную полицию при Градоначальстве Санкт-Петербурга. Теперь представьтесь, пожалуйста, вы.
- Чижевский Константин Владимирович, потомственный дворянин, старший мастер кузнечно-прессового цеха "Обуховского сталелитейного завода".
- Почему вы не на работе?
- С пятнадцатого августа у меня расчёт. А не на работе я потому, что имею отгулы в счёт отработанных прежде авралов. Вот я их и гуляю перед увольнением.
- Так много отгулов? - удивился Путилин.
- Отгулов не много, авралов было много, - довольно язвительно ответил Чижевский.
- Что вы делали и где были в ночь с шестого на седьмое августа сего года?
- Я обязан отвечать?
- В ваших интересах ответить не только исчерпывающе, но и правдиво.
- Не вижу ни одной причины, по которой я должен это делать. Уж извините, - Чижевский развёл руки в стороны, - при всём моём уважении к вашему высокому званию…
В глазах Путилина появилось злобно-хищническое выражение. Он привык видеть страх и оторопь оппонента, ненависть или трепет, но подобное пренебрежение, видимо, глубоко задело начальника Сыскной полиции.
- Что ж, господин Чижевский, вы хотите получить урок юридической грамотности… и вы его получите. Господин следователь, - Путилин оборотился к Грибанову, - предъявите господину Чижевскому ордер на обыск занимаемого им жилого помещения.
Пока подозреваемый читал поданную ему бумагу, Путилин не сводил с него взгляда, покачиваясь с носка на пятку. Едва только Чижевский вернул ордер товарищу прокурора, начальник Сыскной полиции заговорил быстро и уверенно:
- В прочитанном вами ордере указано, что именно прокуратура будет искать в вашей квартире. Вы можете добровольно выдать эти вещи, и данное обстоятельство будет расцениваться как сотрудничество со следствием. Речь идёт, напомню, о любом окровавленном белье, о трости с потайным клинком и, наконец, о сторублёвой банкноте с указанным в ордере номером.
- Окровавленного белья в моём доме нет, - спокойно заговорил Чижевский. - Трость стоит в прихожей. Что касается сторублёвки, то я никогда не имел обыкновения запоминать номера купюр. Поэтому не знаю, есть ли у меня таковая.
- Кто стирает ваше бельё? Фамилия и адрес!
- Юганова Екатерина… отчества, уж простите, не знаю. Проживает тут же, в доме Бахметьева, во флигеле во дворе.
- Когда вы последний раз отдавали ей бельё? Учтите, мы обязательно проверим!
- М-м, - покивал Чижевский и не без сарказма ответил. - Я уже понял, что вы обязательно проверите. Бельё последний раз было отдано ей третьего дня, то есть… то есть шестого августа.
- Хорошо, я понял вашу линию, - Путилин повернулся к стоявшим позади него людям. - Господа, приступаем к обыску. Приглашайте понятых; Агафон, давай живенько отыщи-ка прачку; в общем, поехали, господа, это надолго. А вы, господин Чижевский, выходите из-за стола, садитесь-ка на стульчик посреди комнаты! Продолжим нашу презанятную беседу…
Гаевский стремглав бросился в прихожую: за вешалкой действительно стояла трость, скрытая от глаз полой длинного пальто песочного цвета. Трость выглядела добротной, её без преувеличения можно было назвать вещью благородного человека: рукоять в форме львиной головы с развевающейся гривой, чёрные бусинки-глаза, четыре латунных кольца в верхней части, аккуратные буквы SHCAFF - всё в точности, как на эскизе филёра. Взяв её в руки, Владислав повернул нижнюю часть трости относительно верхней на 180 градусов против часовой стрелки: по линии разреза одного из колец показалась щель, в которой блеснула холодная сталь клинка. Владислав развёл руки в стороны и увидел пугающего вида оружие куда длиннее морского кортика, кинжала или охотничьего ножа, хотя и короче палаша. Обоюдоострым отполированным клинком дюймовой ширины можно было одинаково хорошо и солнечные зайчики пускать, и животы резать. Подойдя к окну, сыщик самым внимательным образом изучил лезвие, особенно возле рукояти - в этом месте очень часто остаётся засохшая кровь, особенно в тех случаях, когда оружие не очень тщательно отмыли. Несмотря на всё желание найти хоть что-то подозрительное, Владислав был вынужден признать, что клинок находится в идеальном состоянии и никоим образом не уличает своего владельца в совершении убийства.
Владислав принёс трость Путилину, который, прервав на минуту разговор с Чижевским, лично осмотрел её. Подобно Гаевскому он встал перед окном и самым тщательным образом изучил клинок с обеих сторон. Никак не выказав неудовольствия результатом, Путилин собрал трость и отдал её следователю.
- Скажите, господин Чижевский, а почему вы увольняетесь с завода? - поинтересовался он.
Вопрос этот, никак не вязавшийся с предыдущим разговором, как будто бы озадачил подозреваемого.
- Потому что государство полностью выкупает у частных акционеров их доли, и "Обуховский сталелитейный завод" превращается в полностью казённое предприятие. Соответственно происходит изменение штатов. Для меня сие означает потерю работы.
- То есть, вы не сами нашли новое место, это вас отставляют от старого, - подытожил Путилин. - А скажите, Константин Владимирович, вам довелось знавать Кузнецова Кузьму Фёдоровича?
- Кузнецов? Был мастер такой на заводе, но его звали не Кузьма. Постойте… Ну да, знаю, Кузьма Кузнецов - это домовладелец, у которого я некоторое время жил, в доме у Поцелуева моста.
- Что вы можете о нём сказать?
- Да ничего особенно хорошего. По совести говоря - каналья! Слишком любит деньги и не видит за ними людей.
- То есть ваши отношения были не очень хороши…
- Да, думаю можно сказать так.
- … или, может быть, они - ваши отношения то есть - были очень плохи? - закончил фразу Путилин, пристально вглядываясь в лицо собеседника.
Чижевский промолчал, опустив глаза. Повисла пауза, которая с каждой секундой становилась всё тяжелее.
- Что ж вы так примолкли, господин Чижевский? Я, кажется, задал очень неудобный для вас вопрос? Особенно, ежели взять на ум ваше обещание поквитаться с Кузнецовым.
- Я не обещал с ним "поквитаться". Я обещал наказать его спесь законным образом - путём подачи жалобы Губернатору. Я даже высказался словами поговорки, дескать, и на вашу спесь, господин Кузнецов, пословица есть.
- Ну, а он?
- А он давай брать на арапа.
- То есть вы признаёте конфликт.
- Признаю ругань, брань. А более ничего не признаю, поскольку ничего более и не было.
- А вы знаете о том, что в ночь с шестого на седьмое августа господин Кузнецов был убит?
- Первый раз слышу. Я, знаете ли, не слежу за его судьбой.
- Газет не читаете? - Путилин с ехидцей скосил глаза на "Санкт-петербургские ведомости", лежавшие на письменном столе. Именно эту газету Чижевский пролистывал перед появлением полиции.
- Газеты читаю. И кое-что кроме газет.
- Да, я вижу, библиотека у вас приличная, - Путилин прошёлся вдоль шкафов, заставленных книгами. - Так вот, разве вы не видели заметок об убийстве в гостинице "Знаменская" в ночь с шестого на седьмое августа?
- Видел.
- Так это как раз Кузьму Фёдоровича и убили.
- Понятно. Знаков скорби выказывать не стану, поскольку таковой не испытываю. Уж извините, лицемерить не привык. И вы, стало быть, явились ко мне потому, что узнали о моей ссоре с ним?
- Мы явились к вам потому… - Путилин примолк и выдержал внушительную паузу, сделав вид, будто читает корешки книг на полке; затем неожиданно повернулся к Чижевскому и выпалил, - потому что он был вашим соседом на втором этаже "Знаменской"!
- То есть как? - опешил подозреваемый. - С чего это вы так решили?!
- Поскольку второй номер, который занимали вы, находится рядом с третьим номером, который занимал господин Кузнецов.
Чижевский замолчал, опустив голову. Взгляд его блуждал по сторонам, ни на чём не задерживаясь, и было нетрудно заметить, как сильно он побледнел.
- Да-да-да, - покивал механически головой Чижевский, и проговорил, словно бы в ответ на собственные мысли, - и вы, стало быть, заподозрили меня…
- Помилуй Бог, Константин Владимирович, следы ваших окровавленных пальцев остались на шкафу, который вы двигали, чтобы освободить проход. Тут уж и ребёнок догадался бы, каким путём убийца проник в номер.
- Н-да? И каким же?
- Через дверь в стене за шкафом.
- Там была такая дверь? Я даже не знал об этом.
- Ну, разумеется! Про дверь вы не знали и Кузьму Кузнецова не убивали…
- Не убивал! Что же, по-вашему, я похож на убийцу?
- Открою маленький секрет, Константин Владимирович, - понизил голос Путилин, - Я уже тридцать два года ловлю убийц и поверьте, наловил их немало… Так вот, я сделал одно любопытное открытие: убийцы не похожи на убийц. Удивительно, правда?
- Я невиновен.
- Разумеется. Сие можно проверить очень легко. Назовите мне женщину, с которой вы были во втором номере.
- Это исключено. Я не могу назвать её имени. Ни при каких обстоятельствах.
- Очень жаль, - Путилин покачал головою. - Кстати, ни один бы убийца на вашем месте не назвал бы имени своей спутницы. Хотите знать почему? - спросил начальник Сыскной полиции и, не дожидаясь ответа, продолжил. - Потому что женщина в сравнении с вами - слабое звено. Спасая себя от преследования закона, она разоблачит вас на первом же - или maximum - втором допросе. Вы, насколько я успел уже понять, человек неглупый, способный мыслить перспективно, и прекрасно это понимаете. Поэтому, отказываясь назвать свою спутницу, вы фактически укрепляете нашу уверенность в вашей виновности.
Чижевский молчал. Видимо, он решил ни под каким видом не вступать в полемику с Путилиным. Тот же, напротив, хотел вызвать Чижевского на разговор и потому продолжил свои рассуждения.
- Но ваша тактика, Константин Владимирович, вас не спасёт. Мы обязательно найдём женщину, которую привёл в гостиницу Кузнецов, и она расскажет, как вы подучили её угостить жертву опием. А в том, что мы её найдём, не извольте сомневаться: вас же мы отыскали! И, уличённый показаниями соучастницы, вы отправитесь в каторжные работы как нераскаявшийся убийца. Есть у нас такая категория осужденных. На этапе досудебного расследования вы, как дворянин, будете содержаться в особой камере, но после лишения судом всех прав состояния отправитесь на Сахалин в общей колонне кандальных заключённых. В Сибири вас посадят на корабль и повезут по Амуру. Заключённые, заслужившие по суду снисхождение, будут находиться в трюме, вы же, как нераскаявшийся преступник, будете прикованы к мачте в числе прочих извергов рода человеческого. Соответственно и спать будете под открытым небом, и пищу принимать, и физиологические, так сказать, потребности справлять. Вам будет очень тяжело, уверяю. Много тяжелее, нежели другим. Поскольку вы человек с образованием, представитель благородного сословия.
- Послушайте, господин начальник Сыскной полиции, я не знаю, чем вы обосновываете свои подозрения в мой адрес…
- Тем, что убийца пришёл в третий номер из второго, в котором находились вы, - перебил говорившего Путилин.
- … но я не совершал того, в чём вы меня подозреваете.
- Прекрасно, господин Чижевский. Помогите нам это проверить. Назовите даму, которая была с вами.
- Это невозможно. Ни при каких обстоятельствах я не смогу назвать вам её.
- Клянусь вам, её имя никто не узнает. Поверьте, господин Чижевский, клятва Путилина дорогого стоит! Назовите даму, и пусть она подтвердит ваши слова.
- Давайте считать, что никакой дамы не было!
- Гм… Мы знаем, что она была.
- Это почтенная замужняя дама. И её имя не будет замарано этой историей!
- Ха-ха-ха, - Путилин вдруг зашёлся искренним заливчатым смехом, - рассмешили вы меня, батенька. Ну, прям анекдот какой-то, а не история с убийством. Ха-ха, почтенная дама, которую вы повели в гостиницу с почасовой сдачей номеров. Вы сами себя слышите, господин Чижевский? В этакое место ведь проституток водят! Не находите ли вы сами противоречия в своих словах?
- Вы ещё начните мне указывать, куда мне вести мою даму… - огрызнулся Чижевский. Было видно, что он растерян; он не мог выбрать правильную линию поведения и сам же это чувствовал. И от этого только больше терялся.
- Плохой ответ, Константин Владимирович, очень плохой, - Путилин покачал головой. - Не вздумайте так защищаться в суде: пойдёте в каторгу в кандалах, ей-ей, пойдёте! Даже самый наивный присяжный поймёт, что вам ровным счётом нечего сказать в своё оправдание.
- Да что вы всё меня каторгой стращаете?
- Почему, почему? Да потому что так и будет!
- Вы не допускаете, что ваши выводы могут быть ошибочны? Вы не допускаете виновность коридорного? Вы не подумали о том, что шкаф двигали лишь для того, чтобы запутать вас?
- Видите ли, господин Чижевский, если бы коридорный действительно промышлял бы какими-то незаконными делишками, скажем, подворовывал или обирал бы пьяных клиентов, то мы бы об этом, безусловно, узнали. Он работает на своём месте уже восемнадцать лет - это вполне достаточный срок, чтобы полностью раскрыть свои наклонности. Да, он может один раз обворовать клиента и успешно доказать свою невиновность; но как только на него вторично падёт подозрение, он немедленно будет отставлен от должности. У него прекрасная работа, большие чаевые, при сменной занятости у него остаётся ещё и свободное время… Зачем ему кого-то грабить?
Обыск уже шёл полным ходом: полицейские вытаскивали с полок книги, отодвигали от стен мебель и проверяли плинтуса, скрытые от глаз части обоев, половой паркет. Чижевский следил за действиями полицейских; видимо, их работа отвлекала его.
- Напрасно запираетесь, голубчик, - продолжал между тем увещевать Путилин, и голос его в эту минуту сделался почти ласковым. - Уж поверьте старику, правду вы всё равно от нас не спрячете. От упорного запирательства вам же хуже будет. Чистосердечное признание зачтётся судом непременно. Присяжные вынесут вердикт "виновен, но заслуживает снисхождения", и этот вердикт спасёт вашу жизнь. Уж я-то знаю, уж я-то повидал всяких! Ведь одно дело - запутавшийся человек, действовавший в порыве гнева, не совладавший с пагубной жаждой мести, находившийся в состоянии аффекта; и совсем другое - нераскаявшийся, упорный, злобный убийца. Упорное запирательство, сокрытие улик и сообщников - не лучший для вас способ защиты, поверьте.
- Я не собираюсь брать на себя чужую вину и сознаваться в том, чего не делал! Слышите?! - вдруг с неожиданным чувством произнёс Чижевский. Вы, господин Начальник Сыскной полиции, только даром теряете время. Вам положено доказывать мою вину - вот и доказывайте. Только я вам в этом деле не помощник. И хватит меня уговаривать, самооговора не будет!
- Самооговора, значит, да? Стало быть, вы решили, что я вас к самооговору склоняю. Хорошо же, господин Чижевский, хорошо. Тогда напомню вам кратко, сугубо для справки, как будет выглядеть ваше дело в суде. Итак, мотив преступления у вас имеется и притом мотив железный: гнев, личная неприязнь, вызванная прежним конфликтом и, наконец, меркантильная подоплека. Вы получаете расчёт на заводе, а у Кузнецова при себе большая сумма денег, которая после убийства пропала. Суд будет интересоваться вопросом: пересекались ли ваши с жертвой пути в ночь убийства? Да, ответит обвинение, пересекались. И докажет это. Вы были соседями в доме свиданий, и обслуга сего притона разврата подтвердит это. Протокол осмотра места преступления подтвердит перемещение шкафа у стены, поскольку в документе зафиксированы и потёртости от ножек шкафа на полу, и следы окровавленных рук. Обвинение докажет, что ваше деяние не являлось следствием спонтанной вспышки гнева, напротив, оно носило следы тщательной подготовки и предварительного сговора с соучастницами. Жертва была усыплена, что позволило вам без особых церемоний отодвинуть шкаф, загораживавший дверь, и проникнуть в номер, не выходя в коридор. Убив Кузнецова, вы с сообщницей, изображавшей вашу любовницу - а возможно, и на деле являвшейся таковой! - вернулись в свой номер, привели себя в порядок и раньше времени покинули его. Этот уход весьма напоминает бегство. Что, скажете, это было не так? - не без ехидства поинтересовался Путилин, склоняясь над сидевшим на стуле Чижевским.
Поскольку тот не ответил, начальник Сыскной полиции продолжил свой монолог:
- Сходство с поспешным бегством ещё более возрастёт, когда обвинитель упомянет в суде о том, как вы пешком отправились до Знаменской площади и далее по Невскому. Когда к вам пристал нищий, сидевший на паперти Знаменской церкви, вы в ужасе шарахнулись от него: ещё бы, ведь он привлёк к вам внимание! Полицейский предложил вам пройти в околоток для составления протокола, лишь ещё более напугав вас. У вас сердце в пятки упало, скажете, нет? Вы постарались как можно быстрее отделаться и от нищего, и от помощника квартального. Вы проигнорировали извозчиков возле гостиницы, вы проигнорировали извозчиков на самой Знаменской площади, наконец, вы проигнорировали "конку", которая уже ходила в половине шестого утра. Вы станете утверждать, будто у вас не было денег на извозчика? Чушь! Вы пешком отправились по Невскому проспекту вовсе не ввиду безденежья. Причина была одна - вы заметали след, рассчитывая, что Сыскная полиция никогда не сможет вычислить вас.
Чижевский закрыл лицо руками и застонал, точно от зубной боли: