Неловкое падение Шумилова вызвало приступ веселья как девиц, так и горного и инженера, который пробурчал довольно, глядя на Алексея сверху вниз: "Так-то, голубчик!" Отец семейства радовался бы куда меньше, если бы знал, что бросил на землю дворянина и тем совершил уголовное преступление; и уж ему совсем бы стало не до смеха, если б только он мог догадаться, что последует за этим. Алексей, игнорируя боль в спине, живо поднялся на ноги, и его левая рука скользнула в карман расстёгнутого плаща, туда, где лежал предусмотрительно прихваченный из дома кастет.
Драк Шумилов не боялся ещё с гимназических времён, когда ему в числе прочих дворянских детей чуть ли не каждую неделю доводилось биться "на кулачках" с извечными конкурентами - купчиками из коммерческого училища. Тогда юношескому противостоянию особенную остроту придавало то обстоятельство, что в ростовских гимназиях в основном учились дети донских казаков, сравнительно недавно выслуживших дворянство и сохранивших простоту нравов и скромность быта, в то время, как в коммерческом училище нашли приют сынки богатых местных воротил, в своей значительной массе армяне и греки. Так что спор на тему, чей кулак тяжелее, между детьми военных и торговцев имел характер, так сказать, принципиальный и непримиримый. Шумилов был хорошим гимназистом и никогда от подобных споров не уклонялся.
Он подступил к горному инженеру, не вынимая левую руку из кармана, и просто ткнул его под рёбра с правой стороны, туда, где у всех людей находится печень. Плащ был расстёгнут, поэтому движений не сковывал; удар был не очень сильный, но другой здесь и не требовался, печёнка - очень чувствительное место, особенно у красноносых любителей коньяка, каковым, видимо, и был горный инженер. Тот ахнул от неожиданности и боли, а Шумилов ласково подхватил его правой рукой, не давая упасть, и тут же вторично навесил кастетом по печени. На физиономии горного инженера возникла жалостливая гримаса, точно у умирающей кобылы, он ничего не мог произнести, потому что при такого рода травмах всегда перехватывает дыхание. Шумилов же, удерживая противника от падения, взволнованно запричитал: "Ему нехорошо! Ему нехорошо! Врача надо!"
Девицы во все глаза таращились на происходящее, видимо, не совсем понимая странную перемену в поведении прежде столь энергичного защитника. Первой опомнилась светловолосая, которую вроде бы звали "Маняшей"; она подскочила к Шумилову и помогла ему удержать на ногах тучного инженера, заодно подсказав: "Сзади вас аптека, потащим его туда".
Действительно, буквально в десяти саженях за спиной Алексея оказались аптечные двери. Софья забежала вперёд и распахнула их, помогая тем самым войти остальным. В дверях Шумилов в третий раз навернул своему недругу кастетом по печени, дабы достичь гарантированного эффекта и быть уверенным в том, что тот в течение ближайшей пары минут не начнёт звать полицию.
Горный инженер на глазах растерянного аптекаря был уложен прямо на пол, а Алексей испуганно прокричал, ни к кому конкретно не обращаясь: "Человеку дурно стало на улице, может сердце, может, ещё что! Помогите! Дайте нюхательной соли, что ли!" Сонька-Гусар с криком "доктора! доктора!" умчалась куда-то в соседнюю комнату - видимо, второй зал аптеки, - а блондинка метнулась в дверь на улицу.
Аптекарь, захлопнув кассу, обежал прилавок и склонился над горным инженером:
- Это ваш друг? Что с ним случилось?
- Нет, это не мой друг. Я просто шёл мимо. Вижу, человек падает…
- Он что-то пил? - бормотал аптекарь. - Вижу, что пил!
- Ну, квас, наверное, что же ещё может выпить мужчина? - с самым серьёзным видом проговорил Шумилов, однако, аптекарь иронии не понял.
Горный инженер ловил ртом воздух и вращал глазами, не имея сил сказать что-либо. В эту минуту он здорово напоминал рыбу, выброшенную на берег. Шумилов не смог отказать себе в маленьком удовольствии и дал поверженному противнику пару пощёчин, идиотично пояснив аптекарю: "это для стимуляции дыхания!" Аптекарь остановил его: "Что вы делаете, прекратите!"
В любом случае пора было заканчивать представление. Шумилов поднялся с пола и живо выбежал на улицу, не дожидаясь, пока аптекарь его окликнет. В переулке девиц не оказалось. Вспомнив, что Сонька-Гусар пробежала во второе помещение аптеки, Алексей вернулся назад и бегом промчался мимо аптекаря в том же направлении. Фармацевт, склонившийся над горным инженером и занятый тем, что развязывал его галстук, не обратил на Шумилова ни малейшего внимания.
Предчувствие не обмануло Алексея: комната, в которую он попал, действительно имела выход во двор. Пробежав двором, он очутился под аркой, через которую попал в следующий двор, разделявшийся на два крохотных закутка: один тупиковый, другой - проходной. Шумилов заметался, пробежал вперёд, затем вернулся, оборотился на слепые окна чёрных лестниц (в них не было видно ни души), потом опять побежал вперёд. Через минуту остановился, окончательно убедившись в том, что упустил Соньку.
Проститутку нельзя было не похвалить: девица соображала быстро и решения принимала безошибочные. Как только представилась возможность, улизнула, не задумываясь, подставила глупого инженера под разборку с незнакомцем, а сама "сделала ноги". Ай да Сонька, ай да молодец!
Шумилов был готов руку дать на отсечение, что ресторанный официант умышленно не предупредил его о появлении проститутки. Он, конечно же, сообщил Соньке, что её спрашивает мужчина, она оглядела Шумилова, поняла, что его не знает и, очевидно, встречи с незнакомцем испугалась. Наверняка она попросила официанта не сообщать Шумилову о её приходе. Алексей обещал официанту целковый, Сонька, вне всякого сомнения, заплатила больше. Выждав немного, так чтобы её уход не показался слишком поспешным, она покинула ресторан в сопровождении дураковатого горного инженера, и всё бы прошло гладко, да в последнюю секунду Шумилов устремился за нею. Схватил за руку… И всё равно упустил! Эх!
Надо было соображать быстро, каждая секунда была на вес золота, ведь пройдёт минута-другая, горный инженер очухается и начнёт орать, что на него напали и избили. Чего доброго, ещё придумает, что Шумилов был в сговоре с обеими девицами. Вот скандал-то получится! Не приведи Господь в полицию попасть!
Пройдя дворами, Шумилов вышел сначала на Садовую улицу, а потом на Невский проспект и вернулся в ресторан. Жанна сидела в одиночестве, как её и оставил Алексей, лишь шампанского в бутылке перед нею стало гораздо меньше, видимо, пользуясь возможностью, она подлила себе. Увидев вернувшегося к столу Алексея, она встрепенулась и как будто бы даже обрадовалась:
- Вы не забыли свою бедную Жанну? Вы так милы, Прокл…
- Кто? - Шумилов уже успел позабыть присвоенное себе имя. - Ах, ну да, Прокл. Вот что, Жанночка, скажи-ка мне, ты знаешь, где живёт Сонька-Гусар?
- Все хотят знать, где живёт Сонька и… и никто не хочет узнать, где живу я, - Жанна плаксиво вздохнула, и Шумилов понял, что она здорова набралась. Бутылка брюта сама по себе содержала небольшую дозу алкоголя, но быстро выпитая и притом без всякой закуски, произвела на женщину самое разрушительное воздействие. Возможно, она выпивала спиртное ночью или вообще не завтракала, во всяком случае, Шумилову следовало спешить с расспросами, поскольку через четверть часа Жанна вполне могла сделаться невменяемой.
- Вот что, душа моя, расскажи-ка мне, как найти Соньку-Гусара, - стараясь не выказать раздражения, попросил Алексей.
Жанна несколько секунд таращилась на бутылку шампанского, потом неожиданно икнула: "Ой, извините!" Шумилову казалось, что он физически ощущает, как в её голове ворочаются обрывки тяжёлых хмельных мыслей, которые никак не могли оформиться во что-то цельное.
- А налейте-ка мне ещё, - вдруг попросила Жанна. - Никогда не пила "Гёсс"… все так хвалят, так хвалят… обычное сухое шампанское. Хороший вы человек, меня угостили… я вам подскажу. Вам надо искать Соньку на Тележной…
- Где?
- На Тележной улице, в доме Скобцева. Я там была с нею. Ночевала, да. Был такой момент с полгода назад, меня один… одна… одне… пар-р-разиты, одним словом, выбросили на снег, и податься было некуда. Сонька выручила, отвела к себе, позволила переночевать. Она шикарная деваха, не обижайте её. Её все любят. Даже кто не любит, тот всё равно любит.
Женщина уже стала путаться в словах; по инерции она пыталась выражаться красиво и витиевато, однако, разум явно не справлялся с контролем речи.
- На каком этаже она жила? - уточнил Шумилов.
- Там домик-то небольшой… в нечётной стороне в конце Тележной… в три… три этажа, чтоб не соврать… Сонька наверху, под крышей, значит. И я с нею. Да, ведь так всё и было! И два подъезда в доме всего-навсего. Да, маленький домик. Не дворец, нет… Во дворцы нас не пускают… Покуда.
- А как её фамилия?
- Да кто же из нас спрашивает фамилию? Мы разве полиция? - искренне удивилась Жанна. - У нас "погоняло" вместо фамилии. Сонька и Сонька… Гусар!
Алексей имел сильный соблазн перед уходом из ресторана сказать пару нелюбезных слов официанту, но в последнюю минуту сдержал себя. Сейчас это представлялось совсем неважным, да и два мордобоя в один день были бы всё же явным перебором. В известном смысле официанту даже следовало бы сказать "спасибо": именно благодаря ему Шумилов убедился, что Сонька-Гусар боится лишних встреч и, стало быть, имеет к тому весомые причины.
Тележная улица, хотя и пролегала параллельно Старому Невскому проспекту, являла собой место в высшей степени унылое, особенно та её оконечность, что выходила к Александро-Невской площади. Сплошной застройки здесь не существовало, как не существовало разбивки на регулярные кварталы; отдельно стоящие кирпичные дома перемежались пустошами, бараками, ветхими палисадами и избами, точно в деревне. Река Монастырка, обособлявшая на острове ансамбль Александро-Невской лавры и протекавшая совсем рядом, была лишена набережной и имела вид самый запущенный. Даже не верилось, что Тележная улица находится в районе старейшей городской застройки, где работы велись буквально с момента основания города.
Шумилову не стоило большого труда отыскать дом Скобцева, одно из немногих более или менее приличных зданий в этой части улицы. Шёл третий час пополудни, когда он, обогнув небольшой - в два подъезда и три этажа - дом, вошёл в дворницкую. Там он нашёл двух пахнущим луком мужиков, занятых самым что ни на есть прозаическим делом - поглощением обеда, представленного неаппетитного вида похлёбкой, наподобие горохового супа, нескольких тушек разделанной селёдки и парой луковиц, по штуке на брата, стало быть. Стол украшал на удивление симпатичный графинчик с водочкой и пара гранёных шкаликов; присутствие в натюрморте этих деталей объясняло на редкость тёплую и располагавшую к доверительному общению атмосферу, царившую в дворницкой.
Шумилов вежливо поздоровался с обедавшими и, присев на табурет у входа, рассказал им свою заранее продуманную легенду:
- Обворовала меня, мужички, одна шалава, и, как узнал я, обретается она в вашем доме. В полицию идти не хочу, потому как не сутяжник, сам с девицей хочу потолковать. Помогите найти её, а я уж вас отблагодарю.
- Да-а, - согласился тот из дворников, что выглядел постарше; как вскоре выяснил Шумилов, звали его Карпом, - бабы - они такие! Они могут! А что пропало-то, если не очень большой секрет?
- Да портсигар золотой, часы, деньги из бумажника, опять же.
- Эх, бабы, обманывают мужиков! А звать-то как обидчицу вашу? - поинтересовался Карп.
- Сонькой, кличка у неё "Гусар".
- Гм… Не слыхал, признаюсь, нету у нас вроде Сонек, - подумав, покачал головой Карп и обратился к напарнику. - Данила, наморщи ум, может, вспомнишь?
- Да что тут думать, нет у нас Соньки, - уверенно отозвался второй дворник. - И уж лет пять, как нет. Как бабка Покидаева умерла - царство ей небесное! - так ни одной Соньки в доме не бывало.
- А приметы какие? - продолжил расспросы Карп.
- Лет двадцати двух-двадцати трёх. Высокая: два аршина одиннадцать - двенадцать дюймов. Вплоть до недавнего времени носила длинные рыжие волосы, вьющиеся, средней длины; неделю назад остригла их и теперь носит чёрный парик. Лицо треугольное, профиль - прямой. Кожа белая, чистая; нос длинный, прямой; основание носа горизонтально, - Шумилов принялся указывать пальцем на те детали лица, которые описывал. - Глаза у неё карие, большие, широка расставленные; расстояние между бровями большое; уши проколоты, носит большие золотые серёжки с янтарём; уши прижаты к голове, мочка уха выраженная, козелка почти нет, в глаза не бросается, а вот противокозелок - хорошо выражен, завитка на правом ухе почти нет, поэтому ухо выглядит как бы обкусанным.
- Эх, барин, - восхитился Карп, - ну вы прямо как полицейский говорите! Девица-то видная, вон рост какой…
- …не то слово, дылда, просто лошадь какая-то, - поддакнул Данила.
- Только не живёт здесь таковская, - убеждённо заключил Карп. - Хоть режьте меня, хоть бейте, а такая бабца у нас не живёт. Рыжая, приметная, даже если волосы остригла и парик носить стала… тем более привлекла бы внимание… нет, барин, не обессудьте, даже близко похожих нет.
- У нас народец помельче, пожиже, - вздохнул Данила.
- Она приводила сюда подругу зимой, они ночевали в этом доме, в квартире на третьем этаже… - подсказал Шумилов.
- Этой зимой в квартире на третьем…? - задумчиво переспросил старший дворник. - Они могли заночевать у Алиски, да, Данила?
- У Алиски могли, Алиска та ещё шалава, - согласился второй дворник. - Да только Алиска маленькая, чернявая, на еврейку похожа.
- Хотя, хотя… - Карп напряжённо соображал, - Хотя правда в ваших словах есть. Вроде бы ходила к Алиске рыжая здоровущая девица, ну-ка, Данила, вспоминай. Крупная такая тёлка, лишь немного ниже меня, шубка беличья, кудряшки рыжие такие из-под шапки выглядывали. Ну, вспоминай! Всю зиму ходила.
- Сестра её, что ли…
- Вот именно, что сестра. Но не родная… кузина, кажись.
- А как фамилия этой кузины? - поинтересовался Шумилов. Он почти не сомневался в том, что нашёл то, что искал.
- Дык кто ж знает? Она здесь не жила. Ну, приходила, ну, уходила.
- А где именно Алиса квартирует?
- Она съехала. Давно уж. Месяца два минуло. Причём, вроде бы вообще из Питера хотела свалить. Говорила, что на родину вернётся, куда-то под Вильно.
- А фамилию Алисы помните? Или хоть какого года она?
- Конечно, помним, мы же её паспорт видели при поселении, да и вообще… - солидно отозвался Карп. - Капштаймер её фамилия. И года она шестьдесят второго, сейчас ей, значит, двадцать три. Вероисповедания - православного, перекрещённая или с рождения - того не знаю, не спрашивал.
- А чем промышляла? - продолжал расспрашивать Алексей Иванович.
- Рукодельничала, очень хорошо вышивала шёлком. Наволочки там, полотенца, платья - всё что угодно. Ремесло, по-моему, не шибко доходное, но… жить можно. Ну, а если что-то окромя… того не знаю, не обессудьте.
Вручив дворникам рубль, Шумилов помчался в городскую справочную. В принципе, дело оставалось за малым: узнать адрес этой самой кузины, Алисы Капштаймер, разыскать её и получить от неё либо адрес Соньки-Гусара, либо, на худой конец, фамилию. Поэтому при небольшом везении уже к вечеру четырнадцатого августа Шумилов вполне мог повстречаться с той самой девицей, что так ловко ускользнула от него несколькими часами ранее. Один раз повезло Соньке, в следующий должно повезти Алексею.
Должно бы, да не повезло. В адресном столе в здании Спасской части на Большой Садовой, уплатив положенные две копейки за справку, Шумилов выяснил, что по состоянию на четырнадцатое августа 1885 года в Санкт-Петербурге не зарегистрировано ни одной Алисы Капштаймер 1862 года рождения. Ниточка оборвалась, даже толком не потянувшись…
На встречу с Николаем Платоновичем Карабчевским в трактир Эзелева на углу Шпалерной и Гагаринской улиц Алексей приехал измотанным и усталым. Так удачно начатое расследование неожиданно застопорилось. Вся беготня сегодняшнего дня оказалась ни к чему - след Соньки-Гусара был потерян. Не чем было похвастаться перед Карабчевским, нечем вознаградить себя за потерю времени и сил. Николай Платонович тоже выглядел озабоченным. Заказав ужин и потягивая баварский портер, партнеры обменялись последними новостями.
- Должен вас поздравить, Алексей Иванович, с тем, что теперь мы официальные партнеры: г-н Чижевский препоручил мне официально нанять вас в качестве моего сотрудника по его делу. Он просил передать вам его признательность за все, что вы для него сделали (и для его дамы тоже). Одно пока огорчает - мне не удается добиться, чтобы его отпустили из-под стражи. Но, я надеюсь, ждать уже не долго. Как обстоят дела с розысками рыжей Соньки?
- Пока похвастаться нечем, - и Алексей пересказал историю сегодняшних мытарств. - Одно утешает: теперь я знаю ее в лицо. Уверен - ей есть что скрывать, но, думаю, она не сможет долго прятаться - ей же надо зарабатывать, а значит волей-неволей придется вернуться на места своего промысла. Но перспектива караулить ее мне как-то не особенно улыбается, - Алексей кисло усмехнулся.
Карабчевский, направляя разговор в более позитивное русло, выразительно описал процедуру передачи душеприказчику покойного Кузнецова ценностей, которые "позаимствавал" у убитого Хлопов:
- Вы бы видели лица присутствовавших, когда я выложил билеты и часы на стол! Картина "не ждали"! - хохотнул Карабчевский.
Отужинали быстро, с настоящим аппетитом. Оба были уставшими, озабоченными, каждому хотелось поскорее вернуться домой. Сговорились держать друг друга в курсе событий.
11
Сказать, что Шумилов в ночь с четырнадцатого на пятнадцатое августа спал плохо, значило бы соврать. Потому что он почти вовсе не спал. Во всяком случае, сам Алексей остался с твёрдым ощущением того, будто веки его вообще не смыкались. В голове роилось огромное число противоречивых мыслей, не связанных, либо мало связанных друг с другом, и в иные мгновения Алексей замечал, что думает обо всём и сразу, что служило плохим сигналом. В три часа пополуночи он выпил столовую ложку спиртовой настойки пустырника, но даже после этого толком так и не уснул, а остался в состоянии полудремотного размышления.
Он думал над тем, правильно ли поступает, не сообщая в Сыскную полицию сведения, полученные в "Знаменской". Может быть, не стоило увлекаться розыском Соньки-Гусара, а следовало как можно скорее добиваться освобождения Чижевского? Ведь пока Шумилов катается по городу и ведёт малосодержательные разговоры, невиновный человек томится на нарах, и каждый час пребывания в тюрьме для него превращается в пытку.