- Вы не поймёте, - ответил Шумилов мягко и с ноткой усталости в голосе. - Считайте меня человеком, поддерживающим мировую гармонию. Или ангелом смерти. Или сыном Немезиды. Какая разница? Думая о себе и своём душевном покое, вы натворили слишком много гнусностей: убили спящего человека, отправили в тюрьму невиновного и обрекли на нравственные мучения близких ему людей… Убивая Кузьму, вы думали, что теперь ваша семейная пара вступит в эпоху блаженства? Так? Но, уверяю, выйдет всё совсем наоборот. Не будет у вас блаженства! Считайте, что Кузьма дотянулся до вас ОТТУДА, - Шумилов поднял указательный палец вверх и усмехнулся невесело.
- Кузьма растоптал мою жизнь! - почти взвизгнула женщина.
- Это муж растоптал вашу жизнь, Мария Ивановна. А Кузьма, насколько я понимаю, вас соблазнил.
Это было сказано наугад, Шумилов вовсе не был абсолютно уверен в своих предположениях, но от их верности зависел сейчас весь ход последующего разговора. Реакция Синёвой полностью подтвердил справедливость его догадок:
- Он воспользовался моей неопытностью… надругался… взял силой…
- Ой, ли? Я ведь не муж, мне-то сказки рассказывать не надо. Я прекрасно понимаю, как всё было на самом деле. Кузьма сластолюбец, похотливый сатир и даже извращенец - вы можете называть его так, и я спорить не стану, но… лишнего-то не выдумывайте. Он не насиловал вас. Да, он вас уговаривал вступить в связь и уговорил-таки, но силой он вас не брал. Он вообще никого не брал силой, прекрасно понимая, что уголовный закон в этаком деле нарушать глупо, а что касается нравственного - женщина нарушит его сама за небольшую плату и обещание любви до гроба.
Шумилов замолчал, наблюдая за реакцией женщины. Та затравленно и с ненавистью смотрела на него, но тоже молчала, видимо, сдерживая себя.
- Я вижу, вы заинтересовались. Если ошибаюсь - поправьте меня. Хотите, продолжу свой рассказ? - осведомился Алексей Иванович.
Она молчала и не двигалась.
- Вы бы никогда не стали мстить Кузьме, - продолжал Шумилова. - Я даже допускаю, что несколько лет назад он был ещё неплохим любовником, и вы были даже отчасти благодарны ему за испытанные удовольствия. На самом деле это муж довёл вас. У него долго варился в голове вопрос о вашей добрачной неверности, он постоянно к нему возвращался, жевал его на все лады…
- Яша обвинил меня в том, что я не могу забеременеть, - неожиданно уронила Мария Ивановна. Она опустила револьвер, руки ее безвольно повисли. Взгляд сделался отрешенным и тусклым, она смотрела куда-то мимо Шумилова. - Он считал, что тому виною моя беспорядочная половая жизнь. Хотя "беспорядочной" она была только в его фантазиях. С Кузьмой я была еще до знакомства с Яшей, а до Кузьмы вообще ни с кем…
- А ревнивцу это уже не важно… Он мучился сам и трепал нервы вам…
- Да уж… Не то слово… - она опустила голову. Ее качнуло, и она сделал два неверных шага прочь от Алексея, в сторону двери в комнату.
"Втягивается в разговор, и револьвер опустила. Хороший знак", - подумал Шумилов.
- Яков любил говорить о нравственной ответственности Кузьмы Кузнецова перед вами лично и перед вашей семьёй в целом, - продолжил Шумилов. - Сначала были разговоры о воздаянии Кузьме в религиозно-мистическом понимании "воздаяния", дескать, потом, после смерти он ответит за содеянное… Позже эти разговоры перетекли в область более прагматичную, привязанную к реальным делам и планам. Такого рода толкования превратились в устах Якова в навязчивый рефрен, повторявшийся к месту и не к месту. Я прав?
- Да, он меня корил, он меня пытал, он мучил меня этим ежедневно. Все разговоры, с чего бы они не начинались, сводились в конечном итоге к одному - я кругом виновата перед Яшей.
- Вопрос, кому первому пришла в голову идея зарезать Кузьму и тем самым смыть его вину перед вами, сейчас даже и неважен… Я заранее знаю, что ваш благоверный начнёт кивать на вас, вы на него - сия мизансцена стара, как мир. Умный, находчивый Яков с его математическим мышлением устроил хитрую комбинацию - нанял проститутку, которая заманила глупого Кузьму в гостиницу, вы же в кафе напротив дожидались, когда мышеловка захлопнется. Цинично, даже очень цинично, особенно если принять во внимание, что в те минуты решалась человеческая судьба. Кузьма, конечно, был далеко не ангелом, да только кто ж из нас без греха? - Шумилов замолчал, наблюдая за реакцией Синёвой. Она тоже молчала, опустив глаза. Губы ее плотно сжались, лицо сразу постарело, между бровей легла глубокая складка.
- После сигнала вы пошли в гостиницу… - продолжал Шумилов, - нет, вы просто на крыльях полетели. Не говорите мне, что у вас кошки на душе скребли - не поверю! У вас гимны играли, горны гремели! Вы заняли смежный номер, коридорный дал вам ручку от двери в стене, всё объяснил. Вы были очень аккуратны, старались не шуметь…
- Мы даже разулись, ходили босиком, - бесцветным голосом откликнулась женщина.
- Вы открыли дверь, зашли в шкаф, а может, и не заходили в него, просто наблюдали через зеркальную дверцу. Полагаю, вас возбудили игры вашего бывшего любовника с проституткой.
- Нет-нет, этого не было… Это было грязно! - в голосе Синёвой послышались истерические нотки. - Он сидел в кресле похабно развалясь, она перед ним на коленях… он трепал её за волосы, был по-свински груб.
- Да полноте! Вы даже сейчас боитесь признаться самой себе в пережитом возбуждении. Вы пили красное вино. Бросали его в себя, как кочегар бросает уголь в топку паровоза, лишь разжигая внутренний огонь. Вы пили и не пьянели, точнее, вы и так были пьяны от задуманного. Что же потом? Кузьма захрапел на кровати. Яша вышел, расплатился с девицей, и она ушла. Вы, кстати, знаете, что он с нею тоже был интимно близок? Они это дело сладили в доме свиданий на Сенной…
- Знаю. Он мне рассказал. Мы уговорились не иметь тайн друг от друга.
- Ого! Вы хотите сказать, что у вас такие высокоморальные отношения?
- Ему можно с другими, он мужчина.
- Вот оно что! Согласен, удобная логика. По-моему, ваш Яша - большая сволочь. Ну да ладно, воздержусь от личных оценок. Вернёмся к нашему криминальному сюжету. Итак, настало время убивать. Делать то, ради чего вы всё это затеяли. Яков достал нож, который принес с собой и…. зарезал вашего бывшего любовника… как поросёнка на бойне. Кузнецов даже вскрикнуть не успел. Умер во сне. Вы при том присутствовали. И даже помогали?
- Я держала свечу. Там было темно, ведь уходя эта… эта дама погасила свет. И коридорный потом заходил, проверял, и оставил свет погашенным. Если б мы свет зажгли, его бы могли увидеть из-под двери.
- Логично. Вот он - математический ум Якова Степановича! А кто же искромсал лицо убитого? Не отвечайте, я знаю, что это сделал Яша.
- Он просто осатанел. Вёл себя как одержимый… Я испугалась… Это было чудовищно.
- Ну да, согласен, это не рюмашки об стену бить. Лицо человека одухотворено Богом, ни одно животное не имеет ничего похожего на человеческое лицо. Чтобы так его иссечь ножом, надо испытывать колоссальную, прямо-таки всепоглощающую ненависть. Яков прежде хоть раз видел Кузьму?
- Нет, никогда!
Шумилов вздохнул и заговорил о другом:
- Последующие дни, однако, не принесли вам облегчения…
- Теперь я понимаю, что всё …ну, это… ну, то, что мы сделали, - слово "убийство" никак не шло с её языка, - не имело никакого смысла. Стало даже хуже, чем раньше. И ежели Бог не дал зачатия прежде, то с какой стати он даст его теперь?
- В ваших словах я слышу что-то он Фомы Аквинского. Правда, поздновато вы задумались о таких очевидных вещах.
- Сегодня Яша нашёл кошелёк с визитной карточкой Кузьмы, - с неожиданным оживлением заговорила женщина. - Он чуть с ума не сошёл, примчался ко мне с работы предупредить. Я решила, что ему просто померещилось, визитная карточка была чья-то другая, но он с перепугу подумал, будто именно Кузнецова. А потом мне самой принесли эти ужасные розы… Это, стало быть, ваши проделки.
Шумилов с сожалением посмотрел в лицо этой женщины, которую природа наделила известной долей привлекательности, не принесшей ей, однако, счастья, и, не говоря ни слова, попятился к двери, намереваясь выйти.
- Куда это вы? - вдруг встрепенулась женщина. - Я вас никуда не отпущу!
- В самом деле? - удивился Шумилов. - Я даже спрашивать вас не буду…
- Стойте, или я выстрелю, - её руки взметнулись вверх, направив револьвер в грудь Алексея.
Принимая во внимание, что ударная пружина бойка револьвера не была взведена, угроза эта выглядела довольно странной и откровенно нелепой.
- Что ж, попробуйте, - спокойно отозвался Шумилов. - Я ведь не спящий Кузнецов.
Он потянул створку наружной двери на себя и уже шагнул в подъезд, как женщина неожиданно перевернула револьвер стволом к собственной груди.
- Остановитесь! - выкрикнула она. - Или я пущу пулю себе в сердце.
Начинался уже фарс, бессмысленный и глупый.
- Вообще-то сердце с другой стороны, - резонно поправил её Алексей, - но вы можете стрелять, куда хотите. Кстати, вместо этого револьвера для того, чтобы застрелиться, вы можете с таким же успехом использовать канделябр, зонт или вешалку.
Он вышел в подъезд и притворил за собой дверь. Повернулся, чтобы идти к лестнице и лицом к лицу столкнулся с… сыскным агентом Агафоном Ивановым. Тот приложил палец к губам, предлагая сохранить молчание, и кивком указал в направлении улицы. Пошли, мол!
Следовало признать, в жизни Шумилова нечасто бывало так, чтобы события заставали его врасплох. Встреча с сыщиком перед квартирой Синёвых оказалась как раз из разряда таковых редких событий. Даже если бы сам Яков Степанович Синёв стоял на лестнице, терпеливо дожидаясь, пока Шумилов оставит его жену в покое, - это поразило бы Алексея в меньшей степени.
Выйдя из подъезда, он только и спросил:
- Вы долго стояли под дверью?
- Практически с самого начала вашего разговора, - флегматично ответил сыскной агент, - так что слышал всё. Я всё понял, остался всего-то сущий пустяк: как вы нашли этих сумасшедших?
Шумилов спокойно и обстоятельно объяснил последовательность своих действий с самого момента обращения к нему Анны Проскуриной. Иванов, по мере развития этого повествования, сдержанно кивал, ничем не выражая своего отношения к услышанному. Шумилов же, закончив свой рассказ, поинтересовался:
- Теперь объясните, как вы вышли на Синёвых…
- Мы на них не вышли. Это вы нас привели. О нашей встрече на кладбище я доложил Путилину. Шеф понял, что господин Шумилов, подобно злобному хряку, "ноздрёй копает это дело" - заметьте, выражение Ивана Дмитриевича, а не моё! - и приказал обо всех ваших запросах в адресный стол сообщать ему. Поэтому когда мы узнали, что сегодня вы наводили справки о месте проживания Синёва Якова Степановича, мы немедля помчались сюда.
- Мы - это кто, простите?
- Это я и Владислав Гаевский. Владислав сейчас сидит напротив нас, - последовал кивок в направлении блинной, расположенной в подвальчике через улицу, - и потчует вином кухарку Синёвых. Он у нас любит женщин молодых и в теле, так что ему и туза в манжету, как говорится… Ну, а я, увидев вас, господин Шумилов, в атласной бабочке и костюме из англицкого шевиота, сразу понял, что всё самое интересное будет происходить в квартире. Спасибо, что дверь не затворили плотно.
- Пожалуйста. Только я не ради того старался, чтоб вам было слышно. У этой дурищи револьвер в руках оказался, поэтому дверь я не стал закрывать на случай энергичного, так сказать, отступления.
- Такое отступление ещё иногда называют поспешным бегством.
- Ну, это всё злые языки ехидничают!
- Что же их толкнуло на такое преступление? Синёвых, я имею в виду. По-моему, мотив глупейший, - заметил Агафон.
- Чета Синёвых по моему убеждению - глубоко дефектная пара. Она - истеричка, законченная, вряд ли исправимая. Он, мне кажется, тоже с какими-то невротическими проявлениями, человек всегда и во всём непоколебимо правый. Это ведь тоже своего рода ненормальность - вам любой психиатр на это укажет. И вот два душевнобольных человека встретились, нашли, так сказать, друг друга. Один явно доминирует, другой с удовольствием это доминирование принимает. Оба страдают… потому, что им нравится страдать; мучают друг друга, ибо им нравится мучиться. В некотором смысле эта пара была гармоничной, поскольку во многом Синёвы были схожи и при этом дополняли друг друга. Вот вы, Агафон, Марии Ивановне были бы совсем неинтересны, поскольку в её понимании вы человек серый и скучный: не кричите, не беситесь, посуду не бьёте, не рыдаете в минуты досуга, - Шумилов улыбнулся. - Впрочем, то же можно сказать про всех нормальных людей. А Яков Синёв предложил жене насыщенную духовную жизнь: с истериками, душевными угрызениями, разного рода подозрениями, обвинениями и терзаниями. Правильно горничная Степанида их назвала: дуроплясы!
- В этой связи я вспоминаю Катерину Семёнову, убившую Сару Беккер, - задумчиво проговорил Иванов, - Эта Семёнова тоже со своей "репой" не могла сладить. Помните, наверное, дело Ивана Мироновича? Семёнова то давала признательные показания, то отказывалась от них, потом опять признавалась, потом опять отказывалась.
- Помню, конечно, я же сам тогда Семёнову и выловил, - Шумилов вздохнул. - Каждый из супругов Синёвых сам по себе не стал бы преступником. Тут, я думаю, имело место обоюдное усиление эмоциональных переживаний. Дабы придумать такое сложное преступление, внутренне решиться на него и исполнить, не отступив от плана, они должны были действовать вместе. Я даже не знаю, чья вина тут больше - мужа или жены. Оба хороши!
- Ну, за ответами на такие вопросы следует в жёлтый дом подаваться, это уже по части психиатров… Что ж, господин Шумилов, может, прогуляемся до части, - предложил Иванов, внимательно выслушавший собеседника. - Я позвоню Путилину, и мы закончим, наконец, это дело.
Эпилог
Не прошло и часа, как супруги Синёвы были арестованы. Яков Степанович отказывался поверить в реальность происходящего и попытался не подчиниться полицейским. На него тут же надели наручники, и у злокозненного убийцы от волнения опять пошла носом кровь. Уже вечером каждый из супругов дал официальные признательные показания, так что эту ночь инженер Чижевский, немедленно выпущенный из тюрьмы на Шпалерной, встречал дома.
Между прочим, супруги показали, что по странному стечению обстоятельств шестое августа - последний день жизни Кузьмы Кузнецова - оказалось как раз второй годовщиной того самого дня, когда этот человек совратил Марию Ивановну.
Синёвых судил суд с участием присяжных заседателей. Событийная сторона дела, после того, как её дотошно реконструировало обвинение, стала казаться весьма простой: преданные суду супруги не могли выстроить сколь-нибудь сложную защиту ввиду полного сознания коридорного Хлопова и проститутки Карьяновой, непосредственно участвовавших в организации ловушки для Кузнецова. Поэтому адвокаты Синёвых были вынуждены разделить защиты каждого из обвиняемых и, выгораживая одного из супругов, обвинять во всех прегрешениях другого.
Весь Петербург обсуждал эту казавшуюся невероятной историю страсти и безрассудной мстительной ревности. Яков Степанович Синёв был приговорён к лишению всех прав состояния и восемнадцати годам каторжных работ, из которых не менее пяти лет ему предстояло отбыть закованным в кандалах в особой, так называемой "кандальной", тюрьме. Мария Ивановна была осуждена к лишению всех прав состояния и двенадцати годам каторжных работ. Для неё такой приговор фактически означал выбор между скорой смертью от невыносимых для неё условий содержания в каторге и бракосочетанием с каким-либо преступником, выпущенным на поселение после отбытия двух третей срока заключения.
Сонька-Гусар была по суду оправдана. В этом ей помогло деятельное участие в изобличении истинных убийц. Оправдан был и Хлопов, правда, он лишился доходной работы в гостинице "Знаменская", но сам коридорный считал подобный исход дела "удачнейшим".
Анна Григорьевна оставила мужа и уехал с инженером Чижевским в Москву, где тот впоследствии занял большой пост на крупном и известном заводе Михельсона. Их семейная жизнь складывалась вполне благополучно.
Шумилов продолжил свою деятельность в "Обществе взаимного поземельного кредита". Дело супруг Синёвых постепенно ушло в прошлое, но не забылось, всплывая иногда то в разговорах обывателей, то в профессорских лекциях, то в газетных очерках в качестве яркого примера жизненного парадокса, завязавшего в один узел уязвленную гордыню себялюбцев, алчность и извращённость.