Покинув здание Министерства народного просвещения, Алексей Иванович направился вдоль Фонтанки в ту сторону, куда ушла Сонька. Девицу он встретил, как и договаривались, через два дома; она стояла у парапета набережной, обхватив руками себя под локотки, и бесцеремонно рассматривала прохожих. В эту минуту она была очень похожа на ту, кем, в сущности, и являлась - обычную проститутку.
- Ну-с, господин Шумилов, снимите камень с моей души! Чем увенчалось ваше общение с "Максимом"? - сразу же набросилась она на Алексея, не дав ему даже рта раскрыть.
- Это он, - уверенно заявил Шумилов. - Сомнений у меня практически нет. Остались сущие пустяки, но это уже дело полицейской техники. Вот что, Сонечка, отправляйтесь-ка домой и не кажите носа из квартиры до тех пор, пока к вам не явятся чины Сыскной полиции. Надеюсь, это случится сегодня же вечером, самое позднее - завтрашним утром.
- Это что же, меня в тюрьму увезут?
- Надеюсь, что нет. Сыщиков к вам направлю я, так что соответствующую аккредитацию они получат именно от меня. Полагаю, в арестный дом вас никто сажать не станет. Но в любом случае официально допросят. Вы же со своей стороны не делайте глупостей: не вздумайте скрываться или о чём-то умалчивать.
- Ну, разумеется, небось, не дурная! - заверила Сонька.
На том они и разошлись.
Шумилов направился к себе домой, благо до дома Раухвельд было не очень далеко. Там он быстро избавился от усов и бороды, смыл грим, уложил волосы - одним словом, вернул себе подобающий облик, после чего облачился в один из своих парадно-выходных костюмов. От рязанского почётного гражданина не осталось и следа. В накрахмаленной рубашке, идеально отглаженном светло-сером шевиотовом костюме, с бабочкой, Шумилов сразу почувствовал себя много комфортнее и увереннее. Он не забыл прихватить с собою кастет и визитные карточки Кузнецова: ситуация могла сложиться таким образом, что ему могло понадобиться и то, и другое.
Из дома он направился в адресный стол при столичном градоначальстве, расположенный на Большой Морской улице. И уже до полудня получил там официальную справку, из которой следовало, что Яков Степанович Синёв, тридцати двух лет, проживает по Сергиевской улице Литейной части в доме генеральши Пригожиной. По тому же адресу был учтён и паспорт Синёвой Марьи Ивановны, двадцати шести лет, его супруги.
От Большой Морской до Сергиевской путь оказался не очень близкий; проезд ещё более задержало уличное движение, весьма оживлённое в середине дня. Тем не менее, не прошло и часа, как Алексей Иванович стоял перед весьма внушительным четырёхэтажным домом с эркерами и балконами-фонариками от второго этажа. Арка с приоткрытыми коваными воротами вела во двор.
Заглянув между створок, Шумилов увидел распахнутую настежь дверь в дворницкую, выходившую прямо под арку, а на пороге - массивного мужика в кожаном фартуке с двумя вёдрами извёстки в руках.
- Братец, подскажи-ка мне, как отыскать контору управляющего? - спросил дворника Алексей.
Мужик аккуратно поставил вёдра подле себя и ответил:
- Лестница по левую руку от вас, на четвёртом этаже. Только господина приказчика ноне нет, он испросил отпуск на неделю и уехал. Может, я смогу чем помочь?
- Гм, может, и сможешь, - Шумилов шагнул в ворота. - Где бы нам спокойно поговорить?
- Пожалуйте в дворницкую.
Дворницкая, как и многие помещения такого рода, хотя и была весьма просторна, но, как это часто бывает, оказалась заставлена разного рода хозяйственными принадлежностями: мешками с цементом, штабелем дорогого огнеупорного кирпича, вязанками хвороста для мётел, старыми оконными рамами самых разных размеров. Опасаясь запачкать костюм, Шумилов не стал проходить далеко, а остановился возле самого порога и заговорил, понизив для важности голос:
- Скажи-ка, братец, ты фамилию действительного тайного советника Ламарка слышал?
- Никак нет-с, ваше благородие! - дворник на всякий случай встал по стойке смирно.
Шумилов бы очень удивился, если бы услышал другой ответ, поскольку упомянутого действительного тайного советника он выдумал секунду назад.
- Ничего, ничего. Это большой человек, глава комиссии по законоуложениям. Я его чиновник для поручений. Возможно, его высокопревосходительство некоторое время будет жить в вашем доме. Но это секрет, смотри не болтай, - Шумилов ещё более понизил голос, давая понять важность сказанного. - В связи с этим надо бы знать вот что: какие люди тут живут? соседи не шумные ли? нет ли скандалов? драк? Одним словом, чтобы его высокопревосходительство не испытывал неудобств, понимаешь меня?
- Так точно! Шумных у нас особенно нет, - заверил дворник и принялся перечислять, - есть девицы - продавщицы цветочной лавки, старая вдова титулярного советника, приказчик мучной лавки с семьёй, портной с семейством по левой лестнице. У него там и мастерская, люди ходят, так что от портного может быть некоторое беспокойство, хотя, в общем, всё чинно… Что ещё? Телеграфист проживает с женой и дочкой - это я всё про левую лестницу говорю. В бельэтаже пустующая квартира. Другая в бельэтаже занята директором гимназии, очень уважаемый человек. Далее, по правой лестнице: трубач из оркестра с пожилой мамашей и сестрёнкой, гимназический учитель правописания с семейством. Трубач иногда трубит… гм, смешно так получается, но он это делает только днем и окна все закрывает, так как ему сказано было соседям не мешать.
- Ну, днём - это не страшно, днём его высокопревосходительство будет на службе. Ну, дальше продолжай…
- Далее, значит. В том же правом подъезде в бельэтаже живёт чиновник с женою. Ну, прислуга бывает.
- Что за чиновник?
- Из Государственного контроля. Вот с чиновником с этим… кх-м-м… - двоник почесал колтун в голосе, - не всё, значит, слава богу.
- Да? А что такое?
- Жена у него болезная… Такая нервенная. Крики бывают, посуду бьют. Гм, воюют, одним словом.
- Да, нехорошо это как-то, - согласился Шумилов. - А чего воюют? Муж, что ли, бьёт? Так это ж полицию звать надо!
- В том-то и дело, что не бьёт. Странная какая-то семья. Весной к нам въехали, сразу после масленой. Женка такая… вроде справная. А вот детей Бог не дал. Может, из-за этого?.. Как горничная рассказывала, ведут оне-с себя как-то странно: то кричат друг на друга, то плачут, обнявшись. Но бить её муж не бьёт - это точно.
- Гм, да, непонятно сие как-то. А фамилия как чиновника?
- Синёв. Яков Степанович. Супругу его зовут Марья Ивановна.
- Так-так-так, очень интересно. А скажи-ка, братец, можно с кем-то поговорить, кто эту семейку получше знает? С кухаркой, скажем, или с горничной…
- Ну, самовар они у нас берут - сие как водится. Кухарка у них своя. А вот убираться ходит моя сестрица. Если интересуетесь, могу отвесть… побеседовать, значит.
- Что ж, братец, давай, отведи. Уж я ради такого дела отблагодарю.
Они вышли из дворницкой и, миновав двор, прошли в неказистого вида флигель с обсыпавшейся у крыльца штукатуркой, вросший в землю чуть ли не по самые окна. Узкий коридор со скрипящими половицами довёл их до кухни с низким потолком, где на прямоугольной плите посередине помещения булькали вёдра с кипятившимся бельём.
- Степанида, подь сюды! - позвал дворник, просунув голову в дверной проём. - Здесь важный барин вопросы к тебе имеет!
Перед Шумиловым появилась невысокая ширококостная женщина лет под сорок в исподней солдатской рубахе с закатанными рукавами и подолом юбки, заткнутым за пояс. Дворник, увидавший эдакое непотребство, тут же одёрнул подол и виновато поглядел на Шумилова, дескать, не осуждает ли он такую вольность? Алексей не осуждал.
- Ты ли убираешь у Синёвых? - спросил он, поздоровавшись с женщиной.
- Не только у них. Почитай у половины дома полы намываю, да стёкла тру, - устало усмехнулась она. - Вон Трофиму спасибо сказать надо, подкидывает работёнку, - последовал кивок в сторону дворника. - Ещё и бельишко настирываю, но это… не у всех.
- Братец твой сказывал, что с Синёвыми нелады какие-то приключаются. То ругаются, то мирятся. Посуду бьют вроде бы. Не замечала?
- Как же не замечала, ещё как замечала! Иной раз люди как люди, а когда - словно бы даже не в себе. Причём оба. Ну, чистые дуроломы! То бранятся, да так, что к двери подойти страшно, с воплями, с рыданиями - страсть, одним словом! То тишь да гладь… Иной раз дюже послушать хочется, об чём сыр-бор у них, да даже боязно как-то. Но иногда, когда мебель протираю, отдельные слова слышу, что-то про "муку невыразимую" и про то, что "жить так невозможно", - женщина вздохнула и с детской непосредственностью поинтересовалась:
- А что, революцинеры какие-то, бомбисты?
- Ну что вы, храни нас пуще всех печалей, скажете тоже…!
Женщина, видимо, обрадованная появлением благодарного слушателя, между тем продолжала рассказывать:
- И вот когда оне ругаются, по голосу слышно, что муж в эти минуты точно бешеный. Причём он как бы всё время нападает, а она - Мария, значит - всё больше как бы извиняется и плачет. А то вдруг тоже взвизгивает и давай на него яриться. И главное, швырять в него начинает всё подряд. Я потом захожу и мебель поправляю: банкеточки там, стулья по местам, все разбросано, иной раз даже коврики на полу сбиты. Ну, чистое светопреставление. А потом, р-р-раз - и всё тихо сделается. Покидали мебель друг в друга и как голуби воркуют. Ещё оне-с очень любят семейные вечера устраивать - с шампанским, с цветами, при свечах. Я потом оплывший воск с паркета да мебели отшкрябываю. А винные бутылки из-под кровати шваброй выкатываю, чисто бильярд. И вроде на несколько дней мир и покой. Иной раз и неделю продержатся. Гулять пойдут в воскресенье в Таврический парк, он её под ручку ведет, незабудки ей на корсаж у цветочницы купит - посмотреть со стороны - так просто загляденье, а не пара. Уж можно подумать! А потом опять всё сызнова: банкетки летают, стулья падают, сопли, слёзы. Я однажды впёрлась не вовремя, не знала, что он уже дома и что у них опять, значит, разборки-у-Федорки. Захожу с ведром в комнату - а он в ярости, аж в белом калении, щёки красные, прямо горят, а глаза - одни бельма, губы трясутся, слюна на губах… Мне аж не по себе стало, думаю, либо сам сейчас о земь грохнется, либо меня прибьёт.
- Интересно. А что же жёнушка? - полюбопытствовал Шумилов; рассказ горничной на самом деле показался ему необыкновенно содержательным.
- А она вся в слезах и… платочек батистовый кусает… вы не поверите, буквально ест его. Я потом этот платочек нашла - он до дыр был погрызан, его выкинуть пришлось. Представляете? Он как меня увидел - я думала, порвёт на части. Аки пёс бешеный на цепи! Уж и не помню, как вымелась оттуда. Последние дней десять у них сплошные истерики. Она целыми днями дома лежит в постели, даже прибрать себя не хочет, ходит в халате нечёсаная, шторы на окнах мне не разрешает открывать. Супруг её, хозяин, значит, мне велит - "Степанида, открой!". А она - "закрой!". Она словно каша-размазня, он же - как раз наоборот, все эти дни просто как масляный блин светится. С работы приходит - довольный, я вот в окошко вижу почти каждый день то цветы тащит, то шампанского, то фруктов…
- Послушай, Степанида, и из-за чего у них весь сыр-бор? Она, может, любовника имеет, а муж ревнует?
- Какое там, любовника! Целыми днями сиднем сидит, его со службы дожидаючись. Родных у неё нет. По крайней мере, в Питере. Есть где-то в Луге сестрица, но в Петербурге - точно никого.
- А что же тогда они делят?
- Бес их знает. Дуроплясы какие-то, сумасшедшие. Правда, летом как-то потише стало, замирение у них вышло долгое, она даже повеселела как будто. Да и он ходил довольный, всё песенки насвистывал. А теперь совсем плохо стало. Думаю я, придётся уходить от них, от греха подальше. Уж больно душу рвёт наблюдать всё это. Неровён час, поубивают друг друга, так меня же потом затаскают.
- Это уж точно, затаскают, - согласился Шумилов.
Вытащив серебряный рубль, он протянул его женщине:
- Спасибо, Степанида, ты мне много важного рассказала.
Выйдя во двор, Алексей дал рубль и дворнику, строго сказав:
- Ты, братец, никому не рассказывай о том, что я у тебя спрашивал. Потому как действительный тайный советник генерал Ламарк - человек государственный, вопросы решает нешуточные, к самому Государю на доклады допущен. А таковые персоны вокруг себя шума не терпят и интереса сторонних людей не любят. Понял меня?
- Так точно, ваше благородие! - дворник снова встал по стойке "смирно". - Спасибо за доверие, готов служить…
- Вольно, вольно! - Шумилов похлопал его по плечу. - Вот что, братец, а скажи-ка мне, цветочный магазин у вас есть по соседству?
- Да, есть. Через квартал к Неве.
- Что ж, братец, молодец, спасибо и за толковый рассказ, и за помощь, - поблагодарил дворника Шумилов. - Обязательно похвалю тебя перед управляющим.
Покинув дворницкую, Алексей Иванович направился в цветочный магазин, где купил четыре громадных - в аршин каждая - кроваво-алых розы. По его просьбе приказчик надломил стебли чуть ниже самого цветка, так что головки поникли, и обвязал букет атласной лентой чёрного цвета и бережно упаковал в большую плоскую цветочную коробку. К цветам по распоряжению Шумилова был приложен крохотный конвертик для визитных карточек, в который Алексей спрятал карточку Кузьмы Кузнецова. На оборотной стороне визитки Алексей написал: "Ждите меня через четверть часа". Он оплатил срочную доставку траурного букета в квартиру Синёвых и вышел на улицу. Приказчик заверил его, что заказ будет выполнен в течение ближайшего получаса.
Неспешно прогуливаясь по Сергиевской улице, Шумилов тянул время и для этого заходил во все попадавшиеся на его пути магазины. Он надолго задержался в книжной лавке, через витрину которой хорошо видел посыльного цветочного магазина с коробкой, спешащего к дому генеральши Пригожиной. Шумилов проводил его взглядом и отметил, что посыльный на секунду остановился перед дворником, видимо, уточняя адрес, а затем нырнул в нужный подъезд.
Алексей Иванович не спешил. Если его расчёт оказался верен, и Мария Ивановна Синёва действительно являлась тяжело больной истеричкой, ей следовало дать повариться сейчас в собственном соку. Конечно, это было отчасти жестоко, ведь больной и не вполне адекватный человек мог в приступе отчаяния решиться на какой-то необдуманный поступок, например, попытаться покончить с собою. Но правила той игры, в которую ввязался Шумилов, требовали методично и безжалостно бить по слабейшему звену преступного тандема, а таковым являлась именно Мария Синёва. И никаких сантиментов, никакой жалости здесь быть не могло. Её душевная болезнь отнюдь не отменяла того обстоятельства, что эта женщина, по всей видимости, активно помогала и обдуманно участвовала в жестоком убийстве и уже одним этим поставила себя вне рамок традиционного гуманизма.
Неторопливо полистав альманахи "Русской старины" за разные годы, почитав корешки свежеизданных романов, Алексей Иванович покинул, наконец, книжную лавку и направился к Синёвым. На его звонок дверь долгое время не открывалась, минуло не менее минуты, прежде чем загремел замок, и из возникшей между дверными створками щели донёсся низкий хриплый голос:
- Что вам угодно?
Шумилов в первую секунду даже не поверил в то, что голос принадлежал женщине.
- Это я посылал вам цветы, - спокойно ответил он.
В узкую щель ничего не было видно. Шире дверь не могла раскрыться потому, что её удерживала цепочка; обладатель же хриплого голоса скрывался в сумраке прихожей и потому понять, кто это, решительно не представлялось возможным.
За дверью послышалось покашливание - неизвестный прочищал горло - и, наконец, другой голос, уже похожий на женский, вновь спросил:
- Так чего же вы хотите?
- У меня, собственно, совсем маленький вопросик, буквально на пару минут разговора. Я лишь хотел узнать, за что именно ваш муж зарезал Кузьму Фёдоровича Кузнецова.
Дверь притворили, загремела снимаемая цепочка, и через секунду дверь распахнулась настежь. Перед Шумиловым стояла невысокая, склонная к полноте женщина с довольно длинной русой косой и выразительным, не лишённым приятности, лицом. И коса, и рост, и даже полнота вполне отвечали приметам спутницы убийцы из второго номера, как их описывал Хлопов. Если у Шумилова и были какие-то сомнения относительно того, с женой ли отправился Синёв на убийство, то теперь они рассеялись бесповоротно: именно Мария Ивановна сопровождала мужа в ту роковую ночь.
Поверх пеньюара женщина набросила стеганый ватный халат, а в правой руке держала массивный револьвер с гранёным стволом времён чуть ли не Крымской войны. Курок не был взведён, и Шумилов, мысленно отметив это, подумал, что в том случае, если разговор совсем уж не склеится, у него будет лишняя секунда на то, чтобы прыгнуть в окно.
- Заходите, - мрачно уронила женщина.
Она отступила на пару шагов вглубь темной прихожей. Шумилов вошёл, но дверь за собой плотно не прикрыл. Из дальнего угла прихожей, где начинался проход в комнаты, поступал тусклый свет. Глаза Шумилова постепенно привыкали в темноте
- Почему вы думаете, что я вообще стану разговаривать с вами? - спросила неприязненно госпожа Синёва.
- В самом деле, почему же вы со мною разговариваете? Скажите, будто я ошибся, и прогоните меня.
Повисла долгая пауза.
- Вы хотите денег? - женщина вымучила, наконец, из себя новый вопрос.
- Нет.
- Вы хотите нам отомстить?
- Ни в коем случае. Просто вы должны знать, г-жа Синёва, что ваша тайна более не является тайной. И жить вам осталось недолго, уж вы можете мне поверить, - Шумилов позволил себе зловеще улыбнуться. - Полагаю, отсчет пошёл даже не на недели, а на дни и часы. Вот и спросите себя: с каким багажом вы предстанете ТАМ?
В глазах женщины застыл ужас. Если до этого она производила впечатление человека заторможенного, но вполне вменяемого, то теперь на Шумилова глядели глаза сумасшедшей дамы с оружием в руках.
- Кто вы, вообще-то, такой? - выдавила она из себя.