Агафон Порфирьевич Иванов ничего не знал о том, что Путилин благодаря сообщению филера твёрдо установил следующее: парочка, вышедшая из второго номера не садилась в вагон конной железной дороги на Знаменской площади, а повернув с Лиговского проспекта, пешком двинулась по Невскому. Сообщение это делало совершенно бессмысленной поездку сыскного агента в Управление "конки", поскольку при всём своём желании он ничего выяснить там так и не смог бы.
Но ввиду отсутствия оперативной связи между Ивановым и его начальником, Агафон был вынужден потратить вечер седьмого августа на то, чтобы перехватить на кольце "конки" вагоновожатых и кондукторов, проезжавших ранним утром через Знаменскую площадь, и поговорить с каждым из них. Результат этих переговоров оказался нулевым: никто из работников "конки" так и не вспомнил интересовавшую сыскного агента парочку.
Впрочем, определённое внутреннее удовлетворение Агафон Порфирьевич всё же испытал, поскольку теперь он был твёрдо уверен в том, что обитатели второго номера со второго этажа гостиницы "Знаменская" не садились в вагон "конки" на площади и, видимо, вообще утром седьмого августа не пользовались этим видом транспорта. Если бы в ту минуту сыщик узнал, что сделанное им открытие устарело и не является открытием, он бы, наверное, помянул крепким словцом и собственную фортуну, и судьбу, и хитроумную парочку из гостиницы.
Но поскольку ничто не испортило Агафону Иванову настроение, то он успел к десяти часам вечера подъехать к зданию Врачебно-полицейского комитета, где принялся помогать своему напарнику Гаевскому проверять учётные карточки столичных проституток. Более часа сыскные агенты сидели, не разгибая спины, практически обложенные ящиками, точно солдаты за брустверами траншей, пока, наконец, в начале двенадцатого часа, Владислав Гаевский не скомандовал "На этом баста!"
Так прошли первые сутки с момента кровавого убийства в гостинице "Знаменская".
4
Утро восьмого августа 1885 года началось для сыскных агентов с почти ритуального посещения кабинета Путилина. Начальник уголовного сыска держал за правило каждое утро беседовать с сотрудниками, работавшими по делам, которые он курировал. Ввиду экстраординарности случившегося накануне в гостинице на Знаменке Иван Дмитриевич пригласил Иванова и Гаевского к себе первыми. Вопреки обыкновению, начальник Сыскной полиции не стал выслушивать сообщения агентов, а начал говорить сам.
- По убийству в "Знаменской" есть хорошая новость, - бодро начал Путилин. - Накануне, ближе к вечеру, пришло сообщение от некоего Коромыслова, дворника дома № 60 по Литейному проспекту, о том, что один из жильцов его дома, а именно Кузьма Фёдорович Кузнецов, неожиданно пропал. По словам дворника, он ушёл в ночь с шестого на седьмое августа и как в воду канул. На инициалы пропавшего я ваше внимание обращать не буду, полагаю, вы уже сами обратили. Возраст Кузьмы Кузнецова подходящий - пятьдесят лет. Да и описание одежды, вроде бы, подходит: тёмное летнее кашемировое пальто, зонт в руках, очки золотые. Возможно, это и есть наш убитый. Так что вам, господа, как говорится, и джокера в манжету. Первое и главное на сегодня задание: поехать на Литейный и разобраться, наш ли это "К.К". Если да, то начинайте должный опрос дворников, родных, соседей, всю его подноготную на свет тащите. Да что мне вас учить, сами знаете…
Сыщики согласно закивали, а Путилин, убедившись, что его правильно поняли, обстоятельно пересказал свою вчерашнюю встречу с сотрудниками "летучего" отряда филёрского обеспечения. Продемонстрировал эскиз трости, нарисованный Головачём, и кратко подвёл итог:
- Это, конечно, большое везение, что на Знаменке в ту ночь работали филёры, и надо обязательно постараться использовать благоприятное для нас стечение обстоятельств. Полученное описание трости, полагаю, сможет нам очень помочь. Но трость - это позже, сейчас главное - "отработать" сообщение дворника с Литейного. А теперь докладывайте, что раскопали за вчерашний день. Может, чем-то порадуете старика…
Иванов по праву старшего по возрасту, стал отвечать первый:
- Вчера мы с Владиславом пытались проследить путь парочки из второго номера. С этой целью отправились на Николаевский вокзал, обратились за содействием к тамошним жандармам, затем имели беседу с артельным старшиной извозчиков, работающих на площади. Наконец, я отправился в Управление конной железной дороги, где узнал фамилии вагоновожатых и кондукторов тех маршрутов "конки", что пересекали Знаменскую площадь с пяти часов утра до половины шестого. И всё это для того, чтобы узнать сегодня, что интересующая нас парочка спокойно миновала площадь и пешком отправилась по Невскому. В общем, Иван Дмитриевич, вся вторая половина вчерашнего дня улетела коту под хвост.
- Ничего, ничего, ты ведь не был осведомлён о филёрах на площади, правда? - успокоительно проговорил Путилин, похлопав Иванова по рукаву пиджака. - Всё было сделано правильно, этот труд нельзя считать напрасным.
- Да просто времени жалко, Иван Дмитриевич.
- А у тебя, Владислав, какие успехи? - осведомился начальник Сыскной полиции.
- Вместе с Агафоном посетил вокзал и поговорил с артельным старшиной. Затем мы разошлись, я направился во Врачебно-полицейский комитет. Там попытался составить список девиц, соответствующих приметам рыжеволосой спутницы погибшего. На сегодняшний день в Санкт-Петербурге учтены почти пятнадцать тысяч четыреста проституток, из них я при помощи двух работников комитета проверил почти девять тысяч. Выписал немногим меньше трёхсот девиц, которых следует предъявить коридорному и портье. Честно скажу, шансы на опознание представляются мне не очень большими, но…
- …но чем чёрт не шутит, - закончил его мысль Путилин. - Что ж, мне кажется, девицы подождут. В этом деле день-два ничего не решит. Сейчас бегом на Литейный, дом шестьдесят, а потом ко мне с отчётом.
Дом № 60 по Литейному проспекту выглядел весьма внушительно для доходного дома: изысканно декорированный фасад, чугунный узорчатый козырек над парадным подъездом, добротные ворота во внутренний двор. Иванов и Гаевский явились по адресу в сопровождении урядника из ближайшего околотка, предварительно расспросив его о пропавшем Кузнецове. Околоточный мало что смог рассказать, потому как пропавший мужчина в поле зрения полиции прежде не попадал и ни в каких правонарушениях, дебошах или склоках замечен не был. Выправлял раз в три года паспорт, образ жизни имел непредосудительный, внимания к себе не привлекал. Что можно сказать о таком человеке?
Когда полицейские вошли в калитку в воротах, то увидели приоткрытую дверь дворницкой, выходившей прямо под арку. Немолодой бородатый дворник возился с мётлами и совком у порога.
- Ты что ли дворник будешь? - спросил у мужика Иванов.
- Так точно! - увидев, что мужчин в штатском сопровождает урядник, дворник принял во фрунт, с очевидностью выказав тем самым своё солдатское прошлое. - Дворник Коромыслов, Дементий Прохоров. Служу здеся уже седьмой год, - и, подумав немного, добавил, - беспорочно!
- Что же, Дементий Прохорович, стало быть, это ты сообщил о пропаже жильца?
- Так точно-с, я. Но только Кузьма Фёдорович не обычный жилец, он хозяин дома, его владелец. Сам занимал здесь лучшую квартиру. Видели, наверное, "фонарик" на углу? Это и есть его апартамент. В бельэтаже.
- И давно пропал Кузьма Фёдорович?
- Ввечеру шестого августа и пропал. Ушёл с вечера, а днём горничная ихняя ко мне прибегает, говорит, мол, дочка его очень волнуется, плачет, за отца переживает. А я говорю ей - да мало ли… может, загулял человек или загостился. Но на сердце как-то тревожно стало. Ну, а вечером, когда господин квартальный дома обходил, то сказал, что из околотка запрос есть, не пропадал ли кто из жильцов, из приличных, в возрасте. Тут я сразу и сообщил. На всякий случай.
- И что же, ни вчера вечером, ни сегодня утром Кузьма Фёдорович так и не объявился? - продолжал выспрашивать Иванов.
- Никак нет-с.
- А сейчас есть кто в квартире?
- Должно быть, прислуга.
Иванов и Гаевский решили разделиться: Агафон отправился в домовую контору, располагавшуюся здесь же, в доме, во дворе-колодце, а Гаевский в сопровождении околоточного поднялся в квартиру пропавшего Кузнецова. Прежде всего сыщиков интересовало соблюдение паспортного режима лицами, фактически проживавшими в квартире - с этого начинались все полицейские действия на выезде. Ну и, разумеется, следовало познакомиться с прислугой и дочерью пропавшего человека.
Открывшая Гаевскому дверь полноватая, лет сорока женщина оказалась горничной Алевтиной Ганушкиной.
После обычной процедуры знакомства и проверки её паспорта урядник направился в кухню допросить кухарку, а Гаевский поинтересовался:
- Кто ещё живет в квартире?
- Дочь хозяина, Машенька. Но она сейчас в гимназии. И ещё кухарка, Матрёна Ищеева. Она на кухне, стряпает. В четыре часа приходит гувернантка, Синцева Таисия Николаевна. Она с Машенькой французским занимается и на роялях учит играть.
- Так что ваш хозяин?
- Пропал второго дня. Не пришёл ночевать. Правда, такое и раньше случалось, это вообще для него не редкость, чтоб дома не ночевать. Он и с Машенькой, дочкой, так поставил: могу, дескать, и не ночевать, а ты привыкай - не маленькая, чай, папа сам знает, как лучше поступить. Она когда помладше была, иной раз боялась ночью одна, прибежит ко мне, плачет. Утром расскажу ему, да только ничем его не разжалобить, он всё одно. Мужики этого не понимают, женское сердце-то! Да оно-то и не удивительно… что не ночует иной раз. Он мужчина в соку ещё, глаз горит. Любитель женщин, одним словом. Да кто ж его и упрекнет-то? - неожиданно спохватилась горничная, почувствовав, что брякнула много лишнего. - Вдов уже много лет… Но, правда, утром всегда возвращался, и в восемь часов обязательно вместе с дочкой завтракал. Потом она в гимназию, а он по делам. А к обеду опять приезжал. А вот вчера утром к завтраку не вернулся. Маша забеспокоилась, говорит, не пойду на занятия, буду, дескать, папеньку дожидаться. Еле-еле уговорили её вместе с Матрёной. Вот. А после занятий вернулась - Кузьмы Фёдоровича всё нет. Тут уж она в слёзы, говорит, чую сердцем, беда с ним… Мы её давай успокаивать, да только…
- Что только?
- Да только у самих сердце не на месте было…
- Опишите, пожалуйста, как выглядел Кузьма Фёдорович, когда вы его видели в последний раз, - попросил Гаевский. - Припомните поточнее одежду и время, когда это было.
Горничная ответила, почти не раздумывая, видимо, она уже не раз возвращалась к этому воспоминанию:
- Точно могу сказать, что было это в пять пополудни. Я ещё спросила Кузьму Фёдоровича, может, оне хоть чаю с Машенькой и Таисией Николаевной попьют, - а чай у нас принято подавать ровно в пять, он сам такой порядок установил. А Кузьма Фёдорович отвечает: "Нет, должен в банк успеть заехать". И строго добавил, что никак не может опаздывать. Он вообще терпеть не мог, если что-нибудь его задерживало, поэтому всегда я спешила приготовить из одежды всё, что он велит - пиджак и летнее пальто сама вычистила, а сорочки от прачки забрала. Он тщательно так собирался, всё перед зеркалом охорашивался.
- Что же он надел?
- Пиджак лёгкого драпа, тёмно-серый, в тонкую клетку. Сорочка батистовая, белая, черные брюки, галстук серого атласу, тёмно-серое пальто. Шляпа светло-серая, с лентой атласной более тёмной… Да, зонтик он с собой прихватил, чёрный, с костяной ручкой, потому что дождь весь день срывался. И калоши он носил постоянно - боялся ноги замочить и простудиться. У него на это пунктик был - жена вот так же не убереглась, простудилась и через полгода от чахотки умерла.
- Шарф был? - уточнил Гаевский.
- Ну, не шарф, белое шёлковое кашне. Лето всё же.
- А на калошах буквы есть?
- А как же! Чтоб не попутать с чужими. "К. К.", Кузьма Кузнецов, значит. Аккурат с внутренней стороны на каждой калоше.
- А скажите, Алевтина, Кузьма Фёдорович носил бороду?
- Да, такая недлинная, с проседью бородка. Очень благообразная. Оченно её холил. Уж сколько я ему компрессов согревала! Всё к бороде прикладывал, он считал, что сие поможет бороде расти волосок к волоску.
- А шевелюра у него какого цвета?
- Вообще-то Кузьма Фёдорович брунет, но теперь с заметной сединой. На макушке уже плешь начала пробиваться. Знаете, как у нас народ говорит - "плешь на макушке - от чужой подушки".
- А фотографии по… - Гаевский чуть было не произнёс "покойного", но в последнее мгновение понял всю недопустимость этого эпитета и успел перестроить фразу, - последние какие-нибудь у вас есть?
- А как же! Вон их сколько по стенам развешано, - женщина широким жестом повела вокруг себя.
Гаевский пошёл по комнатам, рассматривая развешанные по стенам фотографии и картины. Квартира Кузнецова выдавала главную черту хозяина - любовь к комфорту. Несмотря на отсутствие хозяйки, жильё это вовсе не выглядело запущенным и неуютным. Ковры, мягкие диваны и кресла с наброшенными на них подушками, коллекция курительных трубок из дерева разных пород, кресло-качалка у камина, сервизы севрского фарфора в двух одинаковых полированных горках, масса милых безделушек, любовно расставленных на всевозможных предметах обстановки, - всё это приглашало к приятному времяпрепровождению, отдыху, всё было устроено любовно, с толком и со вкусом. В кабинете хозяина Владислав Гаевский нашёл дагерротипы самого Кузнецова - в молодые годы с женой и малюткой дочкой, и более поздние фотографии - с одной только дочерью. Этот человек, насколько мог судить сыщик, действительно весьма походил внешне на убитого. Однозначному заключению мешало то обстоятельство, что лицо зарезанного в гостинице было сильно изуродовано; тем не менее Гаевский почти не сомневался в том, что они нашли того самого "К.К.", что был им так нужен. Одну из фотографических карточек, наиболее позднюю, как показалось Владиславу, он вынул из рамки и положил в карман.
- Не беспокойтесь, я обещаю вернуть этот снимок, - Гаевский предупредил возможный вопрос горничной.
На письменном столе сыщик увидел кипу газет, небрежно брошенных поверх толстой книги. Гаевский взял стопку в руки и просмотрел её. Оказалось, что хозяин кабинета регулярно изучал "Торгово-промышленную газету". Толстой же книгой оказался тысячестраничный "Вестник финансов, промышленности и торговли", издававшийся ежеквартально. Из него торчала закладка. Сыскной агент открыл альманах в заложенном месте и увидел, что Кузьму Фёдоровича интересовал отчёт о состоянии счетов "Санкт-Петербургского международного банка", одного из крупнейших коммерческих банков Российской Империи. Гаевский вернулся к изучению газет и обнаружил, что в сводной таблице биржевых котировок карандашом были отмечены купли-продажи акций этого банка.
- Скажите, Алевтина, а в какой банк собирался Кузьма Фёдорович в день своего исчезновения? - полюбопытствовал Гаевский.
- Ой, да разве ж я знаю, - замахала рукой горничная. - Разве ж я могу об этом хозяина спрашивать?! Моё ж дело маленькое - пиджак почистить.
- А чем занимался Кузьма Фёдорович? Служил?
- Нет. Раньше, говорили, был в офицерах, но я того не застала. У него три дома в Питере, так что он живёт доходами от них.
- Богат, стало быть?
- Про то доподлинно не знаю. Но, наверное, богат, раз домовладелец, - горничная поджала губы, видимо, недовольная затронутой темой. - Нам с Матрёной жалованье платит хорошее, не скупится и не попрекает никогда, что дров много жгём или, там, мыла расходуем. Да и гувернантку для ребёнка держит - тоже, знаете ли, расход немалый. А уж сколько в кошельке носит - про то не знаю, никогда не заглядывала.
- Скажите, Алевтина, а есть у него часы золотые или другие какие драгоценности, скажем, перстни, запонки, булавки галстучные?
- Часы есть. Большие, плоские, на толстой цепочке. Кольцо тоже, обручальное от покойницы-жены. Он его на левой руке носит. Да вы лучше у него самого спросите, - забеспокоилась горничная, почувствовав неладное.
Гаевский не успел ответить - на пороге кабинета появился Агафон Иванов, закончивший свои разговоры в домовой конторе. Владислав поманил коллегу пальцем и когда тот подошёл, прошептал на ухо:
- Нашли мы его, это "К.К." однозначно.
На что Агафон также негромко ответил:
- Ну, так забираем кого-то из домашних на опознание вещей, чего кота за хвост тянуть?
Владислав повернулся к Алевтине и сказал ей:
- У нас, то есть Сыскной полиции, есть основания считать, что с вашим хозяином случилось большое несчастье, и его уже нет в живых. Нам надо, чтобы вы, Алевтина, проехали с нами на опознание вещей, тем более что вы сами собирали Кузьму Фёдоровича в дорогу и знаете, как он был одет.
- Ой, избавьте, боюсь я покойников… - сказав это, горничная обмерла и мелко перекрестилась.
- Вы не будете смотреть на труп, не беспокойтесь. Товарищ прокурора вам покажет только одежду: шляпу, пиджак, пальто. Собирайтесь, сие мероприятие не займёт много времени, мы вас отвезём и привезём в экипаже, так что вполне хватит получаса.
На самом деле эта тягостная операция была проделана даже быстрее. На удачу сыскных агентов Павел Николаевич Грибанов оказался на месте и сразу же выложил перед горничной одежду убитого. Когда женщина увидела рубашку, ворот, плечи и грудь которой были залиты кровью так, что даже клочка чистой ткани не осталось, она едва не упала в обморок. Только в кабинете следователя она поняла, что речь идёт о зверском и очень кровавом убийстве. Тем не менее, немного придя в себя, она уверенно опознала все предъявленные ей вещи как безусловно принадлежавшие Кузьме Фёдоровичу Кузнецову.
Это был первый серьёзный успех следствия. Товарищ прокурора тут же выписал постановление на обыск квартиры убитого и умчался его регистрировать в канцелярию, а сыскные агенты повезли горничную обратно.
- Сегодня у вас будет работать полиция и всё-всё опечатает, - объяснял горничной дальнейших ход событий Гаевский. - С квартиры вам и кухарке придётся съехать. Сегодня же. Пока соберите свои вещи, но никуда не отлучайтесь. Скоро приедет следователь с обыскным ордером и с вами обеими побеседует. Дочке убитого есть, где пока пожить?
- Да, у неё есть в Питере родня. Тётя её очень любит, с радостью пустит к себе.
- Вот и хорошо. А пока что до прибытия следователя в квартире будет оставаться полицейский урядник. Ничего выносить и вносить в дом нельзя ни вам, ни кухарке.
- А как же мои вещи?
- С ними ничего не случится, не беспокойтесь, - заверил женщину Гаевский, - Свои вещи вы сможете забрать после полицейского досмотра.