– Он обещал вам помочь?
Она кивнула.
– Вы рассказали ему о преступлении отца?
– Нет. Намекнула только, что стоит мне захотеть, и Форлакруа надолго отправится за решетку.
– После вы ему писали?
– Написала, спрашивая, на моей ли он стороне…
– Вы когда-нибудь слышали о некоем докторе Жанене?
– Никогда!
Судья вопросительно взглянул на Мегрэ. Тот пробормотал:
– Полагаю, если мадам устала, мы отпустим ее пообедать? И господин Ван Усшен как будто начинает скучать в машине…
– Я могу считать себя арестованной?
– Пока нет, – ответил судья. – Я лишь попросил бы вас находиться в пределах досягаемости на время дальнейшего расследования. Не могли бы вы оставить мне адрес, по которому вас можно найти в Ля-Рош-сюр-Йон?
– Пожалуйста!.. "Отель двух оленей". Лучший в городе, полагаю…
Все встали. На пороге мадам Форлакруа улыбнулась следственному судье и адвокату, но как будто с трудом сдержалась, чтобы не показать язык или не скорчить рожу Мегрэ, который радостно раскуривал трубку.
Глава 8
Картошечка в золе
– Терц в козырях…
– Грош цена твоему терцу, старичок… Пятьдесят…
– Дай-ка посмотреть! Сейчас побьем твои пятьдесят…
Который был час? Настенные часы остановились. Лампы давно включены… Было жарко. Стопочки успели наполнить и в третий, и в четвертый раз, и запах виноградной водки смешивался с запахом табака и трубок.
– Была не была! Хожу с козыря! – сказал Мегрэ, побивая карту.
– А другого ничего и не придумаешь, комиссар. Даже если у вас там девятка припасена…
Играли то ли четвертую, то ли пятую партию в пикет . Мегрэ курил, откинувшись на спинку стула. Партнером по игре был хозяин заведения, их противниками – два рыбака. Один из них – старик Барито, ловец угрей.
Инспектор Межа, усевшись на стул верхом, следил за игрой.
– Я так и знал, что у вас девятка!
– Скажи-ка, Межа… Ты имя судмедэксперта запомнил?
– Записал в блокнотик…
– Позвони ему. Спроси, нельзя ли определить, за сколько часов до смерти убитый ел в последний раз. И насколько плотно он поел. Понимаешь?
– У кого пятьдесят?.. И тридцать шесть…
Хозяин считал очки. Мегрэ, казалось, с головой окунулся в ленивое безделье, и если бы его сейчас спросили, о чем он думает, он сам бы удивился своему ответу.
Старое воспоминание! Времен расследования дела Бонно, когда комиссар был строен, носил длинные, заостренные на концах усики и бородку, накрахмаленные десятисантиметровые воротнички и цилиндр.
"Видишь ли, мой юный друг, – говорил ему тогда шеф, комиссар Ксавье Гишар, впоследствии возглавивший криминальную полицию, – все эти россказни о полицейском нюхе (газеты как раз расхваливали безошибочный нюх несравненного комиссара Гишара) – просто сказки на забаву почтенной публике. В расследовании преступления самое важное – сразу отделить один факт, а если повезет, то два-три факта, которые установлены с полной достоверностью и сомнению не подлежат, от остальных. Такие факты неизменны, на них можно будет опереться в дальнейшем. А затем нужно тихонько продвигаться вперед, маленькими шажками, будто нагруженную тележку толкаешь. Такая уж у нас профессия. А то, что люди называют нюхом, – просто-напросто удача…"
Как ни странно, но именно благодаря этому воспоминанию Мегрэ согласился сыграть в карты, к бесконечному изумлению Межа.
Когда уехал роскошный автомобиль Валентины Форлакруа и старого голландца, а за ними отбыли и две другие машины, увозя следственного судью и адвоката, Мегрэ несколько минут постоял на улице с чувством странной растерянности. Форлакруа сидел в тюрьме. Его дочь Лиз помещена в клинику. Перед отъездом следственный судья не забыл опечатать дом. Уехал довольный, будто какой-то трофей увозил. Теперь дело было в его руках! В своем кабинете во Дворце правосудия в Ля-Рош-сюр-Йон он приступит к допросам, очным ставкам…
– Ну-ну! – проворчал Мегрэ, заходя в ресторанчик.
Почему он чувствовал себя так, словно чем-то замарался? Разве все не шло должным образом, как обычно? И что это за нелепое чувство зависти?
– Шеф, что теперь будем делать?
– Где список, который я тебе продиктовал?
Дидин с мужем… Марсель Эро… Тереза… Альбер Форлакруа…
– С чего начнем?
Комиссар начал с того, что сел играть в карты.
– Скажите-ка, а тут всегда так трусят?
– Только когда козыри… А в Париже?
– По-разному… Восьмерка.
Когда хозяин в очередной раз подсчитывал очки, Мегрэ вытащил карандаш, записную книжку и, изменив своей привычке никогда ничего не записывать, набросал несколько слов. Он так сильно давил на бумагу, что в конце концов сломал грифель.
"Доктор Жанен приехал в Л’Эгийон во вторник, между четырьмя с четвертью и половиной пятого вечера".
Первый достоверный факт, как сказал бы Ксавье Гишар. Что еще? Следовало бы добавить, что в тот же вечер этот самый Жанен был убит в доме судьи. Но это уже не было достоверным фактом. Судмедэксперт, обследовавший тело через три дня, не смог с точностью определить время смерти. И не было никаких доказательств…
"В среду утром труп Жанена лежал на полу в кладовке для фруктов, в доме судьи".
– Козыри червей… Берете? – спросил комиссара хозяин, удивленно глядя в его большие отсутствующие глаза.
– Пусть будут черви!.. Кто играет?
Хозяин, не желая выказывать неуважения, ограничился традиционным:
– Болван, который спрашивает…
Мегрэ то и дело поглядывал на свой блокнот, где были записаны две коротенькие фразы – единственные достоверные факты во всем деле.
Слышно было, как Межа под лестницей разговаривает по телефону. Почему-то, говоря в аппарат, он произносил слова ужасным фальцетом.
– И?
– Врач перечитал свой отчет. Судя по содержимому желудка, убитый плотно пообедал и неплохо выпил…
Межа не понимал, почему Мегрэ так обрадовался, что вдруг резко откинулся на спинку стула, чуть не упал и вынужден был схватиться за столешницу.
– Скажите, пожалуйста, – пробормотал комиссар, изучая свои карты, – он плотно пообедал, разбойник эдакий!
Не бог весть что, конечно. И все же… Жанен не ел в портовой гостинице, не ел в кафе напротив, а других заведений в Л’Эгийоне не было.
– Терц…
– Какая карта?
– Король… Кстати, а у сына Форлакруа разве грузовичка не имеется?
– Имеется, но он уже две недели как в ремонте.
Никто не заявлял о том, что подвозил Жанена куда бы то ни было. Значит, если он поел…
– Межа, беги к мяснику… Скажите, хозяин, в городке только один мясник?
– Да, и он забивает скотину только раз в неделю…
– Спроси, не покупали ли у него крупный кусок мяса во вторник, между двумя и четырьмя часами?
– Кто?
– Неважно кто…
Межа натянул пальто и со вздохом удалился. Открылась и закрылась дверь, впуская в зал струю холодного воздуха. Тереза вязала, сев поближе к огню. Едва закрывшись, дверь приотворилась снова. Это опять был Межа, делавший комиссару таинственные знаки.
– Что стряслось?
– Шеф, можно на пару слов?
– Погоди… Козырь! Старший треф!.. А вот мой бубновый туз вам не достанется. Вам крышка, господа…
И спросил, поворачиваясь к Межа:
– Что там?
– Дидин на улице стоит… Просит вас пойти с ней… Как будто очень срочно…
– Тереза, подай-ка мне пальто и шляпу. А ты садись на мое место…
Перед тем как выйти на улицу, Мегрэ раскурил трубку. Стояла кромешная тьма. Было очень холодно. Светилось лишь несколько огней да покрытая прозрачными рекламными плакатами витрина бакалейной лавки. Маленькая фигурка Дидин буквально повисла на комиссаре.
– Идемте! Только не вместе… Идите за мной чуть поодаль, чтобы никто не догадался, что я вас веду…
В одной руке она несла полупустой мешок, в другой – небольшой серп, из тех, которыми обычно режут траву для кроликов. Вскоре они прошли мимо дома Альбера Форлакруа, и стоявший на вахте жандарм по-военному отдал комиссару честь.
Время от времени Дидин оборачивалась, чтобы убедиться, что Мегрэ идет за ней. И вдруг она исчезла, словно проглоченная черной дырой, образовавшейся между двумя домами. Комиссар последовал за ней, прямо в темноту. До его руки дотронулась маленькая ледяная ручка.
– Осторожно! Тут стальные тросы…
Днем это место вряд ли выглядело таким таинственным. Но в темноте, следуя за старой сухонькой ведьмой с серпиком и мешочком в руках, Мегрэ никак не мог сориентироваться. Он споткнулся о гору устричных раковин, затем в нос ему ударил сильный и неприятный запах протухшего мусора.
– Шагайте… Здесь проволочная сетка…
Мерзлые кочаны капусты. Они посреди огорода, за домом. Справа и слева тоже были огороды, разделенные заборами из старой проволоки. Неподалеку зашевелилось что-то живое. Кролики в крольчатнике.
– Я пришла нарезать травы для кроликов… – тихо сказала Дидин, вновь устремляясь вперед.
По сути дела, весь городок состоял из одного ряда домов, вытянувшихся вдоль главной улицы. За домами начинались огороды, а позади них был прорыт ров, заполнявшийся морской водой во время прилива. Потом – бесконечные болота.
– Тише… Теперь лучше не разговаривать… Смотрите под ноги…
Она не выпускала его руки. Через несколько мгновений они уже почти бежали вдоль покрытого белой известью забора. Мегрэ увидел слегка мерцающее слуховое оконце и рядом с ним чей-то силуэт. Он узнал таможенника. Старик прижал палец к губам.
Трудно было сказать, что ожидал увидеть Мегрэ. Но, во всяком случае, не ту сцену, что предстала его глазам, когда он заглянул в окошко – сцену тихую, неподвижную, напоминавшую лубочную картинку из тех, что десятилетиями висят на стенах в крестьянских домах, глядя, как одно поколение сменяется другим.
Жюстен Уло отошел, уступив комиссару место у оконца. Оно оказалось настолько низко, что ему пришлось нагнуться. Первое, что он увидел за стеклом, – стоявший на бочке фонарь, ливший в помещение желтоватый свет.
Мегрэ уже понял, что они находятся прямо за домом Альбера Форлакруа. Он заглядывал в небольшой сарай – такие повсеместно располагаются на задворках крестьянских домов. В них обычно сносятся всевозможные пустые бочки, котелки, старые ржавые инструменты, мешки, корзины, бутылки…
В маленькой печке, где, должно быть, готовилась еда для скотины, а под Рождество наверняка жарили свинину, горело несколько поленьев.
Перед печкой сидели двое: один на ящике, другой на перевернутой корзине. Оба были в резиновых сапогах с отворотами у колен, которые у Мегрэ неизменно ассоциировались с тремя мушкетерами.
Оба сильные, высокие, молодые. Два великана в странных одеяниях. Нет, на них была все та же традиционная одежда разводчиков мидий, но в тусклом освещении казалось, что эти два парня сошли со старинной музейной картины.
Один вынимал из кармана сигарету и протягивал второму. Тот тянулся к печке за угольком.
Они разговаривали. Было видно, как шевелятся их губы, но услышать, к сожалению, ничего не удавалось.
Первый молодой человек, тот, что вынул из кармана сигарету и сейчас доставал вторую для себя, был Альбером Форлакруа. Второй, сидевший совсем рядом с печкой, был Марселем Эро, которого Мегрэ узнал с большим трудом – так он зарос светлой многодневной щетиной.
Дидин, прижавшись к комиссару в попытке тоже заглянуть в окошко, прошептала:
– Когда я в первый раз их увидела, они уже сидели вот так не меньше часа. Как раз темнеть начинало. Сын Форлакруа ненадолго выходил за картошкой…
Мегрэ не понял, при чем здесь картошка; упоминание о ней показалось ему нелепым.
– Я не хотела заходить в кафе… Все старалась тихонько поскрестись вам в окошко, но вы играли в карты и не обратили внимания…
Какова мышка! Не достучавшись, она просеменила домой и отправила мужа сторожить!
Интересно, а когда она пошла за травой для своих кроликов, случайно ли оказалась на задворках дома Форлакруа? И если не случайно, то о чем думала, когда пробиралась сюда? Впрочем, не в этом дело. Ее муж отошел на два-три шага и терпеливо ждал.
– Я так и думала, что он вернется, – прошептала Дидин.
– И что встретится с Альбером Форлакруа?
– Тише…
Мегрэ не умел говорить шепотом, поэтому предпочел замолчать.
– Вы их арестуете? Обоих? – прошептала она.
Он не ответил. Не шевельнулся. За спинами у них через равные промежутки загорался маяк на косе Бален, освещая небо своим прожектором, где-то в болотах мычала корова. В портовой гостинице наверняка еще продолжалась партия в пикет, а Тереза с беспокойством спрашивала себя, куда подевался комиссар.
Что же касается этих молодых людей… До сих пор комиссар не замечал, насколько они похожи внешне. Одинаковый образ жизни, соленая вода, морские брызги и ветер придали их коже ровный темно-розовый оттенок, волосы у обоих выцвели…
Оба были массивными и тяжелыми, как все люди, которым изо дня в день приходится бороться с силами природы.
Они курили. Вели неспешную беседу. Глаза их неподвижно смотрели на огонь, и когда Марсель поднялся, чтобы обломком кочерги поворошить что-то в золе, на лице у него отразилась простая, беспечная радость.
Он сказал несколько слов своему товарищу, тот встал и вышел через низенькую дверь. Ему даже пришлось нагнуться. Когда он вернулся, в руках у него было два стакана, которые он наполнил из бочки в углу.
Белое вино! Никогда в жизни Мегрэ так не хотелось белого вина – настолько вкусным оно ему показалось в этот момент. А картошка… Оказывается, картошка там действительно имелась.
На Мегрэ нахлынули детские воспоминания, картинки из книжек Фенимора Купера и Жюля Верна. Он находился во Франции, в самом сердце французской деревни. И в то же время был очень далеко. Эти два молодых человека легко могли оказаться трапперами или выжившими после кораблекрушения моряками на необитаемом острове. Их рабочая одежда была вне времени. А неопрятная густая борода Марселя лишь усиливала сходство.
Своей железкой он вытаскивал из золы черные раскаленные картофелины, и их горячая кожура трескалась под его пальцами, являя желтую дымящуюся мякоть, в которую он тут же вонзал зубы.
В этот момент его товарищ поднялся. Почти касаясь головой потолка, он вынул нож из кармана и срезал две копченые колбасы, висевшие над печкой.
– Что они там делают? – прошептала на ухо Дидин.
Мегрэ снова промолчал. Многое бы он отдал, чтобы разделить этот скромный ужин, попробовать эту запеченную в золе картошку, гладкую от времени копченую колбасу, это вино, казавшееся таким вкусным и прохладным!
Как странно было смотреть на невозмутимый покой и непринужденность этих двух здоровяков, которые и не подозревали, что кто-то следит за каждым их жестом и пытается понять их разговор по движению губ!
О чем они говорили? Одно было ясно: они полностью доверяют друг другу и уверены в самих себе. Оба сидели почти на корточках и ели, нарезая колбасу каждый своим ножиком, как едят крестьяне и моряки. Говорили степенно, не торопясь. Время от времени то один, то другой произносил короткую фразу, после чего оба надолго замолкали.
– Вы их не арестуете?
Мегрэ вздрогнул. Что-то терлось о его ногу. Это оказалась всего лишь собака какой-то охотничьей породы, совсем щенок. Видно, сбежал из соседского домика и теперь ласкается к людям.
– Жюстен!.. – позвала Дидин.
Она указала ему на собаку, которая могла тявкнуть в любой момент. Таможенник взял щенка на руки и куда-то с ним удалился.
А между тем никакого веселья по другую сторону окошка Мегрэ тоже не наблюдал. Напряженности не было, но и радости тоже. Только тяжелое невозмутимое спокойствие. Альбер поднялся, чтобы срезать еще колбасы, и в какой-то момент, когда он повернулся к оконцу, Мегрэ показалось, что его заметили. Но нет…
Наконец, они наелись, вытерли губы, снова закурили. Эро зевнул. Сколько дней ему не удавалось нормально выспаться с тех пор, как жандармы начали за ним охоту? Он поковырялся кончиком ножа в зубах и прислонился затылком к стене.
Форлакруа снова вышел. На этот раз его не было так долго, что Мегрэ забеспокоился. Потом Альбер вернулся, толкнув дверь ногой. Руки его были заняты. На голове он нес сложенный пополам матрац, под мышками – одеяло и подушку. Марсель встал, чтобы помочь. Даже проявил неожиданную чистоплотность: перед тем как разложить матрац, он принес из угла старую метлу и немного подмел утоптанную землю, которая была в этом сарае полом.
Вернулся таможенник, куда-то девавший собаку, и терпеливо остановился неподалеку.
– Вы их не арестуете? – в третий раз спросила подрагивавшая Дидин.
Эро снял куртку из вощеной ткани и сел на землю, чтобы стянуть сапоги. Сняв носки, принялся растирать распухшие ноги. Альбер что-то спросил. Предлагал горячей воды, чтобы вымыть ноги? Мегрэ мог бы поклясться, что так и есть. Марсель еще раз потянулся и, наконец, лег на матрац, испустив такой длинный и глубокий вздох, что, казалось, его было слышно даже на улице.
Альбер Форлакруа взял фонарь, оглядел сарай и нахмурился, увидев оконце. Забыл?.. Нет! Просто в очередной раз убедился, что оно выходит на болота и никого там оказаться не может.
Странный жест – увесистый, но добродушный шлепок по спутанной шевелюре товарища… Огромный, тяжелый, с фонарем в вытянутой руке, он вышел и закрыл за собой дверь.
– Как отсюда можно выбраться? – спросил Мегрэ, отводя Дидин в сторонку.
Она молча указала ему на низкую ограду, окружавшую двор дома Форлакруа.
Тогда комиссар, оставив таможенника сторожить, пробрался обратно, через разбросанные устричные раковины, мусорные ящики, бутылочные осколки; оставив Дидин на улице, он направился в жандармерию.
Мегрэ привел с собой жандарма и поставил его на место Уло. Снова оказавшись на улице, комиссар обнаружил, что Дидин дожидается там, где он ее оставил, по-прежнему с серпиком и мешочком в руках.
– И что вы на это скажете? Похоже, без старой Дидин… Сколько жандармов вы пустили на его розыски, а? Тоже мне, жандармы!..
Она презрительно рассмеялась.
– Но нет, нам трудно навестить старуху, а ведь я могла бы…
– Возвращайтесь к себе, – посоветовал комиссар. – Сегодня вечером… или завтра…
– Или под следующее Рождество! – Дидин не строила себе иллюзий. – Идем, Жюстен. Готова побиться об заклад, они придумают что-нибудь, лишь бы оставить этих двоих на свободе…
Жандарм, стороживший дом Альбера Форлакруа со стороны улицы, уже не прятался в тени, а сразу пошел навстречу комиссару.
– Он вышел? – спросил Мегрэ.
– Смотрите… Видите силуэт под третьим фонарем? Это он. Как раз в кафе заходит…