Выйдя в сад, в его дальнем углу, условно называемом пасекой, он отыскал родителей. Несколько лет назад отец увлёкся пчеловодством, купил три пчелиных семьи и ульи для них. Он с удовольствием тратил время на возню с этим хозяйством, не преследуя при этом никакого коммерческого интереса: работа с пчёлами была для него своего рода отдохновением души. Сейчас он с сеткой на лице проверял рамки, а матушка читала ему газеты, расположившись в шезлонге поодаль. При появлении Алексея она прекратила чтение и повернулась к нему:
- Лёшенька, на тебе лица нет, почернел весь! Ты здоров?
- Как индийский слон! - ответил Алексей, присаживаясь подле неё. - Мне завтра утром опять понадобится возок. Я воспользуюсь вашим, вы не возражаете?
Анна Никифоровна только пожала плечами и посмотрела на мужа, дескать, как тот скажет. Иван Васильевич с ответом не поспешил; он аккуратно вставил рамку на место, затем закрыл улей крышкой, отступил от него и только после этого отбросил с лица сетку.
- Я разговаривал с Мишей, - коротко уронил он вместо ответа. Фразу следовало понимать так, что он пообщался со своим братом Михаилом Васильевичем.
Алексей догадался, о чём пойдёт разговор, но ничего не сказал, предоставляя отцу возможность высказаться самостоятельно.
- Миша рассказал мне о том, что ты с ним встречался и решал какие-то там вопросы, - продолжил после паузы Иван Васильевич. - Произошло нечто, о чём мы не знаем?
- Можно сказать, да, - кивнул Алексей. - Как вы помните, Серёжа предложил мне организовать сделку по покупке земли местной богачкой, госпожой Максименко. Когда я занялся этим вопросом, у меня возникли подозрения, что меня желают использовать "втёмную". Другими словами, с помощью моих услуг госпожа Максименко желала бы обмануть третье лицо. Я счёл сие недопустимым.
- И что же? - спросил отец.
- Я предпринял некоторые шаги, чтобы мошенничество не состоялось.
- Лёшенька, может тебе отойти от этого дела? - предложила мать. - Не мешайся в него. Ну, их, миллионщиков этих. У них ни ума, ни совести! Не тягайся с ними. И нам спокойнее будет.
- Брательник-то, старший, хорош! - буркнул Иван Васильевич. - Втравил, значит, Лёшку, а сам в Тулу усвистал. Ай, молоде-е-ец! Я ему письмецо-то отпишу! Ишь, хитрован какой!
- Знаешь, мама, я так тебе скажу, - заговорил Алексей. - Ты любишь мои рассказы слушать про то, как я в Питере то одного мошенника разоблачу, то другого поймаю. Но я ведь объявлений в газеты не даю и никого к себе не зазываю. Люди сами ко мне идут со своими рассказами и просьбой помочь. Я так понимаю, что у Бога на мой счёт есть какой-то план.
- Какой такой план? - не поняла матушка.
- Раз вокруг меня на каждом шагу возникают такие случаи, значит, я не вправе делать вид, будто их не замечаю. Я так думаю, Бог хочет, чтобы я их замечал. Может, это единственный для меня шанс делать добрые дела в моей жизни. Когда на Страшном Суде будут взвешивать всё, содеянное каждым из нас, может, именно эти поступки мне и зачтутся.
- Лёшенька, они ведь тебя погубить могут, - неожиданно зашептала мать. - Для них, для купчин-то, правила неписаны! И напасть из-за угла могут, и отомстить коварно. На дуэли-то такие люди не вызывают!
- Знаете, маменька, а вот этого я вообще не боюсь. Коли Бог не попустит, так волос с головы моей не упадёт.
- Да что ты всё на Бога-то киваешь! Ты сам-то не плошай! Что ты делаешь-то! - почти закричала на сына мать, но тут неожиданно сурово её осадил отец:
- Слышь, Никифоровна, ты тут не выступай! Твой сын взрослый мужчина. И цену слову знает. Когда я на Крымскую войну отправлялся, ты у меня на стремени висела, позорище устроила! Все шли воевать и ни у кого жена такого не вытворяла. Перед людьми стыдно было! До сих пор в холодном поту просыпаюсь, ежели сцена эта приснится и вспоминаю, как Сашка Охлобыстин надо мной смеялся опосля! А я ничего, вернулся живой… И дырки в шкуре заросли. Здоровее только стал! Так что кончай тут свои бабские сантименты разводить! Сказала раз, сказала два, теперь всё, ша!
И затем совсем уже другим тоном, спокойно и буднично, он обратился к сыну:
- Вот что, Лёша, помощь тебе требуется? Бить, вязать, пороть и вообще…
- Нет, ничего не надо. Вот только возок назавтра.
- Понятно. Возок бери, без разговоров. Оружие у тебя есть?
- Револьвер, нож, - Алексей вытащил из кармана свой складной "zolingen", открыл лезвие.
Отец только хмыкнул:
- Ножик красивый, конечно, но нагайку мою возьми. Не всё же из пистолета палить и ножиком сверкать, верно? А нагайка каши не просит: и за пояс сунуть можно, и в сапог, и под полой пиджака спрятать запросто. Но при случае нагайка шею сломает лучше любого приклада. И вот что ещё…
- Да?
- Никому не позволяй себя запугивать. Даже родной матери!
11
Колдун, словно уставший от бесцельных раскопок предыдущего дня, теперь поехал совершенно другим маршрутом. От Ростова он двинулся строго на юг и отъехал довольно далеко, аж за Батайск. Миновав этот городок и отмахав от него версты три в сторону Кагальника, Мартти свернул с широкого тракта и углубился в окрестные холмы. Шумилов следил за его перемещениями тем способом, что и давеча: близко не приближался, прежде чем перевалить холм, забегал на вершину с биноклем и наблюдал, куда направляется знахарь.
Шумилов не мог не отметить, что процедура раскопок в этот раз несколько отличалась от предыдущей: на одном и том же месте Хёвинен копал гораздо дольше обычного, углубляясь в рыхлую почву чуть ли не на аршин. Временами швед отдыхал, с трудом разгибая онемевшую спину и придерживаясь руками за поясницу. Затем истово, словно подгонял его кто-то, опять принимался копать. Сделав яму, Мартти присаживался в ней на корточки и подолгу оставался в таком положении, Шумилов был чрезвычайно заинтересован этим обстоятельством, прежде знахарь так не поступал. Один раз Мартти выскочил как ошпаренный из ямы и припал лбом к земле, неестественно задрав зад к небу и сложив руки на затылке. Швед оставался в этой неприличной позе минуты полторы-две, никак не меньше. Выглядело это столь странно, что Шумилов не нашёл рационального объяснения такому поведению; в конце концов он решил, что знахарь совершил некое ритуальное действо, вознёс молитву своему бесу или что ещё.
В целом, Мартти проявил удивительную для его возраста работоспособность: за два с половиной часа он выкопал три довольно глубоких ямы. Грунт был достаточно мягким, но, тем не менее, каждая из ям была такого размера, что скрывала колдуна, когда он садился, с головой. Поднимаясь, он забрасывал выкопанные ямы землёй и переходил на новое место. Алексей проглядел в бинокль все глаза, но так и не смог понять, чем именно занят Мартти Хёвинен в ямах. Возможно, он нашел здесь именно то, что искал весь день накануне. Быть может, именно поэтому его раскопки сопровождались столь странными манипуляциями? Шумилову оставалось только ждать, надеясь, что дальнейшие события объяснят поведение колдуна.
Окончив в четверть одиннадцатого работу, Мартти уложил на дно телеги лопату и какой-то странный предмет, завёрнутый в мешковину - не то банку, не то коробку, похожую на те, в которых продают чайный лист в кондитерских лавках. Притомившись от работы, швед расстелил в тени телеги тряпицу и прилёг отдохнуть. По всей видимости, колдун действительно был человеком не совсем здоровым. Ему, вероятно, трудно было переносить жаркое время дня. Впрочем, и куда более молодому Шумилову вчерашнее пребывание на солнцепёке стоило чудовищной мигрени. Полежав с четверть часа и восстановив силы, Хёвинен принялся за еду. Меню было небогатым: сало, хлеб, сырое яйцо, луковица.
Без двадцати минут одиннадцать колдун взобрался на бричку и тронул вожжи. Лошадь послушно двинулась в сторону Ростова. Что ж, самое время; Шумилов уже знал, что Хёвинен всегда возвращается домой в половине первого пополудни, плюс-минус четверть часа. Алексей Иванович принял решение не провожать знахаря, а остаться здесь и осмотреть места сегодняшних раскопок самым тщательным образом.
Дождавшись, когда бричка Хёвинена скроется за поворотом, Алексей выполз из-за валуна, служившего ему укрытием, и направился к собственной повозке. Он подогнал её к тому месту, где совсем недавно стоял возок шведа и с лопатой в руках поднялся на холм.
Шумилов принялся ворошить выкопанную колдуном землю, которая осталась лежать рядом с небрежно закопанными ямами. Ничего интересного не увидел, обычная земля. Переворошив все кучки, ничего достойного внимания он так и не обнаружил. Алексей выпрямился, осмотрелся; другого выхода у него, видимо, не было, работу колдуна следовало повторить в полном объёме.
Алексей принялся выбрасывать грунт из той же самой ямы, что этим утром уже выкопал колдун. Засыпанная, но неплотно утрамбованная, она легко вскрылась. На глубине двух штыков лопаты Алексей почувстовал, как металл скользнул по твёрдому гладкому предмету. Но это явно был не камень, при соударении с которым лопата издаёт характерный лязгающий звук. Через полминуты Шумилов понял, что именно он откопал - это была широкая, явно нечеловеческая кость. Возможно, часть тазовой кости крупного животного, например, коровы или лошади.
Подцепив находку лопатой, Шумилов выбросил её на край ямы и осмотрел. По большому счёту он сам не знал, что хотел увидеть. Ветеринаром Шумилов не был, поэтому визуальный осмотр мало что мог ему сказать. Кость как кость. Поскольку грунт вокруг неё в яме был рыхлым, Алексей заключил, что колдун тоже выкапывал эту кость, но потом бросил в яму, засыпав землей. Стало быть, сама кость оказалась колдуну неинтересна, не её он искал здесь.
Тогда что же?
Шумилов решил продолжить раскопки, расширяя яму вглубь и в стороны. Не пройдя и вершка вбок, Алексей почувствовал под лезвием лопаты новое препятствие. И, судя по звуку, это опять была кость. Что за напасть, так и будем по частям таскать на поверхность скелет коровы? Отвалив в сторону пласт грунта, Шумилов опустился на корточки перед новой находкой.
И отпрянул в инстинктивном, безрассудочном отвращении: вся кость кишела мелкими отвратительно-белыми, полупрозрачными мокрицами. Потревоженные светом и воздухом, они суетливо расползались во все стороны, влекомые обратно в толщу земли инстинктом самосохранения. "Тьфу ты, леший, какая пакость!" - в сердцах воскликнул Шумилов. Он быстро выпрыгнул из ямы и постучал ногами о землю, опасаясь, что некоторые из бесцветных созданий могли залезть ему в туфли. Со всею возможной быстротой он засыпал яму и перешёл к другой. Теперь он примерно понимал, что именно искал Мартти Хёвинен, но версия требовала проверки. Несмотря на всё своё предубеждение, Шумилов опять взялся за лопату. В конце концов, эксгумация останков не такой уж и редкий следственный приём. Не прошло и десяти минут, как во второй яме он отыскал крупные кости, по которым ползали мелкие бесцветные насекомые.
Сомнений быть не могло, этот холм действительно был могильником животных, причем не очень давний. Так вот что раскапывал здесь колдун! Стало быть, загадочному знахарю понадобились останки мёртвых животных. И совсем неважно, какие останки и каких именно животных. В этой ситуации важно было совсем другое: действия Мартти Хёвинена противозаконны и, вероятнее всего, опасны. Повреждённый скотомогильник может грозить району тяжелейшей эпидемией скота. А останки плоти, сохранившиеся в захоронении, богаты трупным ядом, вызывающим тяжелейшие отравления. Противоядия ему нет.
Да, именно теперь всё вставало на свои места: Мартти Хёвинен и был тем самым Блокулой, которого Гунашиха рекомендовала Александре Егоровне. Не надо пользоваться мышьяком, обратись-ка к Блокуле, у него есть яд стократ скрытнее и сильнее. Да, примерно так Гунашиха и сказала будущей вдове… Взяла рублей пятьсот, если не больше и сняла с себя всю ответственность. Договаривайся, дескать, девонька. А потом ещё двести рублей срубила с Антонина Максименко. Заработала везде, где смогла. Шумилов пока ещё не понимал, каким именно образом готовит свои смертоносные зелья колдун, но то, что его манипуляции каким-то образом связаны с извлечением из останков трупного яда, представлялось ему почти доказанным. Сделанное открытие Алексей считал чрезвычайно важным; теперь следовало подумать над тем, как лучше распорядиться собранными сведениями.
Он наскоро забросал яму землёй, внимательно осмотрел холм, убеждаясь в том, что ничего здесь ие оставил, и вернулся к своему возку. Алексей Иванович застал Антонина Максименко за физическими упражнениями. Антонин, по пояс голый, босой, стоял в своей небольшой комнатке и держал в вытянутых руках блестящие, выкрашенные чёрной масляной краской, полупудовые гантели. На шее учителя гимназии выступили бисеринки пота.
- А что ж это вы не на воздухе занимаетесь? Вышли бы во дворе…
- Там мне как-то не по себе, - смущённо ответил Антонин. - Там все начнут глазеть. Уже пробовал. Кухарка просто подойдет, упрёт руки в боки и стоит, таращится.
Было в этой способности Антонина краснеть и смущаться что-то очень трогательное и по-человечески достойное. Другой бы на его месте непременно постарался бы всему двору продемонстрировать свои гимнастические снаряды, свой красивый мускулистый торс. Но такая показуха, видно, здорово претила нутру Антонина. И это очень импонировало Шумилову.
- А вы бы пару раз гантелю подле её ног уронили… А ещё лучше прямо на ногу… Всё любопытство как рукой снимет, уверяю вас.
- Никогда не думал об этом, - признался Антонин. - Вы не станете возражать, если я закончу занятие?
- Нет, что вы, работайте, я покамест книжки ваши пересчитаю, - Шумилов присел к письменному столу и, заложив нога на ногу, приготовился ждать.
- А вы не боитесь, что я вам самому уроню гантелю на ногу? - полюбопытствовал Антонин.
- Нет, не боюсь. Я же не кухарка, я - гантелеустойчивый. Мне, кстати, на голову табуретки роняли, и, как видите, ничего. Я и табуретоустойчивый тоже.
- Вы так шутите, что ли?
- Антонин, я никогда не шучу, у меня нет чувства юмора, понимаете? Непонятно почему, многие люди часто у меня уточняют, не пошутил ли я часом? Не смотрите на меня так; отсутствие юмора - явление неопасное и незаразное.
- Ну-ну, расскажите про табурет, - попросил Антонин, интенсивно размахивая руками и пыхтя как паровоз. - Кто вас так обидел?
- Один плохой человек. Он посчитал, что я представляю для него угрозу. По большому счёту, так оно и было, но главную угрозу представлял вовсе не я, а мой спутник, который в ту минуту с видом агнца притулился в уголке.
- В самом деле? А что за спутник?
- Агент Сыскной полиции Агафон Иванов. У него прозвище такое "Агафон-мозги вон!" В детстве он зело славно бился во Пскове на кулачках, говорят, лучший боец был на псковщине. Как только у них начинались пасхальные игрища, "Агафон-мозги вон!" выходил впереди своего квартала и клал одного за другим лучших бойцов противной стороны. С ним потом один на один уже и драться перестали: что толку, всё равно башку снесёт! Потом его угораздило попасть в Сыскную полицию. Там он оказался совершенно случайно: помог полицейскому задержать преступников на железной дороге. Шесть человек. Выкинул из поезда всех шестерых. Потом их подобрали на дорожном полотне со сломанными спинами и шеями.
- Вы шутите?! - Антонин даже прекратил свои упражнения.
- Вы уже второй раз повторяете свой вопрос. Отвечаю, Антонин, читайте по губам: я не шучу, поскольку не имею чувства юмора. А что касается Агафона, то он держит на разведённых в стороны руках восемь пудов.
- Да вы издеваетесь надо мной, что ли? Сказки рассказываете? - Антонин с негодованием посмотрел на Шумилова, - Я тут с полупудом в руке потом обливаюсь.
- Ну, уж извините, не сделал я вам комплимента, - Алексей улыбнулся. - А что касается Агафона, то всё, что я говорю, - чистая правда. Это человек чистый как слеза, кристалльный… У него есть золотое правило, я бы сказал, сермяжное…
- Да, какое же?
- Он увечит того, кто нападает с оружием. Увечит радикально - ломает все пальцы, ломает руки, чтобы уже никогда бандит не бросился на другого человека. Урок на всю оставшуюся жизнь преподносит. Тому, кто ударил меня табуретом по голове, он порвал сухожилия в плече: вывернул руку и дёрнул. Оставил навеки инвалидом, поскольку сухожилия не восстанавливаются. Наверное, это правильно. На всю оставшуюся жизнь этот бандит запомнит, что нельзя бить другого человека табуретом по голове.
- Вы, Алексей Иванович, какие-то дикие истории рассказываете, ~ пробормотал растерянно Антонин. - А как же христианское отношение к ближнему своему, как же понятие гуманизма, мы должны всё это отринуть? Получается, что в одном мы - гуманисты, в другом - звери какие-то?
- Вы знаете, Антонин, на Руси вплоть до Петра Первого практически не было рецидивной, то есть повторяющейся преступности. По очень простой причине. Наказания были членовредительскими: за жем, тридцать пудов, а таких коровок, скажем, пятьсот, то сколько же потребуется на их сожжение дерева? Правильно, очень много, - ответил Шумилов. - Поэтому падший в ходе эпидемий скот хоронят, согласно санитарным нормам, выработанным Ветеринарным управлением Министерства внутренних дел. Кстати, к созданию сего уважаемого ведомста приложил руку граф Дмитрий Андреевич Толстой, некрологи которого вы столь внимательно изучали во время моего прошлого посещения. Ветеринарное управление он выделил из состава Медицинского департамента Министерства в самостоятельное подразделение в 1884 году.
- Тогда другой вопрос: власти должны были побеспокоиться, чтобы скотомогильники не вскрывались разного рода негодяями. Ведь тогда конца эпидемиям не будет! Почему эти меры не работают?
- Хороший вопрос, Антонин, только немного детский. Давайте выпьем пива с сосиками, и я вам всё подробно объясню!
Шумилов с Максименко расположились в почти пустом шатре и сделали заказ. Через минуту они уже уплетали горячие сосики и запивали их штофом чёрного портера.
- Захоронения скота должны осуществляться на возвышенных местах, дабы толщина грунтового слоя между водоносным горизонтом и нижней точкой могильника была наибольшей и с условием обязательной засыпки в захоронение негашёной извести. Химия, полагаю, вам в общих чертах известна? Негашёная известь вступает в реакцию с водой, содержащейся в трупах, связывает её, в результате чего происходит реакция гашения. Труп же в свою очередь обезвоживается, как бы усыхает, мумифицируется, не разлагается, либо разлагается гораздо медленнее. Засыпка в скотомогильники негашёной извести резко снижает угрозу распространения заразы через почву и почвенные воды. В таких могильниках нет паразитов-трупоедов, останки животных как бы законсервированы во времени. В таком состоянии они могут оставаться десятилетиями. Способ достаточно эффективен, но есть в его использовании одна загвоздка: негашёная известь нужна в любом приличном крестьянском хозяйстве. С её помощью крестьяне раскисляют почву, готовят из неё белила для покраски домов. Поэтому, когда похоронной команде выдают, скажем, тридцать мешков извести для засыпки в скотомогильник, то у начальника команды возникает сильный соблазн продать половину или даже две трети этого количества крестьянам. В результате захоронение скота производится с грубым нарушением предписанных Ветеринарым комитетом норм.
- Понятно. Что требуется от меня?