Иди собирай манатки и топай домой. Я тебя освобождаю из-под ареста. Под подписку о невыезде.
Вот постановление, уже подписанное. - С этими словами Крайко положила перед Мотылем по всем правилам оформленный документ.
Тот глянул, решительно отодвинул бумагу.
- Я не пойду.
- Не пойдешь?!
- Да, не пойду. Не имеете права выгонять.
Я сознался во всем, судите. Пусть суд во всем разберется. А вы с ФСБ… хитрите чего-то. Как наживку меня выпускаете, да? Чтоб меня пришили?
Ха-ха! Как кошка с мышкой играете. Пусть, дескать, походит на воле, мы за ним понаблюдаем, а потом опять сцапаем. Не так, что ли?
- Ну, если за тобой настоящие грехи есть и мы их докажем, то, конечно, сцапаем, - сухо сказала Крайко. - Чего с тобой церемониться. Но ты все же скажи: почему дал такие дурацкие показания? Кто тебя заставил? Почему? Били тебя парни Мерзлякова?
- Рассказывай, Перегонцев, не бойся. Мерзляков уже в милиции не работает.
- Сам ушел? - вскинулся Мотыль. В глазах его зажегся неподдельный интерес к разговору.
- Попросили. Серьезные проступки допустил по службе.
Мотыль задумался, не торопился с ответами.
- Говори смелее, Перегонцев, - подбодрил Костенкин. - Нам истина дороже.
- Вам истина, а мне перо под ребро…
- Перегонцев, убийцу инкассатора мы нашли, - сказал молчавший до сих пор Мельников. - Так что врать тебе больше смысла нет.
- Кто? - вырвалось невольное у Мотыля.
- Ну, это ты со временем узнаешь.
- Может, нашли, может, нет, - Мотыль не верил услышанному. - Вы люди хитрые, чего зря не скажете… Эмма Александровна, а можно… с глазу на глаз с вами, а? Как-то я привык к нашим душевным беседам…
Костенкин и Мельников вышли.
Мотыль признался Крайко, что инкассаторов взял на себя сдуру, Мерзляков со своими операми били его в служебном кабинете, грозили повесить на него какие-то другие нераскрытые в районе преступления, о которых он, Мотыль, даже не подозревал.
- Почему ты сразу мне не сказал? - строго спросила Крайко.
- Я бы сказал, Эмма Александровна… Суда ждал. На суде я бы все равно раскололся, все про этих оперов рассказал. Что ж я, в самом деле, дурак, что ли, за кого-то под расстреяьную статью идти? А Мерзляков… гад этот! Вот кого за жопу брать надо!.. Его правда из милиции выгнали?
- Правда.
- И этого… убийцу… тоже нашли?
- Да, нашли.
- Ну, гора с плеч! - Мотыль повеселел, оживился. Но в следующую минуту посерьезнел, поскучнел, оглянулся на плотно закрытую дверь комнаты допросов, словно их кто-то мог подслушивать.
- Может, мне лучше посидеть еще месяц-другой, а, Эмма Александровна? - доверительно спросил он. - Чего спешить? Пока вы там разберетесь…
- Ты кого боишься, Перегонцев? Говори прямо. Или чего?
- Капитан этот, Мерзляков… Ну, как бы вам сказать, Эмма Александровна. Правильно его из ментовки поперли, правильно! Это такая сволочь! И его не просто гнать надо было, а… Он же повязан с братвой… он…
- Ну, говори, Перегонцев. Ты же знаешь, я не из болтушек, источники информации никогда не открою. Но и меры против Мерзлякова приму, если надо будет. С кем он связан?
- Да об этом весь Левый берег знает, Эмма Александровна! Капитан с Кашалотом корешился, они давно уже мертвым узлом повязаны. Мерзляков тачку новую купил, а деньги где взял?
Менты по полгода зарплату не получают. А Кашалот процветает. Он весь район под себя подмял, они с Мерзляковым и коммерсантов, и братву давили как хотели. Там, если покопать… - Мотыль махнул рукой.
- Хорошо, заметано. Поработаем, разберемся, - отрывисто, деловито говорила Крайко, понимая, что обиженный Мотыль многое еще может рассказать интересного для уголовного розыска, а, может, и для офицеров Мельникова.
Надо с ним поработать, надо. У него, конечно, рыльце тоже в пуху. Так просто, даже после побоев, человек брать на себя тяжкую вину не будет.
Значит, Мотыля самого держали на крючке. Его заточение - практически добровольное - было чьим-то расчетливым, продуманным ходом: надо было прикрыть другого человека.
Да, надо очень серьезно разобраться с этим Кашалотом и его корешком Мерзляковым. Мотыль дал серьезную информацию, но она пока что общая, а вот поговорить с ним о конкретных делах…
Пусть этим займутся офицеры Мельникова, она скажет Александру Николаевичу. Вдруг всплывет нечто нужное…
У себя в блокнотике Эмма Александровна записала твердым почерком:
1. Допросить Мерзлякова;
2. Допросить его бывших коллег-оперативников Заводского РОВД;
3. Вместе с Мельниковым проанализировать связи Мерзлякова - Кушнарева (Кашалота).
Мотыль подписал протокол допроса и этим же вечером был выпущен из следственного изолятора.
Глава 25
ПОТРЯСЕНИЕ
Работали с Мариной Безугловой все те же Омельченко с Брянцевым. Исходили из желания продавщицы "Братана" помогать службе безопасности. Выбор сделала она сама. Отныне она становилась причастной к тайне, какую знали немногие.
Разумеется, это - риск, и риск серьезный. Но получить новую и необходимую информацию без помощи Марины Безугловой оперативники управления ФСБ пока что не могли.
Все окружение Паши отделением Мельникова было тщательно изучено, просчитаны возможные будущие информаторы - те, с кем он мог делиться откровениями, кто мог дать в разработке Шакала неоспоримые доказательства его причастности к убийству милиционеров и нападению на инкассаторов.
Старший Волков отпадал сразу: в прошлом судимый, всей душой ненавидящий милицию и вообще органы, по-своему любящий сына - разве он скажет о нем что-нибудь дурное?! Наоборот, едва почувствует, что вокруг Павла кругами стали ходить люди из ФСБ или из той же милиции, тут же посоветует сыну избавиться от вещдоков и т. п. Урка опытный, знает, что делать.
К отцу Паши даже приближаться нельзя. Другое дело, обхитрить его, обмануть. Поискать пистолеты дома - под благовидным предлогом, на законных основаниях, с помощью того же РУОПа.
Это вполне реально.
Нельзя было говорить и с приятелями Волкова-старшего: Жориком и Володей, грузчикамипропойцами. Беспринципные люди, также дружно ненавидящие ментов и органы в целом. Да они сейчас же донесут папаше Волкову, что его сыном интересуются "дяди из серого дома".
Нет, всех этих людей надо пока оставить в покое.
Долго обсуждалась кандидатура Веры Ивановны, тещи Павла. Что, если приоткрыть перед ней тайну? Вроде бы она - честный человек, коммунист с большим стажем, не бросившая в мутную пору свой партийный билет, убежденная сталинистка, а значит, сторонница твердого государственного порядка и дисциплины. Может быть, она что-то знает или, во всяком случае, догадывается, имеет какую-нибудь информацию о зяте. Ее, при положительном раскладе, можно прямо попросить поискать дома пистолеты. Павел ведь не порвал с семьей окончательно, бывает у сына, по нескольку дней живет в квартире Веры Ивановны. И почему бы в самом деле не попробовать заполучить ее в помощницы ФСБ?!
Да, теоретически этот ход можно использовать, но как еще сама Вера Ивановна прореагирует на это, даже на сам намек о серьезных подозрениях в адрес своего зятя? Пожилая женщина здоровьем не отличается - нервная, "заводная". Начнет, чего доброго, кричать, выпытывать у зятя подробности, спугнет Пашу…
Риск. Серьезный.
С женой, с Людмилой, поработать?
И эта кандидатура для откровенных бесед с оперативниками совсем не подходящая, издергана жизнью, неудачным замужеством, больным ребенком, безденежьем. Поведение ее непредсказуемо, может поделиться новостью с матерью, и две издерганные женщины такое устроят…
Помогла в определенной мере соседка Веры Ивановны. Женщина работала в районном суде делопроизводителем, что к чему, понимала, помочь оперативникам согласилась. Офицеры Мельникова карты ей все не раскрыли, попросили только под благовидным предлогом зайти к Вере Ивановне, поговорить за жизнь, порасспросить о Павле.
Соседка эту просьбу выполнила.
Зашла за солью (своя кончилась, а идти в магазин уже поздно), глянула на убогую обстановку в доме Веры Ивановны, посочувствовала ей. Мол, скромно очень живете…
Словом, тронула больную струну, и Вера Ивановна едва не расплакалась. Растила дочку одна, желала ей счастья, души не чаяла в зяте и внуке, думала, что все у них будет хорошо, для семьи Люды только и жила, все до копейки им отдавала Но вот не заладилось что-то - разбежались по углам, другого и слова не подберешь. Не разведены, нет, у них на развод и денег нет. Паша приходит иногда сюда, с Костиком играет, кроватку вон ему починил, шоколадку принес. Поживет день-два и опять на месяц-другой исчезает. Люда, конечно, тоже с характером, нервная стала, злючка, да как не злиться, не нервничать?! Семья не семья, атак, временное сожительство… С Пашей поговорить? Да что вы, Наталья Алексеевна, думаете, я не говорила? Сто раз говорила! И он вроде бы согласен, что жить так в семье нельзя, что-то надо менять, и Люду не очень-то обвиняет. Он вообще-то скрытный человек, в себе чтото носит, душу никому не раскрывает. Рос без матери, папаша вон не просыхает, сидел Чему там, дома, паренек мог научиться?.. Нет-нет, Наталья Алексеевна, вызвать Пашу на откровения невозможно, я пыталась не раз. Ничего он не скажет. Я его, если честно сказать, не понимаю. И немного боюсь. Есть что-то в нем такое… Странный он, напряженный внутренне, это чувствуется. Если разозлится и глянет на тебя… мороз по коже, честное слово! Я думаю, такой человек и убить может. Я уж Людмиле своей говорю: не зли ты его, дурочка, чтоб подальше от греха.
- А Люда что?
- Ну, она себя с ним попроще ведет, жена всетаки, женщина, наверное, в постели они как-то решают свои проблемы. Но все равно. Замкнутый очень Паша, Наталья Алексеевна, трудно мне с ним. А Люде и подавно.
- А Костика он любит, как вы думаете, Вера Ивановна?
- Знаете, я однажды свидетелем такой сцены была: Паша пришел сильно выпивши, бананов Костику принес, сидел с ним на диване. Что-то ему говорил, по голове гладил. А потом - вы не поверите, Наталья Алексеевна! - заплакал. Я вошла к ним в комнату, он отвернулся, слезы вытер и ничего не говорит. Просто не отвечает на мои вопросы, и все. А у Костика не спросишь, он только сейчас стал отдельные фразы говорить. А то все: "Ба-ба" да "бу-бу"! Это он стреляет так, у него игрушечные пистолеты есть, ружье… Паша ему приносит. Он все игрушки ему такие покупает: наручники, наганы, ножи… Я как-то сказала: чего, говорю, Паша, ты ребенку психику портишь с таких лет?
Вера Ивановна горько вздохнула.
Пожаловалась потом, что зять может без всяких объяснений исчезнуть на продолжительное время, потом снова объявится, поживет… Наверное, у него есть какая-то бабенка, Люда с ума сходит. Деньги приносит, говорит, с отцом на рынке подработали, машину какую-то разгружали…
Охо-хо-о… Конечно, Наталья Алексеевна, я с вами согласна: какая это семья? Мучают только друг дружку. Поверите, сердце кровью обливается, как начну об этом думать. Все глаза выплакала. Думала: может, я Паше мешаю? Может, они без меня лучше бы жили?.. Поскорей бы убраться на тот свет, что ли… Зажилась, хватит.
- Скажете тоже, Вера Ивановна! Только и пожить теперь, внуков понянчить. Помочь надо молодым.
- Да какая же из меня помощница?! Господи! На пенсию живу, и ту по три-четыре месяца не выплачивают. Хоть в петлю лезь!..
Вот так и поговорили соседки, разговор этот мог быть бесконечным, как сама жизнь.
Ушла разведчица Наталья Алексеевна практически ни с чем, если не считать баночки соли в руках да признаний Веры Ивановны в том, что зять ее очень скрытный человек, с Людмилой живут плохо, и вообще он может убить…
Для оперативников это была нужная информация, изучался характер Паши, его привычки, поведение. Для аналитиков такая информация просто необходима.
Оперативники сделали вывод: ни с Верой Ивановной, ни с женой Павла, Людмилой, говорить откровенно, доверять им хотя бы часть тайны - нельзя!
…Сам случай помог сделать обыск в квартире Волковых, у отца Павла.
Сошлись интересы управления ФСБ и местного РУОПа на Дмитровском рынке. ФСБ подбиралась к Паше через его родителя и жену, а РУОП свое молотил: раскручивалось крупное хищение на кондитерской фабрике - через ворота предприятия уплыла "налево" большая партия дорогих конфет, целая фура. И вот коробки с этими конфетами и появились на Дмитровском рынке. Директор фабрики обратился в РУОП (у него было давнее знакомство с его начальником, генералом Колесовым), тот - хотя дело и было не совсем по профилю серьезного этого учреждения - приказал своим парням поработать…
Естественно, что офицеры обоих управлений - ФСБ и РУОП - знают друг друга: Омельченко с Брянцевым повстречали на рынке оперативников генерала Колесова, поговорили, выкурили по сигаретке. Разумеется, ни те, ни другие подлинного своего интереса к территории рынка не выказали, но своему непосредственному начальству доложили - так, мол, и так. При этом Мельников предложил своему генералу Николаеву хорошую идею: под видом поиска конфет сделать обыск на квартире Волковых. Через руки грузчиков, как выяснилось, партия коробок прошла, грузили эти коробки Волков-старший, Жорик, Володя… Словом, вся компания.
Николаеву идея пришлась по душе, он снял трубку, переговорил с Колесовым, попросил помочь. Всех карт не раскрыл, но в РУОПе тоже сидят умные головы, объяснять подробности им вовсе не обязательно.
Короче, офицеры РУОПа нагрянули на квартиру Волковых с обыском, отец Павла и Валентина собирались на работу, а Павел ночевал-поживал в тот день у Марины.
Конечно, и Волков-старший, и Валентина появление милиции восприняли с большой тревогой - им было отчего беспокоиться. Но по ходу обыска оба постепенно успокаивались: их не спрашивали ни о братьях Махарадзе, ни о пропавшем "КамАЗе". Сыщики искали… конфеты, о них и спрашивали.
Ну, гора с плеч. Тут у Волковых было все в порядке. Во-первых, ничего компрометирующего в квартире не было. Во-вторых, к хищениям на кондитсрской фабрике Волковы никакого отношения не имели, шабашка по перегрузке конфет подвернулась им совершенно случайно (офицеры РУОПа это знали). В-третьих, у Волковых искали совсем не то, что их могло бы по-настоящему обеспокоить.
Офицеры РУОПа не знали о прошлогодней истории, связанной с грузинскими предпринимателями, они искали оружие…
- Наркотой не балуешься, хозяин? - простецки спросил один из сыщиков РУОПа, когда довольно-таки детальный обыск был произведен.
- Водки хватает, буду я еще себя этой гадостью травить, - вполне резонно и честно отвечал Волков-старший. - Но ты ищи, ищи, полы можешь поднять, штукатурку порушить… Может, где тайник у меня замурован.
Совет насчет полов был правильным, но теперь излишним, так как офицеры тщательно и незаметно для хозяев осмотрели каждый его сантиметр: краска везде была нетронутой, давней.
А вот что касается мебели, то вся она была осмотрена от и до. И особенно в комнате, где жил Паша.
Пистолеты не обнаружили.
* * *
Сдав ларек сменщице, Надежде, Марина стояла на остановке у Дворца шинников, ждала автобус.
Был уже вечер, девятый час, ветрено и холодно, неуютно после теплого киоска, не спасало даже длинное, из тонкой кожи крэк пальто.
Выбираться из этого "медвежьего угла" в такое время весьма проблематично, вечером общественный транспорт ходит через пятое на десятое, ждать автобус приходилось и по часу, и Марина решила, что возьмет машину, черт с ней, с десятитысячной. Заработает. К тому же в автобус, судя по собравшейся толпе, ей не влезть, первыми там окажутся вон те, в кожанках и блатных кепочках, а что касается женщин… Ну что тут говорить, российские нравы известны.
Стоило Марине только выйти на проезжую часть, как к ее ногам подкатили "Жигули", дверца в машине распахнулась и из дохнувшего теплом салона позвали: "Садитесь, Марина!"
Она наклонилась, заглянула.
- А, это вы! - сказала без особой радости.
- Садитесь, садитесь, нам по пути. - Брянцев хлопал рукой по заднему сиденью, где сидел и сам.
"Ждали, - поняла Марина. - Знают, когда я меняюсь. Да ладно, чего теперь!"
Залезла в машину, подобрав длинные полы пальто, поздоровалась. В салоне был рай: тепло, играла музыка. Приятный голосок Надежды Кадышевой распевал знакомую песню:
За мои зеленые глаза
Называешь ты меня колдуньей.
Говоришь ты это мне не зря -
Сердце у тебя я забрала-а…
Вел "Жигули" Омельченко. Отъехав от остановки, приглушил магнитофон, притормозил у кромки тротуара. Спросил, обернувшись к Безугловой:
- Как настроение, Марина?
- Да как… работаю. Не ждала вас, если честно.
- Ну, мы иногда являемся без приглашения, - Андрей улыбнулся. Смотрел он на нее открыто, дружелюбно, с интересом.
"А ничего мужик, - подумала Марина. - Была бы другая ситуация, можно было с ним и любовь закрутить. Хотя они, эти чекисты, все закомплексованные, следят друг за дружкой. И водку, поди, не пьют, и на хороших баб не заглядываются. Служба превыше всего, звездочки. А интересно, чего они своим бабам в постели говорят?
Про шпионов, наверное, рассказывают, про погони, да про нас, грешных дурочек. Вот, мол, знаешь, дорогая, подловили мы тут одну…"
- Дома как дела? - спросил Брянцев.
- Нормально. - Марина не знала, что именно интересует ФСБ в ее домашних делах, не стала уточнять, и они свой вопрос не развернули. Значит, просто так спросили, лишь бы не молчать.
- Ну что ж, хорошо, - Омельченко включил лампочку над головой. В машине стало светлее и как бы просторнее. Марина шевельнулась, почувствовала, что сейчас состоится какой-то важный для нее разговор, внутренне приготовилась к нему. От ее движения по салону поплыли ароматы - она любила дорогие духи, умело пользовалась ими, знала, что все эти "Шанели" и "Д'Ореаль-Париж" хорошо действуют на Павла в сексуальном плане, вообще, на мужчин, и потому "дорогой водички" не жалела. Марина следила за собой, за своим телом и бельем, почитывала всякие откровения в "самой массовой газете России" - "СПИД-инфо" с толстенно-округлым пенисом на обложке, составленным из заглавных букв названия, вылавливала то, что нравится мужчинам в женщинах и что им не нравится. Почитывал газету и Павел, когда бывал у нее, довольно быстро при этом заводился, разглядывая голые задницы красоток либо их крутые грудибулки, меж которыми маньяк-фотограф помещал то все тот же фаллос, то боевую гранату "Ф-1"…
Такие секс-бомбы заведут, конечно, кого хочешь!
Павел уже несколько дней не приходил, Марина соскучилась по его ласкам, но звонить ему домой не стала: во-первых, хотелось, чтобы сам позвонил, во-вторых, не хотела общаться ни с кем из его домашних - преждевременно.
- Ну что ж, хорошо, - повторил Омельченко, и в голосе его прозвучала решительность. Видно, он хотел сказать что-то такое, что дается не сразу и к чему надо подготовиться. - Марина, мы вас все же хотим попросить… учитывая ваше добровольное желание помогать нам…
- Да не тяните кота за хвост, говорите, - грубовато сказала Безуглова. - Курить можно?
- Конечно, курите! - Брянцев сейчас же поднес ей зажженную газовую зажигалку.
- Мне больше не надо намекать, господа офицеры. - Она выпустила дым в приспущенное стекло дверцы, добавила, как отрезала: - Я сама решила.