Шюман поднялся с кресла, отошел к дивану, отвернулся от компьютера и свернутого текста, но неприятные слова, казалось, неотступно преследовали его, иголками кололи в спину.
– Миллиардерша. Шпиль Золотой башни.
Он опустился среди потертых диванных подушек. Патрик Нильссон подтянул джинсы под начинающий расти пивной живот и окинул взглядом редакцию по ту сторону стеклянной двери.
– Та, что исчезла? С гигантскими долгами по налогам?
Сначала Шюман почувствовал себя оскорбленным, но секунду спустя на душе у него стало легче. "Свет истины", похоже, сильно переоценил знание деталей его журналистского подвига.
Никого больше это уже не заботило. Как старая, отслужившая свое вещь.
– Которая исчезла, – подтвердил он.
– И что там с ней? Всплыла снова?
– Каким-то образом. Так Лерберг выкарабкается? – спросил он.
Патрик Нильссон наморщил лоб:
– Что там с миллиардершей? Это дело я упустил.
Шюман поднялся с дивана. Почему он так и не научился держать язык за зубами?
– Значит, у нас нет мертвого политика?
– Но он ведь может умереть до того, как номер пойдет в печать, – произнес Патрик Нильссон с надеждой в голосе, – поэтому мы зарезервируем для него место.
Значит, сенсационную первую страницу, где этот человек был мертв, уже приготовили. Ну да, что тут возразишь, так они всегда работали, старались порой опережать события.
– Будем готовы к тому, что нам понадобится делать новую, – сказал Шюман, и Патрик воспринял это замечание как знак, что пора возвращаться к действительности. Он нарочито громко вздохнул и покинул стеклянный закуток шефа, толком не закрыв за собой дверь. Шум редакции ворвался в оставшуюся узкую щель: какофония голосов, стук каблуков, музыкальные заставки новостных телевизионных каналов, глухой гул вентиляторов.
Скоро все это должно было закончиться, по крайней мере, для него. Он заранее проинформировал правление газеты, и оно как-то слишком уж спокойно благословило его уход. До обнародования данной информации осталось не более недели, и тогда поиски его преемника могли начаться всерьез.
Он покидал свой пост с неплохими результатами. Цифры за предыдущий год говорили сами за себя: согласно им, "Квельспрессен" стала крупнейшей новостной газетой Швеции. Он разбил "Конкурента", и сейчас наконец пришло время отдохнуть.
Шюман вернулся к своему компьютеру и посмотрел на фоновую картинку экрана. Ее роль выполняла сделанная его женой черно-белая фотография с изображением площадки на скале на их островке в Рёдлёгских шхерах. Островок, собственно, был крошечный, без водопровода и канализации, с электричеством от дизель-генератора, спрятанного с тыльной стороны их домика, но им казался раем.
"Если установить ветрогенератор на берегу, – подумал Шюман, – там можно жить. Всего-то еще нужны параболическая антенна, чтобы принимать весь мир, причал для достаточно мощного катера, несколько солнечных батарей на крыше для нагрева воды и спутниковый телефон на всякий пожарный случай".
Он решил проверить, где получают разрешение на строительство ветрогенератора.
Нина припарковалась перед главным входом в Сёдерскую больницу. Дождь не собирался стихать, водосточная труба извергала потоки воды прямо перед ней. Она немного посидела в машине, прежде чем выбралась наружу. Сёдерская больница считалась самой крупной больницей скорой помощи в Скандинавии. Когда она работала инспектором полиции в Сёдермальме, ей приходилось бывать здесь по нескольку раз в месяц, а то и в неделю, и все те случаи давно растворились в ее памяти, за исключением событий утра 3 июня почти пятилетней давности. Тогда Давида Линдхольма, самого известного полицейского Швеции, нашли мертвым (и именно она сделала это), а его жена Юлия (ее Юлия) лежала с приступом кататонии в отделении интенсивной терапии.
Нина вылезла из машины и вошла в огромный холл со стеклянной крышей и отполированными до блеска мраморными полами, предъявила свое удостоверение на ресепшене, объяснила цель визита, и ее направили к доктору Карарею, главному врачу отделения интенсивной терапии. Четвертый этаж, лифт Б.
Здесь ничего не изменилось, все те же обычные для таких заведений запахи. Столь же идеально чистые и плохо освещенные коридоры. На пути ей попадались одетый в шуршащие халаты персонал и пациенты, шлепавшие по полу тапками.
Она нажала на звонок перед дверью в нужное ей отделение и прождала несколько минут, прежде чем ее открыл сам доктор Карарей. Он оказался крупным мужчиной с короткими пальцами и едва заметным акцентом.
Нина представилась. И испытала определенную неловкость, заявив, что она является сотрудником Государственной криминальной полиции, поскольку еще не привыкла к новому месту работы.
– Я не могла бы провести короткий допрос жертвы? – спросила она.
– Лучше, если мы отойдем в сторону, – сказал врач и отвел ее в пустую смотровую.
Воздух там был прохладный, почти холодный. Доктор не стал включать освещение. Посчитал, что достаточно проникавшего в окно с улицы тусклого серого света.
– Пациента все еще оперируют, – сообщил он и тяжело опустился на маленький письменный стол, жестом предложив Нине занять стул для пациентов.
– Как он себя чувствует?
– На мой взгляд, он вряд ли выкарабкается.
В случае смерти Лерберга полиции пришлось бы разбираться с убийством политика, не премьер-министра или министра иностранных дел, конечно, но в любом случае с высоко приоритетным насильственным преступлением, с которым она уж точно не могла напортачить. Поэтому подошла к делу основательно, откашлялась, достала свой новехонький мобильный телефон, полученный от Ламии, и попробовала найти в нем режим диктофона. Поводила пальцами по маленькому экрану, но где-то ошиблась, вернулась к стартовому меню и начала сначала.
– Значит, у него угрожающие жизни травмы, – констатировала она, когда таймер заработал, показывая, что запись идет.
– Пожалуй, это не совсем так. Столь сложным его состояние сделала совокупность всех факторов в комбинации с сильным обезвоживанием организма.
Он потянулся через стол за журналом.
– Жертва, выходит, находилась без воды и еды в течение длительного времени. – Нина посмотрела на экран своего мобильника. – Как долго?
Она осторожно положила телефон рядом с врачом. Он перевернул лист и некоторое время изучал содержавшуюся там информацию, прежде чем вполголоса прочитал вслух:
– Серьезные метаболические нарушения, прежде всего это касается электролитов, солей натрия и калия, но также нарушение кислородного баланса… Трое суток по меньшей мере, я бы сказал.
Нина прикинула в уме: избиение, получается, произошло поздно вечером в четверг или рано утром в пятницу.
– Сколько он еще продержался бы, если бы его не обнаружили?
– Трудно сказать. Около часа. Он не дожил бы до полудня.
Она кивнула, бросила взгляд на телефон в надежде, что их голоса останутся в его карте памяти. Нужно было не забыть сохранить запись надлежащим образом.
– Какие повреждения вы смогли констатировать?
Врач прочитал далее.
– Пациент имеет обширные внутренние кровоизлияния в паховой области и на окружающих мышцах, а также множественные разрывы сухожилий… – Он бросил на нее взгляд поверх очков. – Мы вскрыли и дренировали гематомы с целью уменьшить опасность компартментального синдрома.
Нина посмотрела на него широко открытыми глазами:
– Я не понимаю.
– В паховой области сильные внутренние кровотечения, что означает увеличение давления, которое, в свою очередь, приводит к омертвению тканей. Наш хирург знает свое дело, она попытается сшить разорванные мышцы и сухожилия, но ей надо действовать очень осторожно…
– Ему раздвигали ноги в стороны, пока мышцы не порвались, – констатировала Нина.
Врач опять заглянул в свой журнал. Он несколько секунд молча читал написанное там. В комнате стоял свежий запах дезинфицирующего средства. Когда он заговорил снова, речь уже пошла о вывихах плечевых суставов с обширным повреждением тканей и необходимости вправить их.
Нина почувствовала, что ее глаза стали сухими, слишком уж долго она, не мигая, таращилась на собеседника.
– Это означает, что плечи надо вставить на место, – объяснил врач, – а также и там сшить разорванные мышцы и сухожилия.
– У него есть повреждения на запястьях?
Доктор посмотрел на нее, а потом еще раз обратился к своим бумагам и прочитал вслух:
– Круговые язвы и ссадины примерно дециметр шириной.
Нина вновь проверила, работает ли запись.
– Ему связывали руки за спиной и подвешивали его за запястья, – предположила она.
Доктор Карарей какое-то время смотрел в сторону окна, словно пытаясь представить себе всю картину. Затем снова заглянул в свой журнал.
– Ткани подошв ног увеличены, и на них есть признаки гематом шириной порядка сантиметра в разной стадии изменения цвета.
– Его били по ним раз за разом тупым предметом в течение долгого времени, – вслух размышляла Нина.
– У него точечные кровоизлияния в белках глаз и в ротовой полости, мы нашли их на внутренней стороне щек и под языком.
Нина кивнула:
– Его душили.
– Нет, скорее всего, нет, – возразил врач. – На шее нет гематом от пальцев или веревки.
– Но такие повреждения ведь возникают в результате асфиксии?
– Да, все правильно.
Нина интенсивно втянула носом воздух, почувствовав, как он заполнил грудную клетку.
– На месте преступления лежал пластиковый пакет, – сказала она. – На полу в детской комнате. Я видела его.
– У него на лице гематомы и припухлости.
– Следы от ударов, – констатировала Нина.
– Сломаны пять ребер в нижней части грудной клетки с правой стороны, в результате чего произошло сдавливание легкого. А также есть точечные повреждения левого глазного яблока, выполненные острым предметом…
Нина обессиленно уронила руки на колени. Казалось, ледяной воздух обжигал ей горло.
Врач отодвинул в сторону свой журнал.
Нина немного приподняла подбородок и постаралась говорить спокойно:
– Это все методы пыток. Классические, хорошо проверенные на практике. И у них есть свои имена. Каждая имеет название.
Врач спокойно, но очень серьезно посмотрел на нее.
– Я видел нечто подобное в других уголках мира, – сказал он, – но никогда раньше в Швеции.
Нина несколько секунд сидела молча.
– Если он выживет, у него все восстановится?
– Стопы заживут, даже если на это уйдет несколько недель. Сильные боли в паху будут мучить его несколько месяцев, хотя какие-то из них, возможно, приобретут хронический характер. Мы зашили глаз, хрусталик можно заменить, но нельзя исключить постоянного падения зрения. Плечи, есть опасность, будут работать не в полной мере, помимо боли… Неясно, как сказался на его организме недостаток кислорода. И нам пока еще неизвестно, насколько пострадало его сердце.
Нина продолжала сидеть, не в состоянии пошевелиться.
– А насколько он пострадал психологически?
– Его ждет долгая реабилитация, – ответил врач и поднялся.
Нина потянулась за своим мобильным телефоном, выключила запись и сохранила файл. Ее движения были угловатыми, лишенными обычной ловкости, словно стул для посетителей так действовал на нее.
– Спасибо, – сказала она. – Могу я взглянуть на него? Только через дверь операционной?
Доктор покачал головой.
– Когда он придет в себя настолько, что я смогу его допросить?
Он дал ей свою визитку с прямым номером мобильника, предложив звонить, когда она пожелает.
– Я жду, что супруга пациента даст знать о себе, – сказал врач и направился к двери.
Нина посмотрела ему вслед. Как много он знал? Что она имела право рассказать?
Она шагнула в темный коридор; дверь в смотровую тихо закрылась за ее спиной. Доктор Карарей задумчиво посмотрел на нее. Он казался человеком, которому можно доверять.
– Это пока должно остаться между нами, – сказала она, – но Нора Лерберг исчезла.
Доктор направился к выходу, Нина шла рядом.
– Местоположение трех их детей установлено, – продолжила она, – они находятся у тетки в Викингсхилле, но его жена недоступна для нас, никто не знает, где она.
Они подошли к выходу из отделения.
– А может быть, именно она сделала это? – спросила Нина.
– Если ей помогали, то теоретически подобное, конечно, возможно, – ответил врач, – но, на мой взгляд, маловероятно.
Они обменялись рукопожатиями.
Нина крепко сжимала свой мобильник в руке всю дорогу, пока шла по больнице. Воображение рисовало ей одну картинку за другой: Лерберг со связанными за спиной руками, подвешенный, его душат, бьют… "Все как на подбор известные методы".
Она быстро прошла через большой холл здания, мимо справочного окошка, цветочного ларька и кафетерия, туалета для пациентов и телефона для вызова такси.
Когда ее мобильный зазвонил, она вздрогнула, словно обожглась о него.
– Нина? Нина Хофман?
Этот голос она узнала сразу, не раз слышала его в своих кошмарах.
– Анника Бенгтзон, что я могу для тебя сделать?
Она вышла под дождь, совершенно не заботясь о том, что вымокнет.
– Привет, я просто решила позвонить и поздороваться… Это же тебя я видела сегодня у дома Лерберга? В Солсидане?
Нина открыла свой автомобиль с пульта дистанционного управления сигнализацией и шмыгнула на водительское сиденье.
– Я ничего не могу сообщить о данном случае, надеюсь, ты понимаешь, – сказала она и зажмурила глаза.
"Плечевые суставы вывихнуты с обширными повреждениями тканей".
– Совсем ничего?
Нина открыла глаза, посмотрела на фасад больничного здания.
"Жертву связывали, подвешивали за запястья".
– Я думала, ты в Вашингтоне, – сказала она.
Анника рассмеялась или вздохнула?
– На подобное у газеты больше нет средств. Я вернулась на прежнее место. Репортер новостей бумажной и интернет-версий. Полицейский на месте событий сказал, что Лерберг, пожалуй, не выживет, ты не знаешь, как у него дела?
Нина не ответила. Анника знала, что она сделала. Сама была там, видела, как она застрелила Филиппа, знала, где он похоронен.
Нина тронула машину с места.
– Я еще только приступаю к своим обязанностям, – сказала она.
– Когда ты начала работать в ГКП? – спросила Анника.
Нина включила заднюю скорость и повернулась назад, чтобы смотреть через заднее стекло. Оно было залито дождевой водой и покрыто грязью.
– Пока, Анника, – сказала она.
– У меня остался тот же номер мобильного телефона, что и раньше, если захочешь дать знать о себе, тебе достаточно…
Нина прервала разговор.
Что знал Ингемар Лерберг такое, чего ему не положено было знать?
Почему он не рассказал об этом?
И почему его оставили в живых?
* * *
В редакцию Анника вернулась после полудня. Сёдерский тоннель оказался заблокированным, а по Эссингеледен машины едва тащились, как обычно. Время в автомобильных пробках она использовала на поиски материалов об Ингемаре Лерберге и на то, чтобы спокойно разложить их по полочкам у себя в голове. Благо ее никто не торопил.
Она вынула компьютер из сумки, загрузила сделанную камерой видеозапись на сервер, приблизительно замерила длительность отдельных эпизодов и отправила художественному редактору имейл с временными кодами, чтобы он мог выбрать нужные ему кадры для бумажного варианта газеты. Потом принесла себе чашку кофе из автомата и приготовила сюжет для интернет-телевидения продолжительностью одну минуту и двадцать пять секунд об избитом сегодня политике Ингемаре Лерберге. Картинки получились не особенно хорошие, темные и зернистые, какими они были на протяжении всей этой ужасной весны. Из-за ветра камера, вероятно, качалась, пока она говорила, и в результате изображение тоже раскачивалось, как на волнах. А сама она выглядела нездоровой, с запавшими глазами, но в этом ведь не было ничего необычного. Ее манера подачи новости кому-то могла показаться несколько тяжеловесной, но она посчитала, что и так сойдет.
– Полиция столкнулась с полноценной загадкой после покушения на убийство бывшего члена риксдага Ингемара Лерберга, – начала она свой комментарий. – На данный момент нет никаких предположений относительно мотивов столь жестокого избиения, жертве никто не угрожал, и остается неясным, как преступник попал в особняк. Согласно данным "Квельспрессен", пока не обнаружено никаких следов незаконного проникновения в дом, который находится в Солсидане, фешенебельном пригороде Сальтшёбадена.
– Он все еще жив, – сообщил Патрик, склонившись над ней.
– Ужасно жаль, – съязвила Анника. – Мы отправим кого-нибудь в больницу добить его?
Шеф новостей сел на ее письменный стол.
– Звонило руководство христианских демократов. Они хотели бы высказаться о своем коллеге в партийной канцелярии через полчаса, ты не могла бы заняться этим?
Она взглянула на часы:
– Конечно.
– Прокурор подтвердила, что преступление квалифицировано как покушение на убийство?
– Я звонила ей из машины.
– Ты разобралась с псом?
– Псом?
Анника недоуменно уставилась на шефа.
– Стефан, четырех лет, – сказал Патрик. – Его нашли мертвым в прихожей, если верить новостным сообщениям. Ты не подготовишь также его краткую предысторию?
– Собаки?
– Был ли он конфликтный? Угрожали ли ему? Пожалуй, список возможных мотивов? И проверь, почему ему пришлось уйти в отставку, хотя нам, конечно, стоит подождать с публикацией этого материала, пока мы не узнаем, выживет ли он…
Анника ввела в поисковик "ингемар лерберг политик", и Патрик наклонился над ее экраном, чтобы посмотреть результат.
– И называй его топовым политиком. Он ведь какое-то время фактически считался лидером партии, – заметил он.
– Угу, – буркнула Анника, – целых полдня, в передовице газеты "Квельспрессен".
– Давай сейчас не будем об этом, – сказал Патрик и ретировался на свое место.
Она пробежала глазами по заголовкам на экране. Как быстро люди все забывают. Сама ведь помнила, что много читала об Ингемаре Лерберге в те дни, когда его имя постоянно фигурировало в разделе новостей всех средств массовой информации, но, помимо нескольких смутных воспоминаний о какой-то афере с налогами, память ничего ей не подсказала. И почему, собственно, могло быть наоборот?
Она просмотрела то, что, на ее взгляд, выглядело наиболее интересным.
Этот христианский демократ, бесспорно, был ярким пятном на политической карте восемь – десять лет назад. Прошел в риксдаг как независимый кандидат с политикой ближе всего сравнимой с той, за которую ратовала американская "Чайная партия": сокращение государственного аппарата, снижение налогов и государственных затрат, свобода личности и безграничная вера в Бога. Помимо прочего, он предлагал реорганизовать органы местного самоуправления и приватизировать Государственное управление социальной защиты населения.