Они вышли из кабинета и дошли по коридору до маленькой комнатки, в которой стояли двухместный диван, кресло и телевизор с видеоаппаратурой. Фалькон с трудом натянул латексную перчатку на взмокшую руку. Пленка была заранее установлена на четвертый эпизод. Фалькон решил, чтобы не усугублять неловкость, показать только начальные кадры, в которых в квартиру впускают четверых новых гостей. Он остановил изображение на том месте, где она входит в дверь. Сеньора Хименес усмехнулась, указав на свои светлые волосы. Фалькон продолжил демонстрацию видеофильма до того момента, когда камера взяла крупный план ее лица, которое нельзя было не узнать. Он попытался зафиксировать картинку, но видеоплеер не подчинился ему. Совсем еще молодая Консуэло расстегнула молнию на брюках стоявшего перед ней мужчины и вытащила пенис. И тут Консуэло Хименес с багровым лицом, оттолкнув Фалькона, выключила плеер и выхватила из него кассету.
- Это - вещественное доказательство, - предостерег Фалькон.
Она с размаху швырнула кассету на пол и припечатала своим острым каблуком. Пластиковый футляр проломился, и разъяренная женщина стала стряхивать его, но пленка оказалась вязкой, как собачье дерьмо. Тогда она сбросила туфлю, стащила кассету с каблука и запустила ею в стену. От удара кассета разлетелась на куски. Фалькон кинулся к ней с пакетом и сгреб в него остатки. Тут Консуэло налетела на него, как фурия, и принялась молотить его по голове и по спине с визгом и бранью… с такой бранью, какой он не слышал даже в притонах наркоманов в Сан-Пабло. Фалькон развернулся к ней, схватил за плечи и прикрикнул на нее; она уткнулась ему в плечо и залила слезами его костюм.
Он усадил ее на диван. Она закрыла лицо рукавом. Фалькон не мог определить, притворная это истерика или искренняя. Она постепенно успокаивалась, хотя губы еще вздрагивали. Он сел в кресло, по возможности подальше от нее.
- Да, - выдохнула она, - это была я.
- Трудное время?
- Момент хуже некуда, - ответила она, сведя неприятную полосу жизни к краткому мгновению.
- Денежные затруднения?
- Всякие, - произнесла она, заглядывая в бездну потревоженного прошлого. - Я уже рассказывала о деталях второго аборта, оплаченного моим любовником. А это было прелюдией к моему первому аборту, который мне пришлось оплачивать самой. Самолет до Лондона и обратно, гостиница, больница. Мне необходимо было собрать кучу денег за два месяца без какой бы то ни было помощи.
Она содрогнулась и приложила ладонь ко рту, словно опасаясь, что ее вырвет.
- О таком никто не захотел бы вспоминать, - продолжила она. - О том, что беременной женщине пришлось заниматься этим, чтобы избавиться от плода. Просто омерзительно.
"Наглядный урок № 1" оказался весьма познавательным. Наверно, Рамиресу полезно было бы его увидеть, потому что это был штрих к портрету убийцы. Он всезнающ. Он отыскивает что-то позорное или ужасное в прошлом людей и показывает им это, заставляя их снова переживать тяжелые минуты.
- Каким образом кто-то смог об этом узнать? - спросил Фалькон. - Кто-то был посвящен в ваши проблемы?
- Я уже вычеркнула ту пору из своей жизни. И ничего не помню о ней. Я сделала то, что должна была сделать, и когда все закончилось, я погребла это в бездонной попасти. Мне вряд ли удастся вспомнить тех, с кем я тогда общалась. Вернувшись из Лондона, я начала менять все в своей жизни.
- А что папаша?
- Вы имеете в виду человека, который не стал папашей, - ответила она. - Он был механиком в гараже у моего отца. Когда я ему сказала, что беременна, он сбежал. И я никогда его больше не видела.
- Но каким же образом кто-то мог проведать об этом?
- В общем-то, никаким, - сказала она. - Я впервые в жизни испытала настоящее одиночество. Я все устроила сама. Ни слова не сказала даже своей сестре.
- Как вы нашли ту клинику в Лондоне? - спросил Фалькон, с отвращением повинуясь необходимости проверять факты.
- Мой врач дал мне адрес одной женщины в Мадриде, которой были известны все подробности.
- А как вы оказались в обществе людей, снимавших порно?
- Это было окружение той самой женщины, - объяснила она. - Отнюдь не случайно, выйдя от нее, я столкнулась в кафе с девушкой, сделавшей мне предложение, которое позволяло получить как раз нужную сумму.
- Вы ее видели когда-нибудь потом?
- Никогда.
- А других исполнителей? - спросил он, и она покачала головой.
- Знаете, они, несмотря ни на что, были на удивление приличными людьми. Мы ведь занимались гадостью, и атмосфера на съемочной площадке должна была бы быть ужасной, но мы выкуривали по нескольку косячков, и обстановка становилась очень дружеской. Они вели себя человечно и понимающе. Вероятно, мне повезло. В ресторанном бизнесе я встречала гораздо более наглых типов. А секс… на самом деле это и сексом не назовешь. Мужчинам труднее всего давалась эрекция, потому что все было так неаппетитно… несексуально.
Фалькона передернуло, когда у него в голове сложился вопрос, который ему не захотелось задавать. Уж слишком он был неприличный.
- Вы сказали, что, вернувшись в Испанию, все изменили.
- Перед операцией я остановилась на ночь в дешевой гостинице на набережной Виктории. Я вышла пройтись, чтобы отвлечься от мыслей о следующем дне. Мне хотелось забыться. Я дошла до угла Гайд-парка, потом по Пикадилли спустилась к Шепердз-Маркет и Баркли-сквер. Меня вынесло на Албемарль-стрит, и я оказалась перед художественной галереей. Там как раз открывалась какая-то выставка. Я наблюдала за входившими и выходившими людьми. Они были превосходно одеты, изысканны и интеллигентны. Ни одна из этих женщин не забеременела бы от механика из гаража. И я решила: вот моя среда, я непременно войду в нее.
- Вернувшись в Мадрид, - продолжала она, - я много работала и, купив довольно элегантное платье, отправилась к владельцу галереи, который заявил, что я ему не подхожу, потому что ничего не смыслю в искусстве. Он унизил меня. Показал картины и сунул мне в нос мое невежество. А потом спросил меня о рамах. Рамы? Какое мне было дело до рам? Он посоветовал мне научиться печатать на машинке и выставил меня за дверь.
Она буквально гипнотизировала Фалькона, устремив на него взгляд, выдававший незаурядную твердость характера. Ее сжатая в кулак рука лежала на подлокотнике точь-в-точь как в фильме.
- Я занялась искусствоведением. Самостоятельно. На уроки у меня денег не было. Я посвящала этому все свое свободное время. Я ходила к мастерам, делавшим рамы. Я встречалась с художниками, неизвестными, но разбиравшимися в предмете. Я работала в магазине, где продавались разные художественные принадлежности. Я узнала все. Я познакомилась с более известными художниками… и именно так мне удалось получить работу в галерее. А когда это случилось, я снова пошла к человеку, который дал мне от ворот поворот. Он не вспомнил меня. Пока мы разговаривали, пришел Маноло Ривера… вы знаете его?
- Лично - нет.
- Ну ладно, он вошел, поцеловал меня и сказал "hola" и владелец галереи не сходя с места предложил мне работу. Я испытала огромное удовольствие, отказавшись.
- Ваш муж знал хоть часть этой истории?
- Нет, знаете только вы, старший инспектор, - ответила она. - Откровенничать легче с теми, с кем не спишь в одной постели. И… я думаю, мы родственные души, не так ли, дон Хавьер?
Фалькон взглянул на нее, не догадываясь, о чем она.
- Со стороны кажется, будто мы внутри жизни, - объяснила она, - но мы не внутри. Мы заглядываем внутрь извне, точь-в-точь как ваш отец.
- Но не как ваш муж, - произнес он, чтобы переменить тему.
- Рауль? Рауль был потерянный человек, - откликнулась она. - Если он смотрел именно это, развлекаясь со своей шлюхой, то что о нем можно сказать?
- Рамирес считает, что его мучило чувство вины.
- Рамирес не так глуп, как кажется, - проговорила она, - …просто мачо.
- Вы не думаете, что ваш муж знал, кто его экранная вдохновительница? - спросил Фалькон.
- Я не могу в это поверить. Я не была его идолом.
- Тем не менее он видел сходство.
Она кивнула.
- Вам не кажется, что Рауль, глядя на женщину, которая похожа на его первую жену…
- …и ведет себя как шлюха, - продолжила она за него.
- …временно избавлялся от чувства вины? Она пожала плечами, встала, одернула юбку и
сказала, что ей пора идти распоряжаться обедом.
Он вернулся пешком к зданию суда, день снова становился пасмурным; листья пальм пощелкивали на ветру, а тучи уверенно возвращали себе утраченные позиции. Рамирес с зажатой под мышкой толстой папкой ждал его на улице перед входом. Они миновали охрану. Фалькон вытащил из папки лист бумаги. Это была инвентарная опись имущества Рауля Хименеса, хранившегося на складе компании "Мудансас Триана".
По дороге к кабинету судебного следователя Кальдерона он пробежал глазами всю опись, которая включала полный комплект принадлежностей для просмотра фильмов в домашних условиях: восьмимиллиметровую камеру, контейнеры для пленок, кинопроектор и экран. Когда они вошли. Кальдерон стоял за столом, упершись руками в его край и набычившись, словно готовился оттеснить их обратно в коридор.
18
Вторник, 17 апреля 2001 года,
здание суда, Севилья
Фалькон и Рамирес выключили свои мобильники и уселись перед Кальдероном, который деловито нависал над ними, пока они не устроились. Он усаживался на свое место с таким видом, словно ему стоило невероятных усилий сдержать недовольство.
- Прошу, - сказал он, соединив кончики пальцев и приготовившись слушать. - Давайте начнем с самых свежих сведений о главном подозреваемом.
- Мы сильно продвинулись в этом направлении, - начал Фалькон, а Рамирес по сигналу вытащил из папки два "улучшенных" увеличенных фотоснимка предполагаемого преступника и передал их Кальдерону. - Мы считаем, что это убийца.
Кальдерон смотрел широко раскрытыми глазами, как два листка фотобумаги пересекают стол, но когда он увидел, что ни один из снимков не позволяет сделать однозначное заключение, его взгляд снова стал суровым. Фалькон продолжал бесстрастно докладывать о результатах расследования. Собственный голос казался ему бесплотным, как будто он превратился в робота, генерирующего слова. Глубинная усталость отделяла его от него самого. А губы шевелились и шевелились, произнося: "…по-видимому, мужчина от двадцати до сорока лет…", "…дальнейшая разработка…", "…порнографический видеофильм…", "…изменило наше представление о главном подозреваемом…". Он остановился только тогда, когда Кальдерон поднял руку и углубился в отчет о порнофильме. Рука опустилась. Магнитофонная лента внутри Фалькона вновь закрутилась, и он задался вопросом, сколько слов произносит человек на протяжении жизни. "Проститутка Элоиса Гомес…", "…исчезла в пятницу ночью…", "…имел место звонок…", "…украден мобильный телефон…", "…есть опасение, что убита…". Все это было так давно и так недавно, думал он. И раскопанные им подробности частной жизни Рауля Хименеса - похищение мальчика, самоубийство жены, душевное расстройство дочери, невроз сына, - это прошлый век, в прямом смысле слова. Теперь уже почти все - прошлый век. Огромный отрезок истории уплыл по течению, так что теперь мы можем начать снова копить ошибки, не ссылаясь на…
- Старший инспектор, - перебил его Кальдерон, - ваши размышления об истории не имеют отношения к данному расследованию.
- Разве? - переспросил он, и внезапный страх, что его уличат в несобранности, пробудил вдохновение: - Мотив всегда коренится либо в психике, либо в истории. Единственный вопрос - насколько далеко в прошлое нам придется вернуться. В прошлый месяц, когда Рауль Хименес попытался продать свой ресторанный бизнес Хоакину Лопесу? В прошедшее десятилетие, когда он заправлял делами в строительном комитете "Экспо - девяносто два"? Или во времена тридцатишестилетней давности, когда был похищен его сын?
- Давайте сосредоточимся на очевидном, - сказал Кальдерон. - У вас, старший инспектор, под началом всего пять человек, и ваши возможности ограниченны. Вы шли доступными вам путями и неплохо продвинулись - например, получили вот этот фотопортрет. Но самая главная зацепка - это очевидная дерзость убийцы и его желание общаться с вами. Как вы говорили, он настолько самоуверен, что совершает ошибки, которые - как, например, на похоронах, - оказываются почти роковыми для него. Он что-то посылает вам. Он разговаривает с вами.
- Надо ли понимать так, что, учитывая реакцию Консуэло Хименес на порнографический фильм, вы предлагаете исключить из рассмотрения нашего главного подозреваемого? - спросил Рамирес. - И подождать, пока убийца вновь выйдет на связь?
- Нет, инспектор, Консуэло Хименес является фокусом расследования. Она единственное, что у нас есть. Мы считаем, что убийца был неизвестен жертве. Но на данный момент возможные мотивы есть у двоих: у Хоакина Лопеса, владельца сети ресторанов "Sinco Bellotas", причем у него очень слабый мотив, и у Консуэло Хименес, у которой классический, почти стереотипный мотив. Реакция женщины на видеофильм, свидетелем которой был старший инспектор, ставит под сомнение, но не исключает ее виновность. Сексуальные запросы ее мужа и его ненадежность в бизнесе, вероятно, сильно ее раздражали. Она потрудилась достаточно, чтобы убедить вас в своей способности быть безжалостной. Но недостаточно, чтобы убедить меня в своей неспособности нанять кого-то для исполнения этого чудовищного преступления. Но если Консуэло Хименес действительно наняла его, а он теперь убил свою сообщницу, то она сделала неудачный выбор, потому что он, похоже, сорвался с поводка.
- Вы полагаете, нам следует попытаться связаться с ним? - спросил Фалькон.
- И что нам сказать этому подонку? - добавил Рамирес.
- Давайте попробуем представить его себе… итак? - предложил Кальдерон.
- Я уже сказал, что он дерзок и азартен, - начал Фалькон. - И, я бы добавил, имеет творческую жилку. Он выражает себя через фильм, через идею глаза, зрения и восприятия. Для него важно то, как мы смотрим на вещи. Насколько ясно мы видим или не видим их - отсюда наглядный урок.
- И похоже, не последний, - вставил Кальдерон.
- Еще для него важно, как мы преподносим себя обществу и насколько этот внешний имидж расходится с нашей тайной жизнью и, возможно, с нашим тайным прошлым.
- Он проводит свое расследование, - заговорил Рамирес, - снимает на пленку семейство Хименес и узнает об изменениях в графике переезда в "Мудансас Триана".
- Он, должно быть, не лишен обаяния, возможно, красив и понимает тех, кому не повезло в этом мире, раз сумел уговорить Элоису Гомес стать его сообщницей, - рассуждал Фалькон. - Женщине такого образа жизни визиты полиции ни к чему, а она наверняка знала, что они ей обеспечены, даже если парень сказал ей, что просто собирается кое-что украсть.
- И чем же он занимается в жизни? - поинтересовался Кальдерон. - Откуда-то берутся деньги. У него есть доступ к камере, видеоаппаратуре и компьютерному оборудованию.
- Он съездил в Мадрид, чтобы отправить по почте порнографический фильм, - добавил Рамирес. - Он не доверил это никому другому. У него есть время.
- У всякого одержимого есть время, - возразил Фалькон. - Возможно, он работает в киноиндустрии, и это обеспечивает ему доступ к оборудованию, а если он свободный художник, то времени и денег у него достаточно.
- Судмедэксперт сказал, что у него есть хирургические навыки.
- Очень у многих хорошие руки, - заметил Кальдерон. - Вы, старший инспектор, назвали его одержимым.
- Когда он позвонил мне во второй раз, то прямо заявил, что собирается рассказать нам свою историю. Голос у него был злой и, пожалуй, желчный.
- Следовательно, мы могли бы выбить его из колеи своими комментариями, - предположил Кальдерон. - Можно заставить его совершить ошибку, разозлив еще больше.
- Знаете, что творческие люди ненавидят больше всего? - спросил Фалькон. - Критику со стороны тех, кого они считают недостойными давать оценку. Поверьте мне, я знаю это точно, я видел своего отца в гневе.
- Но его поступки, - пробормотал Рамирес. - эти поступки… какую им дать оценку?
- Мы могли бы указать ему на его ошибки, - пояснил Фалькон. - Рассказать ему о салфетке с хлороформом, о том, что его засекли на кладбище. Поиздеваться над его непрофессионализмом.
Кальдерон одобрительно кивнул. Фалькон влажными руками вытащил из кармана мобильник. На нем были два сообщения. Первым шло текстовое сообщение, которое он инстинктивно открыл, потому что ему их редко присылали.
- Он опередил нас, - произнес он и передал мобильный телефон Кальдерону.
Текстовое сообщение представляло собой загадку в стихах:
Cuando su amor es ciego
No arde mas su fuego.
Jamas abrira los ojos
Ni hablara con los locos.
En paz yacen sus hombros
Donde se agitan las sombras.
Ahora ella duerme en la oscuridad
Con su fiel amante de la celebridad.
Любимая ослеплена,
Уж не горит огнем она.
Вовеки не откроет глаз,
Безумных, не утешит нас.
Там грудь ее нашла покой,
Где тени движутся толпой.
Теперь она во тьме кромешной
Лежит с дружком своим сердешным.
- Можете сказать ему, что его стихи - чушь собачья, это должно вызвать его раздражение, - посоветовал Кальдерон, возвращая мобильный телефон.
- Он ее убил, - сказал Фалькон. - И сообщает нам, что спрятал тело в мавзолее Хименеса на кладбище Сан-Фернандо.
- Звоните ему! - воскликнул Кальдерон. - Поговорите с ним.
Фалькон вызвал номер Элоисы Гомес из памяти мобильника и нажал на соединение. Никакого ответа. Трое мужчин вышли из здания, сели в машину Фалькона и поехали вдоль реки на кладбище. Они уже катили по обсаженной кипарисами аллее к фигуре Христа с крестом, а Фалькон все не оставлял попыток дозвониться по номеру Элоисы Гомес. Подходя к мавзолею Хименесов, они услышали, как внутри надрывается мобильник. Фалькон оборвал телефонный вызов, и звонки прекратились.
Достаточно было простого толчка, чтобы дверь мавзолея распахнулась. Вонь свидетельствовала о том, что разложение уже началось. Элоиса Гомес лежала на спине в нише под гробом Рауля Хименеса. На животе у нее белел конверт с надписью "Наглядный урок № 2", придавленный мобильником. Задранная юбка открывала черное нижнее белье и пояс с подвязками, к которому был пристегнут только один чулок. Вторая нога была голой.