Он провел ее по коридорам в кабинет судмедэксперта, который проводил их в комнату для опознаний. Служитель отдернул штору, и за стеклянной панелью они увидели лежащего под яркой лампой Рауля Хименеса, до груди закрытого белой простыней. Его глаза, очищенные от крови, таращились в потолок. Пустые, ничего не выражающие глаза. Волосы на макушке, еще недавно представлявшие собой сплошной колтун, были чисто вымыты. Нос чудесным образом встал на место, и страшные разрезы на щеках исчезли. Старый шрам у правой подмышки, который Фалькон заметил еще на фотографии, теперь казался самым серьезным из полученных им когда-либо ранений. Консуэло Хименес опознала труп с соблюдением всех формальностей. Штору задернули. Фалькон попросил ее подождать и быстро переговорил с судмедэкспертом, который сообщил ему, что смерть Рауля Хименеса наступила в три часа утра. Диагноз - кровоизлияние в мозг и паралич сердца. В крови обнаружено высокое содержание "Виагры". По мнению судмедэксперта, повышенное кровяное давление и сильнейший стресс привели к разрыву склерозированного сосуда. Врач передал Фалькону отпечатанное заключение.
Они продрались назад к машине, и Фалькон, чтобы не застрять у ворот, перекрытых журналистами, обогнул главный корпус больницы и выехал с другой стороны на улицу Сан-Хуана де Риберы.
- Им надо было закрыть ему глаза, - заметила Консуэло Хименес. - Нельзя обрести покой, пока глаза открыты, даже если они ничего не видят.
- Они не могли закрыть ему глаза, - ответил он, когда зажегся сигнал светофора, разрешавший им повернуть налево, на улицу Муньоса Леона.
Проехав вдоль стен старого города, он нашел на оживленной улице место для парковки. Рука сеньоры Хименес, лежавшая на ручке дверцы, судорожно сжалась, так что побелели костяшки пальцев, а лицо начало съеживаться от слов, которые, она уже чувствовала, ей предстояло услышать. Более тяжелого момента Фалькон еще не переживал.
Он рассказал ей все как есть, не смягчая красок, передавая собственное гнетущее впечатление. Да, никогда ему так тяжко не приходилось. Среди "проработанных" им сцен бывали, казалось бы, и куда более зловещие: например, входишь в квартиру в высотном многоквартирном доме в спальном районе Мадрида, в гостиной четыре трупа, стены забрызганы кровью, два трупа на кухне, иглы, шприцы, клочки фольги, плавающие в лужах крови, а в спальне - ребенок, надрывающийся от крика в обделанной кроватке. Но это был ожидаемый ужас в культуре жестокости. На мучения Рауля Хименеса он не мог смотреть бесстрастно, и не просто потому, что сам очень берег глаза, игравшие такую важную роль в его работе. Дело заключалось в том, что способ, избранный убийцей для наказания жертвы, страшно подействовал на его воображение. Ему делалось дурно, когда он представлял себе эту абсолютную неумолимость реальности, отсутствие зрительной передышки. Как заметила сеньора Хименес, он даже после смерти не обрел полного покоя, а вынужден был вечно лежать с распахнутыми глазами, в которых застыл ужас перед способностью человека творить зло.
Сеньора Хименес расплакалась. Расплакалась всерьез. Не промокнула платочком накрашенные ресницы, а зашлась натужными рыданиями с горловыми спазмами и соплями. Хавьер Фалькон понимал всю жестокость того, чем ему приходилось заниматься. Этой женщине нечего ждать от него утешения. Он намеренно наводнил ее голову страшными образами. Его сиюминутная задача заключалась не только в том, чтобы определить, насколько искрения ее реакция, но еще и в том, чтобы подметить какую-нибудь щелку, трещинку в панцире, куда он мог бы просунуть свой полицейский щуп. Он сознательно выбрал такую тактику: огорошить ее в машине, в этой "капсуле" посреди людной улицы, когда некуда скрыться и когда вокруг суетится равнодушный мир, ничего не желающий знать о творящихся в нем гнусностях.
- Вы провели прошлую ночь в отеле "Колумб"? - спросил он, и она кивнула. - Вы были одни после того, как уложили детей спать?
Она покачала головой.
- Басилио Лусена был с вами прошлой ночью?
- Да.
- Всю ночь?
- Нет.
- Когда он ушел?
- Мы поужинали, а потом уединились в спальне. Он ушел где-то около двух часов.
- Куда он отправился?
- Домой, по всей вероятности.
- А случайно не в Эдифисьо-дель-Пресиденте?
Молчание. В ожидании ответа Фалькон пристально вглядывался в ее лицо.
- Какой деятельностью занимается Басилио Лусена? - спросил он.
- Да чем-то там умозрительным в университете. Он лектор.
- На каком факультете?
- На естественном. То ли на биологическом, то ли на химическом… я точно не помню. Мы никогда об этом не говорили. Наука его не интересует. Для него это положение и оклад, больше ничего.
- Вы давали ему ключ?
- От квартиры? - спросила она, укоризненно покачав головой. - Да вы только посмотрите на Басилио, прежде чем…
- Почему вы так уверены, что я с ним еще не встречался?
Молчание.
- Вы созванивались с Басилио Лусеной сегодня утром? - спросил он.
Она кивнула.
- Что вы ему рассказали?
- Я полагала, он должен знать о том, что случилось.
- Чтобы успеть подготовиться?
- Если бы вы случайно столкнулись с Басилио Лусеной, старший инспектор, вы бы приняли его за интеллектуала. Он, разумеется, человек образованный и мыслящий. Но его интеллект чрезвычайно тонко настроен на очень узкий диапазон частот, а его мыслями восхищается лишь небольшая группа людей. Он разленился из-за отсутствия какого бы то ни было стимула в работе. Дом и машину купили ему родители. У него нет жены и детей. Его доходы позволяют ему не напрягаться. Басилио не из тех, кого кормят ноги, а потому он большую часть времени проводит в горизонтальном положении. Неужели это портрет убийцы?
У Фалькона зазвонил мобильник. Перес с витиеватыми подробностями доложил о результатах выяснения личностей четырех неизвестных, которых засекли камеры видеонаблюдения. Двоих опознали, одного - нет, а по поводу девицы, которую сочли проституткой, обратились в отдел по борьбе с проституцией. Фалькон велел Пересу продолжать поиски девушки, а Фернандеса попросил еще раз обойти квартиры в обеденное время.
Миг слабости Консуэло Хименес прошел. Фалькон съехал с обочины, развернулся и двинулся на запад, к реке. Взглянув на свою заложницу, он попытался понять, о чем она думает. У него появилось ощущение, что кризис близок, что все может закончиться еще до встречи с Кальдероном. Так в его практике происходило всегда: либо дело раскручивалось за двадцать четыре часа, либо они на месяцы увязали в нудной кропотливой работе.
- Мы едем обратно в квартиру? - спросила она.
- Вы умная женщина, донья Консуэло, - ответил он.
- Опоздали, теперь вам ко мне не подольститься.
- Вы много общаетесь с людьми, - сказал он. - Вы их хорошо знаете. Я думаю, вы понимаете, чего требует от меня моя работа.
- Омерзительной подозрительности, вот чего.
- Вам известно, сколько убийств совершается в Севилье каждый год?
- В этом веселом городе? - спросила она. - В городе уличных оваций, постоянных cervecitas у tapitas con los amigos. В городе de los guapos, de los guapisimos? В благочестивом городе Девы Марии?
- В городе Севилье.
- Тысячи две, - сказала она, словно бы подбрасывая цифру в воздух своими окольцованными пальцами.
- Пятнадцать, - уточнил он.
- Удар в спину - это метафорическое убийство.
- Наркотики - вот причина большинства этих убийств. Немногие оставшиеся подпадают под рубрику "бытовые" или "в состоянии аффекта". Во всех этих случаях - во всех, донья Консуэло, - жертва и преступник знали друг друга и чаще всего жили бок о бок.
- Тогда вы столкнулись с исключением, старший инспектор, потому что я не убивала своего мужа.
Они спустились в туннель у старого вокзала на Пласа-де-Армас и, выехав на бульвар Христофора Колумба, покатили вдоль реки мимо арены для боя быков "Ла-Маэстранса", здания оперы и Золотой Башни. На воде играли яркие солнечные блики, высокие платаны шелестели густой листвой. В такое ли время сознаваться в убийстве, чтобы все оставшиеся весны провести за решеткой?
- Отрицание - это очень стойкая жизненная позиция… - начал он.
- Не знаю, мне не приходилось ничего отрицать.
- …потому что не возникает сомнений… никаких.
- Я либо лгу, либо сама глубоко заблуждаюсь, - сказала она. - Но по крайней мере себе я всегда говорю правду.
- Но говорите ли вы ее мне, донья Консуэло?
- Пока… но, возможно, я передумаю.
- Не понимаю, как вам удалось убедить бывших пассий вашего мужа, что вы безголовая шлюшка.
- Я соответственно одевалась, - ответила она, постукивая ногтями по стеклу, - и соответственно разговаривала.
- Значит, вы превосходная актриса.
- И это против меня!
Их глаза встретились. Его - мягкие, карие, с табачным оттенком. Ее - две аквамариновые льдинки. Он улыбнулся. Вопреки его желанию, многое в ней ему нравилось. Ее твердость. Ее волевой рот. Интересно, какой он на вкус, подумал он, но сразу же отбросил эту мысль. Они пересекли мост Генералиссимуса, и он сменил тему:
- Я раньше как-то не замечал, что тут настоящий франкистский уголок. Этот мост, улица Карреро Бланке.
- Как вы думаете, почему мой муж жил в Эдифисьо-дель-Пресиденте?
- Мне кажется, тогда все подражали Пакирри.
- Да, верно, моему мужу нравились los toros, но Франко ему нравился еще больше.
- А вам?
- Я его не застала.
- Я тоже.
- Вам надо бы покрасить волосы, старший инспектор, я думала, вы старше.
Они припарковались на стоянке. Фалькон позвонил на мобильник Фернандесу и велел ему зайти в квартиру Хименеса, потом вместе с сеньорой Хименес поднялся на лифте на шестой этаж и, кивнув полицейскому, провел ее в квартиру. Они прошагали по пустому коридору к крюку в стене, и у Фалькона опять возникло ощущение "двойного прохода" - своего и убийцы. Они уселись в кабинете и молчали до появления Фернандеса.
- Покажите, пожалуйста, сеньоре Хименес ваши картинки, - сказал Фалькон. - В том порядке, в каком они идут на пленке.
Фернандес стал один за одним протягивать ей снимки, и каждый раз она отрицательно качала головой, но когда у нее в руках оказался последний, глаза ее расширились и буквально впились в запечатленное на нем лицо.
- Кто на этом фото, донья Консуэло?
Она вскинула на Фалькона взгляд, словно зачарованная, завороженная каким-то чудом.
- Басилио, - сказала она да так и осталась сидеть с открытым ртом.
5
Четверг, 12 апреля 2001 года,
Эдифисьо-дель-Пресиденте, квартал
Ремедиос, Севилья
Как это обыграть? Фалькон поборол искушение пробежаться пальцами по краю письменного стола, как концертирующий пианист в расцвете творческих сил. Он оперся подбородком на большой палец, сжал зубы и провел пальцем по скуле, ощущая, как по жилам мчится адреналин. Вот оно, подумал он. Но как заставить их расколоться? Порознь или вместе? Он чувствовал вдохновение. Решение созрело мгновенно: стравить петушка и курочку. Пусть понаскакивают друг на друга, поклюются, похлопают крыльями, поквохчут.
- Мы с сеньорой Хименес отправляемся в Порвенир, - повернулся он к Фернандесу. - Свяжитесь с младшим инспектором Пересом и помогите ему найти ту проститутку. Скажите ему, что мы опознали неизвестных с видеопленки.
Сеньора Хименес положила ногу на ногу и закурила сигарету. Ее стопа нервно подергивалась. Фалькон вышел в коридор, чтобы позвонить Рамиресу. Не очень ему повезло с помощником, но что поделаешь.
Рамирес был не в духе. Он сам взялся за бессмысленный опрос уволенных работников и пока, побеседовав с двумя, не добился ничего, кроме заверений, что они были рады развязаться с сеньорой Хименес. Фалькон наблюдал за ней через дверь, пока Рамирес выпускал пары. Она пощелкивала ногтями большого и указательного пальцев, что-то прокручивая в уме. Фалькон кратко проинформировал Рамиреса, дал ему адрес Басилио Лусены и велел ехать туда, приготовившись к "колке" двух главных фигурантов.
Фалькон повез Консуэло Хименес обратно через реку в дом № 17 по улице Рио-де-ла-Плата. В обеденное время движение на улицах оживилось. В парк высыпали бегуны, девчонки с хвостиками, радуясь солнцу, резвились за оградой. Он обожал подобные моменты в полицейской работе - катишь себе на машине, а в это время подозреваемый переживает тяжелейшую внутреннюю борьбу, мучаясь над вопросом: отрицать или признаться, продолжать разыгрывать роль, нанизывая ложь на ложь, или свалить с души камень, покаявшись и приняв наказание? Откуда исходит импульс, толкающий человека к принятию столь глобального решения?
За высокими башнями площади Испании он повернул направо на проспект Португалии.
Здание, ставшее главным украшением выставки "Экспо-29", до того ему примелькалось, что он не обратил бы на него никакого внимания, если бы не особенно яркий в тот день контраст красного кирпича, синего неба и буйной зелени. Фалькон вспомнил, как его отец, когда они смотрели по телевизору "Лоуренса Аравийского", аж вскочил с места, поняв, что снятое Дэвидом Лином Британское посольство в Каире - это оно и есть.
- Вы можете говорить, если хотите, - обратился он к донье Консуэло.
Она готова была изречь что-то сердитое, но одумалась. Достала из сумочки губную помаду и подкрасила губы… очень мило.
- Я так же заинтригована, как и вы, - сказала она, чем порядком его разозлила.
Он остановил машину, чуть не доехав до нужного дома. Рамиреса нигде не было видно. Фалькон вынул отчет о вскрытии трупа и еще раз прочел его, вникая в детали. Использованные инструменты, хирургическая сноровка, химические растворы, обнаруженные на одежде жертвы, - все это подтвердило его подозрения.
Рядом притормозила машина. Рамирес кивнул и проехал в конец улицы. Он вернулся пешком, вошел в ворота и позвонил в дверь дома № 17. Лусена отворил. Произошел обмен репликами. Рамирес предъявил удостоверение, после чего его впустили внутрь. Прошло несколько минут. Фалькон и сеньора Хименес вылезли из машины, позвонили. Лусена открыл дверь, явно встревоженный. Он заглянул Фалькону прямо в зрачки и перехватил голубую вспышку глаз своей возлюбленной. Он несомненно был напуган, но чем, Фалькон пока не знал. Они вошли. Хозяин определенно чувствовал себя стесненно в собственной гостиной под прицелом трех пристальных взглядов. Фалькон уселся рядом с телевизором, к которому была подсоединена видеокамера. Рамирес встал у двери. Лусена присел на краешек кресла. Сеньора Хименес устроилась на диване напротив, вполоборота к любовнику, скосила на него глаз и принялась качать ногой, закинутой на ногу.
- Как нам стало известно от сеньоры Хименес, прошлой ночью вы были у нее, - начал Фалькон. - Вы не могли бы вспомнить, когда вы ушли оттуда?
- Где-то около двух часов, - ответил он, прочесав пятерней свои тонкие каштановые волосы.
- Куда вы пошли из отеля "Колумб"?
Нога замерла в воздухе.
- Я вернулся сюда.
- Вы еще раз выходили из дома той ночью?
- Нет. Я выходил сегодня утром - на работу.
- Как вы туда добирались?
Он поколебался, смущенный этим вопросом.
- На автобусе.
Тут Рамирес взял инициативу в свои руки и начал пытать его относительно автобусных маршрутов. Лусена продолжал изворачиваться, пока Фалькон с невозмутимым видом не передал ему отпечаток с пленки системы видеонаблюдения.
- Это вы, сеньор Лусена? - спросил он.
Тот в подтверждение нервно тряхнул головой.
- Какой предмет вы преподаете в университете?
- Биохимию.
- Значит, вы, скорее всего, работаете в одном из тех зданий, что расположены на проспекте Королевы Мерседес?
Он кивнул.
- Совсем рядом с Гелиополисом, куда переехала сеньора Хименес, не так ли?
Он пожал плечами.
- Можно ли на вашем факультете достать такое вещество, как хлороформ?
- Проще простого.
- А физиологический раствор, скальпель и хирургические ножницы?
- Конечно, там же есть лаборатория.
- А что тут за циферки в нижнем правом углу снимка?
- Ноль-два-тридцать шесть, двенадцатого-четвертого-ноль-первого.
- К кому вы приходили в Эдифисьо-дель-Пресиденте в это время?
Он сжал пальцами переносицу и крепко зажмурился.
- Мы не могли бы поговорить об этом с глазу на глаз? - спросил он.
- Тут, кажется, нет посторонних, - заметил Рамирес.
- Через двадцать пять минут после того, как вы вошли в это здание, Рауль Хименес был убит, - сказал Фалькон, поняв наконец, что Лусена скорее ищет у него поддержки, чем опасается его. Боится он женщины.
- Я ходил на восьмой этаж, - произнес Лусена, вскидывая руки.
Такой неожиданный ответ заставил Рамиреса взяться за блокнот.
- Восьмой этаж? - переспросила сеньора Хименес.
- Орфилья Тринидад Муньос Дельгадо, - прочел Рамирес.
- Да ей, должно быть, лет девяносто, - заметила сеньора Хименес.
- Семьдесят четыре, - уточнил Рамирес. - Там есть еще Марсиано Хоакин Руис Писарро.
- Марсиано Руис, театральный режиссер, - уточнил Фалькон.
Лусена ответил ему кивком.
- Я знаю его, - сказал Фалькон. - Он приходил к моему отцу, но ведь он же…
- Un maricon, - хрипло припечатала сеньора Хименес.
Рамирес, точь-в-точь как коверный клоун, сделал шаг назад и вылупился на Лусену. Фалькон по мобильнику позвонил Фернандесу, который сообщил ему, что во время его дневного обхода квартир у Рамиреса ему не открыли.
- Его сегодня не будет, - сказал Лусена. - Он завез меня на работу и поехал в Уэльву. Он там ставит "Bodas de Sangre" Лорки.
В комнате повеяло грозой. Сеньора Хименес пулей сорвалась с места, так что никто не успел ее остановить. Она замахнулась и наотмашь ударила Лусену по скуле. Это была не просто пощечина, а тяжеленная оплеуха. Да еще все эти кольца, подумал Фалькон.
- Hijo de puta! - прокричала она от двери.
Кровь тонкой струйкой потекла по щеке Лусены. Хлопнула входная дверь. Каблуки застучали по мощенной плиткой дорожке.
- Не понимаю, - нарушил молчание Рамирес, почувствовав облегчение после ее ухода. - Зачем же вам было трахать ее, если вы…
Лусена выдернул из пачки несколько салфеток и промокнул кровь.
- Ну объясните же мне, ради бога, - снова обратился к нему Рамирес. - Ведь вы или то, или другое, разве не так?