- Я должен отвечать этому недоумку? - спросил Лусена Фалькона.
- Если не хотите надолго задержаться в полицейском участке, то да.
Лусена встал с кресла, засунул руки в карманы, прошел в центр комнаты и повернулся к Рамиресу. Его неуверенность сменилась убийственным спокойствием, с каким светский щеголь принимает вызов на дуэль.
- Я трахал ее потому, что она напоминает мне мою мать, - произнес он.
Это было хорошо рассчитанное оскорбление, и оно достигло своей цели - взбесить Рамиреса, в котором Лусена сразу же опознал представителя чуждого ему класса. Инспектор происходил из рабочей семьи с крепкими устоями и жил с женой и двумя дочерьми в доме родителей. Его мать жила с ними, а после смерти его тестя, которой ожидали со дня на день, он собирался взять к себе тещу. Рамирес сжал кулаки. Никто не смел оскорблять при нем матерей.
- Итак, сеньор Лусена, сейчас мы вас покидаем, - сказал Фалькон, хватая Рамиреса за вздувшийся бицепс.
- Я хочу записать… я хочу записать номер телефона второго извращенца, - клокочущим от ярости голосом проговорил Рамирес, вырывая руку у Фалькона.
Лусена подошел к письменному столу, черкнул ручкой по листку бумаги и отдал его Фалькону, после чего тот с трудом вытолкнул Рамиреса из комнаты.
В этот час улица Рио-де-ла-Плата очень походила на медлительную реку, катящую свои воды мимо Буэнос-Айреса. Сеньора Хименес стояла поодаль, и ее ярость прямо-таки искрилась на солнце. Рамирес тоже был вне себя. От Фалькона теперь требовались усилия не детектива, а скорее социального работника.
- Свяжитесь с Фернандесом, - сказал он Рамиресу, - и узнайте, нашли ли они проститутку.
Дверь дома Лусены с грохотом захлопнулась. Фалькон направился по улице к Консуэло Хименес, на ходу размышляя: "Неужели такая, как ты назвала ее, "интеллектуальность" могла тебя очаровать? Что же мы из себя представляем? Где мы находимся? В обществе вседозволенности".
Сеньора Хименес плакала, но теперь уже от злости. Она скрежетала зубами и топала ногой, глубоко переживая унижение. Фалькон подошел к ней небрежной походкой, держа руки в карманах. Кивнул головой, словно в знак понимания, но при этом подумал: "Хороша же у нас работенка - только вообразишь, что дело идет к раскрытию и можно будет пораньше слинять в бар, чтобы выпить пивка по этому случаю, как - бумс - ты уже опять стоишь на улице, удивляясь, как тебя угораздило так промахнуться".
- Я отвезу вас обратно к сестре, - сказал он.
- Что я ему сделала? - спросила она. - Что такого я ему сделала?
- Ничего, - ответил Фалькон.
- Ну и день, - всхлипнула она, подняв глаза на синее небо, чистое-чистое до самых глубин. - Кошмарный день.
Она воззрилась на скомканную в ладони салфетку, как предсказатель, способный по внутренностям жертвенного животного узнавать причину, смысл или будущее. Потом бросила ее в сточную канаву. Фалькон взял ее за руку, подвел к машине и усадил на переднее сиденье. Тут подоспел Рамирес с сообщением, что девушку с Аламеды нашли и везут сейчас в полицейское управление на улице Бласа Инфанте.
- Попросите Фернандеса побеседовать с последним из работников, уволенных сеньорой Хименес. А Перес пусть заставит девчонку попотеть, пока мы будем туда добираться. Все отчеты должны быть готовы к половине пятого, до того, как мы отправимся на встречу с судебным следователем Кальдероном.
Фалькон позвонил на мобильник Марсиано Руису и велел ему до вечера вернуться в Севилью для дачи показаний. В ответ на протест Руиса Фалькон пригрозил, что арестует Лусену.
- Вы успокоились? - спросил он Рамиреса. Тот кивнул в ответ из-за машины. - Тогда доставьте сеньора Лусену в полицейское управление и снимите с него письменные показания… но без грубостей.
Фалькон вывел Лусену из дома и посадил на заднее сиденье машины Рамиреса. Все отъехали. Фалькон пригнулся к рулю и под шуршание шин по проспекту Борбольи предавался раздумьям. Сегодня все здорово психовали. Некоторые преступления действовали на людей подобным образом. Слишком бередили нервы. Главным образом, случаи с детьми. Киднэппинг, за которым следовало томительное ожидание и неизбежное обнаружение обезображенного трупа. И здесь было то же самое ощущение… как будто совокупный человеческий опыт пополнился чем-то ужасным и одновременно исчезло нечто значительное, что уже невозможно восполнить. Для кого-то дневной свет теперь всегда будет немного тусклее, а воздух никогда не обретет былой свежести.
- И часто вам приходилось наблюдать такое? - задала неожиданный вопрос сеньора Хименес. - Я думаю, да. Наверняка вы видите это постоянно.
- Что? - спросил Фалькон, прекрасно понимая, о чем идет речь, но не желая развивать эту тему.
- Благополучных людей, у которых жизнь рушится на глазах за долю…
- Никогда, - отрезал он чуть ли не в бешенстве.
Фалькона зацепило слово "благополучный", и он вспомнил другие ее слова, прошедшиеся наждаком по его "благополучию": "По-моему, это гораздо тяжелее. Быть брошенным женой, потому что ей лучше вообще ни с кем, чем с тобой". Его буквально подмывало отплатить ей той же монетой, заявив: "По-моему, очень тяжело… быть брошенной любовником, потому что ему лучше с мужчиной, чем с тобой". Но он послал эту фразочку куда подальше, навесив на нее ярлык "Недостойное", и заменил ее мыслью, что Инес, вероятно, сделала его женоненавистником.
- Конечно, старший инспектор… - сказала она.
- Нет, никогда, - повторил он, - потому что я никогда не встречал благополучных людей. С благополучным прошлым и с безоблачным будущим - да. Но прошлое всегда приукрашено воображением, а безоблачное будущее - несбыточная мечта. Люди предстают благополучными только в письменных отчетах, да и там между словами и строками есть промежутки, которые редко бывают пустыми.
- Да, мы осторожны, - подхватила она, - осторожны в отношении того, что показываем другим, и того, что раскрываем самим себе.
- Простите, я чересчур… погорячился, - сказал он. - У нас был тяжелый день, и многое еще впереди. Каждый испытал достаточно потрясений.
- Просто не могу поверить, что я до сих пор такая идиотка, - проговорила она. - Я столкнулась с Басилио в лифте в Эдифисьо-дель-Пресиденте. Он ехал вниз, и наверняка с восьмого этажа. Я как-то об этом не подумала. Но… но зачем же ему понадобилось так… утруждать себя, чтобы меня соблазнить?
- Забудьте о нем. Он тут ни при чем.
- Если только он не наградил меня чем-нибудь.
- Сходите, проверьтесь, - ляпнул Фалькон и тут же пожалел о своей бестактности. - А сейчас, донья Консуэло, подумайте о том, у кого могли быть мотивы убить вашего мужа. Мне нужны имена и адреса всех его друзей. В частности, я хочу, чтобы вы вспомнили, кто именно сказал вам, что вы очень похожи на его первую жену. И еще мне нужен органайзер Рауля.
- У него в офисе есть настольный ежедневник, который вела я. Свою записную книжку он выбросил, когда у него появился мобильный телефон. Там все его контакты. Он не любил бумагу, а ручки вечно терял и таскал у меня.
Фалькон не помнил, чтобы в квартире был найден мобильный телефон, и позвонил криминалистам и судмедэксперту. Никакого мобильника. Должно быть, убийца прихватил его с собой.
- А нет ли еще каких-нибудь записей?
- Старая адресная книга в офисном компьютере.
- Где это?
- Над рестораном у площади Альфальфы.
Он дал ей свой мобильник и попросил распорядиться, чтобы ему через полчаса подготовили распечатку книги с компьютера.
Около трех часов дня Фалькон высадил ее у дома сестры в Сан-Бернардо. Десять минут спустя он припарковался у восточных ворот Садов Мурильо и продолжил свой путь пешком по кварталу Санта-Крус, быстро лавируя в толпах туристов, собравшихся поглазеть на пасхальные шествия. Солнце светило вовсю. Было жарко, и Фалькон быстро вспотел. В спертой атмосфере узких улочек настоялся смешанный запах сигарет "Дукадос", цветущих апельсиновых деревьев, конского навоза и благовонного дыма, шлейфом стелившегося за процессиями. Булыжники мостовых стали скользкими от свечного воска.
Фалькон скинул плащ и, решив сократить путь, нырнул в проулок, известный ему по нескольким урокам в располагавшемся на улице Фредерико Рубио Британском институте, где были организованы курсы английского, которые он прилежно оплачивал, хотя почти не посещал. Он вышел на юго-восточный угол площади Альфальфы, наводненной представителями всех стран мира. Перед ним замелькали объективы фотоаппаратов и видеокамер. Протиснувшись сквозь скопление народа, он побежал трусцой по улице Сан-Хуана, и тут вдруг его подхватила и понесла с собою толпа, хлынувшая с улицы Ботерос. Фалькон понял свою ошибку, когда увидел приближающуюся процессию, но было слишком поздно: он уже не мог сопротивляться стаду. Его тащили к украшенной цветами платформе, которая только что одолела трудный поворот и теперь плыла вперед на плечах двадцати costaleros. Стоявшая на платформе Дева Мария, строгая под своим белоснежным кружевным покровом, сверкала в ярких лучах солнца, а сладкий дым из курительниц расползался по улице, внедряясь в мозги и легкие, так что становилось трудно дышать. Следовавший за платформой оркестр оглашал воздух гнетущим барабанным боем.
Вперед протискивались особо ретивые. Тень paso легла на их благоговейные лица, когда прямо над ними возвысилась фигура Богородицы, качавшаяся из стороны в сторону в такт шагам costaleros. Вдруг раздались оглушительные отчаянные рыдания труб. Этот резкий звук, зажатый в узком коридоре улочки, отдался у Фалькона в груди и, казалось, разворотил ее. Толпа обомлела от торжественности момента, от слез Богоматери и от религиозного восторга… и тут Фалькон почувствовал, как кровь отливает у него от головы.
6
Вторник, 12 апреля 2001 года,
улица Ботерос, Севилья
Процессия повернула. Полный сострадания взгляд Пресвятой Девы обратился на других. Сзади перестали напирать. Последний вскрик труб эхом отразился от балконов. Барабанный бой смолк. В наступившей тишине costaleros сняли с плеч платформу. Толпа наградила аплодисментами их манипуляции. Nazarenos в остроконечных колпаках поставили на землю кресты и опустили свечи. Фалькон ухватился за спинку инвалидной коляски, в которой сидела какая-то старушка, и уперся ладонью в колено. Старушка замахала одному из nazarenos, приподнявшему край капюшона. Он улыбнулся, и стало ясно, что это обычный человек, ничуть не более зловещий, чем бухгалтер в очках.
Фалькон ослабил узел галстука и отер холодный пот с лица. Он выбрался из толпы и, пошатываясь, прошел сквозь строй nazarenos. Люди на противоположной стороне улицы расступились перед ним. Отыскав свободное местечко, он согнулся так, что голова оказалась на уровне колен, и кровь освежающей волной опять прихлынула к мозгу.
"С утра ничего не ел, вот и результат", - промелькнула у него мысль, но он тут же понял, что дело вовсе не в этом. Он оглянулся на paso. Богородица смотрела в противоположную сторону, совершенно к нему безразличная. Однако дело было именно в этом… именно в ней. На какое-то мгновение, на какую-то долю секунды она вошла в него, вытеснив его собой. У него возникло смутное ощущение, что такое с ним уже случалось, но он не мог припомнить, где и когда. По-видимому, очень-очень давно.
Фалькон нашел офис над рестораном Хименеса, забрал распечатку и выпил стакан воды, после чего ретировался из старого города, обходя стороной все процессии. Он покатил через реку прямиком к площади Кубы, голодный и опустошенный. Купив bocadillo de chorizo в баре на проспекте Республики Аргентины, он проглотил его, почти не жуя, так что у него в пищеводе встал ком, давящий, как боль утраты, и это было странно, потому что он никого не терял с тех пор, как два года назад умер его отец.
Полицейское управление находилось на пересечении улиц Бласа Инфанте и Лопеса де Гомары. Он припарковался позади здания и поднялся по двум коротким лестничным пролетам в свой кабинет с видом на выстроившиеся стройными рядами автомобили. Кабинет был обставлен по-спартански, абсолютно безлико. Там стояли два стула, металлический стол и несколько серых картотечных шкафов. Освещал рабочее пространство неоновый потолочный светильник. Фалькон не любил, чтобы что-то отвлекало его от дел.
Его дожидались тридцать восемь сообщений, пять из которых были от его непосредственного шефа - начальника бригады уголовной полиции комиссара Андреса Лобо, который, конечно, действовал под давлением своего босса, комиссара Фирмина Леона, о чьих связях с Раулем Хименесом Фалькон узнал, разглядывая фотографии. Он направился прямо в комнату для допросов, где Рамирес нависал над Базилио Лусеной с занесенным словно для удара кулаком. Фалькон вызвал Рамиреса в коридор, кратко изложил ему стратегию допроса девицы и велел прислать к нему Переса. Потом зашел к Лусене, который метнул на него быстрый взгляд и продолжил записывать свои показания.
- Ваш циничный ответ инспектору Рамиресу… - начал Фалькон, до сих пор находившийся под впечатлением той омерзительной сцены.
- Любой студент вам скажет, что идиот действует на преподавателя как красная тряпка на быка.
- И это единственное объяснение?
- Удивляюсь, что вас это волнует, старший инспектор.
Фалькон и сам на себя удивлялся, понимая, что может выглядеть глупо.
- Сомневаюсь, чтобы моя мать была когда-нибудь так же хороша в постели, как Консуэло, если это то, что вам хотелось узнать, - сказал Лусена.
- Парадоксальный вы человек, сеньор Лусена.
- В парадоксальный век, - откликнулся Лусена, ткнув ручкой в сторону Фалькона.
- Как долго вы встречались с сеньорой Хименес?
- Около года, - ответил он. - И за все время нашего знакомства я впервые посетил Эдифисьо-дель-Пресиденте… Такое уж мое везение.
- А Марсиано Руис?
- Вы любопытны как инспектор, не так ли? - сказал он. - Мной легко овладевает скука, дон Хавьер. Мы с Марсиано встречаемся, когда мне все осточертевает.
Вошел Перес, доложил Фалькону, в какой комнате находится проститутка, и остался с Лусеной.
Девушка сидела у стола и курила, играя, как кубиками, двумя пачками "Фортуны". Волосы у нее были подстрижены неровно, словно она корнала их сама и без зеркала. Она смотрела на находившийся прямо перед ней тусклый экран выключенного телевизора - глаза в синем ореоле теней, губы пунцовые. На спинке свободного стула висел светлый парик. Девушка была в клетчатой мини-юбке, белой блузке и черных сапожках. Миниатюрное телосложение делало ее похожей на школьницу, но порок, которого она насмотрелась за свои длительные прогулы занятий, застыл в ее темно-карих глазах.
Рамирес включил магнитофон, представил ее как Элвису Гомер и назвал себя и Фалькона.
- Вам известно, почему вы находитесь здесь? - спросил Фалькон.
- Пока нет. Мне сказали, что придется ответить на пару вопросов, да только знаю я вас, блюстителей. Уже здесь бывала… И все ваши штучки мне известны.
- Мы не те блюстители, - сказал Рамирес.
- Правда, - отозвалась она, - не те. Кто же вы?
Фалькон чуть заметно кивнул Рамиресу.
- Прошлой ночью вы были с клиентом… - заговорил Фалькон.
- Я обслужила уйму клиентов прошлой ночью. Это же Страстная неделя, - ответила она. - Для нас - самый жаркий сезон.
- Неужели жарче, чем Феерия? - слегка удивившись, спросил Рамирес.
- Точно, - ответила она, - особенно последние несколько дней, когда сюда съезжается вся округа.
- Одним из ваших клиентов был Рауль Хименес. Прошлой ночью вы посетили его в его квартире в Эдифисьо-дель-Пресиденте.
- Я знала его как Рафаэля. Дона Рафаэля.
- Вы встречались с ним раньше?
- Он постоянный клиент.
- У него в квартире?
- Прошлой ночью была третья или четвертая встреча у него дома. А так обычно на заднем сиденье его машины.
- И как все происходило на этот раз?
- Он позвонил на мобильник. Мы с девчонками недавно купили три мобильника на компанию.
- Когда позвонил?
- Я не сама с ним говорила. Обслуживала тогда другого… но, наверно, в полночь. Это был первый звонок.
- Первый?
- Он хотел связаться именно со мной, поэтому перезвонил примерно в четверть первого. Попросил приехать к нему домой. Я ответила, что заработаю кучу денег на площади, тогда он спросил, сколько мне надо. Я назвала сто тысяч.
Рамирес захохотал во все горло.
- Приезжайте к нам на Страстную неделю, - произнес он. - Цены просто смешные.
Девица тоже рассмеялась, немного расслабившись.
- Только не говори, что он согласился, - сказал Рамирес.
- Мы сошлись на пятидесяти.
- Joder.
- Как вы туда добрались? - спросил Фалькон, пытаясь вернуть разговор в нужное русло.
- На такси, - ответила она, закуривая "Фортуну".
- Во сколько вы вышли из такси?
- Чуть позже половины первого.
- Кто-нибудь был поблизости?
- Я, во всяком случае, никого не заметила.
- А в здании?
- Я не видела даже консьержа, что меня, естественно, обрадовало. Ни в лифте, ни на лестничной площадке тоже никого не было, а впустил он меня прежде, чем я успела позвонить, как будто следил за мной в дверной глазок.
- Вы не слышали, как он отпирал дверь?
- Он просто открыл ее.
- Он запер ее, когда вы вошли?
- Да. Мне это не понравилось, но он оставил ключи в двери, поэтому я не возражала.
- Вам что-нибудь бросилось в глаза в квартире?
- Она была почти пустая. Он сказал мне, что переезжает. Я спросила, куда, но он не ответил. Был озабочен другим.
- Расскажи, как все происходило, - попросил Рамирес.
Она ухмыльнулась, покачав головой, словно говоря, что все мужики на всем белом свете одинаковы.
- Я прошла за ним по коридору в его кабинет. В углу стоял включенный телевизор, по которому показывали какой-то старый фильм. Он вынул из письменного стола видеокассету и вставил ее в видеомагнитофон. Он попросил меня надеть плотную синюю юбку до колен и синий джемпер поверх блузки, а волосы перехватить резинками. На мне был черный парик с длинными волосами. Он предпочитал брюнеток.
- Вы не видели, он принимал какие-нибудь пилюли?
- Нет.
- И не заметили ничего странного помимо того, что вокруг пусто?
- В каком смысле?
- Чего-нибудь такого, что вас обеспокоило?
Она задумалась, желая помочь. Потом подняла палец. Мужчины подались вперед.