- Но как объяснить, что ковчег из чистого золота с золотым ларцом для Торы внутри весом около двух тонн, о чем сказано просто "тяжесть", несли на носилках для четырех рук четыре левита, а использовать скот для перевозки святыни было запрещено?
- Это невозможно…
- Соломон, - укоризненно вмешался хасид, - сказано там, что "не они несли святой ковчег, а ковчег поднимал их от земли и увлекал за собой".
- Хорошо, хорошо, но причем тут твоя саркома, дорогой Барух?!
Все это время мозг Валентина вскипал от желания прояснить обстановку. Он даже счел, что князь отвечал слабо, защищался, не атаковал… Что дело вовсе не в акульей печени, не в оракуле… А…
- Позвольте, дорогой князь, вмешаться в дискуссию и объяснить нашему гостю-агностику суть исцеления…
- Прошу. Знакомьтесь, коллега. Это специалист по мандрагоре, архивист из Ватикана, профессор Клавиго.
- Так вот, - тут Валентин вновь задел перышком мысли крыло скрытой истины и, споткнувшись, подумал, что, наверное, в него вновь переселилась душа покойника Клавиго из Гаррецио, и это умерший близнец веско говорит из земли его голосом.
- Профессор… - вывел его из ступора голос хозяина…
- Так вот, - очнулся наш детектив. - На мой взгляд, все дело в созвучиях и резонансе, а резонатором исцеления выступает это уникальное святое место - немецкий лес на берегу Балтийского моря, ныне занятый русскими. Еще в шестом веке оно было отмечено языческим капищем (откуда ты это взял?). Тут сам собой загорался огонь на ветке сосны. А стрела, пущенная наугад в ночной тьме, убивала сову в глаз, зайца в сердце и в загривок ранила волка. Сейчас здесь парк, где в оранжерее растет мандрагора. Это европейский аналог женьшеня. Только мандрагора не просто растение и корень, а единственное в мире растение, наделенное голосом почти человеческим. Когда корень тревожат, он, защищаясь, впадает в удивительное состояние дрожи и резонанса, который человеческое ухо слышит как истошный вопль, сравнимый разве что с воплем висельника в петле. Этот крик отпугивает сильного и убивает слабого. Но только здесь, в святой языческой зоне, используя мандрагору как запал резонатора, можно вызвать в почве этого места и в воде лечебного бассейна, те целительные резонансные волны, которые погружают тело Баруха в состояние всплеска. Когда рождается первое ухо вслушивания в слово творца и чистота этого вслушивания в феноменальную глоссолалию творения омывает грешное тело. Мембрана не знает саркомы. Она упивается счастьем слышать голос творца, резонируя вместе с водой и землей, лесом и морем, травой и цветами от сонорного оргазма. Так наш Барух снова становится младенцем. Отныне он близнец господа, созданный по образу и подобию своему. И юношей встает из купели. Он чист. Его трясет от восторга. Он славит творца.
И Валентин замер, потрясенный тем, что только что молвил.
- Да! - вскочил в трансе хасид. - Барух поменял свое тело, как старый таллит на новый. Он танцует, держась за ручку ковчега. Ветер сдувает иглы с сосен. Луна поднимает столбами морскую волну и скручивает ее в витую колонну. Барух танцует на лунной дорожке и славит твердость воды, которая прочна, когда узрит Бога, да будет он благословен. А саркома - от лукавого.
И он рухнул на стул в слезах вдохновения.
А Соломону втайне стало стыдно. (Вот оно что! Рак излечим сонорным резонансом низких и высоких частот…) Но он не мог уступить танцу профанов твердость научной мысли, в которую верят те, кто любит хаскалу (рассудок) больше себя.
- Оставим ваш восторг за рамками знания, - сказал он, побледнев от возбуждения. - Я рад, что Барух жив и здоров. Что его анализы сегодня это не те, что были полтора года назад. Но, пользуясь тем, что допущен в круг касты жрецов мандрагоры и ознакомившись с устройством вашего дома и его окрестностей, князь, я все же не могу не промолчать по поводу вашего странного культа двадцатых годов двадцатого века. Я не могу не думать о том, чем это скоро закончится. Минует каких-то шесть-восемь лет, и к власти придет известно кто. А дальше - печи Аушвица? И зачем вы выбрали для вашей клиники охотничьи угодья мясника Геринга, перестроили его бывшую дачу? Где ваша брезгливость к свастике?
- Соломон! - с укором воскликнул Барух.
- Коллега, - ответил князь, - не каких-то шесть - восемь, а пройдет еще долгих-долгих восемь лет. Это было самое стильное время в Европе. Даже в советской России в середине двадцатых годов еще царствовали Малевич и Мейерхольд. Сталин еще только метил в тираны. А рейхсмаршал мясник Геринг был еще пухлячком-милашкой, служил летчиком в Швеции и дружил с молодой Астрид Лингрен, которая была очарована повадками этого милого обжоры в летной форме. В гостях у Астрид он то и дело просил варенья. С милой бестактностью шарил в шкафах в поисках новой порции сладостей. Я самый большой сладкоежка на свете! Говорил о полетах в небе, о новых пропеллерах… Не узнаете, с кого был написал очаровательный толстячок Карлсон, который живет на крыше? Не узнаете, у кого взят пропеллер, для лучшего друга детей, чтобы летать над Стокгольмом? Откройте любой учебник по истории шведской литературы. Симпатяга Карлсон - это молодой Геринг. Да, этот факт не афишируют, но шведам-то он хорошо известен.
- Вот как… впервые слышу об этом, - сказал Соломон.
- Замечу попутно, что мой кумир вовсе не сила, а разум. Чей профиль среди пяти медальонов на этой стене? Поднимите головы… Это Витгенштейн. Как известно, Людвиг Иосиф Иоганн Виттгенштейн родился 26 апреля 1889 года в Вене в еврейской семье.
- Он был протестант!
- Но дед его перешел в протестантство из иудаизма.
- Соломон, умерь прыть, - сказал Барух, - ты среди друзей.
- По календарю нашего острова Людвиг жив, он в самом расцвете сил. Ему 36 лет. Он занят тем, что строит в Вене дом для любимой сестры, в пользу которой, кстати, отрекся от наследства после смерти отца. Из отвращения к деньгам отрекся и по причине полной неспособности вести дела. В этом доме все до мелочей продумано им. Здание лишено всяких украшений. Царит красота прямых линий и ясность пропорций. Это дом вне стиля, хотя сталь и стекло - от модерна. Скажу больше, мой особняк повторяет некоторые черты его дома. А работал он, не поверите, помощником садовника с монахами в Хюттельдорфе около Вены. Он собирался уйти в монастырь. Моя оранжерея - точная копия оранжереи Витгенштейна. Вот почему мои мандрагоры рассеивают в воздухе не похоть, а мысль. Короче, дорогой Соломон из Хайфы, я мысленно живу на солнечной лужайке Европы. Я монах-садовник, и я же объедаюсь вареньем. Я философ, врач, коллекционер людей, и я же летающий Карлсон с пропеллером на спине. Я улетел в благословенные двадцатые годы.
Тут Виктор фон Боррис впервые улыбнулся.
- Кроме того, дорогой гость, это же только игра. Повод, чтобы потратить шальные деньги. Развлечь себя и моих гостей. Игра в лаун-теннис модерна. Даже наш клуб самоубийц - понарошку. Девиз "убей в себе Фауста" - только рекламный слоган Хегевельда. Рецепт противоядия очень прост: не играй, заткни уши берушами, как поступает мой беллетрист Даниил.
- Да, - кивнул тот, - я вас не слушаю.
- Может быть, откроют рты важные молчуны… Мой художник? Мой фотограф? Мой биограф?
Первые отмолчались, а беллетрист Протей, с индюшачьей выей кисло молвил:
- Ваше сиятельство, я атеист и агностик. Считайте меня немым.
Князь дал знак, и слуги споро унесли со стола всю медтехнику.
- На этом позвольте закончить официальную часть ужина, гости проголодались, я чую по ароматам из кухни, что жаркое уже готово. Осталось только выслушать нашу пифию и, если потребуется, чуть-чуть восстановить гармонию Хегевельда. Так! Слушаем истину!
Пифия в полумаске величаво кивнула, вытащила из прически заколку, открыла с ее помощью зеркальную шкатулку и поставила перед девочкой. Та влезла с коленями на стул, важно закрыла глаза и наугад вытащила из зеркального нутра несколько карточек.
- Читай, моя радость, вслух полным голосом, без утайки.
Катя встала и важным голосом, гордясь поручением, прочитала голосом большой немецкой механической куклы:
- Зафиксированы три налушения галмонии: в 2.16 Фаринелли приснилось, что утром, когда он пьет кофе, над его столом плалетела птица и капнула пометом в чашку с кофе, да так метко, что кофе заблызгало лицо. Тогда он расхохотался и сказал сам себе, вот вам, господа, сотворение Адама Кадмона! Кал пал в чашу творения, а не свет и не гло-ссо-лалия. Уф…
Девочка остановилась, князь дал знак - читай дальше.
- Утром, в 7.24 садовник Цезаль Челеп пришел в оланжерею. Прошел первым делом к мандлагоре, подарку Клавиго, посмотрел корень, понял, что корень по прежнему не пустил волоски, с досадой плюнул на землю и подумал, что палачу нужна кловь, крикнул: нету у меня для тебя клови, нету, свекла! Уф…
- Обозвать плод с древа Добра и Зла, великое яблоко, "свеклой", - сказал князь с задумчивой грустью, мельком глянув на садовника, - можно только в припадке безумия. Что ж, не будем наказывать дураков, ослов, остолопов, олухов и прочих болванов. Мимо! Бог ему судья, пусть только наш повар Бартоломео приготовит Цезарю хороший свекольник. Свекла замечательный овощ. Овощи в меню ничем не заменю, говорил Апулей, когда писал Золотого осла. Что ж, да здравствует свекла. Она придаст розового румянца его бледным отвислым щекам, похожим на вымя ослицы.
Перехватив напряженный взгляд лжеКлавиго, заметил:
- Дорогой дон, вы в гостях друзей мандрагоры. Наше кредо: в резиденции Хегевельд, на острове высшей гармонии не должно быть ни грехов, ни грешков. У нас все про всех известно. В том числе и про меня. Привыкайте. У нас правит принцип огласки и наказания.
И дал знак - дальше.
- Последнее искажение согласия записано в полдень. Наш гость господин Клавиго (Валентин вздрогнул) рассматривал галерею немецких картин, где долго изучал портрет журналистки ван Харден работы Отто Дикса. Работа произвела настолько невыгодное впечатление на Клавиго, что ему захотелось мысленно вырвать сигарету из руки журналистки и прижечь участок кожи на правой ноге, который виден из-за приспущенного чулка. Уф.
- Все?
- Все, - отрапортовала Кукла.
- Умница, садись…
Пифия одобрительно погладила девочку по головке костлявой рукой в блеске перстней.
Вот так номер, встрепенулся душой наш детектив. Действительно, прогуливаясь в полдень по галерее, открытой для гостей дома, он чуть притормозил у портрета крайне гротескной девицы с моноклем в правом глазу и, скользнув глазом от короткой стрижки "под мальчика" к коленям курильщицы, заметил плохо натянутый чулок и подумал: "Прижечь бы накрашенной жабе голяшку, чтобы не щеголяла своей эмансипе…"
Но кто, каким образом сумел пошарить в его голове и отыскать соринку в глазу? Неужели вздорная Герда права, что князь узнает всякие гадости прямо из мыслей любого гостя?
- Да, дорогой Клавиго, повторюсь: одна из черт моего прекрасного острова размером с лес вокруг дома и клиники - знать всю подноготную правду о посетителях. Поначалу это не очень приятно, но эффект публичности тайного умысла или проступка превосходит все ожидания, сама мысль получить публичную порку приводит человека в состояние осторожности. Внимание, вы в Хегевельде! Мойте руки перед едой, не плюйте в святой колодец, будьте опрятны в собственных мыслях, не брякайте языком даже тайно, в пещере черепа, знайте - вашу мерзость увидят, вашу вошь увеличат до размеров слона, который будет шарить слоновьим хоботом в ваших грезах. (Он тоже медиум?!) Этот опыт всеведения можно назвать причудой, хозяин-то сбрендил, помешался на мании рая, а можно назвать и новым-новым порядком. Но!
Князь поднял острый палец, увенчанный сразу пятью кольцами с агатом, яшмой, хрусталем, сапфиром. Все камни - покровители близнецов…
- Но, Клавиго, ты прав, даже феминистка должна следить за чулками. Чулок, если ты согласилась принять эту буржуазную метку, должен быть идеально натянут. Потому я аплодирую и прошу тех, кто согласен со мной, похлопать в ладоши.
Стол зааплодировал. Детектив чуть перевел дух.
- А вот ты, дорогой мой ангел, - обратился князь с укором к Фарро, - опять меня огорчил. К чему проводить параллель между падением птичьего дерьма в кофе с падением Имени Бога в даль сотворения мира? Что ж, ты будешь примерно наказан. К роялю, мой ангел, к роялю!
Ага, подумал Валентин, этим привычным наказанием здесь обычно завершается первая половина застолья. Поведение певца послужило подтверждением этой догадки. Князь еще только начал свой спич о параллелях, как наш вдохновенный Бетховен уже зачесывал пятерней непокорные волосы. Потом встал, сонный и вялый, прошел к роялю, положил пухлую руку на край инструмента, достал из кармана белоснежный платок (маска листала ноты, а Магда принялась поклевывать пальцами клавиши), откинул назад свою исполинскую голову с львиной гривой и, содрогаясь туловищем, где на груди пульсировал ком, словно там прятался львенок, запел. Бог мой, он запел на немецком двумя голосами - тенор и меццо-сопрано - дуэт из великой оперы Глюка "Орфей и Эвридика", тот страшный финал третьего акта, где Орфей уже вывел из ада любимую, но оглянулся от ее печальных упреков: "О, почему на нее не смотрит Орфей, разлюбил?" О ужас, оглянулся, нарушив запрет Зевса, и любимая тут же упала замертво. Обливаясь слезами, Орфей скорбит над ее мертвым телом. В той точке, когда Эвридика смолкла, пение достигло кипящей трагической выси. Луна, как и вчера, подкараулила кульминацию и театрально выкатилась за идеальным огромным стеклом в прогалину между кронами сосен и пиками елей, озарив муки Орфея мертвенным светом ада. Выхватив картонный кинжал, чтобы покончить с собой, простирая руки к луне, упав на колени, сотрясаясь, как вулкан скорби, Фарро пел обо всех нас, кто родился на этой земле, обо всех обреченных терять своих Эвридик, обо всех, кто неизбежно спустится в ад и не сможет оглянуться на крик: оглянись! Голос певца обвивал окаменевших гостей кольцами той силы, с какой змей, плеснув с волною на берег, окольцевал детей Лаокоона. Князь не смог скрыть своих слез и закрыл руками лицо, двойняшки были бледны, гости из Хайфы, вскочив со своих мест, закрыв глаза от напора эмоций, отрешенно раскачивались перед плачем Орфея, как перед стеной Плача в Иерусалиме… "Шхина!" - восклицал хасид, и обнимал окаменевшего от потрясения друга. "Шхина", - кивал тот в ответ, что значит: "Здесь, сейчас к нам присоседилось всепроникающее присутствие Бога, его слышащий взгляд".
Еще секунда - и кинжал вонзится в горло певца, но чу… слышен летящий голос Амура (сопрано), голос, звучащий ликованием вести: боги прощают певца и возвращают его любимую Эвридику к жизни! Исторгнув начало арии Купидона третьим голосом и, оборвав его на ликующей точке, Фаринелли вытер платком взмокший лоб, раскланялся на овации и отрешенно вернулся за стол, рухнув всей тушей на стул. Стул застонал от тяжести.
И опять Валентин с легкой ненавистью пожирал глазами певца, который, спустившись с трагической высоты, где только-только парил вместе с голосом под самыми звездами, плотоядно рыскал рукой по скатерти в поисках зубочистки…
Князь промокнул слезы и дал сигнал накрывать.
Повар объявил, что сегодняшний ужин повторяет ужин, данный господином Жискар д‘Эстеном, президентом Франции, и его супругой в честь господина Феликса Уфуэ-Буаньи, президента Республики Берег Слоновой Кости и его супруги, устроенный в Елисейском дворце в понедельник 3 мая 1976 года.
К ужину были поданы: консоме из домашней птицы по-старинному, морской язык в слоеном тесте "Лавальер", фаршированная пулярка по-гатинезски, рагу из весенних овощей, салат из сердцевин салата-латука с зеленью. На десерт сыр и Ардешский пышный бисквит с соусом пралине. Плюс вина: Мерсо Гут д’Ор 1971 года, Шато Тальбо, 1964, и шампанское Редерер, 1969.
В разгар ужина Герда сделала вид, что уронила вилку, бессовестно полезла под скатерть и под столом пребольно ущипнула Валентина за икру. От щипка он чуть не вскрикнул.
А в тот момент, когда Валентин подошел попрощаться, князь придержал его локоть,
- Дорогой Клавиго, уделите мне пару минут.
После чего провел вверх по лестнице на балкон, откуда открывался потрясающий вид на лунную Балтику и звездное небо, на стриженый в духе Версаля простор цветника, обрамленный белыми чашами света. Луна, ровный лоск моря, гребень сосен вдоль края земли, трепет весенней ночи, полной сырого блеска, наполнил сердце Валентина неведомым прежде чувством благоговения перед жизнью…
- Простите князь, я хочу…
"Была, не была, пора раскрываться", - решился детектив, устрашенный чтением мыслей за ужином, но сказал вовсе не то, что хотел:
- Я хочу сказать вам, что вот уже третий день переживаю странное чувство. Словно я вдруг поумнел, словно душа моя стала тоньше, Минуту назад я и не знал, что на свете есть Глюк и его гениальная музыка, а стоило только Фарро запеть, я сразу вспомнил, боже, это же Кристоф Глюк, его лучшая опера, финал третьего действия, где Орфей выводит из Аида любимую Эвридику и, нечаянно оглянувшись, нарушает зарок Зевса.
Князь удивленно выслушал лжеКлавиго, затем, церемонно обняв, ответил:
- Дорогой друг, итальянцы прекрасные знатоки музыки, и не стоит вам наговаривать на себя. А тайна вашего оживления для вас и меня никакая не тайна - это же аромат мандрагоры, она цветет смыслами и увеличивает объем нашей души. По слову Платона, истина - это припоминание. Вы просто припомнили забытое.
Он показал на оранжерею:
- Видите, хотя свет погашен, она почти светится!
Действительно, от стеклянной галереи расходилось свечение. а внутри подрагивал рой светляков, словно оранжерея вдохнула в себя Млечный путь, как аромат, и сейчас наслаждается звездами.
- Заметили, как прощался наш агностик из Хайфы? Он так тискал мою руку - пальцы до сих пор ноют. Он сказал что, услышав пение Фарро, впервые расплакался и поверил в Творца, в чудо и - клянусь, профессор, - он распрощался с позитивизмом. Это победа!
Слова князя перебил шум: в вольерах псарни поднялся стон и лай при виде идущего егеря с ключами свободы.
Куртка князя, в которой отражалось лицо собеседника кусками в осколках, была нелегким испытанием для детектива: казалось, сама одежда видит тебя насквозь…
Пользуясь причудливой паузой в настроении фон Борриса, Валентин спросил:
- А что означают эти странные акведуки?
Сыщик пытался использовать каждый миг расположения хозяина.
- Это причуда дизайнера, который планировал Хегевельд. Он уверяет, что арки из нержавеющей стали утраивают силу оранжереи.
- В это трудно поверить. Можно ли магнитом усилить запах цветов?
- Наверное, нет. Но, профессор, я же хотел вам показать Спику.
Он первым приставил глаз к хвосту телескопа, а затем уступил место гостю. Валентин прижал глаз к окуляру и увидел в космической пустоте бело-голубой светоч ярчайшей звезды в созвездии Девы, похожей на четырехугольник.