- Спика - двойная звезда. Звезда из двух близнецов. Вокруг главной вращается более слабый спутник с периодом в четыре дня. Но эта близость на деле равняется расстоянию в одиннадцать миллионов километров. Да и слабость близняшки весьма относительна, Спика-два ярче нашего солнца в разы, а весом больше в шесть раз. Но вот что меня гложет, профессор. Спика от нас находится на расстоянии в 250 световых лет. И черт знает, может быть, она уже взорвалась, или погасла. Все, что мы видим, как известно всем, далекое прошлое мироздания. Короче, нам никогда не увидеть истинное положение дел. Подтасовка под человека - вот основание мира… и то, что не дает мне покоя, Клавиго.
- Князь, я тоже часто думал об этом, - сказал Валентин, понимая, что никогда прежде об этом не думал, и одновременно переживая услышанное от князя, как свои мысли, - и чаю, что эта подтасовка дана нам во благо. Мы закутаны в сон, как младенцы в утробе. Истина нас точно прикончит. Вот почему мы толком никогда не рождаемся, а мыслим, по сути, мечтами об истине.
- Негодность мира - вот в чем моя проблема, профессор, - вымолвил князь. - Мы никогда не увидим Спику, но… Но, не буду вам докучать. Скоро полночь.
Тут они тепло попрощались. Доверие князя растет - тем больше ужаса в сердце обманщика.
Лифт не работал… надо же, такой пошлый сбой в идеальной системе.
Поднимаясь по лестнице в свой номер, Валентин Драго вдруг замер и вцепился в перила окаменевшей рукой, лицо его мигом покрылось бисером мелкого пота. Неужели! - его затрясло - опять! - не хочу, ни минуты, ни секунды, ни полсекунды…
Это был приступ семейной мании: вожделение покончить с собой.
Бог мой, а он-то думал, что излечился! Семь лет прошло с последней попытки суицида, он прошел лечение в клинике, закодировал тягу и вот - все насмарку. Опустившись на ступени, он хотел уже звать на помощь ночного портье, но внутренний голос повелел: не кричи, а ищи-ка шустрей шнур для петли или вынь ремешок из брюк, он сгодится. Закрепи один конец вокруг балясины, а тот, где пряжка, затяни вокруг горла. И - ну же! - перевались через перила, ремень выдержит груз твоего тела, и все будет кончено. Подчиняясь припадку черной депрессии, Валентин стал вытаскивать ремень из штанин. Тетка рассказывала, что дядя Петр четыре раза побеждал порыв к суициду. Вставал на стол с накинутой петлей и, закрепив конец веревки на крючке для люстры, начинал рассматривать потолок. Так он цеплялся за жизнь. Вот пятно, оно похоже на облако, а эта трещинка - как ослиный хвостик, забавно, а вот царапина, след от ремонта, который был год тому назад, а это что… ах, это же лепнина, круг из лепестков алебастровой розы… темнеет… потолок залит закатом… трещина совсем не видна… так дядя стоял два-три часа, пока приступ черной депрессии не отступал, тогда он снимал петлю с горла и, спустившись со стола на стул, шел пить свой кофе.
Вот и сейчас, вспомнив методу дяди Петра, Валентин, вытаскивая ремень рывками, пытался уцепиться глазами за подробности гостевого дома, которые притормозят сползание на край пропасти. Погоди, жизнь выносима, смотри… но лестница, на которой он рухнул, вцепившись в перила, сухо твердила одно и то же голосом тетки: но однажды потолок ему не помог, на беду выдался пасмурный день, трещины и пятна стали совсем не видны, и твой дядя повесился. Корчась от ужаса, Валентин вспомнил, как брат в больнице ответил ему на вопрос: неужели так хочется? То есть, неужели так жутко хочется уйти из жизни, что нет сил с этим "нет" справиться взрослому сильному человеку? Борис сразу понял его и ответил полушепотом жути: Валюн, это невыносимо, представь себе, ты выпил два литра пива, твой мочевой пузырь трещит по швам, распирает с такой силой, что ты вот потеряешь сознание, ты, качаясь, стоишь над унитазом и зажимаешь шланг, чтобы не капнуло.
Полный швах!
Вот и сейчас Валентин смог только выронить зажигалку, чтобы на миг оставить проклятый ремень и, поймав скользкий квадрат "Ронсон", зажечь огонь левой рукой и обжечь пальцы на правой, той, что тянула ремень из петель штанины… петли… тебе не уйти от петли… ожог не подействовал, зажигалка выпала, покатилась по ступеням лестницы и погасла… "Это лестница меня подкараулила", - сказал себе Валентин, а лестница продолжала твердить в ритме ступенек голосом тетки: "…Однажды потолок не помог, раз, на беду выдался пасмурный день, два, и твой дядя повесился, три…"
Его спасла Кукла.
Девочка, белое облачко в пижаме и тапочках, выбежала из номера к лестнице и, увидев Валентина, не обращая внимания на его странную позу на четвереньках, кинулась к нему в слезах, протягивая ладошку, на которой лежала бабочка.
- Она умерла!
- Нет, - очнулся от приступа смерти несчастный Валюн, - она только помяла крылышки. Смотри, нужно тихонько подуть. - Взрослый взял руку девочки у запястья, бабочка чуть шевельнулась. Это была ночная сатурния. Бабочка расправила крылья из тончайшего шелка в пудре полета, развернулась на ладони и фффыр - полетела.
- Спасибо. - Она перестала плакать: - А теперь, пожалуйста, отведите меня к бабуле, одна я боюсь ходить по коридору.
Он довел Куклу до высокой приоткрытой двери.
- Скажи, - придержал он Куклу на миг, - а как ты достаешь счастливые билеты из барабана?
- Они, как щенки, тыкаются в руку носами. Холодный нос - плохо, теплый - хорошо. Завтра за бабочку я вытащу тебе самый теплый…
Облачко скрылось, смерть отступила, только тут Валентин почувствовал боль от ожога на запястье правой руки. Боль и запах паленых волосков обугленных в том месте, где огонек зажигалки пытался побороть призыв суицида.
Приступ черной тоски миновал, он чудом вырвался из капкана, вернулся в судьбу детектива, попавшего в дурной переплет судьбы. Душа Валентина Драго вновь спасительно погрузилась в подробности самозащиты: до разоблачения остались едва ли часы, счет пошел на минуты… Вернувшись в номер, он разделся и тигром прыгнул в постель, внушая себе: спи! Покачавшись над бездной, люлька причалила к напольной лампе (квадрат света на витой ножке), которую он не стал выключать. На этом тревожном уступе скалы Валентин, наконец-то уснул, но только-только сон набрал в легкие сна сонм сновидений, как в дверь постучали.
Валентин сразу проснулся.
Он-то думал, что проклятый вторник все-таки кончился…
Постучали второй раз. Негромко, но настойчиво. Затем третий раз уже с раздражением. Он запахнулся в самурайский халат и открыл высоченную дверь.
Это была Магдалина, но разглядеть ее он не успел.
- Фас!
Два добермана кинулись на него молча, страшно, с легким рычанием умело сбили с ног. Он упал спиной на ковер. Самец вцепился, ему в горло, фиксируя позу "пленник", а самка прихватила зубами левую ляжку и поставила твердую лапу на причинное место - поза "страж". Одно неосторожное движение, и он будет растерзан.
- Кто ты, сучий потрох?
Магдалина присела на корточки у его лица, и Валентин почувствовал дух коньяка. Стерва была пьяна и опасна вдвойне, ее глаза горели злобой: уй, я тоже доберман, разорву.
Что ж, лжеКлавиго на крайний случай уже придумал, как защищаться, если припрут…
- Я не Клавиго.
- Так я и знала! И кто ж ты, козел?
- Я его слуга. Мы поменялись ролями.
- Зачем? Только не ври, сука. Я читаю все твои вонючие мыслишки.
- Клавиго боялся, что князь отнимет книгу о мандрагоре и не заплатит.
- Врешь! Папа ее купил и перевел на счет поганца пол-лимона! Я сам оформлял бумаги… - и она стащила парик.
Черт возьми - это был секретарь князя.
- Ты… секретарь…
Было от чего опешить, но это был именно он, без наклеенных усиков Чаплина, в гриме молодой девушки с накрашенными губами и тенями в духе двадцатых годов. И почему-то в перчатках до локтя.
Она-он-оно расхохоталось с истинным сладострастием полной победы. Псы чуть ослабили хватку, они лучше понимали оттенки человеческой речи, и детектив Драго понял: сработало, ему поверили. Что ж, куй железо, пока горячо…
- Да, вспомнил, - на ходу выкручивался Валентин, - ваши деньги на счет поступили, но мой хозяин побоялся, что князь его не отпустит из зоны, оставит навсегда слугою при книге. И велел мне занять его место.
- Зачем книге слуга?
- Читать непонятный текст. Там порой меняются целые предложения! Написано на тарабарском языке чернокнижников!
- Глупец. Слово князя - закон. Он дал гарантии твоему пузану, что его ждет радушный прием. Он гость клуба! Это наивысший статут приема. Ни один волосок не упадет с головы гостя. Айри, Бен, фу.
Псы, клокоча, отскочили от пленника.
Секретарь встал с четверенек. Потянулся спиной. Кинул парик на диван из черной кожи, где прическа в стиле гаврош смотрелась особенно жутко, - как скальп французского мальчика.
- Вставай, лакей, налей мне виски.
Валентин встал, псы опять зарычали. Прошел к минибару и вытащил на свет зеленый пузырь шотландского Auchentoshan. Поставил бокал на столик перед диваном, куда плюхнулся незваный гость, и налил виски. Псы легли на ковер и, не сводя яростных глаз, караулили каждый жест.
- Осел, этот бокал для шампанского, для виски нужны стаканы… плесни и себе.
- Валентин (вспомнил Валентин имя секретаря). Я ночью не пью.
- Осел. Я Магдалина, - рассмеялась Магдалина, - смотри, грум.
И распахнув халат, она на миг стянула вниз бретельки лифа показывая плоскую женскую грудь во вкусе 20-х годов, грудь летчицы биплана, круги белизны на загорелом теле, почти что грудь юноши, если бы не торчали в стороны два сизых мизинца (соски).
Насладившись новой порцией шока, Магдалина, торжествуя, подняла бокал:
- Прав папа, мне нужно в актрисы. Все три дня за ужином я сидела напротив тебя, говнюк, и ты ни разу не заподозрил, что тот вертлявый мальчик с усиками в стиле Чарли - это была я.
Залпом опорожнив бокал, она вновь опьянела.
- Что ж, сегодня твой рыжий патрон будет здесь, и папа устроит вам очную ставку. Чую, ты кое-что сочиняешь, не понимая, дурила, что здесь, в доме истин выдавать себя за другого нельзя. Я тебя разыграла от скуки. И папа меня отругал. Настоящий секретарь покупает папе картину на аукционе. Купит, вернется.
- Но ты же выдала себя за другого. Тебе можно, а мне нет.
- Это мой дом, и все от шоферни до собак знают меня в лицо и рады моему маскараду. Я играю в лица, а ты шпионишь, трахаешь мою глупую сестричку-эротоманку, нахал, без моего разрешения. А я ее, дуру, люблю, это моя игрушка, а не твоя подстилка, а ты совал свой грязный хобот во все дырки, засранец. Шлепал мошонкой по попке. Убить тебя мало!
- Магдалина, это твоя Герда меня изнасиловала.
- Верю… - она безнадежно махнула рукой. - Герда двустволка, но ты не в моем духе, лакей, я сама выбираю партнеров для глупышки. И кроме того - у нас такой уговор! - я всегда должна видеть коитус во всех подробностях, ненавижу измены. Мы, близнецы, все делаем вместе, дебил.
То-то Валентину показалось вчера, что бильярдная неспроста была выбрана Гердой для уединения, а все ее слова о том, что тут не прослушивают, - блеф.
- Я отлично засек чужого… только не разглядел, что это ты. Китайская ширма в углу? Ты оттуда все видела?
- Да, остроглазый. А ты не так глуп, как кажешься…
Она окинула его женским взглядом и, тайно взвесив свои желания, сказала:
- Пошарь, раб, в баре бутылочку нашего винца. Черная бутылка с черной наклейкой "М".
Валентин чуть перевел стрелки тревоги, ему удалось переиграть злобный дух ночного вторжения… Поискал в мини-баре бутылку.
- Эта? С черепом?
- Давай сюда. - Магда вывинтила стеклянную пробку из узкого горлышка. - Ставь себе стакан. Никаких возражений, иначе тащу тебя к папе в ад, на растопку котла. Вот, три глотка мне и два тебе. Пей.
Валентин поднес стакан к носу, черная влага с красным отливом обладала легким ароматом тревоги. Наитием сыщика он понял, это настойка на корешках мандрагоры.
- Мандрагора?
- Чуть-чуть, по капле настойки на каждые сто грамм. Не дрейфь.
- А почему череп?
- Для непосвященных яд, но это же не про нас. Ты посвященный, слуга мандрагоры, а я всего лишь кайфую. Ну же, глотни. Поверь, не пожалеешь. Ты переживешь расширение сознания. Вместе со мной, дурила. Я редко иду на такой риск с первым встречным мудилой.
Она выпила первой, скорчила рожицу, и занюхала глоток черной жижи сгибом перчатки, надушенной запахом цикламены.
Он выпил вторым и поначалу ничего не почувствовал, только чуть закружило голову, словно внутри черепа завился вьюнком ароматный дымок. Магда положила руки на плечи мужчины, странно, что они так вытянулись, кожа дрогнула от уколов, Валентин снял руку с плеча и увидел, что это уже собачья лапа, а лицо Магды исказилось чертами собачей морды… "Поохотимся!" - пролаяла девушка, но он прекрасно понял смысл этого лая. Опустившись на четвереньки, вся четверка пинчеров припустила по коридору к двери, дверь была заперта, но Магда, встав на задние лапы, руками в перстнях легко справилась с защелкой. Четыре охотника слаженно влетели в ночной лес, где уже вовсю шла охота: видения черных коней, призраки-всадники в тирольских шляпах, тени гончих травили по лунной просеке лунного зайца. Какое счастье быть желанием человека, ату! "Ату!" - пьяно орал фантом рейсхмаршала, поднимая кляксу мрака (коня) на дыбы. Первой прыгнула Магда, заяц заверещал. Клац! Клац! Два добермана завершили атаку на ушастое тельце. Валентин взвыл от экстаза и стал преследовать Магду, наслаждаясь запахом ее течки, задыхаясь от обилия ароматов ночного леса. Вот кислый след барсука, вот потная твердость конских копыт, вот дух черной ваксы, текущий тенью с бортов сапога в стальной прочности стремени, вот аромат белой гортензии, крапленый вонью лесных клопов. Но сильней всего пылала в мозгу Актеона струя ее мускуса, огнем текущая в ноздри. "Артемида!" - взлаивал он призывным голосом гона. Она же то убыстряла бег, скрываясь в чаще, и только волны узорчатой зелени выдавали ее путь, то сдавалась, кружила вокруг сосны, поджидая погоню, огрызалась, пока не замерла и не приняла лунную икоту вставшего на задние лапы самца, страстно тиская флейтой корень любви.
Среда, или день четвертый
Утром, очнувшись от мандрагорова морока, Валентин обнаружил себя на полу в гостевом номере. Он был раздет догола и весь в синяках от женских укусов, что обнаружилось уже в ванной, когда он встал у напольного зеркала, отлитого в манере изысков ар-нуво: вода глубокого омута в раме из матовых жил остролиста, кувшинок и лилий, где отразился утопленник, похожий на Валентина.
Он принял контрастный душ.
Затем тщательно вычистил зубы, глубоко макая сырую зубную щетку в пороховой зубной порошок "Эдельвейс" в жестяной банке. А завершил выдворение дамских запахов с собственной кожи душистым паром одеколона "Царский вереск". Он понимал, что ночная встреча с пьяной двойняшкой сулила новое зло и яростно тискал тугую грушу пульверизатора.
Взяв полотенце, детектив подумал: "Кажется, я забыл что-то важное…" Но что именно, вспомнить не смог. Наступил третий день поиска роковых близнецов. Он ни шаг не приблизился к цели, а ситуация завинчивалась все глубже, как шуруп в стену.
Если верить словам Магды, сегодня ему предстоит встреча с собственным рыжим секретарем, которого он никогда не видел, только слышал взбучку, какую еще живой Клавиго устроил по мобиле своему помощнику. Теперь он (успешно ли?) выдал секретаря за самого архивиста, а себя обозвал всего лишь слугою профессора. Он был уверен, Магда передаст все услышанное папаше.
Что ж, он заранее примирился с вышвыриванием.
Осталось хотя бы вкусить блаженство последнего дня.
Валентин следовал распорядку.
Облачение в спортивный костюм.
Пробежка рысцой по дорожке из гравия в середке боскета.
Близняшки играли на крыше солярия в лаун-тенисс, обе в полосатых обтекающих пляжных костюмах и в соломенных шляпках от солнца. Обе призывно помахали гостю и послали по воздушному поцелую: живи, самец.
Сучки, высосали до донца мои ядра…
Тут-то он и вспомнил то важное, что забыл… когда, насытив сырую черную орхидею, Магдалина на карачках кайфа отползла по ковру и вскарабкалась на диван, она сказала, кутаясь в плед: "Имей в виду, урод, папа собирает людей для своей коллекции. Если ты ляжешь в масть, тебя ждет участь Фарро. Папа держит его при себе черт знает как долго, лет десять, а уйти отсюда без пропуска невозможно. За вход рупь, за выход - мильон".
Пробежав три петли по серпантину, Валентин повернул обратно.
Чу! - от входа в отель отъехал знакомый автомобиль с красными колесами. Ага! Прибыли новые гости.
- Новые гости? - спросил он скучающим голосом у портье за стойкой в холле, не очень рассчитывая на полный ответ.
- Извините, дон Клавиго, нам запрещено вступать с гостями в разговоры на посторонние темы…
Валентин поднялся к себе, на этот раз лифт работал.
В полдень, как обычно, явился костюмер; стала известна диспозиция застолья.
- Сегодня темой ужина будет Европа, - сказал Валерий Адонис. - Дресс-код - твидовый костюм, обувь из замши, цветная рубашка расстегнута у горла на две пуговицы, ведущий цвет - оранжевый, цвет заката Европы в духе Шпенглера…
- Видели новых гостей?
- Еще нет. Знаю, что приехал ваш ассистент. Но он вне дресс-кода. Ему костюм не нужен.
- Почему?
- Увидите.
После чего кутюрье удалился.
В паузе до вечернего застолья детектив предпринял новую попытку локации дома, тем более что это фактически поощрялось. Прогулялся по первому этажу, где слуги готовили к ужину стол, протирали до блеска бокалы, тарелки, вилки, ножи. При появлении вип-персоны они слегка цепенели, и детектив ускорял шаг. На кухне, куда он тоже сделал визит, три повара колдовали у огромной плиты. Старший кашевар любезно показал меню, где значились разные чудеса. Никаких люков в полу, никаких непонятных дверей он не обнаружил, все было открыто настежь, напоказ. Не вызвали подозрений ни второй этаж, ни третий, где располагались библиотека и галерея. Пентхауз, где проживал сам князь, был так же открыт глазам сквозь стеклянные стены, даже огромная ванна на бронзовых лапах гарпии была видна постороннему. Служанка как раз колдовала над краном, заполняя ванну горячей водой и подливая аромат из кувшина. Их глаза встретились. Девушка тут же встала у ванны по стойке смирно… вольно, вольно - махнул рукой вояжер. Прислуга была вышколена, как кордебалет. "Кордебалет?" - удивился внезапному слову Валентин. "Корд"? Как? Он не понимал, что оно означает, и вернулся в библиотеку, где отыскал словарь иностранных слов: кордебалет - танцовщики и танцовщицы, исполняющие… А! Он не стал дочитывать. Те, кто танцуют вокруг корифея, солиста, звезды. Все остальные слова на открытой странице он, к своему удивлению, знал: копигольдер, корволант, корда, кордегардия, кореопсис, кориум, корибант, корнпапир, кормофит, кордит, кордоба… И даже загадочный "корнцанг" - хирургические щипцы в форме ножниц с зазубринами на стальных ветвях для прочного захвата.