Натаниэль ощутил легкое возбуждение. Мысль, пришедшая ему в голову только что, казалась невероятной, но…
Он на мгновение закрыл глаза.
Но это объясняло многое.
Практически все. Он собрался было позвонить Гофману, но рука повисла в воздухе, над телефонным аппаратом.
Стоп.
У Натаниэля заныли виски. Так иногда бывало, когда решение задачи оказывалось почти рядом, и все-таки, ускользало от него.
Еще раз.
Гофман в лаборатории за столом… книга… медленно переворачивающиеся страницы… папки… папки на столе… смущенный лаборант… раздраженный Гофман… цфатские каббалисты… звонок из Цфата… взволнованный голос матери…
Ч-черт… Натаниэль, с досадой, вскочил из кресла, забегал по комнате.
Было же еще что-то. Что-то, связанное не с книгой Давида Сеньора, умершего в конце семнадцатого века, а с делом Ари Розенфельда, убитого полторы недели назад. Итак, (он закрыл глаза), итак: Гофман в лаборатории за столом… книга… медленно переворачивающиеся страницы… папки… папки на столе… смущенный лаборант… Стоп!
Натаниэль открыл глаза.
Папки.
Вилла в Кесарии.
Рассказ Эстер Фельдман.
Все. Кажется, все.
Он снял телефонную трубку и набрал номер лаборатории Давида Гофмана. Услышав: "Алло?", - сказанное знакомым, чуть раздраженным голосом, произнес:
- Давид? Я бы хотел видеть тебя сегодня вечером. Тебя и Габи, хорошо?
- Хорошо, во сколько?
- В восемь… нет, в восемь пятнадцать. И пусть Габи купит мне сигарет, хорошо? Мои скоро кончатся, а мне лень выходить на улицу.
- Хорошо.
- Пусть купит "Данхилл" с ментолом. Не забудешь?
- Не забуду. А ты…
- Кстати, у тебя в лаборатории стояла бутылка "Мартеля". Она цела?
- Конечно.
- Можешь прихватить. Пока. Жду в восемь, - он положил трубку.
17.
- Что ты задумал? - с любопытством спросил Алекс, глядя на своего шефа. Розовски внешне выглядел вполне спокойным, даже сонным. Но Маркин работал с ним уже второй год, и привык довольно точно определять настроения Натаниэля по мелким, почти незаметным деталям - например по внезапным коротким паузам в разговоре. Или по частоте курения. Они сидели в салоне, в маленькой квартире Розовски, и молчали. Вернее, молчал Натаниэль. Маркин пытался рассказывать о делах, но, поняв, что мысли шефа сейчас витают где-то далеко, замолчал и спросил: "Что ты задумал?" Не особо рассчитывая на ответ.
Но Розовски неожиданно ответил:
- Я собираюсь рассказать одну старую-старую историю. Вернее, разгадку одной старой-старой истории. Ты любишь антиквариат?
- Не знаю, - Алекс слегка растерялся. - Что за история?
- Замечательная история, - сообщил Розовски. - только очень запутанная.
- И когда же ты ее расскажешь?
Натаниэль посмотрел на часы.
- Скоро, - ответил он. - Через несколько минут. Как только придут гости.
- Гости? Так, может быть, мне уйти? Остальное доскажу завтра, в офисе, - Алекс даже чуть привстал с места, выражая готовность немедленно оставить Натаниэля.
- Сиди, - Розовски махнул рукой. - Зря я тебя позвал, что ли? Придут Давид Гофман и Габи. Ты тоже гость. И тоже должен выслушать эту замечательную историю, имевшую место триста лет назад. Но только когда придут гости. Лучший способ развлечь гостей - рассказать занимательную историю. Правда… - Натаниэль сделал небольшую паузу. - Правда, я еще не знаю ее финала. Но тем интереснее, верно?
В дверь позвонили.
- Вот и Гофман, - сказал Натаниэль. - И, как всегда, пунктуален.
- Привет, - поздоровался профессор. - Что означает твоя загадочная улыбка? Кстати, коньяк - как ты просил, - он поставил пузатую темно-зеленую бутылку на журнальный столик.
- А я всегда улыбаюсь, когда заканчиваю дело, - объяснил Розовски. - Дай-ка мне сигарету. И садись, садись, честное слово, мне не терпится вам рассказать.
- А есть что?
- Услышите. Но - потерпите.
- А я и не настаиваю. Потерпеть - что ж, потерпим…
- А кого мы ждем? - спросил Алекс.
- Габи… - Натаниэль поморщился. - Ч-черт, завидую динозаврам. Вот уж у кого никогда не болела голова.
Гофман, наливавший в принесенный коньяк в крошечные рюмки, вежливо поинтересовался:
- А при чем тут динозавры?
- Да так, смотрел тут недавно "Парк Юрского периода", по киноканалу, - сказал Розовски. - Ужасно симпатичные зверюги. И добрые. Почти как твой Давид Сеньор. Только головы у них поменьше, потому и не болели. А у меня болит. Им-то, простым ребятам, нечего было раздумывать о возможностях мести: клацнул челюстями - и нет обидчика… - он проглотил коньяк, поставил рюмку на столик и снова посмотрел на часы. - Габи задерживается.
- Пробки, - Гофман пожал плечами и сел в кресло, грея рюмку в ладонях. - Я сам еле успел вовремя. Впрочем, подобные проблемы далеки от тебя. Все время забываю спросить, почему ты не купишь машину? На что ты деньги тратишь?
- На себя, - буркнул Розовски. - Я не люблю технику и люблю выпить. Такое сочетание не способствует приобретению автомобиля, ты не находишь?
- Пожалуй, - Давид засмеялся. - Все-таки, странно: детектив - и без машины.
- Ну, во-первых, меньше смотри американские триллеры, - посоветовал Розовски. - У тебя складывается превратное представление о детективах. Сыщик должен работать мозгами. А если носиться с такой скоростью по улицам и высаживать, в среднем, от десяти до пятидесяти обойм из револьвера, мозгам просто нечего делать.
- А во-вторых?
- Что - во-вторых?
- Ты сказал: "Во-первых". Значит, есть и во-вторых?
- Во-вторых, он прекрасно обходится моей машиной, - вмешался Алекс. - И не очень-то церемонится с владельцем.
- Ну… - начал было Розовски, но закончить фразу не успел - в дверь опять позвонили. - Входи, не заперто!
Дверь отворилась, и на пороге возник взъерошенный Габи. Поздоровавшись чуть смущенно с детективом и Маркиным, он перевел вопросительный взгляд на профессора. Тот кивнул, и Габи осторожно, словно в ожидании подвоха вошел в комнату.
- Ну вот, теперь я готов рассказывать, - сказал Розовски. - Садитесь и слушайте.
Гофман и Гольдберг сели в указанные кресла.
- Кстати, ты привез сигареты? - спросил Натаниэль. Он вновь выглядел он несколько рассеянным, видимо, собирался с мыслями. Гольдберг молча протянул ему пачку "Данхилла".
- Итак? - спросил Давид Гофман.
Натаниэль окинул собравшимся взглядом лектора. Он, действительно, походил сейчас на профессора, читающего лекцию отличникам.
- Господа, для начала небольшое вступление. Задачу, о которой пойдет речь, можно решить за полчаса, можно - за полгода, за двадцать лет или не решить вовсе, - заявил он. - Поскольку она имеет, в сущности, лишь теоретическое значение.
- Если не считать смерти Михаэля, - хмуро вставил Гофман.
- Да, верно, - Розовски растерянно потер переносицу. - Кажется, я иной раз становлюсь бестактным. Извини, Дуду, я не подумал.
Гофман молча махнул рукой.
- Итак, - Розовски возбужденно потер руки. - Начнем по порядку. Как ты знаешь, я отнесся к твоим подозрениям достаточно скептически. И черта с два ты убедил бы меня. Но кое-что в этой истории говорило о ее подлинности. Например, тот факт, что из трех раввинов умерли два, а третий - вернее, первый, Ицхак Лев Царфати - не умер. Почему? Высосанная из пальца и облеченная в форму легенды история присоединила бы его к остальным. Значит, здесь в основе лежало подлинное событие. Второй факт - смерть немецкого теософа. Тут тоже чувствовался дух подлинности… или тень подлинности. Детали, названия. Точная дата смерти. Да и времена были другие, не так легко было, я думаю, убедить тогдашнюю баварскую полицию в мистическом характере смерти богатого аристократа. И наконец, - Розовски нахмурился, - смерть молодого парня в твоем кабинете. Мгновенная остановка сердца, безо всяких признаков надвигающегося приступа. Что тоже наводило на размышления. При этом выясняется, что сама книга - подделка! Вернее - копия, - Розовски замолчал, прошелся по комнате, остановился у тумбочки с телефоном и сказал, указывая пальцем на старенький аппарат: - Вот. Я получил сообщение, натолкнувшее меня на верные рассуждения.
- Откуда? - настороженно спросил Гофман.
- Из Цфата. Да нет, ты не понял, - Натаниэль засмеялся. - Я же тебе говорил, что мама сейчас отдыхает у родственников в Цфате. Звонит каждый день и делится новостями. Слава Богу, что не успела позвонить, пока я тут валялся вечером… Ну так вот, она позвонила весьма взволнованная и сказала, что у сына соседки только что случился эпилептический припадок, хотя никто не подозревал у него эту болезнь. Он крутил юлу - большую, ярко раскрашенную. Раскрутил ее посильнее и уставился на вращающиеся круги. И вдруг - его начали бить судороги… Честно говоря, я не очень вслушиваюсь в мамины истории, да и на этот раз слушал вполуха. Только и подумал, что по этому принципу устроен тест для выявления скрытой эпилепсии… Нет, это тоже рассказала мама… Ну, неважно. Человек смотрит на вращающиеся разноцветные диски. Сочетание красок и скорость вращения вызывают неожиданную реакцию. И уже после того, как положил трубку, вспомнил о том, что в книге Давида Сеньора - "Сефер ха-Цваим" - слова окрашены в разные цвета. Отсюда и начались мои рассуждения. Так что - приношу свои извинения. Ты был прав, это преступление, причем - уникальное преступление, - сказал сыщик. - И, конечно, во всем этом нет никакой мистики… Помнишь, в жизнеописании Давида Сеньора нас с тобой удивили слова о том, что он "смешивал краски"? Мы с тобой решили, что Сеньор был художником, и очень тому удивились, не так ли? Но он не рисовал никаких изображений. Он исследовал цветовые сочетания, связь цветов с окружающим миром, цвета сфирот и прочего.
- "Сефер ха-Цваим", "Цветная книга"…
- "Книга красок", - поправил его Натаниэль. - Вот именно. Для чего ему все это было нужно, как ты думаешь?
- Откуда я могу знать…
Маркин, со все возраставшим недоумением слушавший этот разговор, наконец, не выдержал:
- Прости, Натан, могу я узнать, о чем, вообще, идет речь?
Натаниэль Розовски глубоко вздохнул.
- Да, лектор из меня никакой, - виновато сказал он. - Всегда начинаю с середины… Когда я долго о чем-то думаю, у меня появляется чувство, что все окружающие уже знают, в чем дело… Видишь ли, Алекс, Давид столкнулся с одной загадочной историей и попросил меня помочь с ней разобраться, - он вкратце пересказал помощнику, о чем идет речь. Нельзя сказать, чтобы Алексу стало понятнее, но он молча кивнул. Розовски продолжил свой рассказ:
- Итак: что происходило в Цфате? После того, как раввины Леви Бен-Ари, Ицхак Лев Царфати и Шимон Бар-Коэн единогласно осудили Давида Сеньора как лже-Мессию и последователя лже-Мессии Шабтая Цви, Давид решил отомстить им. Он давно занимался воздействием сочетания различных цветов на психику человека…
- Ты хочешь сказать…
- Я хочу сказать, что Давид Сеньор тщательнейшим образом изучал законы, позволяющие воздействовать на подсознание человека с помощью продуманной системы цветовых пятен, - Розовски подошел к столу и взял в руки таинственную книгу. - Собственно, нам все это тоже известно, и довольно давно. Знаешь, хрестоматийные истории с двадцать пятым кадром в кинофильме, которого мы не замечаем сознательно, но в подсознании фиксируем, так что при определенной последовательности можно вызвать заранее запланированную реакцию человека.
- А что это за двадцать пятый кадр? - спросил Алекс.
- Старая история, - сказал Давид Гофман. - Как известно, скорость движения ленты в киноаппарате - 24 кадра в секунду. При этой скорости глаз человека не фиксирует отдельных кадров, и возникает иллюзия движения. Если в обычный фильм, после каждых 24 кадров вклеить еще один - двадцать пятый - с изображением, например, айсберга, то люди, ничего не заметив, после киносеанса побегут пить горячий чай, чтобы согреться. Хотя, в действительности, дело может происходить жарким летом. Просто их подсознание зафиксировало образ ледяной глыбы. Понятно?
- Понятно.
- На этом строились попытки воздействовать на подсознание человека, минуя фильтры, установленные сознанием. Потом появились куда более тонкие разработки: все эти нашумевшие истории с зомбированием, кодированием подсознания, и так далее. Но в основе лежало все то же - 25 кадр киноленты.
- В самую точку! - воскликнул Натаниэль. - Это и была практическая каббала Давида Сеньора. Он ровно год писал эту книгу. Ее текст вполне бессмысленен. Но все эти цвета, в которые окрашены различные слова - эти слова, вернее, эти цвета, - имеют глубочайший смысл. Обрати внимание - он тщательнейшим образом раскрасил только некоторые слова в своей книге. Их сочетание вызывает у человека, который прочитает всю книгу, внезапную остановку сердца. Говоря современным языком, Давид Сеньор, с помощью этой книги, программировал подсознание своих читателей на смерть. И, чем бессмысленнее текст, тем прочнее оседали в подсознании сочетания и комбинации цветовых пятен из этой книги… Именно так Давид Сеньор, фактически, убил людей, которых считал своими врагами, и потому смертельно ненавидел - цфатских раввинов Леви Бен-Ари и Шимъона Бар-Коэна. Дочитав присланную Сеньором книгу, сначала Бен-Ари, а потом Бар-Коэн скончались…
- Очень красиво, - сказал после паузы профессор Гофман. - Но бездоказательно. Столь же бездоказательно, как и история с магическим проклятьем. И, кроме того, существуют, по меньшей мере, два человека, прочитавших эту книгу и оставшихся в живых. Во-первых, цфатский раввин Ицхак Лев Царфати. А во-вторых, - он перевел взгляд на лаборанта, - присутствующий здесь Габи Гольдберг.
Габи сидел, неестественно выпрямившись. Натаниэль ободряюще улыбнулся ему, и снова повернулся к Давиду Гофману.
- Видимо, Ицхак Лев Царфати и твой лаборант - а мой бывший стажер - обладают неким общим, причем совершенно не мистическим, свойством. И этим свойством не обладали остальные читатели книги… А что ты так волнуешься, Габи? В смерти Михаэля ты не виноват, успокойся. На вот, закури, - Розовски протянул Габи лежащую на столе пачку. - Кстати: я ведь просил "Данхилл" с ментолом, а ты привез обычный.
Габи вытаращил глаза.
- Я же просил с ментолом! - он повернулся к профессору, словно ища подтверждения, и в это время Натаниэль вытащил из-под диванной подушки вторую пачку сигарет. Точно такую же, как и первая. Только цвет одной пачки был красным, а другой - зеленым.
- Которая из них твоя? - спросил Розовски.
Габи оторопело смотрел на сигареты, потом неуверенно протянул руку, коснулся одной, другой.
- Н-не знаю, - наконец, выдавил он.
- Ну-ну, не расстраивайся ты так, - сказал Розовски. - В конце концов, дальтонизм - это еще не преступление, - и, повернувшись к Гофману, пояснил: - Наш Габи путает красный цвет с зеленым. Видишь, пачка обычного "Данхилла" отличается от "Данхилла" с ментолом только цветом. Рисунок, размер, форма - абсолютно одинаковы. А цвет - нет. Обычная пачка - ярко-красная, а пачка ментоловых - ярко-зеленая.
Давид, прищурившись, посмотрел на Розовски.
- А как ты объясняешь случай с рабби Ицхаком? Это не противоречит твоей теории?
- Ничуть, - Натаниэль продолжал улыбаться. - Я хочу еще раз обратить твое внимание на два момента, связанные с книгой и с Ицхаком Лев Царфати, - он раскрыл книгу на первой странице. - Прочти. Вот здесь и здесь.
Давид Гофман прочел вслух:
- "Ибо наказаны будут не те, кто проливает кровь сынов Адама на сочную траву, забывая, что кровь - это душа, но те, кто скрывает за бельмами учености истинное, незамутненное зрение…". - Ну и что?
- А теперь внизу страницы.
Гофман посмотрел вниз.
- Та же самая фраза, - сказал он. - Видимо, Давид Сеньор вкладывал в нее особый смысл.
- В ее окраску, - поправил Розовски. - Обрати внимание на то, что на странице, в этом тексте, выделены другими цветами четыре слова: два в конце и два в начале. Верно?
- Верно.
- В начале, как видишь, в слове "дам" ("кровь") первая буква - "далет" - окрашена красным, а в слове "деше" ("трава") та же первая "далет" - зеленая. То есть, в соответствии с цветовыми, если можно так выразиться, характеристиками субъектов. А в конце страницы в слове "кровь" - первая "далет" окрашена зеленым, а в слове "трава" - красным. Черт побери, Давид Сеньор, преступник, словно издеваясь над теми, кто попытается раскрыть его тайну, то бишь, надо мной, фактически дает ключ, дает понять, что его "зрительный яд" не смертелен для дальтоников. И, кроме того, поскольку книга была передана сначала Ицхаку Лев Царфати, и вступительные слова книги обращены к нему, я сделал вывод, что, во-первых, Ицхак Лев Царфати страдал тем же недостатком, что и твой лаборант, - Розовски перевел взгляд на Габи, все еще сидевшего с опущенной головой. - И что Давид Сеньор, зная о недостатке старика, дает ему понять, что суть и тайна его книги заключается не в смысле выделенных им слов - во всей книге - а в сочетании использованных красок. Для чего он это сделал - не знаю. Не исключено, что, будучи, от природы наблюдательным человеком, Давид Сеньор мог обратить внимание на физиологический недостаток рабби Ицхака и впервые задуматься об особенностях цветового восприятия. А прислал он эту книгу сначала рабби Ицхаку потому, что убить хотел двух других. Поскольку Давид Сеньор уже знал, что на дальтоника - рабби Ицхака - его зрительный яд не подействует, он понимал, что книга беспрепятственно перейдет к двум другим - его врагам… вернее, тем, кого он считал своими врагами. Так и произошло.
- Ну, а как ты понял, что Габи дальтоник, - Гофман покосился на лаборанта. - Я вот только сейчас узнал об этом.
- Я тоже, - сказал Маркин. - Хотя и проработал с ним вместе почти полгода.
- В лаборатории он путал две папки, одна из которых была из зеленого пластика, а вторая из красного. Больше они не отличались друг от друга практически ничем внешне: ни толщиной, ни размерами. Я тогда отметил этот факт чисто механически.