- Но ведь он мог путать папки просто по рассеянности. Я, честно говоря, так и думал.
- А я проверил. Только что, на твоих глазах, с помощью сигарет "Данхилл". Кстати, терпеть их не могу. Это была вторая, контрольная, проверка, - Розовски засмеялся. - И все, как видишь, логично. Ицхак Лев был дальтоником. И все остроумные построения Давида Сеньора оказались бессильными перед этим природным дефектом. Так называемая магия несостоявшегося мессии не сработала.
18
Тишина, воцарившаяся в комнате, казалась странной. Натаниэль оборвал рассказ столь внезапно, что Давид Гофман почувствовал себя неловко. Он выжидательно посмотрел на сыщика, но ни продолжения рассказа, ни даже каких-то необязательных слов не последовало. Розовски полулежал в кресле и задумчиво глядел в потолок. Гофман чуть заметно пожал плечами, взглянул на Маркина. Алекс, видимо, тоже был несколько обескуражен. Хотя рассказ Натаниэля ему показался занимательным и, возможно, даже убедительным. Единственное, чего он не понимал - зачем шеф вызвал его. Оставалось предположить, что Натаниэлю просто хотелось обеспечить себя доброжелательными слушателями. Алекс улыбнулся, чуть насмешливо: вот уж не ожидал такого тщеславия от Розовски, - перевел взгляд на Габи, словно приглашая его посмеяться вместе. Но улыбка тотчас застыла, едва он взглянул на лаборанта.
Габи Гольдберг, в отличие от Натаниэля, сидел в своем кресле согнувшись. Пальцы рук были крепко сцеплены, голова опущена. Так же, как сыщик, он молчал и, похоже, тоже не имел желания нарушать тишину.
Пауза явно затянулась. Гофман вздохнул, поднялся со своего места.
- Н-ну ладно, - он взглянул на часы. - О, уже поздно… Я, пожалуй, пойду.
- Что? - Натаниэль удивленно посмотрел на Гофмана, словно только что проснулся. - А… Да, конечно. То есть, - он улыбнулся, - я хочу сказать, еще не так поздно, и…
- Нет-нет, мне пора. Габи, - он повернулся к лаборанту, - ты идешь?
- Я? Да… - Габи тоже поднялся. - Да, мне тоже пора… - он закашлялся.
- Габи? - Натаниэль прищурился, по-прежнему полулежа на диване. - Разве ты не собираешься мне рассказать кое-что?
- Я?… Но…
- Ты задержишься, Габи, - твердо сказал Розовски, поднимаясь, наконец, с дивана. Полусонное выражение слетело с его лица, оно стало жестким и холодным. - Это мой совет, - он повернулся к Гофману и улыбнулся: - Ну что, тебя удовлетворила моя разгадка истории с книгой?
Гофман задумался.
- Еще не знаю, - честно признался он. - Во всяком случае, в твоих рассуждениях присутствовало некое изящество. А это уже кое-что. Правильная теория всегда эстетична.
Розовски рассмеялся.
- В таком случае, - сказал он, - моя теория неверна.
- Почему?
- Уголовщина не бывает эстетичной. Даже столь необычная, как эта.
- Да, ты прав. А… - Давид Гофман хотел было обратиться к Габи, но передумал. - Хорошо, Натан, я пойду. Спокойной ночи. До свидания, Алекс.
- Спокойной ночи, Давид. Привет Лее.
Когда за профессором закрылась дверь, Натаниэль вновь обратился к Габи.
- Н-ну? - сухо сказал он. - Ты садись, Габи, садись.
Лаборант медленно вернулся к своему месту и сел. Движения его были неверными и замедленными. На Розовски он смотрел с ужасом. Маркин, подчиняясь еле заметному жесту Натаниэля, пересел на стул, стоявший ближе к входной двери.
- Итак, - сказал Натаниэль, усаживаясь напротив лаборанта, - начнешь ты? Или мне подсказать тебе кое-что?
Габи молчал.
- Что ж, - хмуро сказал Розовски, - я помогу тебе. Спасибо Давиду, я его должник. Если бы не подкинутая им загадка книги Давида Сеньора, я бы никогда не обратил внимания на… Впрочем, давай-ка разберемся по порядку, - сказал он. - Назову несколько пунктов условной линии. Пункт первый: пачка сигарет, забытая на вилле Розенфельда в Кесарии. Пункт второй: звонок в наше агентство некоей Галины Соколовой - в мое отсутствие. Пункт третий: улица Рамбам, кафе. Пункт четвертый… - он замолчал. - Может быть, хватит, Габи? Ты все вспомнил? Ты не хочешь продолжить мой рассказ?
Габи молча покачал головой.
- Ну-ну… - Натаниэль вздохнул. - Жаль, я ведь могу ошибиться. Впрочем, ладно. Дама назвалась Галиной Соколовой, женой Ари Розенфельда. А произошло это в мае. В конце мая. По твоим же словам. Так?
- Так… - буркнул Габи. Его щеки покрылось красными пятнами - не столько от смущения, сколько от досады.
- Она заявила о том, что подозревает мужа в изменах и просит проследить за ним - по субботам, которые тот проводит в одиночестве, на вилле, в Кесарии, - невозмутимо продолжал Натаниэль. - Я ничего не перепутал, Габи?
- Нет, - хмуро ответил тот. - Все верно.
- Замечательно. Ты предложил ей прийти в агентство, она отказалась, предложила прислать по почте фотографию мужа и чек. Но этого не случилось. Она больше не объявилась, и ты забыл об этой истории. Так?
- Так, - подтвердил бывший стажер.
Розовски некоторое время молча смотрел на него, словно ожидая продолжения. Продолжения не последовало.
- Н-да… Увы, Габи, это не так.
- Что? Почему ты так думаешь? - похоже было, что стажер рассердился не на шутку. Румянец его стал ярче, глаза горели праведным гневом.
- Ну-ну, Габи, ну-ну, - Розовски невесело улыбнулся. - Ты не знаешь, что кроме компьютерной информации у нас всегда существует аудиоинформация. С давних пор все телефонные разговоры фиксируются на кассету, и Офра добросовестно складывает их в сейф. Ты ведь не знал этого, Габи? - участливо спросил Натаниэль. - Иначе ты бы непременно стер не только файлы в компьютере, но и кассету, правда? Увы, я не удосужился сообщить тебе об этом нашем правиле. Просто забыл, честно говоря, без всяких задних мыслей.
- Так ты знал… - прошептал Габи. В глазах его вновь промелькнул страх.
- Скажем так: узнал, но не сразу. Честно говоря, ничего не знал до позавчерашнего вечера, - ответил Розовски.
- Ну и что? - вмешался Алекс. - Ну, решил подработать. Проследить за этим типом, получить деньги. Не очень красиво, конечно, но, я думаю, это не преступление.
- Дело не в желании подработать, - возразил Розовски. - Хотя и это было не слишком порядочно. Сколько времени и когда именно ты следил за Ари Розенфельдом?
- Три недели, - буркнул Габи. - Каждую субботу. С 15 мая по 6 июня.
- И что же он делал там, на вилле?
- Ничего особенного. Сидел у окна, что-то писал.
- И ты сообщил клиентке…
- …Что ее подозрения беспочвенны. Да, именно так.
- И это все?
Габи не ответил.
- Габи, - сказал Розовски. - Я думаю, ты уже понимаешь, что я знаю все - или почти все. Расскажи сам.
Габи продолжал молчать. По его лицу было видно, что он никак не мог выбрать верную линию поведения. Видимо, превращение Натаниэля из рассказчика, забавляющего гостей занимательными сказками, в холодного всезнающего следователя произошло слишком быстро, он не успел сориентироваться.
Розовски и Маркин ждали. Натаниэль смотрел в сторону, Алекс не мог оторвать взгляда от бывшего сослуживца. Наконец, Гольдберг решился.
- В общем, дальше было так, - тихо сказал он. - Три недели назад мне неожиданно позвонил один человек.
- Домой?
- Да. Сказал, что должен со мной встретиться, что у него ко мне есть деловое предложение. Я спросил, откуда у него номер моего телефона. Он ответил, что телефон ему дала… - Габи запнулся.
- Женщина, называвшая себя Галиной Соколовой, - подсказал Розовски.
Габи кивнул.
- Продолжай. Ты, очевидно, подумал, что это новый клиент. Твой личный клиент.
- Да, я решил, что дама порекомендовала меня кому-то из своих знакомых. Я предложил встретиться.
- Где?
- В кафе, на улице Рамбам.
- Человек был тебе незнаком?
- В том-то и дело, что это оказался Ари Розенфельд.
Теперь уже и Маркин слушал с неослабевающим интересом. Хотя ему все еще не очень понятна была связь между средневековой историей Давида Сеньора и событиями последних месяцев.
- Розенфельд сообщил мне, что знает о слежке со слов жены, - теперь, решив рассказать все - или почти все - Габи внезапно успокоился. Голос его стал ровным, почти без интонаций. - И что у него ко мне есть деловое предложение. Я подумал, что речь опять пойдет о слежке за кем-то. Мне даже стало смешно, на какое-то мгновение: я подумал, что он хочет теперь проследить за женой - в отместку. Но… - Гольдберг замолчал и снова опустил голову.
- Но?
- Речь шла о совсем другом.
- О чем же?
- Об убийстве, - вполголоса пояснил Габи. - Или о самоубийстве. Словом, он показал мне страховой полис.
- Минутку! - Розовски остановил Гольдберга, быстрыми шагами прошел в свой кабинет и тут же вернулся с листом бумаги. - Этот? - спросил он.
Габи взял в руки документ, пробежал глазами, кивнул.
- Именно. Ари… в общем, этот человек… он сказал, что очень болен, что жить ему осталось недолго. Рак или что-то в этом роде. Врачи гарантируют максимум два месяца. И что он хочет обеспечить жену. Какая разница - двумя месяцами раньше, двумя месяцами позже. Он просит меня помочь ему в этом.
- То есть, убить?
Габи поежился. Ему не нравилось это слово, ему не нравилось чувствовать себя преступником, он не желал считаться убийцей. Все это можно было прочесть на его побледневшем лице.
- И ты согласился, - Розовски досадливо покачал головой. - Габи, Габи…
- Но это же не было убийством! - Гольдберг упрямо наклонил коротко стриженую голову. - Я просто хотел помочь человеку. В конце концов, некоторые врачи практикуют эвтаназию…
- Эвтаназию? - Розовски фыркнул. - Это выстрел в висок ты называешь эвтаназией?
- Ну, не совсем, конечно, но…
- К тому же - тридцать тысяч? - насмешливо спросил Натаниэль.
- Откуда ты знаешь?
- Накануне смерти Розенфельд снял со своего счета именно такую сумму.
- Погоди, - Алекс изумленно смотрел то на одного, то на другого. - Значит, это сам Розенфельд организовал собственную смерть?
Розовски отрицательно качнул головой.
- Вовсе нет, - ответил он. - Это Габи так думал. До определенного момента…
- Я хотел… - начал было бывший стажер.
- Помолчи, - поморщился Розовски. - Дальше я знаю. Ты пришел к вилле, выстрелил в человека… Я хочу знать: кем был тот, кто заключил с тобой эту чертову сделку - там, в кафе на Рамбам? Ты знаешь его?
- Нет, я его больше не видел.
Розовски протянул Габи еще один листок, с карандашным наброском.
- Этот?
Габи переводил испуганный взгляд с рисунка на сосредоточенное лицо детектива.
- Этот? - Розовски повысил голос.
- Да, этот.
- Чей это портрет? - спросил Алекс, не отходя от двери. - Покажи, мне не видно… И откуда он у тебя?
- Портрет Шмуэля Бройдера, - ответил Натаниэль. - Мне его вчера нарисовал один знакомый художник с улицы Рамбам. По памяти. На, смотри, - он передал рисунок Маркину.
- Почему именно его?
- Я попросил нарисовать человека, с которым он однажды видел нашего Габи. За несколько дней до смерти Розенфельда… Ты помнишь - Баренбойм видел Шмулика в Кесарии, выходящим из дверей виллы Розенфельда? - спросил Розовски у Маркина. - Зеев решил, что они приятели. На самом-то деле, Розенфельда тогда вообще не было в Израиле. А Бройдер изображал его для нашего незадачливого сыщика. Чтобы при следующем разговоре - том самом, главном, Габи принял всю историю за чистую монету. И просчитались они, пожалуй, только в одном. Габи - не профессиональный убийца. Он не мог преодолеть чувства болезненного любопытства - взглянуть на дело рук своих. Верно? - спросил Розовски у Гольдберга.
- Да. Я вошел в кабинет… после выстрела… - Гольдберг запнулся, проглотил слюну. - Там… там лежал совсем другой человек… Не тот, с которым я встречался… Это было шоком, Розовски!
- Еще бы, - Натаниэль кивнул. - Мгновенно превратиться из чуть романтичного помощника рыцаря-мужа в убийцу неизвестного человека. И тогда ты решил инсценировать самоубийство?
Габи кивнул.
- Мне больше ничего не пришло в голову. В сейфе лежал револьвер. Точно такой же, как тот, который мне вручил Бройдер - в кафе. Я вышел в сад, выстрелил из него в землю, потом вернулся и положил под руку убитому. Хорошо, что это были револьверы - гильзы остались в барабане, не пришлось искать, как было бы в случае с пистолетом…
- Но ведь экспертиза могла бы определить, что стреляли из другого револьвера.
В голосе Гольдберга появилась легкая насмешка, когда он ответил:
- Экспертиза? Не ты ли учил меня не доверять экспертам, поскольку те слишком субъективны и самоуверены. Револьвер той же системы и того же калибра, пуля деформирована, стреляная гильза в барабане… Какая экспертиза, Натан? Любой эксперт будет загипнотизирован уликами.
- Ученичек… - Розовски криво усмехнулся. - Говоришь так, будто я должен гордиться твоими способностями. Но он прав, - Натаниэль повернулся к Маркину. - Единственным проколом оказалась левая рука. Наш друг не знал, что Розенфельд был левшой.
- Естественно. Я же видел его впервые в жизни…
- А второй револьвер?
- Унес с собой.
- Та-ак… - Розовски подошел к столику, помедлил немного, потом налил коньяку в пустую рюмку. Протянул рюмку Габи. Тот молча выпил.
- Тебя шантажировали? - спросил Натаниэль холодно.
Гольдберг кивнул.
- Рассказывай.
- Через три дня после…
- После убийства, - прежним холодным тоном подсказал Натаниэль.
- Да. Она позвонила снова.
- Галина Соколова?
- Да. Она… - Габи замолчал. - Дай мне еще коньяку, - попросил он.
- Наливай сколько хочешь, - равнодушно разрешил Натаниэль. - Но, будь добр, продолжай рассказ. И, пожалуйста, без этих эмоциональных пауз. Они выглядят неестественно.
Гольдберг выпил одну за другой две рюмки коньяка.
- Хорошо, - ответил он. - Дальше. Она заявила, что теперь я должен получить деньги.
- Тридцать тысяч?
- Пятьдесят, - поправил Габи. Он даже позволил себе слегка улыбнуться, видимо, алкоголь оказал на него успокаивающее действие. - При условии, что я выполню еще одно поручение.
- Ах, вот оно что… - протянул Розовски. - Того же рода?
- Ну, можно сказать.
- Шмуэля, - догадался Розовски.
- Да. Дама сообщила, что Шмуэль передаст мне деньги ночью, в три часа, на выезде из города, на мосту. Правда, она не сказала, что это будет тот же человек, который выдавал себя за Розенфельда. Просто проинструктировала меня, как я должен сделать. Она добавила, что этот человек знает о моем участии, что он под подозрением у полиции и в случае ареста, все свалит на меня.
Натаниэль долго молчал, пристально глядя на оживившееся после коньяка лицо Габи. Оживление последнего тут же исчезло, он сделался еще мрачнее, чем в начале вечера.
- Н-ну хорошо, - наконец, сказал Розовски. - Что ты собираешься делать теперь?
- Не знаю, - пробормотал Габи еле слышно. Он как-то сразу обмяк. - Я хочу поскорее избавиться от… от этого кошмара… Забыть, - Гольдберг заговорил сбивчиво и торопливо, словно быстротой слов надеясь придать им убедительность. - Я… сначала я вообще хотел немедленно выбросить револьвер. Но потом подумал, что в этом случае они от меня не отстанут.
- А деньги? - спросил Натаниэль. - Деньги ты получил?
Габи молча кивнул. Розовски задумчиво сказал:
- Видишь, Алекс, как незаметна грань между желанием совершить добро и преступлением.
- Ну да, - горячо подхватил было Габи, не сразу почувствовав иронию в словах шефа. Но поймав ледяной взгляд Маркина, снова замолчал.
- И куда же ты дел револьвер?
- Все в соответствии с полученными инструкциями. Прийти на стоянку рядом с улицей Шаараим, найти там белый "ситроен" номер 37-451-200. Положить сверток с револьвером в незапертый багажник.
- Чья машина?
- Не знаю.
Розовски вытащил сигарету из красной пачки, закурил.
- Ну-с, так… - сказал он. - У меня больше нет желания тебя слушать. Все, что нужно было, я выслушал. Теперь нужно решить, что с тобой делать.
- Странный вопрос, - заметил Алекс. - Звони в полицию, и пусть он излагает свои мотивы в суде.
Гольдберг вздрогнул, но головы не поднял и не сказал ни слова. Розовски, задумчиво пуская дым, смотрел на его фигуру, скорчившуюся на краешке стула.
- В полицию я, пожалуй, позвоню, - медленно произнес он. - Не вообще в полицию, а инспектору Ронену Алону, который ведет расследование по убийству Ари Розенфельда и Шмуэля Бройдера.
Алекс, на всякий случай, ближе подошел к Гольдбергу. Впрочем, тот явно не собирался спасаться бегством. Его поза не изменилась.
Натаниэль резким жестом раздавил сигарету в пепельнице: "Ну и гадость ты куришь, Габи," - и подошел к тумбочке с телефоном. Поднял трубку, послушал длинный гудок. Снова положил ее на место.
- Вот что, - обратился он к Габи. - Я, пожалуй, дам тебе шанс.
Гольдберг впервые поднял голову и со смутной надеждой посмотрел на хозяина квартиры.
- Я позвоню инспектору Алону, - сказал Натаниэль, - и попрошу его приехать сюда. Мы сделаем вид, что ты ничего мне не рассказывал. Во всем признаешься инспектору, ясно? Это будет явка с повинной, чистосердечное раскаяние, и так далее. Не исключено, что по окончании дела и перед судом тебе даже предложат "сделку с правосудием" - ты заявишь о своем согласии на сотрудничество с органами полиции и - в дальнейшем - с судебной властью. В результате немедленно перейдешь из разряда обвиняемого в разряд свидетеля. Соответственно, и приговор получишь иной - существенно более мягкий.
Маркин, похоже, был разочарован.
- Не думаю… - начал было он, но Розовски жестом остановил его.
- Потом подискутируем, хорошо? - сказал он. - Габи, ты как - согласен?
Гольдберг кивнул.
- Согласен, - сказал он внезапно севшим голосом.
Натаниэль поднял телефонную трубку и набрал номер домашнего телефона Инспектора Алона.
- Ронен, привет. Я не оторвал тебя от телевизора? Какой счет? "А-Поэль"-Хайфа? Поздравляю. Нет? Извини, я думал, что ты за них болеешь… - он некоторое время терпеливо слушал эмоциональное изложение баскетбольного матча, механически кивая, словно соглашаясь с невидимым собеседником. Запал Ронена Алона кончился примерно через три минуты, после чего Розовски, наконец, сказал: - Ты можешь приехать ко мне? Сейчас, конечно. По очень важному делу. Какому именно - сказать не могу.
Голос Натаниэля звучал настолько убедительно, что инспектор согласился почти без возражений.
- Ну вот, - сказал Розовски, положив трубку. - Минут через пятнадцать он приедет.
Ждать пришлось даже меньше. Инспектор появился через десять минут. Окинув всех троих недовольно-удивленным взглядом, он сказал:
- Очень интересно. Тебя выгнали из офиса, Натан? И нужна моя помощь?
Розовски не принял шутливого тона.
- Габриэль Гольдберг, работавший до недавнего времени стажером в моем агентстве, желает тебе что-то сказать. Это официальное заявление, - и сдержанно кивнул Габи.
Габи поднялся.
- Я хочу признаться в убийстве Ари Розенфельда и Шмуэля Бройдера. Готов дать показания представителям полиции и предстать перед судом, - произнося эти слова голосом, лишенным какой бы-то ни было эмоциональной окраски, он смотрел не на инспектора, а на Натаниэля.