Открыв папку, он пролистнул несколько страничек в поисках абзаца, который раньше привлек его внимание. Ага, вот он: в столице остались жена и дочь сбежавшего на Запад миллионера Рыжова, ранее тесно связанного с Шамраем. Нитка? Непрочная, можно даже сказать, гнилая, но все же нитка! Почему не попробовать размотать клубочек и не подобраться поближе к Владику Шамраю? А через него высмотреть и других, прощупав все его связи из ближнего и дальнего окружения. И вот любопытная деталь – с этой дочкой сожительствовал подполковник милиции Серов, занимавшийся делом ее отца.
"На отца дело, а у дочери тело", – скаламбурил Леонид Сергеевич и усмехнулся. Ловок подполковник и хитер или это просто стечение обстоятельств, которыми он воспользовался? Занятная у него кличка: Волкодав. Интересно, кто ее ему дал – противники или соратники? Иногда это может сказать о человеке значительно больше, чем многие тома тщательно собранных бумах.
– У Шлыкова есть досье на Шамрая? – не отрываясь от справки, спросил Сирмайс.
– Естественно.
– Очень хорошо. Надеюсь, у него имеются и материалы по делу приятеля Владислава Борисовича, некоего Рыжова?
– Я должен уточнить, – Владимир Серафимович достал мобильный телефон и начал набирать номер.
– Пригласите его с материалами сюда, – распорядился Леонид Сергеевич. – Попьем чайку, поговорим. А попозже сходим на озеро, искупаемся. Вода прелесть, как парное молоко. И моим домашним развлечение, они любят, когда гости.
– Да-да, сейчас его разыщут.
Сирмайс захлопнул папку и бросил ее на стол. Поднес к губам чашку с остывшим чаем – он всегда пил только из своей персональной чашки, и все домашние знали об этом, как и приближенные к нему люди, допущенные к домашнему столу. Прихлебывая чай мелкими глотками, он лукаво прищурил глаза: может получиться весьма пикантная штучка, если задуманное удастся претворить в жизнь. Ну да Боря Шлыков не зря провел время в спецслужбах, став большим мастером интриги провокаций, настолько беспринципными не имеющим ничего святого за душой, что шеф предпочитал удерживать этого циника на своей стороне, не давая ему переметнуться к противнику. Шлыков знал: вильни он хвостом, и все благорасположение Сирмайса тут же обернется лютой ненавистью – Леонид Сергеевич приложит все усилия и не пожалеет денег, чтобы Бормотухе вогнали пулю в лоб и закопали на три метра под землей в деревянном бушлате.
Впрочем, зачем думать о плохом? Когда Борис приедет, надо поговорить с ним насчет дочери этого Рыжова – кажется, Ларисы? Она постоянно испытывает стесненность в средствах и жаждет любым способом исправить положение. Так отчего бы ей не помочь? Нет, заниматься филантропией никто не намерен, но можно же повесить перед глазами девицы золотую приманку в виде исчезнувших папиных денег? Обычно такие вещи срабатывают безотказно! И стоит поинтересоваться ее сердечным дружком. Уж больно у него занятная кличка, Волкодав! Есть ли у этого Волкодава мозги, или он только и умеет стрелять да защелкивать наручники?
Антипов, закончив телефонный разговор, убрал аппарат.
– Борис Матвеевич прибудет в течение часа.
– Прекрасно, – Сирмайс допил чай, аккуратно поставил чашку на блюдце, промокнул губы салфеткой и поднялся. – Хочешь ежика посмотреть? Ребята в лесу поймали, я разрешил пока оставить, но с уговором, что всего на несколько дней. Это не игрушка, у ежей сейчас как раз самое время сбора запасов на зиму, нельзя его обрекать на гибель.
– Так до осени еще как до небес.
– Ничего, не так долго, как кажется. А дети пусть приучаются уважать и любить природу и не лишать другое существо свободы.
– В партии зеленых вам бы цены не было, – с долей иронии, позволительной близкому сотруднику, заметил Антипов.
– А что? – не принял шутки Сирмайс. – Зеленые зелеными, а может, мы еще и свою партию создадим?
На проходившую в одном из престижных клубов презентацию лекарственных препаратов фирмы "Санрайдер" Жуков приехал загодя. Поставил машину на стоянку и прошел в большой зал, где развернули экспозицию. Около одного из стендов он еще издали заметил колченогого, опирающегося на неизменную трость, и направился к нему.
"Придумал же местечко для свидания, – недовольно думал Иван Андреевич. – Тут и закурить-то неудобно, среди врачей, больных и лекарств. Хотя ему теперь лекарства нужны, как хлеб или воздух. Но курить не бросает, старый сморчок!"
– Добрый день, Николай Семенович, – тихо поздоровался он, подойдя к колченогому почти вплотную.
– Добрый, – отозвался калека, даже не повернув головы. – Смотрите, друг мой, все это может вам в жизни не раз пригодиться.
– Лекарства? – Жуков недоуменно поднял бровь. – В общем-то, я здоров и пока не жалуюсь.
– Вот именно, пока! Организм подтачивается незаметно, день за днем, и когда замечаешь, что болезнь вылезла наружу, бывает уже слишком поздно!
Иван Андреевич скрыл досаду и промолчал, по опыту зная: спорить с Николаем Семеновичем, когда он во вздернуто-заведенном состоянии, бесполезно, а то и небезопасно – старикан обозлится и, будучи злопамятным, отомстит. К несчастью, с возрастом у него чувства все чаще берут верх над разумом. Да что поделать, если неслышно подошла старость и потихоньку крадет у тебя ум и здоровье, настойчиво подталкивая к темной холодной яме? Впрочем, старик, тьфу-тьфу, еще ничего и, как старый конь, борозды не портит.
И все же лучше придать лицу приличествующее случаю выражение и согласно кивать. Что, Жукову, трудно проявить интерес к этим таблеткам?
– Доктор Тайфу-Чен с Тайваня разработал методу сбора и использования лекарственных трав, из которых готовятся препараты, – переходя к следующему стенду, объяснил хромец. – Китайцы вообще мастаки на всякие выдумки. Именно благодаря им мы знакомы с бумагой, деньгами, порохом, компасом и боевыми искусствами.
– У нас многое было не хуже, – немного обиженным тоном заметил Жуков. – Кстати, где они выращивают травку? Сейчас кругом экология еще та! Иногда лучше глотать чистую химию.
– Находят места Сам знаешь, за границей не все так погано, как нас много лет пытались убедить.
– Ну, нас с вами, положим, и не особенно убеждали.
– Прекрати, ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю, – Николай Семенович сердито пристукнул тростью о покрытый бесцветным лаком паркет, и собеседник почел за благо замолкнуть, чтобы не раздражать старика. – Устроил, понимаешь, фейерверк, а толку от него не больше, чем от елочной хлопушки!
– Позвольте не согласиться, – язвительное замечание задело Ивана Андреевича за живое. – Вы же сами выражали неудовольствие, что Левка до сих пор болтался тут, как дерьмо в проруби! Теперь его нет, а вместе с ним – и некоторых ненужных людей.
– А деньги где? – прошипел Николай Семенович.
"Вот оно что, деньги! – разозлился Жуков. – Мы прикидываемся идейными борцами, но на самом деле всех нас всегда интересовали и интересуют лишь деньги! Впрочем, честнее те, кто этого никогда не скрывал, а ты, драгоценный, любишь рядиться в одежды бескорыстного мудреца, а сам хапаешь и хапаешь. Зачем, все равно в могилу ничего не утянешь!"
Он отвернулся, сделав вид, что разглядывает схему. Благо в этот момент неожиданно пришла помощь в виде двух беспрестанно трещавших, словно сороки, модно одетых женщин, задержавшихся у стенда. Поэтому продолжить разговор удалось, только когда болтушки отошли.
С актерской легкостью придав лицу скорбное выражение, Иван Андреевич приготовился оправдываться, но колченогий уже несколько остыл.
– Вот так всегда, – усмехнулся он. – Если бы не проклятая автокатастрофа, сделавшая меня неполноценным человеком, показал бы вам, как нужно работать! Да, да! Я не зря приехал на эту выставку. Меня действительно интересуют лекарства. К сожалению. А по вечерам я совершаю прогулки с собакой в обществе Владика Шамрая, по которому тюрьма плачет.
Жуков слушал молча, надеясь, что калека сейчас отольет желчь и успокоится окончательно. Пусть выговорится, иногда полезно. Что же до того, по кому чего и кто плачет, то тут можно поспорить, но можно и согласиться: по каждому из нас кто-то или что-то плачет. По одним пуля, по другим – веревка на виселице, по третьим – хорошая палка, а по некоторым скучают камеры тюремных замков.
– Думаете, такая жизнь сладка? – продолжал Николай Семенович. – А тут еще добавили горечи: денег Зайденберга найти не удалось, и я серьезно подозреваю, что Шлыков и компания обошли нас на повороте, оставив пустую квартиру, труп проститутки и бессознательного Левку. Ладно, ты, Ваня, хитрован, напридумывал разных разностей и даже сумел некоторых заманить в ловушку, вот только захлопнули ее полупустой! Твой знакомый жив и уже на ногах. Понял?
– Понял. Но и вы поймите: гладко бывает лишь на бумаге, а жизнь непременно вносит свои коррективы, не всегда приятные для нас. Главное: решена основная задача, а с остальным разберемся! Игра еще не закончена.
– Есть мысли? – вскинул голову колченогий.
– Есть.
– Прекрасно.
Публика уже потянулась в зал, где дегустировали разные лечебные чаи и миловидные девушки в национальных китайских костюмах подавали гостям маленькие фарфоровые пиалы с напитками из трав, приготовленными по древним рецептам, сохраненным на протяжении многих веков и вновь вернувшимся к людям, дабы облегчить их страдания. Телесные – да, но как быть с душевными?
Взяв по пиале чая, который, если верить рекламе, помогал выводить из организма шлаки, калека и Жуков отошли в сторону.
– Противник мечется, – попробовав чай, Николай Семенович удовлетворенно причмокнул. – А ничего вроде?.. Они огрызнулись, и пришлось на время притихнуть, оставив в покое ведьму. Так, ковыряемся около Рогозина: пусть все думают, что мы сосредотачиваем внимание на нем. К этому положим твою игру, Ваня. Но смотри, не обдернись, сдавая карты!
Предупреждение Ивану Андреевичу не понравилось, однако он сделал вид, что не понял намека.
– Вы по-прежнему уверены, что ведьма – ключ?
– Если не ключ, то связующее звено и их глаз. И козырная карта, которую трех не разыграть!
Колченогий тихо рассмеялся и легонько похлопал собеседника по плечу, как бы приглашая посмеяться вместе, но Жукову было не до веселья: он желал получить от хромца как можно больше информации, чтобы сопоставить ее с той, которой располагал сам. Отсюда непременно многое станет более ясным и понятным. А профессионалу иногда достаточно намека или вскользь брошенного замечания. Даже одного слова!
– Они тоже в паузе? – уточнил он, имея в виду противников.
– Пока да, – важно ответил колченогий. – Думаю, некоторое время будет сохраняться статус кво, а потом… Впрочем, не стоит загадывать! Помните, как святой апостол Павел писал в Послании к римлянам: если возможно с вашей стороны, будьте в мире со всеми людьми… Вряд ли такое возможно в наше время, поэтому загадывать не станем. Кстати, скоро непременно начнутся всякие новации, затягивание гаек, переделы и прочее, следовательно, найдутся желающие смыться отсюда с деньгами.
– Согласен. А вы не жалейте, что Серов остался жив: больше он не сунет нос в чужие дела.
– Ну, я всегда говорил: что Бог ни сделает, все к лучшему! – Николай Семенович тонко улыбнулся и пожал руку Ивана Андреевича выше локтя. – Идите, друг мой. Думаю, вам тут уже порядком наскучило, а у меня есть еще некоторые делишки.
И он захромал туда, где раздавали проспекты и яркие буклеты. Жуков недоуменно пожал плечами – ему казалось, что они не договорили до конца, – но спорить не стал и с чувством облегчения покинул клуб. Он никогда не любил больницы, поликлиники и прочие лечебные заведения, так же, как не выносил разговоров на тему болезней или обсуждений лекарственных препаратов.
Ладно, по крайней мере выяснили, что старик недоволен, но удалось его убедить не тратить попусту порох на разносы и выговоры: кто виноват, что у Серова башка необычайно крепкая и уцелела под несущими смерть обломками и взрывной волной? Кто виноват – исполнители акции, сам Жуков, неугомонный Серов или его ангел-хранитель? Поэтому нечего…
На улице после кондиционированной прохлады клуба навалилась жара, и Иван Андреевич поспешил сесть за руль: ветерок продует, станет полегче. Вырулив на оживленную магистраль, он привычно втиснулся в бесконечный транспортный поток и подумал: время идет так же быстро, как мчатся по трассе разноцветные машины – все в одну сторону! Колченогий тоже не вечен, и надо постоянно держать руку на пульсе, чтобы успеть вовремя подхватить выпавший из ослабевших пальцев скипетр.
А с гибелью Левы Зайденберга еще ничего не кончилось, и как все сложится дальше, никто не скажет, только разве Господь Бог? Как бы исхитриться и выяснить, на чьей он стороне в завязавшейся смертельной схватке…
Славка разлил по стаканам остатки водки, любовно чмокнул пустую бутылку в донышко и отправил ее под стол, а на освободившееся место водрузил новую, полную "христовой слезы". Уже который день для него не прекращался неожиданный праздник с выпивкой, приличной закуской и даже знакомыми шалашовками, пару раз остававшимися ночевать. Все как у людей, все путем, а о том, что может таить в себе день грядущий, Славик давно отучился задумываться, не желая попусту обременять голову. Долгие месяцы в переполненных и душных камерах следственных изоляторов, а потом годы, проведенные в зонах под гавканье сторожевых псов, сформировали у него твердый жизненный принцип – думать вредно для здоровья! Вторым принципом стало: жить сегодняшним днем, а завтра что Бог даст, то и будет! Есть лишняя пайка, так сожри ее сейчас, не откладывая, не то отнимут, или, того хуже, пырнут завтра заточкой в печень, или пришибет бревном на погрузке. Сколько он видел загадывавших на будущее, и ни у одного ничего не высветило. Поэтому ну его к бесу!
Он подцепил на вилку кусочек ветчины и поднял стакан.
– Давай!
– Будем! – чокнулся с ним сидевший напротив Фомич.
Это на его деньги гудели и приглашали шалашовок. После памятной встречи в заветном "сквознячке", когда его заставили звонить Волкодаву по мобильному телефону, Власов решил: жизнь его кончена, и как только он скажет последнее слово, наступит и последняя минута. Пустят пулю в сердце из "авторучки" или полоснут ножом по горлу – и захочешь, да не сумеешь закричать, захлебнувшись кровью.
К его удивлению, странные мужички забрали у него телефон и словно испарились, как привидения под первыми солнечными лучами.
Секунду спустя Фомич кошкой шмыгнул в неприметную щель и очутился в соседнем дворе, а оттуда рванул к Покровке и зарысил в лабиринт старых улочек у Мясницкой.
Естественно, он постоянно петлял, заскакивал в проходные дворы и подъезды, надеясь скинуть с хвоста возможную погоню или слежку: кто знает этих парней – вдруг отпустили лишь с целью позабавиться и потом лишнего поглумиться, когда решат кончить комедию и замочить тебя в пропахшей нечистотами подворотне? Или выслеживают, куда он рванет? Однако чутье подсказывало, что в данный момент он им до лампады – это серьезные люди, и они не станут гоняться за всякой вшивотой, а он, как ни пыжься, для них навсегда останется вшивотой. Им нужен оперок, господин Серов по кличке Волкодав! Они его начнут обкладывать, и упаси Бог несчастного Власова позвонить своему хозяину и предупредить, что его стукач ни сном ни духом никогда ничего не знал о взятом в заложники еврее. Тогда точно пришьют, а сейчас еще есть надежда вывернуться.
Надежды надеждами, но всю голову сломаешь, пока придумаешь нечто путное, и Анатолий Александрович понуро поплелся домой. Кажется, за ним никто не следил, но на душе от этого легче не стало – Волкодав тоже не помилует!
По дороге он позвонил приятелю, и тот немедленно выгрузил на него весь запас московских вариаций общероссийского мата, помянув родню Фомича до седьмого колена. Оно и понятно, дело сорвалось, поскольку Власов не явился на условное место встречи. Успокоив дружка, Анатолий дал отбой намеченным мероприятиям, а дома весьма категорично предложил сожительнице отправиться на недельку к матери, подсластив пилюлю парой сотен долларов из личной заначки. Баба в создавшейся ситуации лишь обуза, путы на ногах.
– Опять залетел? – взвизгнула подруга. – Отдай все, не жмотничай, отберут ведь на обысках.
– Тихо ты, дура! – цыкнул Фомич. – Дела у меня, ясно? На вот еще сотенную и вали. Вернешься, когда позову.
– Толя, миленький, – пытаясь его разжалобить и выжать еще хоть одну заветную бумажку, она приготовилась пустить слезу, размазывая по щекам тушь с ресниц, но он быстренько вытурил ее за дверь.
Ничего, пускай проветрится, тем более, мать ее живет в Лобне, где в случае чего не сразу додумаются искать, а в паспортах у них никаких штампов нету.
Вздохнув с облегчением, он наскоро перекусил, собрал самое необходимое в сумку, рассовал по карманам все имевшиеся в доме деньги, сунул в специально сделанный в брюках, очень глубокий часовой кармашек у пояса любимый выкидной нож, заточенный до бритвенной остроты, и вышел из квартиры.
Для начала стоило проверить адресок, который он назвал сегодня Серову по телефону. Нет, Фомич не намеревался ломиться в двери квартиры или даже входить в подъезд дома, где она располагалась. Нет, он просто медленным шагом прогуливающегося человека пройдет мимо и посмотрит, что там происходит. Опытному глазу иногда достаточно всего одной или двух незначительных деталей, чтобы уловить суть всей картины. Конечно, идти туда опасно, но действовать дальше с завязанными глазами, не представляя, что тебе грозит, тоже совершенно невозможно!
Увиденное потрясло его – вокруг уже незаметно скапливались менты, явно намереваясь лезть в ту чертову квартиру. Уж кто-кто, а Власов вряд ли мог в этом ошибиться: насмотрелся, к несчастью. Всем своим существом он понимал, что задерживаться тут не стоит, но в силу совершенно неясных причин не мог уйти и, словно безумный, кружил по кварталу, где разворачивались события. Жуткое место пугало и притягивало одновременно. Наверное, так чувствует себя убийца, когда его влечет туда, где он оставил бездыханную жертву.
Взрыв заставил его замереть на месте и внутренне сжаться от ужаса. Фомич не желал верить тому, что случилось самое страшное и теперь злосчастная судьба состроила мерзкую гримасу, показав несчастному Толику такую козью рожу, какой он еще отродясь не видал. Нет, не может такого быть, наверное, это не там, а где-то еще, и совсем не то, что он думает!
Однако бухнул второй взрыв, и Власов испуганно втянул голову в плечи – теперь ему нечего рассчитывать на милость ментов, они начнут его искать и сделают все, чтобы он получил свинцовую пайку при задержании. Он подставил их, страшно и кроваво подставил, а этого никто никогда не прощает и даже не пожелает слушать объяснения. Да и что он будет объяснять и, главное, кому? Если Волкодав сам полез на эту хату, то…