Нет, линять отсюда, как можно скорее линять! Байки про мужичков с пистолетом-авторучкой и звонок по мобильному телефону с бумажкой перед носом можно оставить, как говорится, для внутреннего пользования, а из города нужно смываться, пока не пришили. Есть надежные кореша под Киевом и в Казахстане, помогут пристроиться и никаких пограничных контролей там не предвидится. Остается лишь сказать спасибо за прозрачные границы, соперничество и взаимную нелюбовь ментов из бывших союзных республик.
Фомич припустил к метро, стремясь поскорее покинуть ставший еще более опасным для него район, но тут же замедлил шаг: на фиг привлекать к себе внимание. И потом, почему он так уверен, что взорвалось именно в том адресе, который его заставили назвать Серову?
Но сердце подсказывало – там, там! И внутренний голос призывал бежать без оглядки.
Вот этого-то, по мнению Власова, как раз делать не стоило, а лучше сначала осмотреться. Наверняка сейчас начнут все перекрывать и всех проверять: на вокзалах, в аэропортах, в междугородных автобусах. Зачем ему лишняя головная боль? Тем более абсолютно неясно, куда и к кому подаваться, и нет билетов.
Спустившись в метро, он решил для начала поехать к Славке по кличке Ластик, полученной им из-за фамилии Ластиков. Там Фомича вряд ли станут искать: Славка давно в завязе, болтливостью не отличается и живет на отшибе – в Капотне. Причем один, что особенно ценно. Там можно пересидеть штормягу, написать малявки корешам в Хохляндию и Казахстан, дождаться ответа и тогда двигать…
Ластик принял радушно, а когда увидел приличную водку и хорошую закуску – разные карбонаты, копчености и соленую рыбку, – и вовсе расцвел. Работал он на рынке, собирал и разбирал шатры-палатки торговцев, и на следующий же день слетал отпроситься у бригады в загул. Такое не раз случалось, члены рыночного братства выручали друг друга и поэтому отнеслись к просьбе Славки с полным пониманием, но предупредили: его доля будет в это время уходить в карманы подельников.
Из похода на улицу Ластик принес международные конверты с марками, свежего хлеба и картошки. Пока варилась картоха, Фомич накарябал послания и попросил Ластика сбегать опустить их в почтовый ящик. Теперь надо ждать ответа и по возможности не высовывать носа. Из всех развлечений оставались телевизор и водка. Да еще знакомые девки с рынка, которых приводил Ластик.
– Будем, – повторил Фомич и посмотрел на толстые Славкины пальцы, сжимавшие стакан. Их украшала полинявшая татуировка "СЛОН".
Когда-то эта нехитрая аббревиатура расшифровывалась как "Соловецкий лагерь особого назначения", и ее кололи на руках те, кого туда отправляла новая власть, обожавшая всякие сокращения, в том числе сокращение численности населения своей страны. Позже, в иные времена, старая татуировка приобрела новое значение, и ее стали расшифровывать как "смерть легавым от ножа".
Власов вспомнил про свой ножичек, спрятанный в сумке, и усмехнулся – Славка никогда никого не зарезал и не убил, а накололся из дешевого форса, хотя против легавых ничего особенного не имел. Что может иметь против них вор-неудачник, к тому же давно завязавший? Ластик небось даже околоточного своего, то бишь участкового, не видел лет десять. Спросить? Проверить, угадал или нет?
Но вместо этого Анатолий Александрович спросил о другом:
– Что у тебя за звук такой? Словно скребутся?
– А-а, мыши, мать их! – Славка выпил и кинул в широко открытый рот кусок ветчины. – Пей, хрен с ними! Видал, у нас магазин сделали на первом этаже, ну, с той стороны дома? Вот они и прут везде, заразы. Я вот думаю, может, кота завесгь?
– Мыши?
Фомич встал, в одних носках, неслышно ступая по половицам, прокрался в переднюю и прислушался. Кажется, тихо. Неужели и правда мыши? Но скрежет был явно металлом по металлу, а мышей со стальными фиксами он еще отродясь не видывал. Выглянуть в глазок?
Власов приподнял заслонку и приник глазом к окуляру дверного глазка, ожидая увидеть пустую лестничную площадку, но увидел лишь непроницаемую черноту, из которой вдруг что-то очень сильно ткнуло его в глаз, да так, что разом погасло сознание.
И Анатолий Александрович Власов осел у дверей квартиры приятеля с простреленной головой, поймав пулю прямо в глаз через дверной глазок.
Славка на шум выскочил в прихожую, увидел окровавленное тело и хотел закричать, но тут дверь распахнулась и в проеме появилась темная фигура, за которой маячили неясные тени. Ластик попятился, а фигура вскинула руку и выстрелила. Славик получил от незваных гостей пулю в лоб и рухнул на пороге единственной комнаты.
– Оружие оставить? – деловито спросил стрелявший.
– Нет, – ответил ему мужчина в темной рубашке. – Контрольные в голову, гильзы не собирать и быстро вниз.
Приглушенно бухнули еще два выстрела, затем раздались торопливые шаги по лестнице. У подъезда ждали два автомобиля. Как только трое мужчин вышли и расселись, водители тронули с места.
– Меня подбросьте к Вешнякам, – попросил мужчина в темной рубахе. – Оттуда я и позвоню ментам: пусть посуетятся.
Игорь Викторович знал свое дело, и пальцы на руке Сергея потихоньку стали обретать прежнюю силу и чувствительность. Головные боли практически не беспокоили. Серов стал гулять в парке госпиталя и там же встречал посетителей, а ходили к нему почти ежедневно отец, тетя Клава да приезжали Володька с Татьяной. Со службы больше никто не появлялся.
В один прекрасный день Игорь Викторович предложил поехать в загородную больницу для долечивания, а потом отправиться в санаторий.
– Когда еще соберетесь, – уговаривал он. – А ваш организм нуждается в отдыхе, медицинском контроле и лечении.
– Нет, – немного подумав, отказался Серов. – Знаете, дома и стены помогают.
– Ну, как хотите, – обиженно поджал губы врач. – Ваше право не соглашаться, но я бы хорошенько подумал.
– Уже подумал, – заверил Сергей. – Надеюсь, вы не сомневаетесь в том, что я еще способен мыслить?
– Я вас умоляю! – выставил перед собой ладони Игорь Викторович. – Домой так домой. Дадим открытый больничный…
Встречать из госпиталя приехал отец: он еще накануне твердо заявил, что не позволит сыну ехать до дома одному.
– Ничего, возьмем такси, – как о давно решенном деле, сказал Иван Сергеевич. – Слава Богу, пока не нищие, а здоровье всегда дороже.
Сюрприз ждал их около ворот. Пока отец расписывал, какие яства и пироги приготовила Клава, сын вглядывался в неясные фигуры, мелькнувшие впереди. Ну, так и есть, это же Володька Тур с палочкой-выручалочкой и Татьяной, поддерживавшей суженого с другой стороны. Разве без них обойдутся торжества с пирогами?
– Как он похудел, – продолжая улыбаться подходившим Серовым, шепнула Татьяна.
Действительно, когда она познакомилась с начальником и приятелем своего жениха, то увидела цветущего, полного сил, уверенного в себе ироничного мужчину, а теперь к ним приближался худой, казавшийся выше ростом человек с ранней сединой на висках, чем-то отдаленно напоминавший прежнего Серова, прозванного Волкодавом. Словно у Сергея появился брат, который был старше лет этак на десять и уже немало повидал на своем веку. И это горькое знание залегло в складках морщин и холодком притаилось в глазах.
– Молчи, – сердито буркнул Володька и старательно изобразил на лице радостную улыбку.
– Ну-у, отмаялся наконец?! – громко сказал он, обнимая Сергея. – В гости пригласишь?
– Мне еще для полноты счастья не хватало кровников и объявления вендетты, – засмеялся Сергей. – Что за вопрос? Сейчас поймаем такси и поедем.
– Такси? – удивленно округлил глаза Тур. – Зачем такси? Мы тут посоветовались с Татьяной и решили, что лучше на другом транспорте.
– В метро?
– Э-э! – подражая восточному человеку, раздраженному тем, что собеседник его не понимает, Володька картинно закатил глаза и залопотал с акцентом: – Зачем такси, зачем мэтро, дарагой?! Там вэздэ платить надо, а мнэ нэ надо! Вот!
Он вывел приятеля за ворота и показал на длинный белый "форд-скорпио" с дизельным движком.
– На нем поэдем!
Сергей лишь тихонько присвистнул: неужели, пока он валялся по госпиталям, Тур настолько разбогател? Такая, даже подержанная, тачка потянет не меньше, чем самые новенькие "жигули" престижной модели.
– Твоя?
Володька с сожалением вздохнул и перестал дурачиться.
– Нет. У знакомого выпросил по поводу встречи старого друга. Садитесь, сзади открыто…
– Как же ты с больной ногой за рулем? – усаживаясь в "форд", обеспокоенно спросил Сергей. – Педали-то можешь выжать?
– Ерунда, – отрезал Тур. – Сюда же доехали? И вообще хуже, когда ходишь, а не ездишь: через некоторое время стопа просто повисает, словно тряпочка, и нет никаких сил поднять ее, а нога подкашивается. Врачи говорят, что в гипсе ослабли связки. Тренирую теперь, массаж Татьяна делает, но все равно в машине лучше.
– Ну-ну, авто-Маресьев, – мрачно пошутил Иван Сергеевич. – Аккуратнее! И дома за столом к бутылочкам не тянись!
– Слушаюсь, – улыбнулся Володька и тронул с места.
По дороге Сергей жадно смотрел в окно – в госпитале ему казалось, что за последний месяц нечто изменилось в облике города, что он стал иным, чем был до того злосчастного взрыва, что он не узнает некоторые улицы, дома, не отыщет знакомых с детства примет в облике столицы.
Нет, все по-прежнему. Почти засохшие липы по краям тротуаров на Тверской и Садовом кольце совсем не давали тени и медленно умирали в бензиновом чаду, уныло глядя на свои уродливые отражения в зеркальных стеклах витрин супермаркетов и бутиков. Бог мой, сколько же их развелось? И что ни месяц, одни разоряются и закрываются, а на их месте тут же возникают новые, с более крутыми ценами, чтобы тоже кануть в Лету и уступить освободившееся место еще более крутым ценам и деловым ребятам, которые их диктуют, не понимая того, что за счет ограбленного населения не разбогатеешь.
И, как прежде, в этом Вавилоне, где невообразимо перемешались жалкие крохи коренных москвичей с алчущими ордами лимиты, никому ни до кого нет дела, если только ты не умудрился затронуть жизненно важных интересов другого человека. Вот тогда держись!
Впрочем, стоит ли так ругать провинцию? По большому счету, это не место рождения или жительства, а уровень интеллекта, воспитания и мировоззрения…
Тур вел машину осторожно, не лез в левый ряд и старательно соблюдал все правила движения. Татьяна держала на коленях его палочку-выручалочку и изредка посматривала в зеркало заднего вида на Серовых, словно спрашивая: как вы там?
Заметив это, Сергей ободряюще улыбнулся ей, кивнул на Володьку и показал большой палец. В знак понимания девушка прикрыла глаза, и это вдруг напомнило первую ночь в реанимационном боксе и неожиданно появившегося из темноты голого лысого старика со скомканным носовым платком в жилистом кулаке. Странная история, и, наверное, он правильно сделал, что не стал о ней распространяться.
Иначе могли бы насильно упечь в "санаторий закрытого типа", посчитав маленько сдвинувшимся умом.
Несмотря на пробки, приехали довольно быстро. Тур припарковал белое чудо техники, и вся компания поднялась наверх. Конечно, не обошлось без слез, но тетя Клава сумела совладать с собой – или помогли заранее выпитые таблеточки? – и вскоре все уже сидели за накрытым по-праздничному столом, в центре которого стояло большое блюдо с пирогами.
– Давайте отметим, – Иван Сергеевич открыл бутылку шампанского и разлил его по фужерам, капнув немножко и сыну. – Выпьем за тот день, когда прогремел злосчастный взрыв. Да, я не оговорился, поскольку считаю, что в тот вечер Сергей родился второй раз.
– Перестань ерунду молоть, – сердито оборвала брата тетя Клава. – Один раз Сереженька родился, зато в рубашке. Вот за это и поднимем бокалы!
И только теперь Сергей действительно поверил, что он наконец дома. С детства знакомые перепалки между обожавшими друг друга отцом и теткой, знакомые обои в гостиной, лепнина на высоком потолке и отреставрированный им вместе с отцом старинный камин. Господи, как же ему не хватало всего этого!
Владимир и Татьяна не стали задерживаться надолго, деликатно отговорившись тем, что еще нужно отогнать машину хозяину. Они выпили чаю и откланялись. Тетя Клава дала им с собой пакет с пирогами: она никого из гостей не выпускала из дома без гостинцев. Сергей вышел их проводить в прихожую и, пожимая Туру на прощание руку, негромко спросил:
– Как насчет доктора?
– Всегда к твоим услугам, – сразу поняв, что речь идет о частной консультации у знакомого психиатра, ответил приятель. – Как соберешься, сразу звони.
– Спасибо.
Не успел Сергей вернуться в гостиную и занять свое место за столом, как призывно затрещал телефон, и, опередив отца, сын снял трубку.
– Слушаю, Серов.
– Привет! – на том конце провода натужно закашлялись, но, кажется, это голос Мякишева? С той поры, как он совершенно внезапно объявился в госпитале и отобрал у Сергея объяснение, Трофимыч не звонил и не появлялся. Что ему нужно на этот раз? – Привет, – прокашлявшись, повторил Александр Трофимович. Да, это был именно он. – Как ты там?
– Добрый день, – осторожно ответил Сергей и знаком показал отцу, что это со службы. – Дома всегда лучше, чем на казенных харчах.
– Это верно, – и Мякишев без лишних предисловий объявил: – Повидаться нам надо. Знаю, что у тебя открытый больничный, что тебе предлагали долечиться, но надо! Понимаешь?
– Понимаю, – без всякого энтузиазма ответил Серов и подумал: теперь с этим гребаным пистолетом с него не слезут, пока все нервы окончательно не вымотают. А что делать? Отказаться встретиться с заместителем начальника управления?
– Ну, коли понимаешь, тогда все тип-топ, – немного оживился Трофимыч. – Завтра машину подошлю. Когда лучше, в десять? Как раз сразу после пятиминутки и побалакаем.
– Хорошо, – согласился Сергей и тут же услышал гудки отбоя. Похоже, Мякишев не желал, чтобы ему вдруг задали какой-нибудь уточняющий вопрос. Но ведь завтра, лицом к лицу, он этого все равно не избежит!
Сославшись на то, что хочет отдохнуть, Сергей после чая отправился в свою комнату.
– Звонили со службы? – в спину ему бросил вопрос отец, и сразу наступила настороженная тишина.
– Да, Мякишев, – как о чем-то совершенно обыденном, сказал сын. – Утром пришлет машину, хочет повидаться.
Старики сразу расслабились, и Сергей слышал, как они потихоньку включили телевизор. Папа, наверное, сейчас раскурил трубку и поудобнее устроился в кресле – все дома, сын на ногах, и, Бог даст, жизнь наладится, – а тетя Клава начала собирать со стола посуду.
Сергей тоже закурил и подошел к столу. Около старинного резного письменного прибора лежала записка – четким почерком отца было выведено всего четыре слова: "Тебе никто не звонил". Сергей стряхнул пепел в бронзовую пепельницу, скомкал бумажку и поднес к ней огонек сигареты, глядя, как тонкий лист превращается в черные ломкие кружева пепла. Честно говоря, он надеялся, что ему позвонят Эльвира или Лариска, но ни одна из близких женщин не поинтересовалась его житьем-бытьем.
Около лампы лежал небольшой газетный сверток – тот самый платок, переданный ему лысым стариком. Да, вот телефон и имена, написанные шариковой ручкой. Еще одна, пока не разрешенная загадка? Есть ли смысл сейчас ею заниматься? На сегодняшний день куда важнее узнать, чего хочет Трофимыч – Серова заставили полностью пройти всех врачей, и он понимал: это медкомиссия, готовая в любой момент решить его дальнейшую судьбу. И их благожелательными замечаниями о его крепком здоровье обольщаться не стоило – все это шито белыми нитками в расчете на дурачков. А Серов себя к таковым не относил.
Ладно, разберемся! Ждать осталось недолго. Сергей бросил платок в ящик стола, решительно задвинул и закрыл на ключ. Сначала пусть сделает ход Мякишев.
Машина подъехала ровно в десять – солидная черная "Волга" с молчаливым водителем за рулем. Молчание было его капиталом, если он не желал пересесть с этого престижного авто на какой-нибудь "козел" в захудалом округе: начальство не любит трепачей.
До управления доехали, не проронив ни слова, если не считать того, что поздоровались, когда Сергей сел в машину. Пройдя через центральный вход, Серов привычно раскрыл перед постовым удостоверение и вошел в здание. Сколько лет он ходил сюда, в любое время года, в любое время суток, а будет ли ходить теперь?
В приемной за столом секретаря было пусто. Когда-то здесь бессменно сидела Антонина Ивановна Ермолина, которую знали и любили многие поколения сыщиков, но время неумолимо, и она давно на пенсии. Сергей приоткрыл дверь кабинета Мякишева.
– Разрешите, Александр Трофимович?
– Заходи, – Мякишев вышел из-за стола, пожал Серову руку, выглянул в приемную и запер дверь кабинета на ключ.
Жестом предложив подполковнику располагаться в кресле у стола, Трофимыч открыл большой шкаф и из-за пухлых папок с делами выудил бутылку коньяка "Белый аист" и два тонких хрустальных стакана. В ящике стола нашлись конфеты и лимон, а в тумбочке – чашки и баночка растворимого кофе "Моккона".
– Ты ведь гость у меня дорогой? – фальшиво пропел Мякишев, включая импортный электрочайник.
Дотянуть до исполнителя партии Кончака из оперы Бородина "Князь Игорь" Трофимычу явно не удалось, зато он старался быть радушным хозяином – разлил по стаканам коньяк, тонко нарезал перочинным ножом лимон, открыл коробку конфет и небрежно бросил на стол пачку "Данхилла".
Сергей насторожился: зная привычки начальства, глупо прельщаться радушным приемом и сладкими улыбками и столь же неразумно считать себя очень нужным и важным, коли за тобой пригнали служебную машину. И он решительно отодвинул в сторону свой стакан.
– Извините, Александр Трофимович, нельзя мне, доктора не рекомендуют. А вот кофейку я выпью.
– Что так? – притворно изумился Мякишев и, секунду поколебавшись, все-таки выпил из своего стакана и бросил в рот дольку лимона.
– Мозговая травма, – вздохнул Серов. – Неужели вы не в курсе, что меня соборуют? Через всех врачей прогнали, комиссию полностью прошел и теперь осталось лишь отправляться на Цент ральную военно-врачебную. А там снимут погоны, дадут инвалидность, и, как говаривали раньше, гуляй в народное хозяйство. Теперь народного ничего не осталось, придется гулять по этапу первоначального накопления капитала.
– Вот как? – Трофимыч прикинулся весьма удрученным и опечаленным. Он плеснул в свой стакан еще коньяка и вполне искренне сказал: – За твое здоровье!
Выпив, он опять закусил лимоном, не притронувшись к конфетам, а потом начал сосать сигарету, окутываясь сизым облаком дыма. И из этого облака, как пророк, вещал:
– Наплюй на них, Серега! Не дадим тебя в обиду, мы с тобой еще горы свернем…
Слушать его фальшивые заверения Серову быстро надоело, да и зря терять время не хотелось, поэтому он неожиданно для начальника заявил: