Если бы городские власти не вели столь упорную борьбу с собаками, методично выживая их из городского парка на асфальтированные набережные, то сержант Касьяненко сегодня наверняка бы не смог отличиться. Но борьба велась достаточно серьезная, несмотря на то, что и губернатор города, и начальник ГУВД держали дома собак. Начальник главка будучи еще на пенсии в звании полковника внутренних войск, умудрялся отбиваться от назойливых стражей порядка, пытавшихся заставить его одеть намордник на любимого эрделя. Теперь же все стало проще: генерала никто штрафовать за нарушение правил выгула животных не будет. Другие, не менее известные деятели, наоборот, боролись с животными доступными им способами. Например, охранники жены бывшего мэра просто вломились в квартиру старушки, имевшей несчастье жить этажом ниже известной четы, и на глазах хозяйки застрелили ее собачонку, очевидно помешавшую своим лаем душевному покою сановитой народной избранницы. А вот простые граждане - дело другое.
Касьяненко, придя в городской парк, начал службу, напевая про себя недавно услышанный шлягер.
"Собачка какала
В саду давно,
Девчонка плакала -
Ей все равно,
А я смотрел на них,
Судьбу кляня,
Как жаль, что слезы не
Из-за меня".
Дмитрий твердо знал, что должен выявить сегодня как минимум пятерых злостных собаковладельцев, чтобы, доставив их в райотдел, составить там соответствующие протоколы. После этого административная комиссия оштрафовала бы нарушителей на сумму, не превышающую стоимости полбутылки водки. При всей своей исполнительности сержант милиции не мог понять, почему не только его, но и не менее занятых участковых отрывают от основной работы и гоняют заниматься такой мелочевкой. Но, будучи человеком честным, даже выявляя нарушителей "собачьего режима", он бдительно смотрел по сторонам, готовясь пресечь любое правонарушение. И вдруг этот крик…
Касьяненко сначала прибавил шаг, но так как голос не умолкал, бросился вперед уже бегом. Проскочив мимо редкой цепочки любопытствующих, он добежал до сидящей на земле женщине, предчувствуя, что вскоре его райотделу придется раскрывать очередной грабеж или, хуже того, разбой. "Наверное, какой-нибудь негодяй сумочку вырвал у мамаши". - Подумал Касьяненко, склоняясь над женщиной, но на его вопрос "Что произошло?" несчастная только махнула рукой в сторону коляски.
Сержант, недоумевая, посмотрел внутрь и обомлел: вместо улыбающегося розового детского личика, которое он ожидал увидеть внутри, из-под одеяльца выглядывала красно-синяя маска с вывалившимся наружу языком. А сидящая у коляски женщина между тем все причитала: "Убили-и-и!", переходя то и дело снова на рыдания.
Касьяненко, велев ей никуда не уходить, вызвал по рации наряд и, оглядевшись еще раз вокруг, направился к цепочке стоящих поодаль граждан. Кое-кто заспешил уходить, но двое-трое старушек, да какая-то не в меру любопытная мамаша все еще топтались на своих местах. Касьяненко быстро успел узнать, что бабули с мамашей ничего подозрительного не видели и, несмотря на их возражения, все же переписал адреса возможных свидетелей в свой блокнот. Туда же он занес и координаты какого-то не в меру любопытного мужчины, оказавшегося поблизости. Правда, мужчина тоже пытался уверить милиционера, что, дескать, просто проходил мимо и просто остановился посмотреть, кто кричит, но Касьяненко настоял. Он, в отличие от некоторых своих товарищей по службе, пришел в милицию не для того, чтобы просто получать зарплату или подрабатывать взятками. Дмитрий Касьяненко хотел стать настоящим профессионалом-оперативником, собирался переходить на службу в уголовный розыск и потому придавал особое значение сбору первоначальных улик. После короткой беседы с ничего не видавшими очевидцами он вернулся к рыдающей женщине и попросил ее представиться, отметив про себя, что от женщины хотя и несильно, но пахнет алкоголем. На миг оторвав руки от зареванного лица, она взглянула на стража порядка.
"Плошкина я. Анна Петровна. А ребеночек-то… что я теперь соседке скажу-у?"- И из глаз у нее снова покатились слезы…
* * *
Нертов в последние дни не мог найти себе места. Еще бы, несмотря на меры, предпринимаемые охранниками Алексея и сыщиками Арчи, их подопечная, казалось, делает все больше и больше глупостей, при этом ни в грош не ставя мнение профессионалов.
- Мало того, - думал Нертов, - что она поддерживает отношения с Ивченко, так еще умудрилась и поверить прохиндею Цареву. Вот уж, честное слово, жизнь не только прекрасна, но и весьма удивительна. Не успели этого подонка посадить, как он непонятным образом выбрался из "Крестов". Кстати, а ведь это не может быть простым совпадением - и Ивченко, и Царев, и бесконечные проблемы с таможней…
Алексей еще раз попытался проанализировать, каким же образом Царев умудрился занять в фирме руководящую должность и пришел к неутешительному выводу: все последние события напоминают хорошо спланированную операцию по внедрению. А если это так, то и без того очевидная цель добреньких карабасиков становится еще более ясной: завладеть фирмой. Причем, при таком раскладе, здоровье нынешнего генерального директора их может волновать только поскольку оно еще существует. Когда же Нина умрет или просто исчезнет, то окажется, что в "Транскроссе" есть оперативно действующий исполнительный орган и довольно муторная процедура перекупки оставшихся акций тоже не будет иметь особого значения - фирма сгинет гораздо раньше.
Самое обидное, что как только Алексей пытался поговорить с Ниной серьезно, она сразу же замыкалась, пыталась отделаться шуткой, или попросту начинала сердиться. Почему-то она никак не хотела рассматривать все события последних дней в их взаимосвязи. Да, были проблемы с таможней - случайность, не сумели вовремя наладить отношения. Смерть начальника охраны Петренко - наверняка месть за службу в милиции. Статьи в прессе - так журналисты пишут о многих, на жизнь зарабатывают…
- Стоп, - скомандовал себе Нертов, - а ведь это, кажется, выход. И вариант проверки подозрений. Журналист, будь он хоть семи пядей во лбу, не профессионал-опер. Чаще эти ребята наивны и доверчивы как дети, на чем и горят.
Нина же в последнее время действовала отнюдь не по принципам непредсказуемой женской логики. Слушая своего избранника, она справедливо рассудила, что нельзя размахивать шашкой, когда в наступление идут танки. А нынешняя ситуация напоминала ей именно такую. Только Нина была слишком самостоятельна, имела собственное мнение по поводу жизненных ситуаций и просто отказывалась верить в виновность Царева. К тому же Нина, как и Нертов, не могла точно знать, откуда следует ждать главного удара. Именно поэтому она решила, что лучше иметь порядочного человека, каковым она считала Царева, или даже, как думал Нертов, потенциального врага рядом, нежели на расстоянии. Подобным образом рассуждал и ее покойный отчим, в свое время предложивший Нертову работать в "Транскроссе". С одной стороны, бывший генеральный директор был не прочь, чтобы юрист стал надежной опорой для падчерицы, с другой опасался, что Алексей может слишком активно заняться поисками компромата, касающегося смерти своего предыдущего шефа - банкира Чеглокова.
Нина считала, что переубедить Нертова, чтобы он изменил свою тактику, будет достаточно сложно, скорее просто нереально. Когда дело касалось работы - он совершенно не воспринимал советов людей, которых считал дилетантами в данных вопросах. Будь это хоть богатый предприниматель, хоть любимая женщина - ответ Нертова так или иначе сводился к вежливому парафразу на тему "не лезьте не в свое дело". Но "не лезть" Нина тоже не могла - история касалась и ее самой, и близких ей людей. Поэтому она на свой страх и риск согласилась на встречу с Ивченко и взяла на работу опального Царева.
Нертов же так и не понял истинных причин поведения любимой женщины. Он напрочь забыл, что Нина не намного меньше его владеет ситуацией, а ее интуиция, помноженная на любовь и инстинкт самозащиты, по крайней мере, требовали гораздо большего уважения. Если это мог позволить себе какой-нибудь влюбленный эгоист, то для профессионала эта ошибка была непростительна. Как и в прошлом году, Алексей погрузился в привычную работу: мотаться по городу, отслеживать, анализировать… Нине казалось, что если речь заходила о делах "Транскросса", Нертов говорил с ней как со школьницей. Но она прощала его - не рвать же отношения из-за таких мелочей.
Выяснить фамилию писаки не представило особого труда. Стоило только позвонить в редакцию и высказать намерение сообщить "сенсационные подробности" журналисту, как его легковерный сослуживец, снявший трубку, тут же назвал другой номер телефона и подлинную фамилию коллеги: "Вы только обязательно перезвоните, он собирается возвращаться к теме и готовит следующий материал".
Алексей рассуждал, что, если нормально "просчитать" автора пасквилей, появившихся в печати, его можно заставить откровенно говорить. А для этого… Для этого следовало для начала снова пообщаться с "ученицей-сыщицей" Юлей Громовой.
* * *
В это время "ученица-сыщица", поймав на последние деньги, оставшиеся до зарплаты, такси, мчалась из Дома прессы к Таврическому. Сегодня она, как обычно, пыталась получить у ребят из милицейской пресс-службы свежую информацию о происшедших за ночь в городе преступлениях, чтобы успеть быстро написать пару заметок для очередного номера газеты. Правда, когда удалось дозвониться на Захарьевскую (пресс-служба находилась неподалеку от дома Климовой, о существовании которой, впрочем, Юля и не задумывалась), знакомый сотрудник попросил перезвонить позднее. Но девушке удалось выклянчить предварительную информацию, пообещав взамен посодействовать в публикации очередного ура-отчета о славных делах милицейского начальства. Теперь же она ехала на такси, надеясь успеть непосредственно на место происшествия. Как сказал капитан из пресс-службы, в городском саду только что обнаружен задушенный ребенок. Не исключено, что убийца - находившаяся с ним женщина. Естественно, работать с такой информацией только по милицейским сводкам было кощунственно и достойно лишь стажера-практиканта, а Юля не без оснований считала себя профессионалом.
В парке уже толпилось достаточно разных милицейских чинов и люди в штатском. Непосвященному человеку трудно понять, что они все делают на месте происшествия. Но как недавно объяснял журналистке Расков, "массовое присутствие" просто необходимо.
- Во-первых, - говорил он, тяжело облокотясь на кресло и хмуро насупив брови так, что собеседница не могла понять, шутит начальник ОУР или говорит серьезно, - все хотят быть в курсе. Во-вторых, каждый считает своим долгом дать хотя бы одно ценное указание по розыску. Причем, если вдруг случайно злодея удастся задержать (скажем, оперативники успеют это сделать до поступления всех идиотских "выполнять!"), бдящее начальство все равно будет вписано в сводку, как главный организатор поимки. А сие, видите ли, премия и прочие блага, вроде подтверждения необходимости собственного существования в конкретной должности… Ну, и, наконец, как некогда говаривал ваш ходатай Нертов, кто же будет следы затаптывать, если не руководство?
Юля только сейчас поняла смысл злых слов старого оперативника - после того, как вся полянка за летней парковой эстрадой была вытоптана разными должностными лицами, найти на ней не то что следы, но и, наверное, человека, было крайне проблематично. Тем не менее, Юля почти сразу же заметила в толпе знакомое лицо. Точнее, сначала она услышала голос, выкрикивавший фальцетом: "Коляску - изъять, а эту стерву - в "аквариум", пусть с гопниками посидит, запах нар почует. А к вечеру допросим". Юля пошла на голос и чуть ли не нос к носу столкнулась со следователем, которого незадолго до того видела при осмотре другого места происшествия - у парфюмерного магазина. Именно этого хама, помнится, весьма удачно поставил на место новый знакомый журналистки - Алексей Нертов.
- Почему же он здесь распоряжается? - Подумала Юля. - Алексей же, помнится, еще при прошлом осмотре говорил, что следствие по делам об убийстве проводит не милиция, а прокуратура.
Конечно, девушка была права, но она не учла, что теория и практика - понятия разные. В прошлый раз, когда на место происшествия выезжала милиция, никто официально сначала и не заикался об убийстве. Мало ли, какая заява поступила о происшествии. Разве редки случаи, когда группа выезжает на "ножевое" или "тяжкие телесные", а выясняется, что соседка соседу просто нос разбила или сосед пнул кошку, заглянувшую ему в кастрюлю с супом. Вызовешь сразу прокурора - потом греха не оберешься. Сегодня же журналистка просто недооценила ситуацию. Услышав знакомый голос, она не подумала, что руководит осмотром незаметный следователь прокуратуры, одетый в куртку спортивного покроя, а Юлин знакомый, более-менее случайно оказавшись в саду, как говорил Расков, "ибидирует", то есть имитирует бурную деятельность. Пока он не шибко мешал работать прокурорскому следаку, который решил, мол, пусть этот мент покричит, страха нагонит, а там разберемся, кто прав, кто виноват. Тем временем милицейский следователь заметил журналистку и, подойдя к ней, потребовал, чтобы она немедленно уходила и не мешала работать.
"Очевидно, ко всем своим недостаткам он еще и злопамятный, - решила Юля, - не иначе, вспомнил свой позор, при котором я присутствовала. Хотя, что ему, он же недоделанный какой-то, наверное, просто зло срывает". Девушка попыталась было заикнуться, что она никому не мешает, но милицейский следователь, подозвав стоящего поодаль постового милиционера, велел ему увести "эту гражданку подальше в парк и присмотреть за ней. А будет упираться или попробует вернуться - тоже в "аквариум", за неповиновение". Перспектива провести хотя бы некоторое время в качестве задержанной Юлю не прельщала, и она в сопровождении милиционера нехотя двинулась в сторону.
Несостоявшийся инженер тут же потерял к ней всякий интерес и принялся что-то доказывать каким-то людям в штатском. Юля подумала, что это местные оперативники и, надеясь получить хоть какую-то информацию, попыталась выяснить у сопровождающего, что происходит. Милиционер ляпнул, что он обнаружил труп в коляске, а затем, спохватившись, попытался важно надуть щеки, ссылаясь на служебную тайну. Тогда Юля пошла на хитрость, напомнив, что ему все равно велено находится с ней, а не стоять как истукану. Затем она, постаравшись применить все свое обаяние, сказала, что представляет одну из крупнейших газет, а следователь - ее старый знакомый и просто привык разговаривать в такой манере.
- Ну, неужели, если бы он не хотел дать мне информацию, то оставил бы меня тут? - С надеждой заглядывая в глаза милиционеру, спросила девушка, - просто он пытается сохранить следы, чтобы я их сдуру не затоптала. Да и перед начальством нельзя же показывать наше знакомство. Вы же понимаете, правда?
Если бы Касьяненко был просто милиционером, то ему Юлины рассуждения были б, как говорится, "до лампады". Но, к счастью, парень собирался стать настоящим оперативником и поэтому мыслил достаточно образно. Тем более, девушка затронула знакомую тему и была, кроме того, очень симпатична. И вообще, ведь было же дано указание "проводить подальше в парк", которое было выполнено буквально. Правда, будущий правовед мог бы насторожиться, поняв, что осмотр трупа на месте происшествия почему-то проводит милицейский следователь. Но Касьяненко учился только на первом курсе, а уголовный процесс начинают изучать только на втором. Как бы то ни было, будущий юрист расслабился и уже вскоре Юле были известны все подробности происшествия, а также то, что Дима (так звали милиционера) в этом году поступил на заочное отделение юрфака, живет с мамой и очень расстраивается, что знакомые девушки не желают понять, как важна и почетна милицейская служба.
Юля некоторое время только поддакивала, стараясь направить разговор в нужное русло, потом сама не заметив, увлеклась беседой, во время которой время летело незаметно. Кончилось все тем, что молодые люди договорились встретиться в свободное от работы время (естественно, лишь для того, чтобы поговорить об опасностях и трудностях милицейской службы!), после чего Юля, спохватившись, побежала в редакцию, оставив нового знакомого гулять по парку в одиночестве.
А Диме Касьяненко было вовсе не до службы - у него перед глазами все стояло улыбающееся лицо девушки с очаровательными ямочками на щеках.
* * *
Заметка о происшествии в Таврическом была уже выведена на гранки и Юля собиралась ее перечитать последний раз, а затем сдать в секретариат. Но ее труд был прерван появлением Нертова. Гость извинился за неожиданный визит, бросив явно дежурную фразу, мол, просто пробегал мимо. Юля, хотя и была занята, но чувствовала себя обязанной посетителю за помощь при знакомстве с Расковым, к тому же у нее не было привычки как у некоторых чиновников, да и просто клерков, яростно имитирующих трудовую деятельность, сразу же набрасываться на посетителей. Поэтому она приветливо улыбнулась Нертову и отодвинула от себя свежие гранки, приготовившись слушать.
Алексей машинально посмотрел за движением руки журналистки. Сразу же в глаза бросились набранные крупным кеглем заголовок и подзаголовок: "Прогулка, прерванная смертью. Следствие проверяет версию о причастности няни к убийству ребенка". Нертов, кивнув в сторону гранок, усмехнулся, спросил полуутвердительно, не надоела ли девушке эта тема. Но Юля, самостоятельно сообразившая, что в городе орудует маньяк и потому очень довольная собой, начала с жаром пересказывать Нертову сегодняшнее происшествие в Таврическом. По мере ее рассказа Алексей все больше хмурился, потом пробежал глазами гранки и потребовал, чтобы журналистка назвала ему фамилию подозреваемой. Юля, недоумевая, почему так волнуется ее гость, заглянула в рабочий блокнот и прочитала: "Плошкина". С этого момента Нертов, казалось, перестал замечать хозяйку кабинета, быстро достал из кармана мобильник и начал кому-то названивать. Абонент не отвечал или был занят, так как Нертов вынужден был набирать номер несколько раз.
Юля, наконец, осмелилась задать мучивший ее вопрос: "Что случилось"? Но Алексей, прекратив попытки дозвониться, уже намеревался покинуть кабинет. На секунду задержавшись в дверях, он как-то странно посмотрел на журналистку и буквально по слогам выдавил:
- Это
няня
моего
сына.
Затем он опрометью выскочил в коридор.
Юля несколько минут просидела в оцепенении, потом молча взяла гранки и начала рвать их на мелкие кусочки.