– Но в таком случае, – прервал Лекока господин Семюлле, – похоже, это одна из наших беглянок.
– Не думаю.
– Так кто же, по-вашему?
– О!.. Хозяйка гостиницы "Мариенбург", эта тонкая штучка, которая так ловко посмеялась надо мной. Но пусть теперь она остерегается!.. У меня есть способ проверить свои подозрения…
Следователь слушал краем уха. В определенной степени он восхищался непостижимой отвагой и чрезвычайной преданностью людей, которые всем рисковали, лишь бы обеспечить инкогнито убийце.
– Остается узнать, – сказал следователь, – как сообщник сумел узнать о существовании пропуска.
– О, все очень просто, господин следователь. Встретившись на полицейском посту у Итальянской заставы, вдова Шюпен и сообщник поняли, насколько важно предупредить Полита. Они стали думать, как сообщить ему. И тут старуха вспомнила о карточке своей сестры. А мужчина забрал эту карточку под первым же удобным предлогом…
– Все так, – согласился господин Семюлле. – Да, все правильно. Тут не может быть никаких сомнений… Тем не менее вы должны разузнать…
Лекок решительно взмахнул рукой, как человек, нетерпеливое усердие которого не нуждается в поощрении.
– И я разузнаю!.. – ответил он. – Господин следователь, вы можете положиться на меня. Я не упущу ни одной мелочи, способствующей успеху. К вечеру в моем распоряжении будут два наблюдателя. Одного я поставлю на улочке Бют-о-Кай, второго – у входа в гостиницу "Мариенбург". Если сообщнику убийцы придет в голову навестить Добродетельную Туанону или госпожу Мильнер, он окажется у нас в руках. В конце концов, должен же настать и наш черед!..
Но сейчас было не время для слов, тем более пустых. Лекок замолчал и взял шляпу, которую он, войдя в кабинет, положил на стол.
– Теперь, – сказал он, – я прошу господина следователя предоставить мне свободу действий. На тот случай, если вы захотите отдать какие-либо распоряжения, я оставлю на дежурстве в коридоре своего коллегу, папашу Абсента. А я собираюсь использовать две наши самые главные улики: записку Лашнёра и серьгу…
– Ступайте, – сказал господин Семюлле. – Удачи вам!
Удачи!.. Молодой полицейский очень надеялся на удачу. До этого момента Лекок легко мирился со своими постоянными поражениями, однако сейчас он чувствовал себя уверенно, поскольку у него в кармане лежал талисман, который должен принести ему победу.
"Грош мне цена, – думал Лекок, – если я не сумею разыскать владелицу такой ценной вещи. А, найдя владелицу, мы сразу же установим личность нашего человека-загадки".
Прежде всего требовалось узнать, в каком ювелирном доме была изготовлена серьга. Обходить ювелиров и спрашивать: "Это ваша работа?" – было слишком долго. К счастью, среди знакомых Лекока оказался человек, который считал за честь услужить ему своими знаниями. Это был старый голландец Ван-Нунен, не имевший в Париже соперников, когда речь заходила о драгоценностях.
Префектура использовала его в качестве эксперта. Ван-Нунен был человеком богатым. На самом деле он был еще богаче, чем считалось. Одевался очень скромно, даже плохо, поскольку у него была одна страсть: он обожал бриллианты. Он всегда носил бриллианты с собой, в маленькой шкатулке, которую вынимал раз десять в час, как нюхальщик вытаскивает свою табакерку.
Славный голландец радушно встретил молодого полицейского. Надев очки, он с удовольствием рассматривал серьгу, а затем тоном оракула произнес:
– Камень стоит восемь тысяч франков, а оправа сделана в ювелирном доме "Дуати", что на улице Пэ.
Через двадцать минут Лекок предстал перед знаменитым ювелиром.
Ван-Нунен не ошибся. Дуати сразу узнал серьгу – она была сделана им. Но кому он ее продал? Он не мог вспомнить, поскольку это было три-четыре года назад.
– О, подождите! – добавил он. – Сейчас я позову жену. У нее превосходная память.
Госпожа Дуати заслуживала этой похвалы. Бросив один-единственный взгляд на изделие, она заявила, что помнит эту серьгу. Пара была продана за двадцать тысяч франков госпоже маркизе д’Арланж.
– Все же, – добавила она, глядя на мужа, – ты должен помнить, что маркиза дала нам наличными только девять тысяч франков, и мы с трудом добились, чтобы она заплатила оставшуюся сумму.
Действительно, муж вспомнил об этой подробности.
– Теперь, – продолжал молодой полицейский, – я хотел бы получить адрес этой маркизы.
– Она живет в Сен-Жерменском предместье, – ответила госпожа Дуати, – около эспланады Инвалидов.
Глава ХХХ
В присутствии ювелира Лекок старательно сдерживал свои эмоции. Но, выйдя из лавки, сделав несколько шагов по тротуару, он так радостно дал волю своим чувствам, что удивленные прохожие спрашивали себя, не сошел ли этот парень с ума. Лекок не шел, он танцевал, комично размахивая руками, и торжествующе произносил свой монолог, обращаясь к ветру:
– Наконец-то!.. Наконец это дело выплывает из глубин, где оно до сих пор пряталось. Я добрался до настоящих актеров драмы, до высокопоставленных особ, как я и предполагал. Ах!.. Господин Жевроль, прославленный Генерал, вы хотели увидеть русскую княгиню? Но вам придется довольствоваться обыкновенной маркизой… Я делаю все, что в моих силах!
Однако вскоре головокружение от успехов прошло, и здравый смысл вновь заявил о своих правах. Молодой полицейский понимал, что ему понадобятся все его хладнокровие, все средства и вся проницательность, чтобы успешно довести дело до конца.
Как он поведет себя, когда окажется наедине с маркизой? Как он сможет получить от нее безоговорочные признания, как вырвет все подробности сцены убийства, как узнает имя убийцы?
"Надо, – думал Лекок, – начать с угроз, заставить ее испугаться, и дело сделано!.. Если я ей дам время опомниться, я ничего не узнаю".
Лекок прервал свои размышления. Он добрался до особняка маркизы д’Арланж, прелестного здания, построенного между двором и садом. Прежде чем войти, Лекок счел необходимым осмотреться и представить себе интерьер.
"Именно там, – шептал себе Лекок, – я найду разгадку тайны. Там, за этими богатыми муслиновыми занавесками, дрожит от страха наша беглянка. Как же она беспокоится с тех пор, как обнаружила, что потеряла серьгу…"
Лекок почти час провел около ворот, наблюдая за особняком. Как бы ему хотелось увидеть хотя бы одного из обитателей этого чудесного здания! Напрасный труд! За окнами не промелькнуло ни одного лица, никто из слуг не прошелся по двору.
Сгорая от нетерпения, Лекок решил провести расследование в окрестностях особняка. Он не осмеливался совершить решительный демарш, не узнав о людях, с которыми ему предстояло столкнуться.
Кем мог быть муж этой отчаянной маркизы, которая, как в романах эпохи Регентства , якшалась со всяким сбродом и искала любовных приключений ночью, в кабаре вдовы Шюпен?
Лекок спрашивал себя, к кому и куда он мог бы обратиться за советом, но тут на другой стороне улицы он заметил виноторговца, курившего на пороге своей лавки. Он направился к нему, делая вид, будто забыл адрес, и вежливо спросил, где находится особняк д’Арланжей.
Не говоря ни слова, даже не вынув трубки изо рта, торговец протянул руку в сторону особняка. Однако все же существовал способ его разговорить. Надо было войти в заведение виноторговца, что-нибудь заказать и предложить ему выпить вместе.
Молодой полицейский так и сделал. При виде двух полных стаканов у славного негоцианта тут же чудесным образом развязался язык. Невозможно было отыскать лучшего собеседника, чтобы раздобыть сведения, поскольку виноторговец держал в этом квартале свою лавку вот уже на протяжении десяти лет, а господа челядинцы особняка оказали ему высокую честь, став клиентами его заведения.
– Но, – говорил виноторговец Лекоку, – мне вас очень жаль, если вы идете к маркизе, чтобы получить деньги по счету. Вы на зубок выучите дорогу к особняку маркизы прежде, чем увидите, какого цвета ее деньги. Она одна из тех, кому кредиторы постоянно обрывают шнурок колокольчика.
– Черт возьми!.. Значит, она бедная?
– Она?.. Известно, что у нее тысяч двадцать ливров ренты, не считая этого особняка. Только, видите ли, когда каждый год тратишь вдвое больше своих доходов…
Виноторговец замолчал, показывая молодому полицейскому на двух женщин, которые проходили мимо. Одна из них, лет сорока, была одета во все черное, а вторая, совсем молоденькая, походила на воспитанницу пансиона.
– Смотрите, – добавил виноторговец, – это внучка маркизы, мадмуазель Клэр, и ее гувернантка, мадмуазель Шмидт.
Лекок удивился:
– Ее внучка?.. – пролепетал он.
– Ну да… Дочь покойного сына маркизы, если вам так больше нравится.
– Сколько же лет маркизе?
– Не меньше шестидесяти. Но столько ей не дать, нет. Она одна из тех, кто крепко скроен и кто живет сто лет, как деревья. А какая злющая!.. Не хотел бы я высказывать все, что думаю о ней в ее присутствии! Она успела бы дать мне затрещину прежде, чем я осушил бы стакан водки…
– Прошу прощения, – прервал виноторговца молодой полицейский, – значит, она живет не одна в особняке…
– Бог ты мой!.. Одна, с внучкой, гувернанткой и двумя слугами… Но что с вами?..
Все дело в том, что бедный Лекок стал белее снега. Великолепная конструкция, возведенная из его надежд, рушилась от слов этого человека, хрупкая, словно карточный домик.
– Ничего, – ответил он неуверенно. – О!.. Ничего страшного.
Однако Лекок не выдержал бы еще и четверти часа этой мучительной пытки. Он больше не мог пребывать в сомнениях, поэтому расплатился и направился к решетке особняка.
Ему открыл слуга. Подозрительно посмотрев на молодого полицейского, он сообщил, что госпожа маркиза уехала за город. Очевидно, он оказал Лекоку честь, приняв его за кредитора.
Но Лекок стал так ловко настаивать, так умело дал понять, что пришел не за деньгами, так убедительно говорил о неотложном деле, что в конце концов слуга оставил его одного в вестибюле, сказав, что пойдет проверить, действительно ли госпожа маркиза уехала.
Маркиза никуда не уезжала. Через минуту слуга вернулся и велел Лекоку следовать за ним. Проведя Лекока через большую гостиную, некогда роскошную, но сейчас обветшалую, он ввел его в будуар со стенами, обитыми розовой тканью.
Там, около камина, в шезлонге сидела старая дама. Устрашающего вида, высокая, костлявая, вся в украшениях, сильно напудренная, она вязала ленту из зеленой шерсти. Она взглядом смерила молодого полицейского так, что тот покраснел до корней волос. Ей понравилось, что он смутился, и поэтому она почти ласково заговорила с ним.
– Ну, мой мальчик! – спросила она. – Что вас ко мне привело?
Лекок не смутился, однако он с горечью понимал, что госпожа д’Арланж не могла быть одной из тех женщин, которые посещали кабаре старухи Шюпен. Ничто в ней не соответствовало описанию, данному Папийоном.
К тому же молодой полицейский помнил, насколько маленькими были следы, оставленные на снегу беглянками, а нога маркизы, выступающая из-под платья, была на удивление большой.
– А! Вы немой? – продолжала дама, повышая тон.
Молодой полицейский не стал отвечать прямо. Он вытащил из кармана драгоценную серьгу и положил ее на шифоньер, сказав:
– Я принес вам вот это, сударыня. То, что я нашел и что вам принадлежит, как мне сказали.
Госпожа д’Арланж отложила вязание и принялась рассматривать серьгу.
– Это правда, – сказала она через несколько минут. – Серьга действительно принадлежала мне. Это была моя прихоть, четыре года назад. Они обошлись мне ровно в двадцать тысяч ливров. Ах!.. Господин Дуати, который продал мне эти бриллианты, вероятно, получил кругленькую сумму. Но я воспитываю внучку!.. Денежные затруднения вскоре вынудили меня расстаться с этим украшениям. Мне было так жаль, но я его продала.
– Кому?.. – живо спросил Лекок.
– Э!.. – воскликнула шокированная маркиза. – Что за любопытство!
– Прошу прощения, сударыня, но мне очень хотелось бы разыскать владелицу столь прелестной вещицы…
Маркиза д’Арланж с удивлением, к которому примешивалось любопытство, посмотрела на молодого полицейского.
– Честность!.. – произнесла она. – О! О!.. И возможно, ни су…
– Сударыня!..
– Хорошо! Хорошо!.. Это не повод, чтобы краснеть как рак, мой мальчик. Я продала эти серьги одной великосветской немецкой даме, поскольку в Австрии у дворянства еще остались деньги… Баронессе де Ватшо…
– И где живет эта дама, госпожа маркиза?..
– На кладбище Пер-Лашез. Она умерла в прошлом году… Круг вальса и небольшой сквозняк… Этого достаточно, чтобы нынешние женщины… В мое время после каждого быстрого танца барышни выпивали большой стакан сладкого вина и становились между двух дверей… Как видите, мы хорошо себя чувствуем.
– Но, сударыня, – настаивал молодой полицейский, – у баронессы де Ватшо должны были остаться наследники, муж, дети?..
– Никого. Только брат, но он служит при Венском дворе и не смог приехать на похороны. Он распорядился продать на торгах все имущество своей сестры, в том числе ее гардероб. А деньги отослали ему.
Лекок не мог сдержать своего отчаяния.
– Какое несчастье!.. – прошептал он.
– Э!.. Почему?.. – усмехнулась старая дама. – При таком раскладе, мой мальчик, бриллиант принадлежит вам. Я очень рада. Это будет справедливой наградой за вашу честность.
Если на этот раз случай к своему постоянству прибавил еще и иронию, то он перешел все границы. Маркиза д’Арланж сделала муки Лекока еще более жестокими, изощренными, добродушно пожелав ему, чтобы он никогда не нашел женщины, которая потеряла это дорогое украшение.
Лекок почувствовал бы несказанное облегчение, если бы вышел из себя, закричал, дал выход своему гневу, упрекнул старую даму в глупости. Однако тогда с его ролью славного, честного молодого человека было бы покончено…
Лекок с трудом заставил свои губы изобразить улыбку и даже пробормотал слова благодарности за проявленную к нему доброту. Потом, поскольку ему больше ничего не оставалось, он низко поклонился и, пятясь, вышел, сраженный этим новым ударом.
Злой рок, собственная неосмотрительность, чудесная ловкость противников – все это методично вырывало у него из рук ниточки, которые, как он думал, должны были вывести следствие из замысловатого лабиринта, в котором оно все сильнее запутывалось. Неужели его снова одурачили, разыграв перед ним комедию? Это казалось неправдоподобным.
Если бы сообщник убийцы сделал ювелира Дуати своим доверенным лицом, он просто попросил бы его ответить, что не знает, кому продал эти бриллианты, или даже что не имеет к ним никакого отношения. Но и усложненные обстоятельства свидетельствовали об искренности ювелира.
К тому же у молодого полицейского были другие причины не ставить под сомнение утверждение маркизы. Взгляды, которыми, как он заметил, обменивались ювелир и его жена, были красноречивее любых слов.
Эти взгляды означали, что, по их мнению, маркиза, купив эти бриллианты, пустилась на небольшую спекуляцию, встречающуюся гораздо чаще, чем это принято думать. Более того, истинным светским дамам свойственно совершать подобные спекуляции. Она купила в кредит, чтобы продать, пусть с убытком, но за наличные, и мгновенно воспользовалась разницей между суммой, которую должна была уплатить в рассрочку, и продажной ценой.
Тем не менее Лекок решил до конца расследовать этот инцидент. За неимением других поводов чувствовать себя удовлетворенным он хотел избавить себя от угрызений совести, терзавших его с тех пор, как он столь наивно позволил себя провести в гостинице "Мариенбург".
Лекок вновь посетил Дуати и под благовидным предлогом, который никак не мог выдать его профессию, попросил показать ему расчетные бухгалтерские книги. Продажа, которая интересовала Лекока, была зарегистрирована в таком-то месяце указанного года, причем не только в реестре, но и в гроссбухе. Девять тысяч франков были заплачены наличными, а затем маркиза погашала свою дебиторскую задолженность, последовательно внося суммы через неравномерные промежутки времени.
Госпожа Мильнер сделала в своей регистрационной книге фальшивую запись, но это можно было понять. Однако ювелир никоим образом не мог сфальсифицировать свою отчетность четырехлетней давности. Это был непреложный факт. Тем не менее молодой полицейский не чувствовал радости.
Лекок отправился на улицу Фобур-Сен-Оноре, в дом, где жила баронесса де Ватшо. Любезный консьерж сообщил ему, что после смерти бедной дамы вся ее мебель и все ее вещи были перевезены в особняк на улице Друо .
– Продажу осуществлял господин Пти, – добавил консьерж.
Не теряя ни минуты, молодой полицейский бросился к комиссару-призеру, специализировавшемуся на дорогом движимом имуществе. Господин Пти хорошо помнил аукцион, на котором распродавалось имущество баронессы, поскольку в то время это событие наделало немалый шум. Он даже нашел в своей картотеке объемный протокол торгов. Там были описаны многочисленные украшения с указанием цены лота и данными покупателей. Однако ни одна запись не относилась, даже косвенно, к этим проклятым серьгам.
Лекок, вынув из кармана бриллиант, показал его комиссару-призеру, но тот не помнил, чтобы когда-либо видел этот камень. Однако это ничего не значило, ведь через руки комиссара-призера прошло столько драгоценностей!..
Однако комиссар-призер твердо помнил, что брат баронессы, ее наследник, ничего не оставил себе из наследства, ни кольца, ни безделушки, ни булавки. Судя по всему, он спешил получить деньги, вырученные от продажи. Это была кругленькая сумма – сто шестьдесят семь тысяч пятьсот тридцать франков, за вычетом расходов.
– Таким образом, – задумчиво произнес Лекок, – все имущество баронессы было продано?..
– Абсолютно все.
– А как зовут ее брата?
– Он тоже Ватшо… Баронесса, несомненно, вышла замуж за одного из своих родственников. До прошлого года ее брат занимал высокий дипломатический пост. Кажется, он жил в Берлине…
Разумеется, эти сведения не имели никакого отношения к расследованию, которое безраздельно владело умом молодого полицейского, однако они отпечатались в его памяти.
"Странно, – думал он, возвращаясь домой, – в этом деле я постоянно сталкиваюсь с Германией. Убийца утверждает, что приехал из Лейпцига. Госпожа Мильнер, вероятно, баварка. Теперь еще австрийская баронесса…"
Было уже слишком поздно предпринимать что-либо этим вечером, и молодой полицейский лег спать. Но на следующий день он сразу же продолжил свои поиски с новым пылом.
Отныне у него оставался единственный шанс на успех: письмо с подписью Лашнёра, обнаруженное в кармане мнимого солдата. Судя по фрагменту заголовка, оно было написано в одном из кафе на бульваре Бомарше. Отыскать нужное кафе было детской игрой.
Четвертый хозяин кафе, которому Лекок показал письмо, сразу же узнал свою бумагу и чернила. Однако ни он, ни его жена, ни кассирша, ни официанты, ни завсегдатаи, которых Лекок ловко расспросил одного за другим, никогда не слышали такой фамилии: Лашнёр.