– Ага, – сказал Ванделуп, сделав быстрый мысленный подсчет. – Тогда купите мне две тысячи пятьсот. Это будет стоить примерно пятьсот фунтов.
Мистер Полглэйз кивнул и присвистнул.
– Ваши комиссионные, полагаю, – Гастон проделал еще один подсчет, – будут составлять три пенса?
– Шесть пенсов, – перебил брокер.
– О, а я думал, три, – спокойно ответил француз. – Но мне все равно. Значит, за эту сделку вам будет причитаться двенадцать фунтов десять шиллингов комиссионных?
Полглэйз снова кивнул. После этого он просто сидел и взирал на Ванделупа, словно мелочный каменный сфинкс.
– Так когда мне прийти повидаться с вами, если вы купите мне эти акции? – спросил Гастон, встав и беря перчатки и шляпу.
– В четыре, – ответил Полглэйз.
– Сегодня?
Кивок.
– Очень хорошо, – негромко проговорил Ванделуп. – Тогда я дам вам чек на эту сумму. Обсуждать больше нечего, полагаю?
И он пошел к двери.
– Послушайте! – раздался голос Полглэйза.
– Да? – лениво отозвался Гастон, помахивая тростью.
– Новичок? – спросил брокер.
– Вы имеете в виду – в делах такого рода? – Ванделуп взглянул на брокера и, получив в знак подтверждения кивок, ответил: – Абсолютный!
– Рискованно, – выпало изо рта Полглэйза.
– Мне никогда не встречался золотой рудник, который не был бы связан с риском, – сухо ответил француз.
– Плохой, – прозвучало безапелляционно.
– Полагаю, вы имеете в виду именно этот рудник? – зевнув, отозвался Гастон. – Вполне вероятно. Однако я желаю рискнуть. Доброго дня! Увидимся в четыре.
И, беззаботно кинув, мистер Ванделуп небрежной походкой покинул офис.
Он прошел по Коллинз-стрит, повстречав несколько друзей и все время высматривая Китти. Ее француз не увидел, зато его ждал сюрприз, когда, завернув за угол, он наткнулся на Сванстон-стрит на Арчи Макинтоша. Да, то был он, мрачный суровый шотландец с белым венчиком волос. Гастон улыбнулся при виде старика, одетого в костюм из жесткой ткани и бросающего неодобрительные взгляды на идущих по улице девушек.
– Куча распутниц, – проворчал про себя любезный Арчи. – Гарцуют тут, разрядившись в мишуру, как военные кони… Дочери Сиона, которые ходят семенящей походкой и гремят украшениями…
– Как поживаете? – спросил Ванделуп, прикоснувшись к широкому плечу.
Макинтош обернулся.
– Господи помилуй! – мрачно воскликнул он. – Это ж юный француз! А ты как поживаешь, паренек? Э, да ты прекрасно одет, мой юноша, – это было сказано с неодобрительным видом. – Надеюсь, за одежонку заплачено.
– Конечно, заплачено, – весело ответил Ванделуп. – Или вы думаете, что я ее украл?
– Ну, так далеко я не заходил, – осторожно ответил Арчи. – Видать, ты пребываешь на берегу денежной реки и процветаешь… Если б ты знал Священное Писание, то понял бы, что Бог помогает тем, кто сам себе помогает.
– Это означает, что ты делаешь всю работу сам, а за результат хвалишь Бога, – с издевательской улыбкой ответил Гастон. – Знаю, знаю.
– Ох, после смерти ты отправишься прямиком в яму Тофета! – заявил мистер Макинтош, ужаснувшись этому замечанию. – И, сдается мне, там ты не будешь так уж востер на язык. Но ты не спрашиваешь о миссис Вилльерс.
– А что, она в городе? – живо поинтересовался Ванделуп.
– Да, и Селина с нею, – ответил Арчи, теребя свои баки. – Мадам теперь ужасно богата, как ты, должно быть, слыхал. Да-да, она купила прекрасный дом в Сент-Килде и собирается держать выезд, понимаешь ли… – Мистер Макинтош кисло поглядел на Ванделупа. – Она велела, ежели увижу тебя, обязательно передать, чтобы ты пришел повидаться с нею.
– Передайте мадам мои приветы, – быстро ответил француз, – и скажите, что я приду повидаться с нею при первой же возможности!
– Сохрани нас Господь, парень, – раздраженно буркнул Макинтош. – Ты набит красивыми словами, как какой-нибудь актеришка. Не встречал ли ты в этой Долине Енома ту девочку, что сбежала из дома?
– А, мисс Марчёрст? – без запинки отозвался Гастон, всегда готовый солгать. – Нет, жаль признаться, но я ее ни разу не видел.
– Госпожа просто с ума из-за нее сходит, – ворчливо заметил шотландец. – И собирается обыскать весь город вдоль и поперек, чтобы найти бедную крошку.
– Надеюсь, найдет! – сказал мистер Ванделуп, который искренне надеялся, что все-таки не найдет. – Не выпьете ли со мной бокал вина, мистер Макинтош?
– Я бы лучше выпил чуток виски, если оно у тебя неплохое, – осторожно ответил старый Арчи. – А за все эти вина, от которых в брюхе становится кисло, я не дам и фальшивого пенни!
Получив столь любезное согласие Макинтоша, Ванделуп отвел его в клуб и представил всем и каждому как управляющего знаменитого Пактола. На всех молодых людей произвели большое впечатление и Арчи, и его манера выражаться. Если б мистер Макинтош того пожелал, он мог бы выпить океаны своего любимого напитка. Однако, будучи шотландцем и осторожным человеком, он выпил очень мало и покинул Ванделупа, чтобы отправиться к Мадам Мидас в Сент-Килду и передать обещание молодого француза заглянуть к ней на следующий день.
Распрощавшись с Арчи, Гастон наилучшим образом провел остаток дня. Он повстречался на улице с мистером Вопплсом, который поведал о том, как нашел Китти, абсолютно не подозревая, что молодой человек перед ним – тот самый злодей, который предал девушку. Ванделуп был в восторге, что Китти не упомянула его имя, и полностью одобрил намерение мистера Вопплса взять девушку с собой в турне. Позаботившись таким образом о будущем Китти, Гастон отправился к своему брокеру и обнаружил, что хитроумный Полглэйз купил ему акции.
– Растут, – сказал маклер, протянув Ванделупу сертификат и получив в обмен чек.
– Неужто? – улыбнулся француз.
"Полагаю, двое моих друзей уже начали свою маленькую игру", – подумал он, сунув сертификат в нагрудный карман.
– Информация? – спросил Полглэйз, когда Гастон двинулся к выходу.
– О! Вам бы хотелось узнать, где я ее раздобыл, – дружелюбно отозвался мистер Ванделуп. – Очень жаль, но я не могу этого рассказать. Видите ли, мой дорогой сэр, я не женщина и умею хранить секреты.
Ванделуп вышел, а Полглэйз озадаченно смотрел ему вслед. Наконец брокер подытожил свое мнение одним словом, резким, язвительным – и прямо в точку:
– Умник!
И убрал чек в сейф.
Гастон неспешно шел по улице и размышлял.
"Крошка убралась с моего пути, – думал он с улыбкой. – В кармане у меня небольшое состояние, и Мадам Мидас в Мельбурне. Сдается, – тут он снова улыбнулся, – теперь я подчинил себе слепую богиню" .
Глава 7
Богатство Мадам Мидас
Богатый человек не знает значения слова "дружба". Он не компетентен в своих суждениях, потому что богатство мешает ему составить правильное мнение. Хорошо одетые филантропы с самодовольными лицами могут исповедовать удобные доктрины в уютных комнатах с хорошо накрытыми столами; они могут говорить о том, что человеческую натуру несправедливо осуждают; могут рассуждать о добрых порывах и о благих мыслях в головах каждого. Тьфу! Любой способен проповедовать такое с высоты капитала в несколько тысяч фунтов. Но дайте тем же самым самодовольным добросердечным джентльменам спуститься вниз по социальной лестнице… Пусть они дважды посмотрят на пенни, прежде чем потратить его, пусть столкнутся с настойчивостью хозяек съемного жилья, с непомерными требованиями землевладельцев, с горькой бедностью улиц – и тогда они не будут так многоречиво рассуждать о человеческой натуре и ее прирожденной доброте.
Человеческая натура – это своего рода фетиш. Ей приписывается огромное множество добродетелей, которыми она никогда не обладала, и хотя из общего правила есть исключения, по сей день остается в силе афоризм Бальзака по поводу рода человеческого: "Натура трудится ради себя самой".
Мадам Мидас, однако, пережила нужду и холодность друзей, поэтому не питала никаких иллюзий насчет бескорыстных мотивов людей, которые теперь толпами вились вокруг нее.
Она была очень богата и решила остаться в Мельбурне на год, а потом отправиться домой, в Европу . Ну, а пока у нее был дом в Сент-Килде – раньше его занимал Марк Фреттби, миллионер, который оказался замешан в знаменитом убийстве кебмена почти полтора года тому назад. Его дочь, миссис Фицджеральд, находилась сейчас в Ирландии вместе со своим мужем, и через своих агентов распорядилась оставить в доме всю обстановку. Но за съем особняка требовали такие деньги, что никто не желал его снимать, пока на сцене не появилась миссис Вилльерс. Дом ей подходил, и она не хотела обставлять его сама, поскольку собиралась прожить в нем всего один год. Поэтому она повидалась с Тинтоном и Тарбетом, которые сдавали дом, и сняла его на год.
Окна распахнули, мебель вычистили и обновили, поденщицу, которая так долго в одиночку управляла этими безлюдными комнатами, отпустили, а ее место занял целый рой слуг. Мадам Мидас собиралась жить в ногу со временем, поэтому взялась переделывать и обустраивать свое домашнее хозяйство в такой экстравагантной манере, что Арчи запротестовал. Она добродушно отнеслась к его вмешательству, но все-таки устроила все так, как хотела. Когда же дом был готов, миссис Вилльерс принялась ждать, когда ее навестят друзья, готовясь развлекаться комедией человеческой жизни.
Ей не пришлось долго ждать: на нее обрушился целый потоп любящих людей. Многие хорошо помнили ее… О, прекрасно помнили! – в те времена, когда она была красавицей мисс Кертис, а потом ее муж… Этот ужасный Вилльерс… Будем надеяться, что он мертв… Промотал все ее состояние… Они всегда ее жалели, а теперь она богата… Этот восхитительный Пактол…. Она воистину всего этого заслужила… Она выйдет замуж, конечно… О, но она непременно должна выйти замуж!
И комедия продолжалась, и актеры заигрывали, и строили глазки, и кивали, и кланялись – до тех пор, пока Мадам Мидас не начинало тошнить от всей этой фальши и фривольности. Она знала, что эти люди с их приторными улыбками будут посещать ее, есть ее еду и пить ее вина, а потом уйдут и примутся поносить хозяйку дома на чем свет стоит. Но, с другой стороны, она и не ожидала ничего другого, поэтому принимала гостей с улыбками, видела насквозь все их смешные слабости, а вдоволь натешившись ужимками и лукавством велеречивых дам и господ, отпускала их восвояси.
Ванделуп посетил Мадам Мидас на следующий день после ее прибытия, и миссис Вилльерс доставил удовольствие его визит. Имея в голове определенную цель, Гастон, конечно же, старался быть как можно очаровательней. Он помогал Мадам обустраивать дом, рассказывал о людях, которые ее посещали, и отпускал о них циничные замечания. Все это очень развлекало Мадам Мидас.
Она начинала уставать от пустой болтовни людей с ограниченным интеллектом, и для нее было большим облегчением побеседовать с Ванделупом – с его острым языком и умной головой. Гастон не был филантропическим болтуном (немногие по-настоящему умные ораторы – филантропы), но он с легкостью видел всех насквозь и подытоживал свои наблюдения острыми язвительными словами, которые, по меньшей мере, были умны.
Мадам Мидас нравилось его слушать. А принимая во внимание то, какие пустозвоны ее окружали и как хорошо миссис Вилльерс понимала, что за ней ухаживают только ради ее богатства, неудивительно, что ее развлекало, когда все маленькие слабости гостей обнажал и классифицировал такой мастер сатиры, как Ванделуп. Так они сидели и наблюдали за комедией и за актерами, которые, сами того не сознавая, играли свои роли. Воздух был полон тяжелыми чувственными благовониями, огни ослепляли; отсутствовала лишь та резкая холодная атмосфера, которую Мэллок называет "озоном респектабельности".
Ванделуп преуспел в своей небольшой авантюре на фондовом рынке золотых рудников. Как и предсказывал мистер Барраклаф – который, между прочим, был очень и очень удивлен внезапным требованием Полглэйза продать акции и напрасно пытался выяснить у этой скрытной личности, что же тот задумал, – акции "Сорочьей Жилы" быстро поднялись. Была опубликована телеграмма управляющего, который утверждал, что они напали на богатое месторождение. В Мельбурне продемонстрировали образцы очень богатой породы, и доверчивая публика внезапно очнулась и осознала, что золотой прилив течет мимо ее дверей. Все ринулись на фондовый рынок, и спустя две недели акции "Сорочьей Жилы" поднялись с четырех шиллингов до нескольких фунтов. Гастон собирался продать свои акции по одному фунту, но, увидев, как быстро они поднимаются в цене, и услышав, что все только и говорят об этой жиле, которая должна была стать вторым "Длинным Тоннелем", повременил до тех пор, пока цена не достигла четырех фунтов. А потом, полностью довольный прибылью, француз продал все сразу и положил в карман почти десять тысяч фунтов. Теперь он был обеспечен до конца своих дней!
Акции поднялись еще выше, до четырех фунтов десяти шиллингов, потом быстро упали до трех, когда пошли слухи, что "карман" золота уже исчерпан.
Потом была найдена еще одна богатая россыпь, и акции рванули вверх до пяти фунтов, а после упали до двух, что постепенно стало их обычной ценой.
Этот Барраклаф и его друг неплохо преуспели, судя по тому, что первый предпринял поездку в Европу, а второй купил овцеводческую ферму и стал овцеводом. Однако они так и не узнали, как умно мистер Ванделуп сумел извлечь выгоду из их беседы. Не узнали они и о том, что теперь, заработав порядочную сумму, сей юный джентльмен решил держаться подальше от золотодобычи и, в отличие от многих других, сдержал свое слово.
Теперь, разбогатев, Ванделуп почти решился уехать в Америку, поскольку там имелось широкое поле деятельности для человека с его блестящими дарованиями, но появление Мадам Мидас в Мельбурне заставило его передумать. Муж миссис Вилльерс был, без сомнения, мертв, и Гастон решил начать оказывать его вдове знаки внимания, как только та обустроится. Без сомнения, она примет его ухаживания: самоуверенный молодой человек ни на миг не задумывался о неудаче.
А пока он отослал одежду Китти вслед за нею, когда девушка уехала в турне вместе с семейством Вопплс. Бедняжка, приняв это за признак ожившей привязанности, написала Ванделупу очень печальную маленькую записку, которую тот швырнул в огонь.
Гастон присмотрел и в конечном итоге снял очень красивые комнаты на Кларендон-стрит в Восточном Мельбурне, богато их обставил, вложил деньги в надежные ценные бумаги и приготовился наслаждаться жизнью.
Тем временем Китти стала любимицей семьи Вопплс, и они всячески носились с нею. Конечно, она не лезла со своим уставом в чужой монастырь и отправилась играть на подмостках под именем мисс Кэтлин Вопплс – ее наградили семейной фамилией, следуя театральным традициям. Семья теперь совершала турне по маленьким городкам Виктории, где была хорошо известна, судя по приему, который получал каждый из ее членов, появляясь на сцене.
Обычно мистер Теодор Вопплс посылал вперед своего агента, чтобы снять театр – или чаще зал, – оповестить город о прибытии труппы с помощью афиш и напечатать в местных газетах небольшие сенсационные заметки. Потом, когда семья прибывала на место, мистер Вопплс, который был истинным и высокообразованным джентльменом, посещал виднейших людей города и производил на них такое впечатление, что неизменно заручался их покровительством как личность, способная обеспечить первоклассные увеселения.
В запасе у мистера Вопплса имелся также ряд искусных маленьких планов, которые он называл "трюками". Самым успешным из них была лекция на тему "Религиозное учение Шекспира", которую он неизменно произносил воскресным днем в театре любого города, куда ему доводилось попасть. А если требовалось, он мог занять и кафедру проповедника и произнести превосходную проповедь, что случалось не так уж редко.
Такими способами мистер Вопплс поддерживал репутацию семьи, и высшие классы всех городов неизменно одобряли его представления – ну, а низшие классы в любом случае рвались в театр.
Теодор Вопплс так же искусно умел составлять программы выступлений, как и стимулировать публику к посещению театра, и гибкость семьи была воистину удивительна. Сегодня они играли комедию-фарс, завтра – "Гамлета", усеченного до четырех актов мистером Вопплсом; на следующий вечер на сцене царствовал бурлеск, а когда занавес поднимался в четвертый вечер, мистер Вопплс и его знаменитые артисты показывали мелодраму: они швыряли друг друга с мостов и изо всех сил умирали с голоду в лохмотьях, среди метели из кусочков бумаги.
Китти оказалась просто сокровищем – ее хорошенькое личико и очаровательный голос вскоре сделали ее фавориткой публики. Когда в бурлеске она играла Принцессу для Принца (Фанни Вопплс), в театре всегда было полно народу и гремели аплодисменты. Голос Китти был ясным и милым, как голос жаворонка, а ее исполнение – просто изумительным, поэтому мистер Вопплс окрестил ее Австралийским Соловьем. Под таким прозвищем ее и расхваливали в газетах. Кроме того, ее изящная внешность и определенная импульсивность и энергичность неудержимо увлекали аудиторию, и, не будь Фанни Вопплс по-настоящему доброй девушкой, она могла бы заревновать к успеху новенькой. Но вместо этого Фанни научила Китти танцевать брейкдаун , и в Варрнамбуле состоялся их бенефис. Давали "Доктора Фауста", и Фанни с огромным успехом спела: "Я только что получила нагоняй от мамы", а Китти пела песню Маргариты из "Фауста" про драгоценности "в манере, достойной Нильсон" (как написал на следующий день местный критик, никогда не слышавший Нильсон).
В общем, Китти сторицей окупила доброе дело, совершенное мистером Вопплсом: благодаря ей турне прошло с изумительным успехом, и ликующая семья вернулась в Мельбурн с полными карманами.
За ужином в честь триумфа своих гастролей мистер Вопплс сказал:
– На следующий год мы арендуем театр в Мельбурне, и я сделаю так, что он станет самым популярным зданием города, вот увидите!