* * *
Когда раздается скрип, за окнами еще темно, но Эван не спит. Бо́льшую часть первой ночи, проведенной в доме Джека, он лежал, глядя в потолок. Эван встает и осматривает комнату. Кресло на колесиках стоит у стола, полка над ним полна книг, расставленных по высоте. Рядом с ними стоит ваза с незаточенными карандашами. Занавески раздвинуты, и в окно проникают первые лучи рассвета. Нет ни пыли, ни беспорядка. Каждый предмет в комнате аккуратно положен на свое место .
Новый дом Эвана – это двухэтажная ферма в полях Арлингтона, штат Виргиния. Его окно выходит на зеленую дубовую рощу. Раньше он видел такое только по телевизору .
Джека Эван находит внизу, в кабинете, уставленном книжными полками из потемневшего дерева. Мужчина читает о чем-то под названием "Пелопонесские войны". Из старомодного магнитофона доносится классическая музыка. На столике в углу стоит фотография в потускневшей серебряной рамке. У женщины на снимке длинные темно-каштановые волосы до талии и аккуратный подбородок. Глаза за большими очками улыбаются .
Страйдер, лежащий у ног Джека, поднимает голову – в точности как у Скуби-Ду, – отмечая присутствие Эвана. Собака весит не менее сотни фунтов, рыжевато-коричневая шерсть топорщится на спине .
Эван ждет, когда Джек поднимет глаза, но этого не происходит. Он сидит неподвижно, как изваяние, и смотрит в книгу. Сейчас Джек совершенно не похож на того таинственного незнакомца с вытянутым лицом, который прятался в тени и глядел через проволочный забор, куря одну сигарету за другой .
– Почему вы выбрали меня? – наконец спрашивает Эван .
Джек продолжает смотреть в книгу .
– Ты знаешь, каково это – быть бессильным .
Это звучит как утверждение, но Эван понимает, что на самом деле это вопрос. И что он должен на него ответить .
Эван краснеет. Его губы плотно сжаты, но ответ прорывается сквозь них .
– Да .
– Для того, чем мы будем заниматься, – говорит Джек, наконец опуская книгу, – мне нужен кто-то, кому знакомо это чувство. Кто прочувствовал это до мозга костей. Никогда не забывай его .
Эван отдал бы все на свете, лишь бы только забыть об этом, но он молчит .
– Никто не должен знать твое настоящее имя, – говорит Джек .
– Ясно .
– Как твоя фамилия?
Эван отвечает .
– Она тебе нравится? – спрашивает Джек .
– Нет .
– Хочешь выбрать новую?
– Какую, например?
Пауза длится долго. Затем Джек произносит:
– Девичья фамилия моей жены была Смоак. Как насчет нее?
Эван обращает внимание на прошедшее время. Он понимает, что это подарок. Некоторое время мальчик колеблется, принимать ли его, и все время отводит взгляд от фотографии на столике .
– Конечно, – наконец говорит он .
– Это имя ты будешь использовать только в личной жизни, – говорит Джек . – Люди, с которыми ты работаешь, никогда его не узнают .
– А как они будут меня называть?
– По-разному . – Джек поднимается, держа в руке ключи. Его лицо становится серьезным . – Пора .
Насыпав Страйдеру полную миску еды, они садятся в грузовик, оставив седан дома, – мудрое решение, ведь ехать приходится почти все время по бездорожью. После получаса езды они начинают двигаться вверх по холму. Машину трясет, по стеклам хлещут ветви деревьев. Наконец грузовик подъезжает к конюшне .
Эван идет за Джеком внутрь. Здесь пахнет сеном и навозом. Джек закрывает за мальчиком тяжелые двери. Внутреннее пространство освещает лишь качающаяся над стойлами лампа, света которой явно недостаточно .
Сердце Эвана начинает биться быстрее. Он смотрит на Джека, но Джек на него не глядит .
Слышен хруст сена под чьими-то ногами. На свет выходит крупный мужчина с густой бородой, наполовину скрывающей грубое лицо. Он держит изогнутый нож. На лице мужчины улыбка, похожая на оскал .
– Привет, сынок, – говорит он . – Я должен рассказать тебе о боли .
Тело Эвана сковывает ужас. Он смотрит на нож, который держит в руке этот человек. Лезвие блестит в свете лампы .
Квадратное лицо Джека оборачивается к Эвану .
– Первая заповедь: никаких предположений, – хрипло говорит он .
Бородатый мужчина вертит нож в руке и протягивает его Эвану рукоятью вперед. Он говорит что-то, но Эван его не слышит – слова заглушает биение крови в ушах .
– Возьми нож, сынок, – наконец разбирает мальчик .
Эван подчиняется, а затем смотрит на Джека. Что дальше?
– Коли себя в ладонь, – говорит бородач .
Эван переводит взгляд с лезвия ножа на лицо мужчины .
– О, бога ради, – говорит тот, выхватывая у Эвана нож. Его крепкие пальцы сжимают запястье мальчика, а затем острый кончик лезвия касается ладони, прокалывая нежную кожу .
Эван кричит .
– Больно? – спрашивает бородач .
– Да, это …
Мужчина бьет Эвана по лицу. Сильно. Эван отшатывается, его щека горит огнем .
– А теперь не больно, правда? Я имею в виду твою руку .
Эван тупо смотрит на него. На глаза мальчику наворачиваются слезы .
– Болит ли у тебя рука? – слышатся слова, тяжелые, будто камни .
– Нет. У меня болит лицо.
Бородач снова скалится в подобии улыбки .
– Боль – понятие относительное. Субъективное. Тебя будет беспокоить заноза, пока кто-то не пнет тебя по яйцам. Я научу тебя понимать, в чем разница между кажущейся болью и болью настоящей.
Он хватает Эвана за другое запястье, вскидывает нож, и мальчик вздрагивает, пригибается, чувствуя, как в раненой ладони снова разгорается огонь. Но нож не движется .
Бородач смотрит прямо в глаза Эвану .
– Ожидание боли ведет к страху. От страха боль усиливается, – говорит он . – Ожидание того, что боль уйдет, вызывает прилив эндорфинов, и боль исчезает. То, как ты чувствуешь боль, зависит от того, как ты на нее реагируешь.
Голос Джека раздается откуда-то сбоку от Эвана .
– Боль неизбежна, – говорит он . – Но страдания можно избежать .
Эван вырывает руку из хватки бородача. Он понимает, что Джек стоит рядом с ним и ничего не делает. Мальчик чувствует себя преданным, обида огнем растекается по его телу .
Но в действительности Джек делает. Он смотрит. И Эван понимает, что это проверка, вроде тех, что были раньше. Он понимает, что от того, как он поведет себя сейчас, будет зависеть все; понимает, что это – главная проверка .
Однако прежде чем мальчик успевает что-то сказать, звучат слова бородача .
– Ты должен научиться контролировать болевые рецепторы у себя в мозгу. Держи под контролем островковую долю коры головного мозга, абстрагируйся от ощущений, сосредоточься на дыхании. Я научу тебя, как обращаться с болью, как прятать ее, отгораживаться от нее и продолжать вести себя, черт возьми, как ни в чем не бывало .
Эван сглатывает, издавая громкий звук .
– Как вы это сделаете?
Борода мужчины приходит в движение: он снова скалится .
– Практика творит чудеса .
Впервые Эван смотрит прямо на Джека. Ему кажется, что тот кивает или подмигивает, почти незримо выражая поддержку. А может, Эвану это мерещится .
В воздухе висит запах старого сена. Эван вдыхает и задерживает воздух в легких до тех пор, пока он не начинает обжигать его. Затем мальчик выдыхает. Вновь повернувшись к бородачу, он протягивает руку и разжимает кулак, подставляя ладонь .
– Тогда чего вы ждете? – спрашивает Эван .
* * *
В темноте зазвонил телефон Морены, прервав раздумья Эвана. Мужчина взглянул на экран.
Текстовое сообщение:
"Я ЕДУ. ОНА ЖДЕТ?"
Эван выдохнул застоявшийся птичий запах и написал ответное сообщение:
"СПАЛЬНЯ".
Мгновением позже пришел ответ детектива Чемберса:
"ХОРОШО. УХОДИ. ХОЧУ ЧТОБЫ ОНА БЫЛА ОДНА".
Сквозь сиреневые занавески было видно, как у входа останавливается автомобиль – судя по звуку мотора, массивная американская модель. Еще некоторое время мотор издавал рокочущие звуки, а потом затих, перестав заглушать шум улицы: на заднем дворе кто-то смеялся, откуда-то доносилась тараторящая по радио испанская речь – какая-то реклама, над головами пролетел реактивный самолет. И вот раздались приближающиеся к дому шаги.
Эван невольно подумал о том, как часто вслушивалась в эти шаги Морена, сидя вот так же в этой комнате.
– Пожалуйста, не надо! – надрывался попугай. – Пожалуйста, не надо!
Вслед за шагами послышался металлический лязг ключа, вставляемого в замочную скважину. Скрипнули дверные петли, а за ними и доски пола. Все ближе, ближе.
Дернулась ручка двери в спальню. Вверх, вниз. Дверь была закрыта.
– Я понимаю, Кармен, что ты напугана, – раздался из-за двери хриплый голос. – Обещаю, я буду нежен. – В дверь поскреблись. – Не обязательно бывает больно в первый раз. – Ручка двери снова дернулась. – Я позабочусь о тебе.
Эван отложил телефон Морены и поднял пистолет. На ум ему пришло еще одно изречение Джека: "Большая проблема, большая пуля, большая дыра".
– Ну же. Я принес тебе цветы. Открывай, я покажу тебе их.
Ручка двери затряслась уже более требовательно. Попугай все не замолкал. Рука Эвана с зажатой в ней веревкой напряглась.
– Мне надоело играть в игры, девочка. Открой дверь. Или ты сейчас же откроешь эту чертову дверь…
Эван осторожно дернул за леску. Она натянулась, и дверная ручка повернулась, открывая замок.
– Вот так, – снова послышался голос Чемберса, на этот раз более спокойный. – Хорошая девочка.
Дверь приоткрылась от толчка сильной руки. В поле зрения Эвана появилось мускулистое предплечье с закатанным к локтю рукавом, а затем и лицо вошедшего в комнату мужчины. Он был гладко выбрит, коротко подстрижен. Покрытая пятнами кожа, жестокий взгляд.
Чемберс шагнул вперед, и под его ногами зашуршала полиэтиленовая пленка. А затем он изменился в лице.
– Ты кто еще, на хрен, такой?
Полицейский опустил взгляд. Только сейчас он заметил пленку под ногами. Когда Чемберс снова посмотрел на Эвана, его взгляд был совсем другим.
– Ох, – сказал коп. – О, нет!
Глава 7
Кто есть кто в зоопарке
– Хочешь услышать самую яйцедробительную байку года? – спросил Томми Стоджак, прохаживаясь вокруг своего верстака, и, докуривая, затянулся сигаретой "Кэмел". – Скоро можно будет печатать чертовы "пушки". Вбиваешь программу, и принтер отливает форму. Хотел бы я поглядеть, как политиканы в Вашингтоне запретят такое!
Томми выплюнул сигарету, торчавшую из-под его байкерских усов, и погасил ее в раковине, перед тем как окурок присоединился к десяткам своих товарищей, плавающих в красной бочке с водой. Один тлеющий уголек мог бы превратить всю эту мастерскую в оплавленный кратер.
– Но не будем шугать обывателей, а?
Эван последовал за ним через слабо освещенное пространство, заполненное неподвижными машинами, острыми лезвиями и ящиками для оружия и походившее на недра средневекового замка. Солнце Лас-Вегаса нагревало стены, в воздухе пахло порохом и оружейной смазкой. От жары порез на предплечье Эвана воспалился. Кожу пощипывало, с раны осыпа́лись засохшие частички суперклея.
Томми изготавливал "пушки" по требованиям заказчика. Он занимался приобретением и разработкой оружия для различных неофициальных организаций, существующих с разрешения правительства, хотя прямо никогда об этом не говорил. По его манере выражаться и вести себя Эван заключил, что Стоджак связан со спецподразделениями военно-морского флота. Примерно семь лет назад они с девятипалым оружейником пересеклись благодаря целой паутине контактов и с тех пор медленно сближались. Было непросто добиться доверия, ведь им ровным счетом ничего не было известно друг о друге, но все же после нескольких тайных встреч, покружив какое-то время друг около друга, подобно осторожным акулам, им удалось прийти к чему-то подобному. Каким-то образом с помощью полунамеков и отсылок Эван и Томми смогли сверить свои моральные компасы и выяснить, что они показывают одно и то же направление.
– Конечно, у них есть недостатки, – продолжал Томми, – у распечатанных пистолетов. Проблемы с контролем качества. Но тебе-то что? Тебе же лишь на курок давить. Пока оно делает "бах!", ты счастлив, верно? – Он подмигнул Эвану и махнул рукой, указывая на липкий кофейник за его спиной. – Почему бы тебе не налить мне чашку горячего заткнисьнафига и не сказать наконец, что тебе надо.
Томми собрал многое из того, что находилось в арсенале Эвана. Оружейник мог добывать стволы без серийного номера и снабжать заказчика юридически не существующим оружием.
Но сегодня, на следующее утро после убийства нечистого на руку копа, Эвану нужно было кое-что другое.
Он потянулся к своей кобуре, висевшей на бедре, со щелчком вынул оттуда свой "Вилсон 1911" и протянул его Томми.
– Мне нужно, чтобы ты расплавил ствол и боек, – сказал Эван.
– Палил из него?
– Да, палил.
– Попал в плохих парней?
– В одного.
– И сказал Господь: сохраняйте суд и делайте правду.
Пальцы Томми, разбирающего пистолет на верстаке, двигались со скоростью дилера, сдающего карты в блек-джек. Оружейник надел сварочные очки, зажег горелку и превратил ствол, затвор, боек и выбрасыватель в шлак. Затем поставил новые детали и протянул "Вилсон" Эвану.
– Вуаля, – произнес Томми. – Пистолет-призрак. Весь в тебя.
Эван вставил в пистолет новую обойму, передернул затвор и начал засовывать оружие в кобуру, но Томми остановил его.
– Придержи коней, ковбой, – сказал он и указал на стоявшую в тени трубу.
Стальная труба длиной в четыре фута, наполненная песком, была закреплена под углом в сорок пять градусов. Надев защитные очки и наушники, Эван прицелился в раструб и на пробу выпустил весь магазин. Пули с глухим стуком, эхом разнесшимся по мастерской, вошли в песок.
Эван удовлетворенно кивнул и вновь повернулся к Томми, который прикончил свой кофе, открыл жестяную банку с жевательным табаком и с наслаждением сунул мясистый лист в рот. Эвану доводилось сталкиваться с людьми, у которых было много разных привычек, но он не знал никого, кто переходил бы от стимулятора к стимулятору с такой же легкостью и энтузиазмом, как Томми.
– Я знаю, что ты у нас любитель пороха, но если придется драться на ближней дистанции… – Оружейник взял с верстака складной нож и протянул его Эвану. – Только что получил. Решил показать тебе.
Эван попробовал пальцем вороненый клинок. Лезвие из закаленной стали S30V, титановая рукоять – такой нож способен пробить бронежилет. Модель, разработанная фирмой "Страйдер" для спецподразделений военно-морского флота. Эван сносно владел техникой ножевого боя эскрима, хотя и не был мастером – человек, в совершенстве освоивший филиппинское боевое искусство, легко порезал бы его на куски. Из-за этого он всегда старался захватить в ножевой бой пистолет.
– Спасибо, – сказал Эван.
– Знал, что "Страйдер" тебе придется по нраву, – ответил Томми.
– В детстве у меня так собаку звали.
– Не могу себе представить, чтобы у тебя вообще было детство.
– Белая изгородь, яблочный пирог, мяч для гольфа.
Томми ухмыльнулся и откинулся на стуле, который от этого движения покатился по бетонному полу, пока не наткнулся на что-то, похожее на старый пехотный миномет, а затем оружейник сунул руку в ящик и вынул оттуда темно-зеленый снаряд толщиной с эту самую руку.
– Что скажешь, если мы поедем в пустыню и поиграем в дартс для взрослых мальчиков?
– Заманчиво, – ответил Эван. – Но мне пора возвращаться.
– Ладно. Гони бабки и можешь мотать.
Эван протянул ему свернутую трубочкой пачку стодолларовых купюр, которую Томми не пересчитывая швырнул на верстак. Эван направился к тяжелой металлической двери. Когда он приблизился к ней, его внезапно охватила подозрительность, и он наклонился, чтобы посмотреть, выключена ли камера безопасности над дверью, как они договаривались.
Она была выключена.
Эван извиняющимся взглядом посмотрел на Томми.
Тот поднял голову, отрываясь от пересчета купюр.
Оба неуверенно улыбнулись.
– Безопасность не повредит, верно, братишка? – Томми сплюнул табак сквозь щель между передними зубами и засунул деньги в карман рубашки. – Никогда не знаешь, кто есть кто в зоопарке.