Если бы вы знали мое состояние в те дни. Куда я только не ходил и куда только не ездил! Все было впустую. Никто ее не видел, никто не знал, где она. Отчаяние захлестывало меня в те дни. Я даже подумывал о… пуле в своей башке, потому что жизни без нее не представлял. Только через месяц я смог думать более или менее связно и, усмирив свое отчаяние, вдруг решил, что она разведчица и уехала на задание за рубеж. Эта мысль стала для меня неким психическим шлюзом, через который сбрасывалось огромное внутреннее напряжение. Благодаря этой мысли я не сошел с ума и остался живым. Напомню, - обратился он ко мне, - это был конец 70-х, разгар "холодной войны", и такие идеи, такие помыслы могли иметь право на существование. К тому же - блестящее знание немецкого, к тому же - сильнейшая воля!
Да, забыл сказать, что ее дедушка тоже исчез. Сказали, что уехал куда-то на юг. Я даже в КГБ сходил, но там - естественно! - развели руками. Да, еще я узнал, что Валерия сдала экзамены в институте экстерном и получила диплом. А я и не знал этого. Вот так!
Вот тогда я понял не просто умом, а всей своей сутью, что она исчезла навсегда, что ее уже никогда не будет в моей жизни. И тогда я, человек совершенно далекий от литературы и вообще от изящных искусств, сел и написал ответ на письмо Валерии. Вот он:
О, Валерия, странная Женщина!
Для чего и зачем своенравная
Дама - Судьба подарила тебя?
Почему?
Ты была утешеньем,
иль все ж наказаньем?
Понял я лишь сейчас,
что тогда
не готов был познать
эту милую Женщину
с тем безумно прекрасным,
но уже не моим,
очень строгим лицом,
что глядит на меня с полотна!Вас как будто бы две,
таких разных:
и нежных, и властных!
Своей пылкой душой,
отстраненным и умным лицом,
ты дана как укор
об утраченном прошлом…Я тогда, чуть коснувшись
прекрасной руки,
ощутил теплоту
твоих нежных, но
жарких объятий!
А потом, когда платье
неслышной волной,
с тихим шелестом
пало к ногам,
я под нежною кожей -
вдыхая ее аромат! -
слышал стук, перезвон
ритмов наших сердец.
Я испил сладость губ,
Искривленных гримасою страсти,
И твой шепот:
еще же, еще…
И во взрыве взаимного счастья
мы слились…
стал тогда я тобой…
и познал глубину
твоей пылкой
и жгучей любви!
О, Валерия, милая Женщина!
Ты прекрасна, желанна
и так мне теперь недоступна!
Нет тебя, и ко мне
ты уже не придешь
НИКОГДА!Так поплачь обо мне,
о несбывшихся страстных
желаньях, что хотел воплотить,
обретя вдруг тебя!
Так поплачь же неслышной
и светлой слезой…
Все ушло, ничего мне уже
не вернуть…
Все растаяло в дымке забвенья…
Я измучен, я пуст, я один…
О, Валерия - странная Женщина…
Написал, заклеил в конверт и положил в стол! После этого я пошел по избитой тропинке многих поколений мужиков: приложился к бутылке, а если попросту - запил. По-черному запил. Ведь тормозов-то у меня не осталось. Не было Валерии, не было друзей по спорту: я еще в прошлом году бросил его, порвал все связи с командой. В общем, я допился до ручки. Помните, как в фильме "Москва слезам не верит" один из героев, бывший хоккеист, совсем опустился и бродил по пивнушкам, рассчитывая, что ему нальют на халяву. Вот так же делал и я. Опустился совсем. И не знаю, как бы я кончил, если бы не Алена. Просто она меня нашла в затрапезной пивнушке, где я сидел с самого утра, подошла прямо ко мне и просто сказала: "Митя, пойдем домой!"
Вы знаете, эти три простых слова меня как будто огнем опалили. Домой! Господи, какое давно забытое слово. Домой! Вот этот голос, эти слова я запомнил на всю жизнь. К своему большому удивлению, я встал и смирно пошел за Аленкой. Так я стал жить у нее. Не с ней, а у нее. Квартира у Аленки была большущей: четырехкомнатная "сталинка" осталась от родителей; они, выйдя на пенсию, уехали куда-то на юг. Я, наверное, с полгода был в квартире как постоялец. Сначала тупо лежал на диване, не имея ни сил, ни желания двигаться. Мне вообще не хотелось жить. Временами ругался с Аленой: типа, зачем меня подобрала, если бы не ты - сдох бы уже, и всем стало бы от этого только лучше. Услышав это, она заплакала и тихо-тихо ответила:
- Дурак ты, Дима. Я ж тебя люблю! Давно люблю…
Вот эти слова меня окончательно вылечили… Или, вернее, не так: они меня подняли на ноги. К этому времени я физически от пьянки отошел совсем, и только жуткая депрессия не давала мне жить, душа была больна. В общем, Алена меня вернула к жизни и поставила на ноги.
Со спиртным я завязал. В институте восстановился на заочное отделение, а днем работал на заводе. С помощью Алены я довольно быстро наверстал упущенное и вскоре получил диплом, а еще через пару лет меня перевели на должность мастера на нашем номерном заводе. Тогда же мы зарегистрировались. Вскоре Алена родила первого сына, а еще через год - второго. Петра и Павла. В общем, наша жизнь потянулась неторопливо и достаточно размеренно! Того, что было с Валерией: всех этих безумств, бессонных ночей, полных огня, страсти, - больше не было. С Аленой все проще, спокойнее. Аленка меня любила. Любила она как-то тихо, незаметно, я бы даже сказал, равномерно. Она была матерью и женой в одном лице. Знаете, она из тех женщин, которые при всей своей мягкости, уступчивости всегда умеют настоять на своем. Про таких жен говорят: муж - голова, но жена - шея! Куда шея повернет, туда та голова и будет глядеть! Это - про нас.
Тут Дмитрий замолчал, уйдя в свои мысли. Огурцов взял бутылку и постукал ею о край стакана. Он глянул на них и сделал отрицательный жест.
- Знаете, что самое удивительное? Я, как встретил Аленку, Валерию не вспоминал. Вернее, думать - иногда думал, даже с Аленой обсуждали ее исчезновение, размышляли, куда она могла деться. Но вот той боли, тоски уже не было. Я ее вспоминал тихо, как и спорт: без надрыва, с неким умилением, что ли, и не более того. Ведь у меня были дети, была Аленка, образ которой давным-давно затмил образ Валерии. А может, просто срабатывал некий психический предохранитель.
- М-да, - сказал доктор, - а как же вы все снова оказались вместе? И вы, и Валерия, и Аленка? И, судя по всему, в хороших отношениях…
Дмитрий несколько смутился и, налив капельку коньяку, неторопливо выпил и, шумно выдохнув, сказал:
- А это и есть то, о чем я вам, попутчику, и хотел рассказать. - После этого Дмитрий задумался, и Огурцову показалось, что он не решается дальше говорить.
- Послушайте, - сказал тихо доктор, - я же не настаиваю, чтобы вы рассказывали. Может, спать, а?
- Да нет! Я именно хочу рассказать то, о чем никто, кроме нас троих, не знает, понимаете? Хочу. Только не знаю, как об этом рассказать - вот сижу и в голове строю рассказ.
Потом он откашлялся, выпил немного коньяку и тихим, ровным голосом стал рассказывать:
- С тех пор прошло уже десять лет… Сыновья наши учились в одном классе, и буквально за три дня до последующих событий они отправились на Черное море, к бабушке и дедушке.
Глава 3. Валерия и Алена
Я к ней вошел в полночный час.
Она спала, - луна сияла
В ее окно, - и одеяла
Светился спущенный атлас.
И. Бунин
Звонок в дверь раздался поздно вечером, совсем поздно.
- Кто бы это мог быть? - недоуменно спросил я Аленку. Она пожала плечами:
- Понятия не имею… К тебе, наверное. Может, с работы?
- Да ну! Если б там что-то случилось, позвонили бы, заранее предупредили!
Аленка накинула халат и пошла к двери. Я, открыв книжку, вполуха слушал привычные звуки: вот Алена идет к двери, вот она что-то спросила, вот защелкали - как показалось, торопливо! - замки, брякнула цепочка - и тут же раздался ее короткий невнятный вскрик и голос:
- Митя, Митя, иди скорей!
Я вихрем в одних плавках промчался к двери, почему-то холодея от страха. В дверях Аленка с трудом удерживала в руках какую-то женщину, которая оседала все ниже и ниже.
- Помоги… держи же, держи! - И я только успел протянуть к ней руки, как она повалилась прямо на меня. Я ее успел подхватить в последний момент и, подняв на руки, понес в комнату, а Аленка побежала впереди:
- На диван… неси осторожно… клади… так.
И только положив ее, я понял, что это была Валерия. Валерия! Валерия!!! Но, боже мой, в каком виде?! На лице ее растекался сплошной и, как мне показалось, черный кровоподтек, и все оно было перепачкано кровью, тонкой струйкой сочащейся из носа… Я в растерянности замер, как соляной столб: мне хотелось одновременно и бежать, что-то делать, что-то предпринять, и в то же время не знал, что делать…
- Я позвоню… "Скорая помощь"… - наконец-то что-то сообразив, сказал я и кинулся к телефону…
- Нет! - каким-то высоким и незнакомым голосом вскрикнула Валерия и закашлялась. - Нет, не надо, все пройдет и так… только не гоните меня: мне некуда идти, - прошептала она и замолкла. Из глаз ее катились слезы и, перемешиваясь с кровью, капали на подушку, расплываясь по ней бурыми пятнами. Эти слезы, первые в жизни слезы, увиденные на ее лице, потрясли сильнее всего! Может, сильнее, чем само ее появление в таком виде…
Понимаете, - сказал Дмитрий, прервав свой рассказ, - плачущая Валерия - это из области фантастики! Валерия? Плачет? Ее никогда и никто не видел плачущей. Даже я, в моменты… ну, когда мы расстались. А она ведь это сильно - очень сильно! - переживала. Это я тогда, после ее отъезда, очень отчетливо понял. А тут - избитая (!) плачущая (!) Валерия!!! Это было из области запредельного.
Он ненадолго замолчал, и, воспользовавшись паузой, Огурцов капнул себе коньячку, и они с Дмитрием, глянув друг на друга, одновременно кинули в рот коричневую жидкость. Он шумно подышал и через пару минут продолжил.
* * *
- Я стоял посреди комнаты и топтался, не зная, что предпринять. Впрочем, Аленка все быстро взяла в свои руки, и я был незаметно вытеснен в зал, а она деловито сновала по квартире: то в комод, доставая какие-то женские причиндалы, аптечку, халат, то зачем-то в холодильник… Потом она мне дала команду приготовить чай и при этом не высовываться из кухни. Я все сделал, после чего сидел и тупо смотрел в темное окно, слушая вполуха, как Аленка с Валерией пошли в ванную комнату, где потом долго-долго шумел душ, слышался плеск воды в ванне; а в голове все металась и металась одна навязчивая, почти паническая мысль: "Валерия… Господи, Валерия… моя Валерия рядом… сколько же лет… Аленка… дети… Валерия… что будет?!"
Затем прибежала Аленка, забрала чай с пирожками и унесла в гостевую комнатку, куда уже ушла Лера. Выходя, жена мне сказала, чтоб я шел спать и что она через полчасика тоже придет. Еще сказала, что с Валерией все в порядке, что ничего страшного…
И я поплелся к себе. Проходя мимо двери, я услышал до боли знакомый и, казалось, давно забытый ее голос - Лера, всхлипывая, что-то рассказывала Аленке. Затем я услышал тихий грудной Аленкин смех и ее шаги. Испугавшись, что увидят и подумают, что подслушиваю, я юркнул в спальню и притих. Сердце почему-то колотилось так, будто я стометровку за 12 секунд пробежал!
Аленка пришла не ранее чем через час. Я лежал под покрывалом, старательно притворяясь спящим. Аленка прошла к окну и замерла. Я, приоткрыв глаза, украдкой посмотрел на нее: жена стояла у окна, вглядываясь в ночную темень.
- Митя, - не оборачиваясь, сказала она, - Валерия у нас поживет, пока не поправится - это недели три, я так думаю. Ей сейчас очень плохо. - Потом она немного помолчала и так же, не поворачиваясь, спросила: - Что молчишь? Я ведь знаю, что не спишь!
- А что сказать? Это ты лучше скажи - что случилось с ней, откуда она?
- Не знаю, она не сказала. Ты ведь знаешь, как она умела уходить от ответов, когда не хотела говорить?
- Знаю…
- Слушай, Митя, ты ее до сих пор любишь?
Я сел на диване и задумался:
- Помнить - да, помню. Люблю ли? Не знаю. Нет, наверное.
Вдруг Аленка резко повернулась ко мне и сказала:
- Иди, пожалей ее!
- Я и так ее жалею. Если бы я знал, кто это сделал, я бы…
- Ты что, - перебила она, - притворяешься? Не понимаешь, о чем я говорю?
- Не понимаю, - совершенно искренне ответил я.
- Господи, ты что, не знаешь, как мужик может бабу пожалеть? - плачущим и каким-то незнакомым голосом сказала Аленка. Я смотрел на нее, как в таких случаях говорится, вылупив глаза!
- Ты что, жена родная, с ума сошла? Т-ты… понимаешь, что…
- Понимаю. Иди же, горе мое, иди! - рыдающим голосом вскрикнула она, а потом уже спокойно сказала: - Так надо. Иди!
И я пошел. Остановился перед ее дверью и прислушался. Там стояла абсолютная тишина. Я, затаив дыхание, осторожно, буквально по миллиметрам, открыл дверь и на цыпочках скользнул в комнату. И, еще не увидев Валерию, я на мгновение трусливо подумал: "Вот бы она спала!" Я даже про себя усмехнулся: давно ли ты, Митя, только мечтал о таком - зайти в комнату, где лежит на кровати Лера?
Но Валерия не спала. Она, ссутулившись, сидела на самом краешке дивана, зажав ладони между колен. Ее черные длинные волосы совсем закрывали лицо и касались колен. От всей ее фигуры, от ее позы несло такой беспомощностью, беззащитностью, что у меня в горле комок появился. Я сделал шаг, другой… Валерия подняла голову и, повернув лицо ко мне, откинула закрывающие его волосы. Бог мой! Какой знакомый жест! Я, оказывается, его не забыл. Мы, не говоря ни слова, смотрели и смотрели друг на друга. Потом ее губы шевельнулись, и я скорее догадался, чем услышал:
- Здравствуй, Митенька!.. Иди ко мне…
Я шагнул вперед и подхватил ее на руки. Какой же она легкой и невесомой была! А Валерия, охватив руками мою шею, прижалась ко мне со всех сил и чуть слышно, по сути молча, заплакала, сотрясаясь всем телом. Слезы ее капали на мою голую грудь, катились вниз, по животу. А я ходил и ходил по комнате, качая ее на руках.
Потом, шагнув к дивану, положил на него Валерию. Лера, не открывая глаз, протянула, как ребенок, вверх обе руки, обхватила мою шею и с неожиданной силой притянула к себе. Я упал сверху, и мы слились в поцелуе… А луна заливала комнату белым и призрачным светом.
Так в моих объятиях Лера и уснула. Я еще немного полежал рядом, жадно вдыхая запах ее разгоряченного тела, и осторожно разжал руки… Она, сонная, почмокала, как ребенок, губами, повернулась на бок и, подтянув вверх колени, спрятала ладошки между бедер. Я прикрыл ее одеялком и тихонько, на цыпочках, вышел в коридор.
В нашу с Аленкой спальню я заходил… со страхом и чувством вины. Там я остановился, не зная, как себя держать и что ответить, если Аленка спросит…
Через пару минут она повернулась и совершенно ровным и сонным голосом пробормотала:
- Ну, что как столб стоишь? Ложись давай, поздно ведь…
И я осторожненько устроился на краешек, робко залез под одеяло и как-то быстро уснул…
Наутро меня разбудила Аленка:
- Поднимайся, прелюбодей, - это был единственный раз, когда она напомнила об ЭТОМ, - за хлебом сбегай, а то завтракать пора.
* * *
Вот так у нас началась новая жизнь. Валерия суток трое при мне из комнаты не выходила, и я ее не видел. Аленка же каждый вечер подолгу сидела у нее, и они о чем-то тихо говорили. Впрочем, нередко оттуда доносился довольно громкий смех. Алена мне никогда не рассказывала, о чем они говорили и над чем смеялись. На вопрос о том, как там Валерия, она всегда отвечала одинаково: "Нормально. Хорошо".
Потом Лера стала по квартире ходить и при мне. Она никогда не поднимала глаз, тихонько здоровалась и как мышка, как тень проскальзывала мимо. Никогда она с нами не садилась и за стол.
Потом, как-то придя с работы, мы обнаружили, что в квартире наведен идеальный порядок - все было буквально вылизано.
В этот же вечер, когда она шла мимо по коридору, я, не удержавшись, поймал ее за руку и спросил: "Зачем?" Но она, с силой высвободив руку, глянула на меня исподлобья и ответила, что так надо, и тут же скрылась в своей комнате. Аленка же все это восприняла как должное и была совершенно спокойна. В общем, Валерия жила у нас месяц. Жила затворницей, почти не появляясь в комнатах.
- И за все это время у нас ничего не было, - сказал мне Дмитрий, - хотя, если откровенно, я нет-нет да и ловил себя на желании "еще разок пожалеть Валерию". А что, мы, мужики-то, существа полигамные? - спросил он собеседника. Впрочем, ответа на такой вопрос он не ожидал…
- Ну и чем же все кончилось? - спросил Огурцов, чтобы наконец прервать молчание Дмитрия.
- А все кончилось так же, как и началось, - внезапно! Просто мы с Аленкой однажды пришли с работы, а на столе лежали ключи, что ей оставляли, а под ними - записка: "Спасибо вам, мои единственные родные люди".
Глава 4. Две жизни
Ночь без света, непроглядная
Обняла меня за плечи
И шептала: "Ненаглядная!"
И вела чудные речи.
Подарила сон-награду,
Сон-несчастье подарила…
И смеялась: "Что, не рада?..
Или я не угодила?"
Т. Гринкевич
Знаете, когда я прочитал эту записку, меня настигло острое ощущение, что я опять в прошлом - что опять читаю то, старое письмо, в котором была боль разлуки и нежелание уходить. Поняв это, я смутился, вспомнив, что рядом стоит Аленка и что, увидев мое красное лицо, она догадается о тайных мыслях. А попросту говоря, испугался, как пацан, что жена застукает. И тут же до меня дошло: то, что случилось в первую ночь, произошло по ее настоянию и было с точки зрения морали делом гораздо более греховным, так что сейчас глупо было бояться мыслей. И вот представьте: я поднимаю глаза и вижу на ее лице - нет, не злость, не подозрения, а какую-то грустную, почти материнскую улыбку понимания. Глядя мне в глаза, она очень искренне, с досадой бросила:
- Ну что за странная привычка исчезать, не предупредив никого!
Вот таким было возвращение Валерии. Вот таким был ее второй уход. Мы с Аленкой весь вечер провели порознь, практически не разговаривая.
Однако после отъезда Валерии жизнь потихоньку вернулась в привычную колею и потекла по-прежнему, будто Валерия и не появлялась. Думать о случившемся мы, конечно, думали. Я, по крайней мере, точно думал, а вот думала ли Аленка - не знаю. Наверное, думала. Но ни я, ни она на эту тему никогда не говорили…