Меня такая свобода не устраивала. Вот потому-то в душе я и был согласен с философией Жемчужного. В идеале. Потому что в идеале я тоже мечтал о городе, утопающем в саду. О городе, где нет места для наглости, воровства и убийств. О городе, где существует истинное искусство и истинная духовность. Где у детей есть - безмятежное детство. И где старики умирают в положенный им свыше срок. Не от войн, не от голода, и не от самоубийств. К чему их привело сейчас такое исключительно страшное слово - свобода. Да, я был согласен со столь близкой к идеальной философией Жемчужного. Единственное, что меня не устраивало в этом случае - конкретные носители столь прекрасной идеологии. Я просто не верил им. Все время не покидало ощущение, что они жили не ради идеи, а исключительно ради присутствия ее иллюзии. Но пока я не мог понять - с какой целью. В этих людях было так мало искренности, так мало души и чистоты. И дело тут даже не в их двуличии. Дело - в другом. И это другое я был просто обязан вычислить.
Создавалось впечатление. Что все доброе, что делали жемчужане, они делали не от сердца, и даже не от разума. У них это происходило машинально, как у роботов, участвующих в научном эксперименте. Я допускал, что они, как обычные люди, имеют право на ошибки. Однако люди, во всяком случае - многие, совершив ошибку, мучаются, даже порой очень жестоко расплачиваются за них. У жемчужан же все было настолько рассчитано и продуманно. И грех, и его количество, и его мера. Что вся эта прекрасная по сути философия переворачивалась с ног на голову. И пожалуй. Единственным живым человеком среди них оставался Сенечка Горелов. И то, возможно, временно, просто по глубокой молодости, которая так скоро пройдет…
Вот с такими недоверчивыми и суматошными мыслями я ворвался в холл. Взмокший и запыхавшийся.
Ли-Ли всплеснула руками, завидев меня. И испуганно спросила.
- За вами кто-то гнался, Ник?
- Увы, милая. Просто я настолько проголодался, что воспоминания об акульих плавниках заставили меня прибегнуть к этому марш-броску. Но возраст, увы, уже не тот, так что…
У Ли-Ли было туговато с юмором. И она искренне расстроилась за мой пустой желудок.
- Но на ужин у нас, к сожалению, не акульи плавники. Жареная треска вас устроит?
- Не то чтобы… Но не умирать же мне с голода.
И я бросился вверх по лестнице, уже не обращая внимания на заботливое кваканье Ли-Ли.
Вано был в номере. И тут же с порога загудел.
- Ну и дела, Никита. Ты упадешь, когда я расскажу.
- Я и так сейчас упаду. От усталости. Лучше скажи, доктор еще не покидал гостиницу.
- Нет, слава Богу. Мы только что с ним отужинали. И на мой вопрос, что он теперь намеревается делать, Заманский ответил, что, конечно же, работать. Вот такие дела. Возможно, он врет, а возможно…
- В любом случае, Вано, нам предстоит провести этот славный темный вечерок на кладбище. Здесь мы его можем упустить. И рисковать ни к чему. А там ты мне все и расскажешь.
Когда мы спустились в холл, там к счастью никого не было. Потому не пришлось отвечать на назойливые расспросы Ли-Ли, куда мы собрались в столь поздний час. Учитывая, что она могла ненароком заикнуться о нашем уходе профессору. Нам не хотелось спугнуть его.
Из кухни неслись аппетитные запахи жаренной рыбы с луком и перцем. Я жадно вдохнул эти ароматы. Вспомнив, что какой-то умник писал, что компенсировать голод можно острыми запахами еды. Наверняка специально придумал для голодающих. И естественно, этот метод мне не помог. Когда мы с Вано пробирались сквозь густой лес к кладбищу. Мой пустой желудок так вызывающе урчал, что никакие лесные звуки не могли заглушить его песен.
Если не считать, что мы направлялись к кладбищу. Если не принимать во внимание тревожный шелест листьев и отдаленный плеск морских волн, нагоняющих легкую дрожь по телу. То в лесу было прекрасно. В этот вечер было полнолуние. Чистое черное небо. И золотая луна. Настолько полная, что казалось она вот-вот лопнет. Ее золотистые блики блуждали по кронам деревьев, по мягкому, усыпанному мелкими цветами, мху.
Мне стало жаль, что мы шли к кладбищу. Неплохо было бы, чтобы мы просто гуляли. И я поразился смелости доктора, которыйкаждый вечер совершает этот путь. Он был небезопасный. За любым деревом мог скрываться кто угодно. Таинственные шорохи опять же не способствовали спокойному вечернему моциону. Значит у Заманского были более веские причины прогуливаться здесь каждый вечер. В то, что он закаляет свою силу воли, мне верилось с трудом.
Сразу за лесом мы увидели кладбище. В ярком свете луны оно было как на ладони. Типичное кладбище. И ничего более. Типичное место где хочется выть от тоски. И где назойливо лезут в голову мысли о смерти. О том, что так не хочется когда-нибудь здесь очутиться. А если в такие моменты и находишь в себе мужество признаться, что это неизбежно. То хотелось бы, чтобы это случилось нескоро.
Мы спрятались за огромным раскидистым дубом, недалеко от главного входа. Если профессор появиться, то мы его сразу заметим. Даже если он перелезет через ограду, ему все равно придется пройти мимо нас.
Чтобы перебить мрачные мысли, мы закурили. И одновременно попытались завести разговор. Скорее от желания, чтобы просто звучали слова. Напоминая о том, что мы еще живы. И заглушая гнетущую и мертвую в прямом смысле слова тишину.
- Ну и отпуск, - вздохнул Вано, глубоко затягиваясь сигаретой. - Вместо того, чтобы развлекаться в каком-нибудь баре на берегу моря с красотками, мы проводим лучшее время на кладбище. Да еще по собственной воле. Забесплатно.
- Да уж, - согласился я. - Мне уже начинает казаться, что профессия актера не так уж и плоха. Хотя…
Я неожиданно рассмеялся. Хотя мой смех был здесь настолько же уместен, как траурный марш на свадьбе.
- Надо же, вспомнил! Мы как-то снимались на кладбище. В такое же полнолуние, да еще в начале зимы. Малоприятное занятие! Вся съемочная группа так перепугалась и перенервничала, что помогла только водка. Надрались абсолютно все! Режиссера привезли в гостиницу мертвецки пьяного. Один оператор был на ногах, поскольку оказался язвенником. У него был выбор, либо умереть от водки. Либо от страха. Он выбрал второе. И один снял этот эпизод. Самое смешное, он оказался самым удачным в картине. В стельку пьяный главный герой выглядел на экране бесстрашным суперменом. И даже получил за это какую-то премию. Как самый мужественный герой-любовник. Все потом очень долго хохотали.
- Возможно, и нам бы не помешали грамм сто пятьдесят. Хотя, представь картину. Профессор медицины откачивает на кладбище мертвецки пьяных детективов. Нет, это уже не смешно. Лучше, пока мы здесь окончательно не свихнулись, расскажи, что тебе поведал наш славный мальчик-журналист.
Я подробно пересказал Вано свою встречу с Сенечкой. Он вовсе не удивился, в очередной раз узнав о тайных увлечениях жемчужан. И даже пожалел Горелова, которому, судя по его темпераменту, тяжело приходится в этом болоте.
Затем настала моя очередь быть слушателем. И в отличие от Вано я был искренне удивлен, хотя, казалось, уже был готов ко всяким сюрпризам.
Вано, расставшись со мной, прямиком направился к доктору Ступакову. Но серьезной беседы не получилось. Поскольку в его доме он увидел весьма интересную картину.
За круглым столом, по пояс обнаженный, но с галстуком на шее, сидел Ступаков. А напротив него восседал Ки-Ки. В дорогом клетчатом пиджаке доктора, наброшенном на квадратные плечи поверх собственного пиджака. Они так увлеченно резались в карты, и их глаза настолько азартно блестели. Что не слышали ни стука в дверь, ни появления гостя. Вано уже было подумал, не присоединиться ли к ним. Учитывая, что в центре стола стояла пузатая бутыль самогона.
Заметив его в конце концов, они поначалу испугались. Но потом вежливо пригласили присоединиться к ним. Взяв с него честное слово никому ничего не рассказывать. И уже по ходу дела объяснили, что раз в неделю отводят душу за картами, играя на вещи. Но это не более, чем шутка. Потому что вещи потом безусловно возвращаются проигравшему.
Поскольку самогон уже развязал их язычки, Вано попытался выведать у доктора что-нибудь на счет болезни адвоката. Но Ступаков остался непоколебим. Сработала профессиональная привычка. Он заметил, что давал клятву Гиппократа, и о болезнях своих пациентов ничего не скажет даже под угрозой пыток.
Вано попытался перевести разговор на его племянницу Галку. Но и тут ничего не вышло. Ступаков определенно ничего не знал. Он так восхищался своей племянницей, ее скромностью и порядочностью. Что Вано подумал, уж не святая ли она дева Мария.
Вот пожалуй и все. На прощание картежники еще раз взяли с Вано клятву ничего не болтать. Хотя он заметил, что ему это ни к чему. Поскольку мужиков он не осуждает. А напротив - даже рад, что в этот городишке живут вполне нормальные люди. В ином случае их чрезмерная целомудренность уже было наводила на страшные подозрения.
- М-да, - присвистнул я. - Бедный Модест! Хотя, возможно, в чем-то они и правы. Ну посуди, Вано. Если бы каждый не держал свои пороки в тайне, чтобы случилось? Ли-Ли бы расстроилась, узнав, что муж - заядлый картежник. Сам Ки-Ки был бы в трансе, проведав, что его жена обожает здоровых, но беззубых столичных парней. У доктора разрушилась бы иллюзия о невинности племянницы, у племянницы - на счет доктора. У мэра бы…
- Ладно, можешь не продолжать. Я все понял. Впрочем, возможно, именно этими маленькими тайнами и внешними приличиями они просто сохраняют жизненное равновесие друг друга.
- Возможно, - задумчиво протянул я. - И все таки, что-то мне в истории этого городишки не нравится. Понимаешь, они как бы попытались мораль возвести в рамки закона. Но в этот виде мораль перестает быть моралью. Она превращается попросту в страх. Страх перед наказанием. Нравственность, чистота должны быть заложены в душе. А душа всегда вне рамок закона. Закон - это прежде всего разум, логика и справедливость. Но не душа. А они словно пытаются материализовать саму душу. Чтобы ей было легче манипулировать…
Ветер усилился. Сигареты кончались. Зубы начинали постукивать от холода. Тишина на кладбища становилась все более осязаемой. А профессор не появлялся. Быть может, он о чем-то пронюхал?
- В любом случае, думаю Заманский здесь не при чем, - внезапно заявил Вано, желая поскорее отсюда смыться. - Единственная причина убить адвоката была у Угрюмого.
- А это мы сейчас и посмотрим, - прошептал я и прижал палец к губам.
Вано навострил уши. Среди мертвой тишины отчетливо раздавался звук шагов. Наконец луна отчетливо осветила фигуру в широкополой шляпе. Она двигалась не то чтобы крадучись, но достаточно осторожно, опасливо озираясь по сторонам. Наконец фигура ступила на заасфальтированную кладбищенскую аллею. Это был профессор.
Выждав пару минут, мы не менее осторожно, последовали за ним. Не оглядываясь по сторонам, потому что были уверены, что в такое время никто сюда больше не сунется. Мы шли вслед за профессором, спотыкаясь о могильные плиты и прячась за мраморными памятниками. И мне уже начинало казаться, что покойникам все это может не понравиться. К тому же запах сырой земли и увядших цветов не прибавлял нам бодрости. Наконец, где-то на середине кладбища, профессор остановился. Я в очередной раз порадовался, что сегодня полнолуние. Место хорошо просматривалось. И утром мы с легкостью сможем уточнить, кто здесь погребен. На всякий случай я посоветовал Вано запомнить расположение могилы. На что он заметил, что пора сматываться.
Когда мы уходили, Заманский положил на мраморную плиту маленький букетик полевых беленьких цветов. Растущих по дороге на кладбище, в лесу. Лучших цветов он конечно принести не мог, поскольку держал свои посещения в тайне.
В гостиницу мы почти бежали. И когда распахнули дверь, у нас был такой счастливый вид, что Ли-Ли наверняка решила, что мы выиграли в лотерею. Ну, в лотерею, не в лотерею, но кое-что нам сегодня все-таки удалось сделать.
В гостиной по-прежнему витал аппетитный запах. И Ли-Ли выразила надежду, что на сей раз мы никуда не сбежим. На что я резонно заметил, что побег от жареной трески с луком и перцем - большой и непоправимый удар по нашему желудку. Наспех умывшись, мы уселись за стол. Набросившись на несчастную рыбу. Надо сказать, пребывание на кладбище не испортило наш аппетит.
- А что, доктор уже поужинал? - между прочим спросил я у хозяйки отеля.
- Да, вместе с вашим дружком, - указала она на Вано. - Но в отличие от вашего друга, он вторично ужинать не собирается.
И уже понизив голос на два тона загадочно добавила.
- Он опять ушел. Наверняка, на кладбище.
Мы сделали вид, что ее замечание нас никоим образом не взволновало. Ли-Ли с любовью украдкой поглядывала на Вано, а тот отвечал ей такими же страстными взглядами. Вообще, эта парочка суетливой курицы и ленивого бегемота годилась только для шаржа. Но я решил, что это не мое дело. Хотя тем не менее ненароком спросил.
- А что это ваш муженек не трапезничает?
Ли-Ли вздохнула, выражая тем самым печаль по поводу его отсутствия.
- По четвергам он проводит вечера у доктора Ступакова.
- И чем они, если не секрет, занимаются?
- Да какой уж секрет, - махнула она пухленькой ручкой. - Хотя вы знаете, он очень стесняется говорить об этом. Ну, о своем хобби.
- Хобби? - я взметнул бровями.
- Вы понимаете, Ки-Ки увлекается медициной. Конечно, не имея должного образования… Хотя, вы знаете, он закончил медицинское училище. Но на большее его не хватило. Вот он и совершенствует свои знания у Ступакова. Доктор настолько любезен, что согласился ему помогать.
Меня распирало от смеха. Совершенствовал знания в медицине! В перерывах между пульками. И за бутылью самогона. Я бросил взгляд на Вано. Он сидел, красный как рак, уткнув нос в тарелку, на которой валялись рыбьи потроха. Казалось, его красные щеки сейчас тоже не выдержат. И лопнут от смеха.
- Они там допоздна трудятся, - неосознанно продолжала испытывать наше терпение Ли-Ли. - Он приходит весь пропахший спиртом и йодом.
Ну, это уже было слишком. Я резко вскочил из-за стола, чтобы не грохнуться на пол от смеха. И, пробормотав что-то типа "Уже поздно, и нам пора". Потащил за собой упирающегося товарища. Но мне это не удалось. Он остался еще на пару слов с милой хозяйкой отеля.
В номере я прямо в кедах упал на диван. Вано тоже не пришлось долго ждать. В номере он вовсю дал волю своему смеху. Впрочем, он и смеялся, как бегемот. И хотя я никогда не видел, как смеются бегемоты, думаю, что именно так, как мой друг.
- Ну и глупенькая же моя Венера! Но это мне только кстати. Теперь, даже если Ки-Ки что-то заподозрит, ему придется смириться. Я просто могу его шантажировать. И в случае чего - рассказать Ли-Ли, какой он занимается медициной.
- Ты хороший мальчик, Вано. Только, думаю, не стоит рисковать.
- Стоит, Никита! Еще как стоит! Сегодня же я и рискну. Мы уже обо всем с ней договорились. Здесь есть малюсенькая комнатка, освещенная тусклой лампой. Это то, что надо! Через полчаса мы с ней там встречаемся. А пока давай решим, что нам делать. Не наведаться ли к доктору?
- Не думаю. Мы мудро поступили, что не стали заламывать ему руки прямо на кладбище. Наверняка бы его тотчас хватил удар. И теперь не следует спешить.
- Но мы его сразу бы приперли к стенке.
- И что? Откуда ты знаешь, у какой могилы он останавливался. Может, это к делу вообще не имеет никакого отношения. А может, там похоронена его прабабушка. К примеру, она была уличной девкой. И профессор, зная нравы этого городка, не спешит афишировать свои родственные связи. Так же он может заявить, что каждую ночь поочередно останавливается у разных могил и кладет на них цветы. Дабы почтить память умерших. Может, у него такое хобби? И попробуй потом докажи, что ты не осел.
- М-да, - вздохнул Вано. - Пожалуй, ты прав. Из-за своей Венеры я вообще голову потерял. Туго стал соображать. Конечно, Никита, на месте завтра все и узнаем.
- Думаю, скоро придется звонить Васе, - я почесал затылок. Не скажу, чтобы мне этого не хотелось. Просто не хотелось лгать.
- Ага! - засмеялся Вано. - Боишься. Васька не глупая девочка, сразу догадается что ты втюрился. Кстати, что-то давно не видно твоего хомяка.
- Она прекрасно знает, что если в ближайшее время попадется мне на глаза. В Жемчужном появится второй труп. А это слишком много для такого порядочного города. Вот девочка и притаилась. А Ваське все-таки звонить придется. Неплохо бы побольше узнать о прошлом Угрюмого. И главное - был ли адвокат на его свадьбе. Похоже, что все нити ведут к отцу Белки. Как это ни печально. Хотя и профессор небезынтересен с его непонятной любовью к кладбищенским местам. Ну что ж, нужно потерпеть до завтра. А там, глядишь, мы все и выясним. Учитывая, что завтра же и похороны адвоката.
Вано поморщился.
- И что у тебя за талант портить людям настроение. Нужно быть идиотом, чтобы напоминать другу о похоронах перед свиданием.
Вано, наспех взбрызнувшись одеколоном из соленых огурцов, поспешил удалиться. А я тут же открыл настежь балкон. Хотя этот запах не в состоянии был перебить даже чистый озон Жемчужного.
Пока я рассуждал, из какой гадости могли приготовить такую парфюмерию и кто это так ненавидит своих покупателей, в дверь постучали. Я позволил войти. На пороге показался профессор Заманский. Похоже, он успел переодеться, но забыл про ботинки. И я заметил на них прилипшую грязь. Профессор перехватил мой проницательный взгляд. И заметно смутился.
- Гуляли, профессор? - вежливо и без задней мысли спросил я.
- О, да! Я обожаю в это время ходить к морю. И вам советую. Это укрепляет нервную систему. Исчезают все дурные мысли.
Я вспомнил, в каком месте могут исчезнуть дурные мысли. И позавидовал выдержке профессора.
- Вы просто так, на чай, или по делу?
- И да, и нет. Но от чая, пожалуй, откажусь. Мне бы хотелось узнать, вам что-нибудь удалось раскопать по этому делу?
- И да, и нет, - повторил вслед за ним я. - Но, похоже, все нити ведут к Угрюмому.
Профессор нахмурился. И стал мять свои сильные жилистые руки.
- Я думаю, это не те нити, которые вам нужны. Боюсь, что вы можете ошибиться.
Я пожал плечами.
- Во всяком случае, пока мы выяснили, что только у Угрюмого была причина задушить адвоката. Ведь несчастный покойный был долгое время влюблен в его жену.
- Да?! - воскликнул профессор. Искренне удивившись. - М-да, не знал, не знал. Впрочем, и откуда мне было это знать? Я мало с кем здесь общаюсь.
Разве что с покойниками, по ночам. Отметил я про себя.
- Охотно верю. Но все же… Вы здесь около года. Может быть, вы заметили что-нибудь необычное в поведении адвоката.
- Нет, - твердо ответил он. - Ничего. Кроме того, что он и Угрюмый больны раком. Но не думаю, чтобы это могло быть причиной для убийства.
- А вам не показалось странным, что адвокат слишком уж скрывал свою болезнь. Даже теперь о ней все умалчивают.