- Возможно, он просто не хотел никого обнадеживать, - возразил ей Вано.
Было видно, что секретарша не удовлетворена ответом. И мы, чтобы не вступать с ней пререкания, поспешили уйти. И уже на пороге ее мягкий и одновременно решительный голос остановил нас.
- Молодые люди, если вы подозреваете Модеста Демьяновича, то я вам скажу - он ни в чем не виноват! Он был прекрасным человеком и прекрасным учителем! Вы ошибаетесь. Для него человеческая жизнь была превыше всего…
И она гордо повернулась к нам спиной. И только по слегка вздрагивающим плечам мы поняли, что она плачет.
Закрывшись в гостиничном номере, мы вывалили на стол обрезки всех фотографий.
- Ты знаешь, - заметил Вано, вспоминая разговор с секретаршей, - в ее словах, пожалуй, есть смысл. Помнишь, как перед смертью Модест отозвался о графе? Он назвал его идею чудовищной и извращенной. И его слова были вполне искренни. И его признание, что он унаследовал эту идею графа, как-то не увязываются с неприятием ее. Понимаешь? Словно он от души ненавидел эту чудовищную философию, а потом тут же сознавался в том, что способствовал ее дальнейшему распространению. Почему? Может быть, по чье-то указке? Он явно говорил чужими словами. И его речь была довольно не продумана и нелогична.
- Ты намекаешь на этого старичка Котова? Если он отравил учителя, а это, похоже, именно так, то в любом случае я не понимаю, как он заставил Модеста взять вину на себя.
- Этому должно быть объяснение. И оно скорее всего - здесь, - Вано постучал по обрезкам фотографий. - Нам придется изрядно потрудиться, чтобы вычислить, какой кроссворд решал Модест.
Я махнул рукой.
- Да ну тебя, Вано. Он явно пытался воссоздать свой портрет. Возможно, он сомневался, что является наследником графа. Потому пытался убедиться, сопоставив отдельные части лица с различных снимков.
- Или хотел убедиться, что наследник кто-то другой.
- А почему нет! - я хлопнул себя по лбу. - Старичок Котов! Вдруг Модест его вычислил. И тот за это прикончил учителя. Только, боюсь, решить эту задачу нам не под силу. Котов, такой заросший, что ни глаза, ни рот, ни нос - не различишь.
- Да, но у этого старикашки есть твердое алиби на моменты убийства адвоката и библиотекарши. Гога все четко проверил. И потом, как ты сам верно заметил, каким бы он ни был актером, но на роль призрака он никак не годился. Ни та фактура.
Нашу беседу перебил резкий телефонный звонок. Вано первым схватил трубку и по его хмурому, взволнованному лицу я понял, что есть новости. Скорее всего - плохие.
Так оно и было. Звонил Ступаков. У него на руках уже были результаты рентгеновских снимков.
- Ступаков - в панике, - пробубнил Вано, положив трубку. - Одна неприятность за другой. Теперь пришла очередь его племянницы Галки. У нее плохие результаты обследования. И еще…
Вано поднял на меня тяжелый взгляд.
- …у Сенечки Горелова.
- О боже! - выдохнул я. - Значит… Значит призрак к нему являлся не зря. Это - предупреждение. Во что бы то ни стало… Мы обязаны, наш долг - отыскать этого призрака. Мы должны спасти хотя бы одного. И ты прав, - я постучал по столу, - ты прав. Возможно разгадка именно здесь. Круг подозреваемых сужается. Мэр, его дочь и жена, чета Кис-Кис, Гога и сам Ступаков. Хотя… Хотя мне не верится, что он убил племянницу. Похоже, он ее искренне любит. И тем не менее.
Это был наш последний вечер в Жемчужном. И Жемчужное было таким же, каким мы увидели его в первый раз. Маленький город у моря. Рано наступивший вечер. Круглая, как надутый до предела желтый шарик, луна. Которая, казалось, вот-вот лопнет. И по городу пронесется эхо этого взрыва… Но взрыва на небе нет. Хотя это не значит, что его нет на земле, в этом маленьком городке с поэтичным названием Жемчужный…
Как и в первый вечер нашего приезда мы собрались в гостинице, которая когда-то давным-давно была усадьбой одного богатого и небесталанного человека - графа Дарелова, основателя города. Множество свечей освещали по-старинному обставленную гостиную. Большой круглый стол, покрытый белой накрахмаленной скатертью, был уставлен множеством блюд. Приготовленных умелыми ручками хозяйки гостиницы Ли-Ли. Продолжающей суетиться на кухне вместе со своим дорогим, похожим на поросенка, муженьком Ки-Ки.
Власть города - мэр и шеф милиции Гога Савнидзе - как и полагается при их положении, обсуждали дела. Связанные наверняка с благоустройством Жемчужного. Прекрасная половина мэра, его жена Диана и дочь Полина наигрывали какую-то грустную незнакомую мелодию в четыре руки.
Белка в окружении своих папочек восседала на диване. И не слушая их, украдкой бросала на меня жгучие взгляды. Впрочем, я преувеличивал. Огня в ее глазах было уже гораздо меньше. Скорее она смотрела на меня по привычке, помня, что я - ее первая любовь. А я не без грусти подумал, что так никогда и не стану ее первой любовью.
Доктор Ступаков был особенно мрачен. Его племянница, полнощекая румяная Галка что-то без умолку тараторила и хохотала во весь голос. И он отвечал ей с кислой улыбкой. Он смотрел на нее, как смотрят в последний раз. Зная, что человек смертельно болен.
Мы стояли втроем. Я, Вано и наш приятель Сенечка. Который тоже еще не догадывался о своей болезни. И, наверное, поэтому отпускал шуточки в сторону "добродетельных" жемчужан. А я смотрел на этих людей, и мне казалось, что я знаю их тысячу лет. Но знаком не с ними. А с их отвлеченными образами. Они казались мне марионетками кукольного театра. Которые репетировали свой спектакль тысячный раз. Уже не помня изначальный смысл пьесы. И не желая даже вникать в его. Чтобы не разрушать созданный годами и ставший вполне профессиональным свой театр.
Я смотрел на них, и как когда-то пытался прочесть по лицам их сокровенные мысли. Но это было бессмысленно. На кукольных лицах не читаются мысли. Куклы могут только двигать губами, шевелить руками м ногами, да и то - не самостоятельно. И не более того.
Ничто не нарушало спокойствия этого вечера. И тихая мелодия старинного рояля только подчеркивало это. Как бы утверждая, что главное достоинство этого городка - мир. Мир, в которому нет места грехам. Разве что расплате за них. Но это уже было за кулисами…
Грубый низкий голос Вано прозвучал как-то не кстати. И все одновременно вздрогнули.
- Вы чудесно играете, Диана! Ваша мелодия - само совершенство, впрочем как и ваша красота, - комплементы из уст моего большого, лысого друга выглядели довольно нелепыми. - Наверное, трудно с такой совершенной красотой оставаться до конца целомудренной?
Диана даже не повернула головы. Она и ее дочь прекратили играть, но их руки по-прежнему касались клавиш. Словно вот-вот вновь польется музыка. Стоит только немного потерпеть, пока Вано закончит свою бестактную речь. Но Вано не собирался заканчивать свою бестактную речь. Он продолжал.
- Кстати, похвально что вы закончили с красным дипломом исторический факультет университета. Я и не подозревал, что вы, всегда такая сдержанная, молчаливая, обладаете красноречием Цицерона. Смею предполагать, что вы были достойной ученицей древних ораторов. Ваша речь на похоронах людей, умерших от справедливого наказанья Божьего всегда звучала убедительно. За все нужно платить. И самая высокая цена - это жизнь. И целомудрие - единственное спасение от Божьего наказания… Одно дело, если бы это говорила несчастная, некрасивая женщина. Никто бы особенно не внял ее речи. А вы!.. Само совершенство! Эталон красоты! Такой труднее всего не поддаваться соблазнам. И вместе с тем вы - ярчайший пример, что все это - возможно. Кстати, похвально, что ваша дочь учится на психологии. Соединение истории, ораторского искусства и досконального знания души - залог верного успеха!
- Я не понимаю, о чем вы говорите, - только и сказала Диана. Но играть перестала. Мне даже стало жаль, что я так и не прослушал эту мелодию до конца. И так никогда и не узнаю, кто ее автор.
- Может быть, вы понимаете, Глеб? - обратился Вано к ее мужу, мэру города. - Вы удачно женились. Редкое сочетание - красота и невинность. Вы же безумно любите свою жену, не так ли? И кому, как не вам, всячески способствовать тому, чтобы город был закрыт для всех этих надоедливых безнравственных приезжих! Которые, не дай Бог, откроют вашей жене иной мир! Ведь один уже пытался, не правда ли?! Кажется, это был поэт, пытавшийся развратить вашу жену своими безнравственными стишатами! К счастью, Лариса Андреевна очень тщательно подбирала книги для своей библиотеки. Идея высокой нравственности с неминуемой расплатой за грехи вполне пришлась вам по вкусу, не так ли?
- А вам не по вкусу такая идея? - мэр кисло усмехнулся.
- Это прекрасная идея, - очень серьезно ответил Вано. - Но только искусственное ее насаждение. С одновременной неминуемой и жестокой расплатой с неугодными людьми якобы за совершенное ими - это уже совсем другое. Особенно когда это сопровождает страх. Не совесть, а именно страх. Впрочем, мне ли вам объяснять. Вы, наверное, тоже стали жертвой этой идеи. И жертвой этого страха. Красавец, с внешностью древнегреческого героя, постоянно дрожащий от страха. Немыслимое сочетание.
- Между прочим, никто тут от страха не дрожит! - вызывающе рявкнул Гога Савнидзе. Покручивающий по привычке свой чернющий ус. Правда, более интенсивно, что выдавало его волнение.
- Я вас в страхе и не обвиняю, Гога, - улыбнулся ему Вано так мило, как это можно было сделать при отсутствии передних зубов. - Вы действительно не дрожите от страха. Вы дрожите лишь от того, что ваш город признают обычным криминальным населенным пунктом. Ведь вы так бережно храните орден и грамоту, в которой сказано, что вы самый лучший начальник милиции, потому что в вашем городе за многие годы не произошло никаких серьезных преступлений. Вам даже сообщили, что еще пару годков - и вы войдете с этим достижением в Книгу Гинесса. Вас ждала слава, Гога! И стоило ли копаться в смертях каких-то людишек, умирающих к тому же естественной смертью!
- Они действительно умерли естественной смертью, - мрачно выдавил доктор Ступаков, не отпускающих из своих рук пухленькую ручку Галки. - У них был рак.
- Конечно, - милостиво согласился Вано. - Особенно когда не нужно было делать вскрытия, поскольку Гога был не против. И даже наоборот. Зачем лишние хлопоты? Зачем лишняя тень на Жемчужный? А вдруг что не так… Кстати, доктор, вы действительно не пьете вместе с вашим другом Ки-Ки. Это похвально. Ведь вы занимались открытием одного лекарства… Хотя лекарство - не точное определение. Скорее наоборот. Лекарство лечит. Это же можно назвать стимулятором самой страшной и неразгаданной болезни. Коей является рак. Не правда ли, Ки-Ки?
Круглое лицо Ки-Ки покрылось страшными пятнами. Но он не смог отвести своих цепких маленьких глазок от Вано. Любопытство брало верх.
- Поздравляю, Ки-Ки. Несмотря на то, что у вас среднее медицинское образование, вам удалось при помощи доктора Ступакова расшифровать формулу этого антилекарства. И вы впервые применили ее на своей любимое жене. Которая поначалу была не особо увлечена идеей совершенной морали. Поскольку была не прочь пофлиртовать с другими. И за одной-двумя рюмашками поддержать компанию поэта. И в связи с этим вы немножко поскандалили. Вам же был нужен человек надежный…
Если бы это было ни так серьезно, то сам бы Вано сказал, что ситуация определялась однозначно. Бендера понесло. В отличии от этого литературного героя, Вано просто испытывал, если не ненависть, то здоровую злобу к этим лицемерам. Кичащимся своим ханжеством.
- К тому же, дорогой мой друг, - продолжал Вано, - мэр помог вам купить этот особняк, который вы превратили в гостиницу. И здесь вам легче всего было следить за приезжими. Но главное - собираться вместе, обсуждая идею идеального мира. И осуждать тех, кто нарушает структуру этого идеального мира. Вот здесь вам и понадобился верный человек. Ваша женушка была не из трусливых и далеко не тех фанатов, которые слепо поддаются маниакальной идее. Она - не из тех, к тому же всегда предпочитала земные радости. Поэтому на ней вы и испробовали это антилекарство. И когда проявились первые симптомы, которые показали, что она больна раком. Вы не только убедились в своей победе над наукой. Но и сумели убедить вашу жену, что это плата за ее дурное поведение. После чего она стала святошей. И вы больше не стали применять на ней этот препарат. И болезнь исчезла. Вот вам налицо и победа над злом! Победа морали!.. А потом стали умирать люди. Я проверил списки умерших. Они, конечно, были не святошами. Но дело не в этом. Самое страшное, что они никоим образом не заслуживали смерти, поскольку были одними из лучших в городе! Самыми смелыми, прогрессивными. Самыми талантливыми! И что чудовищнее всего в этой истории - убивали-то лучших! Мертвые убивали живых! Слабые убивали сильных! Трусливые убивали смелых! Бездари убивали таланты! И всегда этому находилось оправдание. Их всех карал за грехи Бог!..
Я не узнавал Вано. Он будто бы стал совершенно другим человеком. Он будто бы оставил далеко позади себя все то, что нес многие годы. Что делал многие годы. Что чувствовал и что переживал. Это был совершенно другой человек. Это был совершенно другой Вано. И только сейчас я понял, что все это время в Жемчужном, мой друг постепенно становился другим. А я этого не замечал. Или не хотел замечать.
- И действительно у живых, только у живых всегда можно откапать мало-мальские грехи, - продолжал со все большим запалом Вано. - Поскольку они живые. Они ошибаются, спотыкаются… Они живут… Но зло восторжествовало! Перевернутая идея стала убивать неугодных! Настоящие люди не додумались бы до такого. Поскольку им нечему завидовать, не с кем ничего делить! Это идея могла возникнуть только у бездарей и неудачников! Это идея отчаявшихся завистников, которые кроме слепого фанатизма ничего предложить не могут!
Вано разошелся не на шутку. В его глазах сверкала ненависть. Он уже сжал кулаки. Казалось, только удерживаясь от того, чтобы не броситься и не поколотить всех вместе взятых. Но тихий, спокойный голос Ступакова остановил его.
- Мы не убивали. И вам ничего не доказать.
- Когда трупы зарыты, а средство, вызывающее смерть не найдено… - вставил я свои язвительные пять копеек. Мне тоже хотелось надавать им тумаков. Но на сей раз Вано, поняв мои настроения, остановил меня.
- Не стоит, Ник. Наши кулаки - слишком много чести для этой компании.
Я кивнул. И взял себя в руки.
- Впрочем, - усмехнулся я, - эта идея не так уж и нова. Она подходит для всех негодяев. Просто в отличие от вас им не повезло. Не они же изобрели средство безнаказанно и медленно убивать людей. Но думаю, каждый из них об этом мечтает. И пускает в ход другие средства. Это идея ничтожного человека. Такие люди, если не могут убить человека физически, уничтожают его морально.
Я расскажу вам маленькую историю. Я нарисую маленькую модель подобного убийства… Когда-то я учился в творческом вузе. Где особенно гипертрофированно проявляются зависть и ненависть, поскольку дело касается славы. И чем человек бездарнее, тем большей славы он жаждет. И тем больше мечтает разрушить жизнь того, кто в самом деле ее заслуживает. Это история парня, фанатично желающего быть впереди других. Любым путем. Он видел, что есть ребята гораздо талантлив и гораздо умнее его. И тогда у него родилась идея самосовершенства. Когда он смог бы научится играть на слабостях других. Одержимый этой философией, поддерживаемой ненавистью к другим, он отверг все человеческие слабости. Внезапно превратившись в святошу. Он ходил скрестя руки на груди. Весь такой чистенький, аккуратненький. И без конца что-то бубнил себе под нос. Что-то типа молитвы. Он не пропускал ни одной лекции, он издалека кланялся учителям и заводил с ними разговоры о здоровье. Он не торопился на студенческие вечеринки. А бежал заниматься в библиотеку. Он с укором смотрел на веселящихся студентов и все время повторял: "Это не хорошо!" А поскольку практически все мы, как личности одержимые и творческие, были подвержены различным слабостям. Он был тут как тут. Ненароком намекая на эти слабости учителям. Рассказывая, как студенты смеются над педагогами. Он был отличником и морально устойчивой личностью. И со стороны выглядел вежливым и сверхпорядочным парнем. Он мог тайком смешать для соседа на праздничном вечере водку с пивом. Сам, конечно, не сделав ни глотка. Чтобы потом со стороны наблюдать за пьяными разборками. А утром с укором повествовать об этих сомнительных удовольствиях. Он ничего не гнушался. Он был способен незаметно, как бы ненароком подтолкнуть пьяного из окна. Или с невинным взглядом помочь отчаявшемуся сокурснику уйти в мир иной. Он любил посыпать чужие раны солью. И всех ненавидел. Без конца повторяя (попеременно с молитвами), что все скоро подохнут. Он же будет жить. Вечно.
Только когда кому-нибудь было очень плохо, когда у кого-то случалась беда, его лицо становилось настоящим. В такие моменты он непроизвольно сбрасывал свою маску святоши. В эти мгновения его кожа темнела, глаза зажигались, и губы вытягивались в змеиной улыбке. По меньшей мере это выглядело пугающе… Но страшнее всего было другое. Его невозможно было разоблачить. Поскольку он действительно ничего дурного не делал публично. Скорее - наоборот. Со стипендии сдавал деньги в фон помощи нуждающимся. И без конца переводил старушек через дорогу. При чем все это делалось прилюдно, с соответствующей рекламной кампанией. Это был чудовищный цинизм.
Но однажды… На новогоднем маскараде, все пришли в карнавальных костюмах. И когда отворилась дверь и вошел он… В своем строгом черном костюме. Накрахмаленной белой рубашке. Впрочем, как всегда. Единственное… На голове у него виднелись рожки. Все ахнули. А он ничего не понял. Он был уверен, что у него вид, как обычно. Ведь на маскарад он пришел без костюма. Костюм за него придумала сама жизнь. Или небо…
И тут в тишине гостиничного холла неожиданно раздались громкие аплодисменты. Нет, мне не почудилось. Мне действительно хлопали. И кто-то даже пару раз крикнул: "Браво!" Это не было издевательством над бездарно выступившим артистом. Это была насмешка над сентиментальным сыщиком. Который ничего не может доказать. И полагается только на интуицию.
Но они зря смеялись. Мой ход оказался верным. Но об этом они еще не могли знать. И только поэтому подбежала ко мне Диана и снисходительно потрепала по щеке.
- Наконец-то мы дождались вашего выступления, Никита Задоров! Хотя бы уже из-за этого вы не напрасно приехали в наш городок.
- Но, если честно, - поддержала ее Полина, - вы на экране смотритесь гораздо симпатичнее. И тем более там вам действительно удавалось, благодаря сценарию, уличать настоящих преступников.
- Надеюсь, это мне удастся и здесь, - спокойно ответил я.
- В таком случае, вам нужно очень постараться, - прохрипел Ки-Ки. Его лицо вновь приобрело природную окраску. И было вполне миролюбивым. - Да, такой препарат был изобретен. И я не скрываю, что совершил гениальное открытие. Но никогда… Повторюсь, никогда оно не было применено. И вам не доказать обратное. К тому же…