- Обязательно, Сеня, - успокоил его Вано, когда мы уже вошли в дом учителя. - Только к ней должна быть приложена статья. Считай - твой звездный час пробил. Немного терпения - и ты поймешь основную мысль этой статьи. А вместе с тобой поймем и мы…
Если Модест Демьянович был в сговоре со Ступаковым. И они вместе решили разыграть трагедию его смерти, то надо сказать, проделали они все это блестяще. Вид у учителя был ужасный. За один день, с тех самых пор как мы с ним встречались в музее, он порядком сдал. Сыграть такое было просто невозможно. Поскольку не существуют спецэффектов, которые бы позволили бы человеку выглядит похудевшим на килограмм десять. Иссохшее лицо Модеста Демьяновича было настолько белым и дышало таким мертвецким холодом, что я невольно поежился. И только глаза - быстрые, цепкие - говорили о том, что он еще жив.
- Я рад, что вы пришли, - прохрипел учитель. Было видно, что каждое слово причиняет ему неимоверную боль. - Я хотел поговорить с вами наедине.
Он покосился на Сенечку. Но тут же продолжил:
- А впрочем я рад, что мой лучший ученик здесь. Он станет свидетелем. Ведь вам должны поверить… Хотя в эту историю поверить достаточно трудно.
- Вы хотите сказать правду? - Вано не отрываясь смотрел на Модеста.
Тот не прятал взгляд. Его прозрачные худые пальцы вцепились в одеяло. Он задержал на время дыхание. И вдруг облегченно вздохнул.
- Вот и подействовало. Прекрасно. Теперь мне станет гораздо легче, - он взглянул на часы. - Хотя жаль, что так мало времени осталось…
- К вам приходил старичок Котов, у которого в альбоме был фотоснимок графа? - Вано решил начать первым разговор, чтобы облегчить признание учителя.
Тот утвердительно кивнул головой. И благодарно взглянул на Вано.
- Вы уже обо многом догадались, молодые люди. Да, я действительно удивительно похож на своего отца, графа Дарелова. Я был его поздним ребенком К тому же - внебрачным. Я был бельмом на его глазу. Представляете, человек всю жизнь ратующий за высокую мораль, связался с простой женщиной. Которая от него забеременела. Я считаю… Да, как бы то ни было, но я почти уверен, что граф… мой отец… был психически болен. Здоровый человек не додумался бы до такого. Стерилизация общества - это аномальная идея. И тем не менее он был ей фанатично предан. И сам же стал жертвой этой идеи. Он не мог понять, как аморальные люди могут спокойно жить в этом мире до глубокой стрости. И тогда он решил взять на себя миссию Бога.
- Бог не допускает ошибок, - заметил я. - Граф же, мало того, что уничтожал людей исключительно по своим принципам, сам же этими принципами пренебрег.
- Я абсолютно с вами согласен, - кивнул Модест. И его глаза зажглись нездоровым огнем.
- И тем не менее вы почему-то стали ярым приверженцем этой нелепой идеи, - возразил Вано. - Несмотря на то, что считаете ее страшной.
- Это… - Модест опустил взгляд, и еще более цепко ухватился за одеяло своими костлявыми пальцами. - Безусловно, это случилось не сразу. И мне, пожалуй, теперь трудно объяснить почему такое со мной все-таки случилось. Граф сделал все, чтобы скрыть тайну моего рождения. Правду знала одна моя мать. И только перед самой смертью она мне поведала…
- Полагаю, она умерла от рака? - вставил свои пять копеек Сенечка, не скрывая презрительного взгляда.
- Вы совершенно правы, молодой человек, - кивнул Модест. - Именно. По мнению графа, она была страшно грешна, коль родила без мужа. Чистейшей воды абсурд! Ведь родила-то она именно от него! И это еще раз доказывает, что отец был болен. И тем не менее в его воспаленном мозгу все это как-то укладывалось… Он наказал ее так же, как и других. Его препарат действовал безукоризненно. И он фактически убил ее. Как всегда не пренебрегая при этом всеми атрибутами спектакля. Я имею в виду появление перед смертью привидений-двойников. И мать только когда ее дни уже были сочтены рассказала, кто мой отец…
- И он это признал?
- Более того. Он разыграл свой спектакль до конца. И даже, с определенной точки зрения, честно завершил его. Во всяком случае, он до конца остался верен своим принципам. Он тоже умер от рака. Он убил себя сам. Кроме того, перед смертью он передал мне свои записи, в которых я поначалу ничего не понял… Но гораздо позднее, с годами я все глубже проникал в тайну его жизни, в смысл его философии, в самые недра его болезненной психики. И чем больше я углублялся во все это. Тем яснее осознавал, что мой отец - гений! И я не мог не восхищаться им. И уже не мог не любить его. Во всяком случае, любой гений достоин похвалы и уважения. Идеи старого графа вскоре стали и моими идеями. Они питали мой мозг, мою психику. Постепенно я стал одержим ими. Уже потом я своими руками создал этот музей, посвященный городу и его основателю. Конечно, скрывая свое происхождение. И когда я достиг определенного возраста, то однажды заметил, насколько с каждым годом становлюсь похожим на отца. Благо это я заметил гораздо раньше, чем смогли заметить другие. И благополучно успел изъять все фотографии графа из музейного архива. К счастью, в тот момент приехали родственники графа из-за границы. И я смог устроить все так, чтобы подозрение пало именно на них.
Последние фразы Модест Демьянович произносил уже с трудом, фактически задыхаясь. Лицо его вдруг исказила страшенная боль, тело забилось в конвульсиях.
- Где этот проклятый докторишка! - закричал Вано и бросился к телефону.
Я судорожно стал рыться в коробке с лекарствами. Мои руки дрожали. Я не знал, что нужно искать.
- Модест Демьянович! - крикнул я. - Ради Бога, скажите, какое нужно лекарство?
- Ничего… не надо… Ничего, - простонал учитель, плохо выговаривая слова. - Я, как и отец… Я сам себя наказал… И мне уже ничего не поможет…
Учитель все время хотел за что-то уцепиться. За что-то конкретное, живое, что могло его еще связывать с жизнью. И он судорожно вцепился в руку Сенечки Горелова. И тот вскрикнул от боли. Хватка была мертвой.
- О, Боже, - я суетился возле него, не зная, что предпринять. - Модет Демьянович, скажите, ради Бога, скажите, где формула этого препарата? Оно еще может причинить столько вреда! Пожалуйста!
- Нет… Не… Я его… Я уничтожил… Формулу… И последнее… Я уничтожил с ней… Себя…
Сенечка отчаянно пытался вырваться. Кричал, морщился от боли. Его глаза были полны ужаса.
- Сенечка, - прошептал Модест Демьянович… - Я… Я… Заверши книгу… Только правду…
В один миг лицо учителя преобразилось. И он резко отпустил руку Сенечки. И закрыл глаза. На его лицо легло удивительное спокойствие. Словно и не было этой мучительной агонии. Учитель даже стал как-то меньше ростом. И в его фигуре, и на его удивительно тихом лице, было столько невинности. Что на миг все мне показалось каким-то дурным сном. Разве мог этот сухонький аккуратненький и безвредный старичок оказаться страшным сумасшедшим убийцей!
Вано так и не дозвонился Ступакову. Он сидел неподвижно возле телефона, подперев голову руками. Сенечку била лихорадочная дрожь. Он тер руку, за которую уцепился умирающий учитель. И на ней проступали капельки крови.
- О господи! - причитал Сенечка, - Что это… Он держался за меня… Не может быть… Неужели это он… Он был таким хорошим учителем. Неужели это конец…
- Это конец, - голос Вано прозвучал неестественно спокойно. И мы опомнились.
- Да, Вано, это конец, - я облегченно вздохнул.
- Слава Богу, это конец, - Сенечка попытался улыбнуться. И по инерции провел рукой по лбу, приглаживая взбившуюся прядь рыжих волос. И на его лбу остались красные полосы от крови. Все, что осталось от Модеста Демьяновича.
Вскоре мы стали свидетелями уже хорошо знакомой картины. Скорая помощь во главе с суетливым Ступаковым, в волнении протирающем свои абсолютно чистые линзы очков и с укором глядящего на нас, словно мы были повинны в смерти учителя. Милиция во главе с ее бессменным шефом Гогой Савнидзе, традиционно посылавшего всех ко всем чертям и поглядывающего на нас не менее укоряюще, чем Ступаков.
Наконец, выполнив все формальности как свидетели и граждане, мы выскочили на улицу. Мне где-то было даже жаль Модеста Демьяновича. Но все же я был безмерно рад, что дело наконец-то подошло к концу. И мне не терпелось поскорее вернуться в гостиницу, чтобы начать собирать свои немногочисленные вещицы. Я даже представил, как укладываю дорожную сумку. И приятная дрожь пробежала по телу, когда я подумал об автобусе, уносящем нас все дальше и дальше от этого проклятого места. Я уже было потянул Вано за рукав. Намекая этим, что пора поторопиться, пока еще кого-нибудь не пришили. Но мой товарищ остановился как вкопанный и во все глаза уставился на Сенечку.
- Ну как, Сеня, тебе нечего нам сказать? - наконец проговорил Вано.
Сенечка слегка покраснел, по своей мальчишечьей привычке, и вздохнул.
- Думаю, теперь, когда учитель мертв, нам всем есть что сказать. Но основное уже рассказал Модест Демьянович. Это ужасно… Мне бы и в голову не пришло, что именно он… Я помню его только с хорошей стороны. Знаете, он от природы был учителем. Ведь главное - это уважение и вера в ученика… Я очень его любил. Это ведь он когда-то посоветовал мне написать книгу про историю Жемчужного.
- И его последним желанием было, чтобы ты завершил ее. Не упуская мелочей. И главное - не пренебрегая правдой.
- Пожалуй, я так и сделаю. - Сенечка поморщился, сдерживая слезы. - И все же жаль, что у нее будет такой печальный конец. А больше всего жаль, что преступником оказался самый уважаемый в городе человек.
- Тем увлекательней будет эта книжка. Чистейшей воды детектив, - заметил я.
- Да, пожалуй… Пожалуй, все же придется написать и те страницы, которых лучше бы не было.
Вано продолжал пристально разглядывать Сенечку. И тот вновь смутился под его тяжелым взглядом.
- Понимаете… Я не придал этому значения. В общем-то не то, чтобы не придал… Но воля учителя… Я не мог ему отказать, равно как и другие. Мы все были его учениками. Он попросил нас разыграть этот спектакль. Он придумал, что у каждого из нас должен быть свой тайный грех. Не знаю, насколько вескими были его аргументы. Он сумел уверить нас, что убийство адвоката накладывает тень на наш город. И эту тень… Ну, как бы можно прикрыть другой тенью. Клин клином… Мы были напуганы. Поэтому согласились. И каждый придумал себе роль, каждый сочинил про себя сомнительную историю.
Вано облегченно вздохнул. И похлопал Сенечку по плечу.
- Я рад, Сеня, что ты наконец осмелился сказать правду. Хотя, если честно, в глубине души я слегка разочарован. Это была такая романтическая история любви. Ты - молодой талантливый журналист. И красавица Диана - жена мэра города.
Сенечка рассмеялся. И положил руку на грудь.
- Ребята, откроюсь только вам, положа руку на сердце. Я слишком осторожен, чтобы крутить роман с женой мэра. И не настолько глуп. Да и к чему это? Если его дочка не менее красива. К тому же молода и - свободна.
Я улыбнулся Сенечке. Мне нравился этот шустрый откровенный парень, которому, по-моему, суждено ходить в вечных мальчиках.
- Сенечка, если не секрет, а что мы пили в баре у твоего друга? Разбавленный водой чай?
Сенечка еще громче расхохотался. И стукнул себя кулаком по коленке.
- Клянусь честью, ребята! Коньяк был настоящий. И этот порок мой тоже настоящий! Благо, что теперь нет необходимости его скрывать. Никто уже за него не покарает. Разве что Бог. Но он так далеко. И к тому же он милосерден, - Сенечка хитро подмигнул. - Может сообразим на троих?
Мы дружно отказались. Не преминув заметить, что в Жемчужном мы провели курс бесплатного оздоровительного лечения. И это самая высокая плата за наши услуги в расследовании. Сенечка же клятвенно заверил, что всеми силами постарается избежать этого курса. И тепло попрощавшись с нами, побежал домой писать сенсационный материал в вечерний выпуск.
Когда Сенечка скрылся за поворотом, Вано неожиданно предложил посетить местный музей. Но я возмутился. Ну нет! Опять копаться в призраках и прочей чепухе!
- Отстань, Вано, - отмахнулся я. - Нам там нечего уже делать. Или ты решил занять вакантное место директора музея?
- Нет, Ник, - вполне серьезно ответил Вано. - Опять что-то не нравится мне во всей этой истории. Тебе, например, не кажется, что Модест Демьянович не смог бы действовать в одиночку?
- Может быть, - я пожал плечами. - Конечно, я отлично помню о привидении. И конечно, Модест Демьянович меньше всего похож на рыжеволосую девушку, которую я встретил в номере профессора Заманского. Да и на Ларису Андреевну он не смахивает. И с Сенечкой они разного роста. Он еле до его плеча дотягивает. Вряд ли бы он сумел изображать их двойников. Значит, сообщник все-таки есть?
- А что еще прикажешь думать! Если есть сообщник, значит есть и препарат. Значит и угроза для жизни людей остается.
Мы с Вано одновременно переглянулись. Одна и та же мысль одновременно пришла нам в голову.
- О, господи, - выдохнул мой друг - Сенечка! Модест не зря перед смертью попросил его закончить книгу! И подчеркнул, чтобы в ней он непременно рассказал правду. Мы-то думали, что он говорил об этом спектакле, о грешных почтенных гражданах. Нет, Ник! Сенечка давно уже начал писать эту книгу! И у него все-таки могут быть переписаными те вырванные страницы, о которых мы вспомнили, а потом почему-то забыли. А он наверняка не придал им большого значения. Теперь же они могут звучать совершенно по-иному! Сечешь! Не зря призрак рылся в его бумагах! И после смерти Модеста, единственный, кто представляет опасность для преступника - это Сенечка!
Мы сорвались с места. И бросились вдогонку за Гореловым.
Дверь была распахнута. Истошно лаяла собака. А из комнаты доносились вопли. Мы ворвались в дом, и если бы не серьезность положения, картина выглядела бы почти комичной. И даже трогательной. На полу лежал Сенечка, схватившись за голову и скорчившись от боли. А рядом с ним на полу - какой-то старичок в бессознательном состоянии. Но, к сожалению, предотвратить драку мы таки не успели.
Между двумя соперниками, находящимися явно в разной весовой и возрастной категории, валялась пепельница. Которой, судя по всему, старичок треснул Сенечку по голове. Это был, как пояснил Вано, ни кто иной, как глуховатый, полуслепой и придурковатый старичок Котов. До приезда "скорой" мы оказали ему первую помощь. Сенечка по молодости очухался довольно быстро. А со старикашкой, похоже, дела были совсем плохи. И его в бессознательном состоянии увезли в клинику. Бессменый страж порядка Гога Савнидзе по долгу службы остался для выяснения подробностей происшествия.
- О, боже! - не переставал стонать Сенечка Горелов. - Срочно, срочно нужно отсюда мотать! Иначе я сойду с ума.
- Это моя вина, - вздохнул Вано. - Мне этот старикашка и впрямь показался невинным дурачком.
- Но я! Я тут при чем? - не унимался Сенечка. - Я что - президент? Миллионер? Чтобы на меня покушаться.
Пришлось объяснить причины покушения на него: книга, которую он пишет. Сенечка пообещал найти рукопись и лично вручить нам. А Вано предположил, что, по всей видимости, старичок заходил к Модесту не просто так. И, возможно, он и отравил учителя. И подвернулся он под руку Вано не случайно. А чтобы "нечаянно" обратить внимание на схожесть Модеста Демьяновича с фотографией графа.
- Похоже, старичек помрет, - вздохнул Вано, - и показаний от него мы так и не дождемся. Но во всяком случае, Сеня, тебе больше нечего опасаться.
Журналист раздраженно махнул рукой.
- Конечно, нечего кроме привидений, ночных кошмаров и мук совести, что угробил старика. Я-то вроде и ударил его не сильно, когда он на меня бросился.
- Во-первых, не просто старика, а преступника, - поправил его Вано, - А во-вторых, ты защищался. А старичок оказался слишком проворным.
Сенечка горячо поблагодарил нас за очередное спасение и торжественно сказал, что обязан нам жизнью.
- Ну, Сеня, - Вано похлопал его по плечу, - бутылка коньяка - и весь расчет. Мы обязательно еще выпьем на брудершафт. И совсем скоро. Поскольку мы покидаем ваш славный городок.
- Ну и слава Богу, - неожиданно встрял Гога, который казалось не прислушивался к нашему разговору, - Где вы - там и неприятности.
- Может быть, он все-таки не умрет? - Сенечка заглянул в глаза Вано. Почти как ребенок. Ищущий утешения, пусть даже в неправде, лишь бы успокоиться.
- Все будет нормально, Сеня, - совсем по-отечески улыбнулся Вано беззубым ртом.
Я бы не хотел иметь папочку с такой рожей. Но Сеню, пожалуй, он вполне устраивал. И он в ответ тоже улыбнулся своей детской улыбкой.
- А по мне так пусть подыхает, - рявкнул "гуманный" Гога. - Я вообще сам, своими руками всех поубиваю в этом паршивом городишке. Вот тогда на этом преступления и прекратятся. А я со спокойной душой выйду в отставку.
- Вы чрезвычайно мудры, Гога, - съязвил я.
Вано поспешно отвел шефа милиции в сторону и они стали что-то горячо обсуждать. Мы остались с Сенечкой наедине. И только чтобы не молчать, я невпопад ляпнул.
- У твоей книги будет хороший конец, Сеня?
- Пожалуй… Я очень на это надеюсь, - ответил он, чтобы хоть что-нибудь ответить.
Все же Вано не оставил эту дурацкую идею с музеем. И я, скорее от усталости слепо следуя его указаниям, поплелся за ним. Хотя абсолютно не понимал, что Вано хотел там найти. Мы действовали практически вслепую. И первым делом добились у секретарши Модеста разрешения взять летопись города. Женщина особенно не сопротивлялась, поскольку была страшно напугана еще одним убийством. И даже по собственной воле дала нам в придачу большой бумажный пакет с фотографиями, на которых был запечатлен именитый род графа.
- Оригиналы на стендах, а это - копии, - пояснила она.
Вано машинально вытащил одну фотографию. К нашему удивлению она была порезана. Один за другим мы принялись вытаскивать снимки - и там не оказалось ни одного целого.
- И что это значит, милая? - проворковал Вано.
Секретарша смутилась.
- Я, право, затрудняюсь ответить… Во всяком случае что-либо определенное.
- И тем не менее…
- Я была уверена, что в этом пакете - целые снимки. Хотя в последнее время Модест Демьянович вел себя довольно странно. Он заказал очень много копий таких фотографий.
- Но это не так уж и странно. Это давно уже нужно было сделать. Фотографии имеют особенность теряться и пропадать.
- Да, но… Однажды я случайно застала его за весьма странным занятием. Он аккуратно разрезал фотоснимки. Точнее, вырезал лицо и разрезал его по частям: глаза, нос, рот, подбородок. И из этих разных частей он пытался составить как бы портрет - коллаж… Он словно разгадывал кроссворд. А сам был настолько взволнован и одновременно отрешен от внешнего мира, что не заметил, как я вошла. Когда я окликнула его, он страшно смутился и прикрыл вырезанные фрагменты своего коллажа рукой. А потом тут же их перемешал.
- И как он это объяснил?
- Он как-то странно рассмеялся и сказал, что занимается чудачеством. Поскольку портрет старого графа пропал, он и пытается его воссоздать из этих частей разных фотопортретов.
- Ну, это вполне объяснимо, - успокоил ее Вано.
- Конечно, объяснимо, - замялась она, всем видом показывая, что ей это не так уж и ясно. - Но… Если он пытался воссоздать портрет графа, почему он всегда утверждал, что забыл его лицо?