Я уставился на него, но никакого результата не получил, кроме того, что почувствовал себя дураком. Он взял и закрыл глаза, чтобы меня не видеть! Я вскочил со свирепым видом.
– Кой черт!.. Ведь все, о чем я вас прошу, – это хотя бы немного взаимодействия… сотрудничества! Одну паршивую телеграмму этому типу в Рим! Я вас спрашиваю, почему я должен работать в таких диких условиях… А тебе какого черта надо?
Последняя фраза относилась к Фрицу. Он появился в дверях. Он хмурился, потому что терпеть не мог, когда я орал на Вульфа. Затем я заметил, что позади него кто-то стоит. Я перестал хмуриться и сказал:
– Входи, Орри. Какая у тебя добыча?
Я обратился к Вульфу с почтением и приятным голосом сказал:
– Он не так давно звонил и сказал, что достал нечто такое, что хочет показать вам. Я говорил вам, но вы были погружены в свою книгу.
Орри держал пакет размером с маленький плоский чемоданчик, обернутый в коричневую бумагу и завязанный толстым шнуром.
Я сказал:
– Надеюсь, это книги?
Он покачал головой.
– Он недостаточно тяжел для книг.
Орри поставил пакет на стол.
– А что это?
– Не имею понятия. Я принес его сюда, чтобы открыть здесь. Возможно, в нем ничего толкового, но у меня есть предчувствие…
Я взял свой перочинный нож, но Вульф покачал головой. Он сказал Орри:
– Продолжайте.
Орри усмехнулся:
– Я только следовал вашим инструкциям… Сегодня утром я забежал в книжную лавку "Гринвич". Разговаривая с продавцом, я спросил, есть ли у них в обменной библиотеке книги Поля Чапина, и он ответил: "Разумеется". Я попросил его показать мне одну из них. Он протянул мне книгу, и я ее просмотрел.
Я не мог сдержаться и фыркнул. Орри удивленно взглянул на меня и остановился, но потом продолжал:
– После этого я сказал, что Чапин, по всей вероятности, интересный человек, и спросил у продавца, видел ли он его когда-нибудь. Он ответил, что да, конечно. Чапин живет по соседству с их лавкой, покупает у них книги и частенько к ним заходит. Он показал мне фотографию Чапина с его автографом, висевшую на стене вместе с другими портретами. В конце магазина за конторкой сидела черноволосая женщина. Услышав наш разговор, она крикнула продавцу, что мистер Чапин так и не пришел за пакетом, который оставил у них пару недель назад. Во время рождественских поступлений пакет могут заложить книгами, так что надо позвонить Чапину, чтобы он за ним кого-нибудь прислал. Я уплатил свой доллар, получил книжку, вышел на улицу и зашел в буфет, чтобы за чашкой кофе немного подумать.
Вульф сочувственно ему кивнул. Орри посмотрел на него подозрительно и продолжал:
– Вот как я рассудил. Две недели назад копы были натравлены на Чапина. Может, он перепугался, что в доме произведут обыск, а у него было что-то такое, чего он не хотел им показывать? Чапин мог завернуть эти вещи в бумагу, отнести к своим друзьям в книжный магазин и там оставить на время.
И я решил сам проследить за пакетом. Я взял конверт и лист бумаги в писчебумажном магазине, потом отправился в бюро проката и на их пишущей машинке набил милое послание в книжный магазин. Разглядывая автограф Чапина на фотографии в лавке, я запомнил его подпись, и теперь расписался весьма похоже. Но я побоялся отправить письмо вскоре после того, как был там сам. Я решил подождать полудня. Не так давно я нанял мальчика и послал его в книжную лавку с запиской. Как видите, письмо сработало, и они отдали ему пакет… Вот он.
Я поднялся и снова раскрыл свой нож. Но Вульф опять воспротивился:
– Нет, развяжи его.
Я принялся возиться с узлом, который был сделан превосходно, а Орри сказал:
– Господи, а вдруг это какие-нибудь рыболовные снасти, или электролампочки, или еще что-нибудь. Вам придется дать мне выпить. Ведь это мой единственный шанс.
Я сказал ему:
– Среди "еще чего-нибудь" как раз и может быть нечто важное. Мы можем найти набор шрифта от пишущей машинки или любовные письма от миссис Бартон к Чапину. Ничего не могу поделать с этим узлом, он не хочет, чтобы я развязал его… Я или кто-то другой. Но даже если я справлюсь с ним, то завязать его так же я не смогу.
Я снова вытащил свой нож и посмотрел на Вульфа. Он кивнул, и я перерезал шнурок. Сняв несколько слоев оберточной бумаги, я увидел, что это вовсе не чемоданчик. Это была продолговатая коробка из светлой рыжевато-коричневой телячьей кожи, индивидуальной работы, очень красивая, с изящным вытесненным узором по краям вокруг крышки. Щегольская вещь!
Орри ахнул:
– Господи, я могу влипнуть в историю!
Вульф распорядился:
– Продолжай.
Но сам не встал, чтобы посмотреть.
– Я не могу. Она заперта.
– Ну и что?
Я пошел к сейфу, достал пару связок ключей, вернулся назад и стал открывать коробку. Замок не был чем-то примечательным, и в несколько минут я справился с ним. Отложил в сторону ключи и поднял крышку. Орри встал и смотрел вместе со мной. Мы молчали около секунды, затем посмотрели друг на друга. Никогда я не видел Орри столь возмущенным.
Вульф спросил:
– Что, пусто?
– Нет, сэр, но мы должны дать Орри выпить. Это не его, это ее. И не думаю, что Доры Чапин. Перчатки и чулки, а может, и еще что-нибудь изящное.
– Вот как?
К моему удивлению, Вульф проявил к этому интерес. Его губы вытянулись, втянулись, и он даже начал вставать. Он поднялся, и я подтолкнул коробку к нему.
– Конечно… Я предполагал. Да, так и должно было быть! Арчи, вынь их осторожно из коробки и разложи на столе. Сюда, я помогу. Нет, Орри, нет, пока вы не вымоете руки… Ха, вот и еще более интимное! Но больше всего чулок и перчаток… Не так грубо, Арчи, хотя бы из уважения к человеческим чувствам. То, что мы раскладываем на столе, – душа человека. Ее особенности могут быть разгаданы… например, заметили ли вы, что все перчатки, различные по цвету и по материалу, одного размера? Среди двадцати или более пар нет ни одного исключения. Разве можно требовать большей преданности? "О, быть бы на ее руке перчаткой…" Но для Ромео это была лишь риторика, а для Поля Чапина эта перчатка – истинное сокровище. У него нет надежды ни на ласку, ни на жестокость… Ну, не станем отвлекаться. Большая ошибка – рассматривать тот или иной аспект явления, отрывая его от остального. В данном случае мы не должны забывать, что эти предметы, искусно сделанные из очень дорогого материала, стоили доктору Бартону около трех сотен долларов. А посему он имел право ожидать, что их будут носить дольше. Некоторые вещи – практически новые. Подведите баланс…
Орри снова сел, но не сводил глаз с Вульфа. Его оборвал я:
– При чем здесь Бартон? Я спрашиваю вас по-английски.
Вульф потрогал еще несколько перчаток, а потом поднял чулок и поглядел через него на свет. Вид Вульфа, держащего женский трикотаж так, как если бы он в нем разбирался, позволил мне по-новому оценить меру его притворства. Он поднял другой чулок и мягко уронил его на стол, затем вынул из кармана платок, обтер руки и сел в кресло.
– Читай англосаксонских поэтов, Арчи. Сам Ромео был англичанином, несмотря на географию. Я не пытаюсь тебя дурачить, я придерживаюсь традиций.
– А при чем здесь Бартон?
– Я уже сказал: он оплачивает счета. Он оплатил все эти вещи, его жена их носила, Дора Риттер, позднее Чапин, их экспроприировала, а Чапин превратил их в сокровища.
– Откуда вы все это знаете?
– А как я могу этого не знать? Все эти ношеные вещи Поль Чапин держит в дорогой, элегантной шкатулке и в момент опасности прячет их от недружелюбного любопытства. Вы видели, каков размер рук Доры Чапин, и теперь видите эти перчатки. Конечно, они ей не принадлежат. Вы слышали в понедельник вечером историю любви к женщине, которая ныне является женой доктора Бартона. Вы знаете, что несколько лет Дора Чапин, тогда – Риттер, была личной горничной миссис Бартон, что она и сейчас помогает ей по крайней мере раз в неделю делать что-то с волосами. Зная эти факты, я считаю, что только отчаянный глупец…
– Да, сэр. Благодарю за "глупца". Но почему их должна была взять Дора? Может, Чапин взял сам?
– Может быть, конечно, но маловероятно. Вне всякого сомнения, он не сдирал чулки с ее ног, и я сомневаюсь, чтобы он был знаком с ее будуаром. Верная Дора…
– Верная кому? Миссис Бартон, у которой она таскает вещички?
– Но, Арчи, ты же видел Дору. Неужели ты не понял, что она уникальное создание? Увидев Дору, я заподозрил, что ее замужество – это рыцарское служение роману, которому она себя посвятила. Вот это и есть верность. Этим можно объяснить и то, что она продолжает посещать миссис Бартон, когда замужество практически освободило ее от этой необходимости. Какая удача для Чапина! Запах любимой, ткань, нежно прилегающая к коже обожаемой им женщины, – все это доставлялось Чапину по его требованию. Больше того, пальцы, которые час назад расчесывали волосы его леди, подают теперь ему кофе. И он все сильнее восторгался тонкими нитями, связывающими его с обожаемой особой. Такова эмоциональная жажда этого человека. Конечно, род человеческий не может продолжаться путем хранения перчаток и чулок в кожаной коробке. Но проблемы биологические – тема другая. – Вульф на несколько секунд закрыл глаза, открыл их вновь и сказал: – В этой коллекции нет традиционных носовых платков… Арчи, уложи все осторожно обратно, запакуй коробку и найди ей место в шкафу. Орри, вы можете продолжать вашу работу. Вы не нашли решения этого дела. Но вы подняли завесу над входом в другое помещение здания, которое мы обследуем. Звоните после шести.
Орри вышел, насвистывая.
Глава 12
Я имел свое собственное изделие из кожи, не такое большое, как коробка с сокровищами Поля Чапина, но более изящное. Сидя за столом в ту же среду и убивая время в ожидании посетителя, я вытащил футляр из кармана и любовался им. Я получил его всего две недели назад. Футляр был коричневый, из страусовой кожи, и его поверхность с обеих сторон была покрыта тиснением. С одной стороны поверхность была украшена изящными линиями с выходящими из них стеблями орхидей. На обратной стороне были изображены кольты: пятьдесят два чудесных маленьких пистолетика, и все целились в центр. В центре было вытеснено золотом: "А. Г. от Н. В.".
Вульф сделал мне этот подарок 23 октября, когда мы сидели за обеденным столом. А я и не подозревал, что он знает, когда мой день рождения. Я хранил в этом футлярчике документы: полицейское удостоверение, разрешение на огнестрельное оружие и лицензию оперативника. Если бы мне предложили обменять его, я мог бы согласиться, но не меньше чем на город Нью-Йорк с парой хороших предместий.
Когда заглянул Фриц и сказал, что пришел инспектор Кремер, я спрятал футлярчик в карман.
Я сказал Кремеру:
– Мистер Вульф не может спуститься вниз, он слишком немощен.
Инспектор засмеялся:
– А я и не думал, что он придет. Я ведь знаю Ниро Вульфа дольше, чем его знаешь ты, сынок. Не думай, что я пришел вырывать у него секреты. Могу я зажечь трубку?
– Конечно, Вульф ненавидит это, но черт с ним!
– Вульф есть Вульф.
Кремер набил трубку и закурил.
– Что происходило здесь вчера вечером?
Я усмехнулся:
– Вульф заключил небольшой контракт.
– А это правда, что он подрезал Бретта на четыре тысячи долларов?
– Вульф никого не подрезал. Он предложил кое-что для продажи, и ему сделали заказ.
– М-да…
Он пустил струйку дыма.
– Вы знаете Бретта? Бретт считает смехотворным то, что он должен раскошеливаться на частного дика. Ведь город имеет столь внушительные силы, множество смелых и умных людей, чтобы справиться с подобными проблемами!
Кремер откинулся на спинку кресла и, попыхивая трубкой, посмотрел на вазу с орхидеями. Вскоре он заговорил:
– Сегодня после полудня у меня было забавное происшествие… Приехала женщина и заявила, что она требует ареста Ниро Вульфа, потому что он собирался перерезать ей горло. Ее привели ко мне, так как знали, что я занимаюсь делом, в котором участвует Вульф. Я сказал ей, что пошлю человека выяснить подробности. Она дала мне свой адрес и назвала свое имя, от которого меня как обухом по голове стукнуло.
– Интересно, кто же это был?
– Конечно, тебе интересно. Пари – ты озадачен! Затем часа через два пришел один субъект увидеться со мной. Без приглашения. Он – таксист. Он заявил, что не станет брать деньги за лжесвидетельство и что он видел на ней кровь, когда она садилась на Перри-стрит в такси. Это одно из тех событий, о которых я хотел рассказать Вульфу. Но картина, стоящая перед моим мысленным взором, – Вульф перерезает горло этой даме – так чертовски замечательна, что мне хочется рассказать ему лично.
Он затянулся из трубки, потом продолжил, но более резко:
– Послушай, Гудвин. Черт побери, какова же была ее мысль? Я трижды пробовал добиться от жены Чапина рассказа о сути происходящего, но она говорила только о том, какое она занимает положение. Все остальное она держала под замком. Вульф вступил в дело в понедельник поздно вечером, а в среду утром она уже здесь, в конторе, показывает ему свое представление. Что, черт побери, есть в нем такого, что принуждает их вести себя подобным образом?
Я усмехнулся:
– Его привлекательный характер, инспектор.
– Н-да… А кто перерезал ей шею?
– Откуда мне знать? Она сказала – Вульф. Арестуйте его и поработайте над ним.
– Значит, Чапин?
Я покачал головой.
– Если я и знаю этот секрет, то он похоронен здесь. – И я стукнул себя в грудь.
– Весьма обязан. Ну а теперь слушай меня. Я говорю серьезно. Я пришел сюда не для того, чтобы красть чужое серебро. Я охочусь за Чапином уже более шести недель, с тех самых пор, как умер или убит Дрейер. Похоже на то, что он добрался и до Хиббарда. Чапин скользкий, как мокрый асфальт. Прямо на суде он признается в убийстве, и судья штрафует его на пятьдесят долларов за неуважение к суду! Я установил, что он и раньше говорил подобным образом со своим издателем. Что за рекламный фокус! Ну, разве Чапин не скользкий?..
Я кивнул.
– Скользкий, конечно.
– Я пришел к заключению, что жена не любит его и боится. Возможно, она знает достаточно, чтобы оказать нам значительную помощь, если мы добьемся от нее вразумительного рассказа. Поэтому, услышав, что она помчалась сюда для встречи с Вульфом, я решил, что он узнал немало. Я вот что хочу сказать. Если не хочешь ничего мне рассказывать о тех чертовых делах, то и не надо. Я не намерен на вас давить. Но может быть, вы сможете с большей пользой использовать то, что вы от нее узнали, если узнаете то, что знаю я…
– Но, инспектор, если вы думаете, что жена Чапина пришла сюда с дружелюбными намерениями, то чем же вы объясните ее требование арестовать Вульфа.
– Ну, сынок…
И серые глаза Кремера подмигнули мне.
– Разве я не сказал, что знаю Вульфа дольше, чем ты. Если он не хочет, чтобы я узнал, о чем он с ней говорил, то научил ее поступить именно так.
Я рассмеялся. Пока я смеялся, я сообразил, что не будет никакого вреда, если Кремер и дальше будет так думать, и сказал:
– Он, конечно, мог. Но почему она требовала, чтобы вы его арестовали? Потому что она психопатка. Такая же, как и ее муж. Они оба психопаты. Это заповедник для сумасшедших!
– Я слышал подобное мнение.
– И вы уверены, что он убил Дрейера?
Он кивнул.
– Я думаю, что Дрейер был убит Полем Чапином и Леопольдом Элкасом.
– Не может быть! – Я посмотрел на него. – Это может прояснить дело. Элкас?..
– Да. Вы с Вульфом не хотите говорить. Хочешь, буду говорить я?
– Ну, еще бы!
Он вновь набил трубку.
– Тебе известно о деле Дрейера. Но знаешь ли ты, кто купил таблетки нитроглицерина? Сам Дрейер. За неделю до смерти, на следующий день после того, как ему позвонил Элкас и сказал, что картины поддельные и что он хочет получить деньги обратно. Может, у него и была мысль о самоубийстве, а может, и нет. Я думаю, что нет. Есть ряд болезней, при которых люди принимают нитроглицерин в малых дозах.
Он сделал столь глубокую затяжку, что я ожидал увидеть струю дыма, выходящую между пуговиц на его животе.
– Дальше: как в тот день Чапин смог достать из пузырька таблетки? Просто. Он их не брал. Он был у Дрейера в течение недели, возможно, для разговора о картинах. Он вполне мог их тогда взять и припрятать до нужного момента. Этот момент наступил в среду после полудня… Подожди минуту. Я знаю, что говорил Элкас. Детектив допрашивал тогда и Сантини, итальянского эксперта, и все сходилось. Но я посылал запрос в Италию к Сантини. Он сказал то же самое, что и при первом допросе у нас. Но еще он упомянул, что после того, как они вышли из конторы, Элкас один вернулся туда и оставался там примерно с полминуты. Что, если стакан Дрейера стоял там, пусть даже полупустой, и Элкас, получив таблетки у Чапина, опустил их в стакан?
– Чего ради? Только из проказливости?
– Пока я этого сказать не могу. Сейчас мы разрабатываем несколько версий. Например: что, если картины, проданные Элкасу шесть лет назад, были подлинными? А Элкас заменил их копиями и затем потребовал назад деньги? Как только я получу какие-либо улики, я организую свободные комнаты и стол для Элкаса и Чапина.
– Но пока у вас таковых нет?
– Нет.
Я усмехнулся:
– А почему вы не можете поверить, что это просто самоубийство? И оставить как есть?
– Исключено. Особенно после исчезновения Хиббарда. Если я даже захочу поступить так, то Джордж Бретт и его компания не допустят этого. Они получили новые предупреждения. Эти послания звучат для меня как доказательства, хотя они и наряжены в стихотворную форму.
Он сунул свою лапу в нагрудный карман, вытащил несколько бумаг и начал их просматривать. Наконец он произнес:
– Я чертов дурак. Таскаю повсюду с собой копии этих предупреждений, потому что не могу отделаться от предчувствия, что где-то в них скрыт ключ. Если бы я только мог его найти! Послушай это предупреждение, посланное на третий день после исчезновения Хиббарда:
"Один, и два, и три…
Что слышу я – не слышишь ты.
Последний стон, зловещий клекот в горле.
Его раскрытый рот заполнен кровью,
И воздух, пенясь, пузырится возле губ,
И он не человек, а полутруп.
А жажда мстить во мне растет,
Душа от радости поет,
Хвастливо говорю тебе: смотри,
Теперь уж не один, не два, а три…
Вам лучше было бы убить меня,
Тогда бы ликовал теперь не я".
– Я спрашиваю тебя: разве это не звучит как доказательство?
Кремер снова сложил свои бумаги.
– Взять хоть вот эти строчки: "Зловещий клекот в горле, его раскрытый рот заполнен кровью"… Описывают ли они картину смерти? Я бы сказал – да. Человек, который писал их, видел эту смерть. Вот почему, когда дело касается Эндрю Хиббарда, я интересуюсь только трупами. Чапин добрался до Хиббарда, это совершенно определенно. Остается только один вопрос: куда он дел его останки? Также он добрался до Дрейера, только в этом случае ему помогал Элкас.
Инспектор замолчал, чтобы сделать пару затяжек. Потом он посмотрел на меня и требовательно спросил:
– А почему ты думаешь, что это было самоубийство?