- Мне. Показать телефон?
- Не надо. Верю. Вы один им пользуетесь?
- Да, один. У жены есть свой… да в чем дело?
- Четырнадцатого апреля вы никому свой телефон не передавали?
- Виктор, - сказал, повернувшись к Брюнету, Горбач, - я не понимаю…
- Отвечай на вопросы Леонида Николаевича, - ответил Брюнет.
- Четырнадцатого апреля, - повторил Купцов, - вы никому свой телефон не отдавали?
- Я уже сказал: нет, не отдавал. Ни четырнадцатого, ни тринадцатого, ни пятнадцатого… Ни хера себе приколы!
- Хорошо. Никому не отдавали. Тогда объясните, пожалуйста, почему вы отказываетесь от звонка на телефон номер… - …-…? Этот звонок сделан с вашей трубы четырнадцатого апреля в двадцать один час пятьдесят семь минут. Продолжительность разговора составила шестьдесят восемь секунд.
Купцов положил на стол перед Горбачом распечатку. Три номера, принадлежащие Анжеликиным "миллионерам", были вычеркнуты. Номер горбачевской трубы обведен в рамку. Покосившись на Брюнета, Горбач взял в руки распечатку, внимательно изучил ее.
- А что это за телефон? - спросил он у Купцова.
- Этот телефон установлен по адресу Четвертая линия, дом…, квартира тридцать один. На четырнадцатое апреля там проживал Александр Матвеев. Возможно, он вам известен под другой фамилией?
- Да не знаю я никакого Александра Матвеева!
- Взгляните на этот рисунок, - сказал Купцов и положил на стол ксерокопию композиционного портрета Трубникова, подправленного рукой Льва Борисовича. - Не знаете?
- Нет, не знаю, - произнес Горбач, мельком взглянув на изображение. В голосе его прозвучала некоторая нотка неуверенности.
- Не знаете, но все же позвонили? - спросил Петрухин.
- Да не звонил я никому!
- Слушай, Леша, - начал было Брюнет, глядя на Горбача с прищуром, но Петрухин перебил:
- Подожди, Виктор… Алексей, вот это, - Петрухин постучал пальцем по распечатке, - документ. Он неопровержимо свидетельствует, что звонок четырнадцатого числа был. Зачем отрицать очевидное? Глупо.
- А что было четырнадцатого? - спросил Горбач.
- Не знаю. Мы ждем, что вы нам расскажете.
- Черт! - сказал Горбач. - Почти месяц прошел… я же не помню, что было четырнадцатого.
- Была пятница, - подсказал Купцов. - Вечер. Почти десять вечера. Вы позвонили Матвееву, которого вы не знаете… по просьбе Игоря Строгова звонили?
- Да не звонил я!
Брюнет покачал головой, сказал зло:
- Слушай, Леша. Мы ведь можем и по-другому начать разговаривать. Купцов миролюбиво заметил:
- Он вспомнит. Он сейчас напряжется и вспомнит. Давайте, Алексей Григорич, вместе вспоминать. Это в ваших же интересах.
- Четырнадцатое апреля, - произнес Горбач, - пятница… что же было четырнадцатого? Может, в ежедневник заглянуть?
- Загляните.
Горбач поднялся, дошел до двери и взял свой "дипломат". Вытащил ежедневник - толстую книжку в обложке из натуральной кожи. Потом вернулся к столу, положил ежедневник на стол. Со стола на него строго смотрел "Трубников".
- Четырнадцатое апреля… четырнадцатое… ни хера не помню, - бормотал Горбач, листая страницы. - Ага, вот. Нашел.
Петрухин и Купцов с двух сторон склонились к раскрытой книжке. На странице было несколько записей и карикатурное изображение свиньи. Записи на странице соответствовали записям любого делового человека: "9:30 - мэрия. Копия устава!"; "12:00 - Митюков. Контр. На пост…"; "Алка. Мясо не покупать".
- Расшифруйте, пожалуйста, ваши записи. Лучше всего начнем с нижней: "Алка. Мясо не покупать", - сказал Купцов. - Что означает "Алка. Мясо не покупать"?
- Вспомнил, - сказал Горбач. - Вспомнил. Мы же вечером на даче у Алки оттягивались. Днем она мне позвонила и сказала, чтобы я мясо для шашлыков не брал. У нее будет какое-то особенное.
- Значит, вечером вы были на даче у Алки?
- Да, у Алки. На даче.
- А кто такая Алка? Где дача?
- Алка? - переспросил Горбач. - Да Алка… это так.
- А все же?
- Алка - секс-машина. Ничего серьезного. Дача в районе Сестрорецка. Ну, собрались там оттянуться немного. Бухнуть, шашлыков поесть и прочее. Вы же понимаете…
- А кто еще был? Строгов был? Нокаут был?
- Нокаут? Нокаут - нет… на хер он нужен? А Игорь был.
- Именно там, на даче у Алки, Игорь попросил вас позвонить Саше? - спросил Купцов. - Так дело было?
- Не просил он меня никому звонить, - раздраженно ответил Горбач.
- Вы хорошо помните? Много выпили в тот вечер?
- Выпили… - произнес Горбач и вдруг замер. Он замер и удивленно посмотрел на Купцова. - Стойте! Стойте, он же у меня телефон брал!
- Строгов?
- Строгов.
- А зачем он брал у вас телефон? У него есть свой.
Горбач потряс головой, ответил:
- Все вспомнил. У Игоря телефон отключили. Наболтал он с кем-то на весь лимит, телефон и отключили. Он попросил у меня, мол, дай, Леша, звякнуть… Жалко, что ли? Звони.
Брюнет коротко и зло матюгнулся. Петрухин сделал глоток пива, а Купцов молча убрал в пластиковую папочку распечатку и фоторобот Трубникова. За мутноватым пластиком папки лицо решительного парня расплылось, потеряло резкость очертаний… Очередной след, который теоретически мог бы привести к Матвееву, оказался ложным. А других не было.
* * *
Горбач пережил несколько неприятных минут, но уехал в добром расположении духа. Брюнет напоследок сказал ему:
- Ладно, Леха, извини. Накладочка вышла.
- Бывает, - согласился Горбач.
Он отдавал себе отчет, что на самом-то деле очень легко отделался. Если бы он выпил в тот апрельский вечер побольше и не смог вспомнить, что дал телефон Строгову… Разумеется, его не стали бы потчевать паяльником в задний проход, но из числа деловых партнеров Брюнета он бы однозначно вылетел.
- Бывает, - согласился Горбач.
- Ну вот и разобрались, - сказал Купцов. - А ведь вы, Алексей Григорич, поначалу уверяли, что никому не давали свой телефон.
Горбач покивал головой.
- Вы, пожалуйста, о нашем разговоре никому не рассказывайте, - сказал Петрухин. Горбач снова кивнул. - Но потом к нему все равно придется вернуться.
- Я все рассказал.
- Мы нисколько не сомневаемся. Но потом, позже, могут сложиться такие обстоятельства, что вам придется рассказать, как было дело, на очной ставке со Строговым.
- Это обязательно? Брюнет твердо сказал:
- Да, Леша. Это - обязательно.
* * *
Когда дверь кабинета закрылась за Горбачем, некоторое время все молчали… Было ощущение потери. Или не было никакого ощущения потери. Брюнет взял в руки папку и посмотрел сквозь пластик в лицо Трубникова. Положил папку обратно.
- Ну что я могу вам сказать, мужики?.. Спасибо. Заклевали бы меня без вас, - сказал Брюнет.
- Тебя заклюешь, - бросил Петрухин.
- Э-э, Борисыч… ты не понимаешь, сколько мне крови попортили. Я иногда сам думаю: а на хер мне все это надо?
- Бросай, - ответил Петрухин, наливая пива.
- Э-э, Борисыч… не понимаешь. Не могу бросить. Это такое дело… Как баба, если влюбился. Извините за лирику. - Брюнет замолчал, побарабанил пальцами по столу. - В общем, спасибо. Выручили. Давайте прикинем: что я вам должен?
- Завтра, - сказал Купцов. - Завтра прикинем, ежели вы не возражаете.
- Ну… завтра так завтра, - согласился Голубков.
* * *
Вечером Купцову позвонил следователь Гена и сообщил, что Александр Сергеевич Матвеев в период с двадцать девятого февраля по десятое мая железнодорожных или авиабилетов не приобретал.
Глава девятая. Пейджер
Купцов:
Я повез Димку домой. Пока ехали, он пил пиво и насвистывал. Меня эта его манера свистеть, да еще фальшиво, раздражала. Но я помалкивал. Понимал, что причина моего раздражения не в музыкальных данных Дмитрия Борисыча Петрухина… Причина в том, что мы все-таки зашли в тупик. Обычная для нашего ремесла ситуация. Это только в кино сыщики всегда находят правильное решение и в финальных кадрах на запястьях преступника защелкиваются наручники. В жизни все по-другому. Ты кубатуришь, кубатуришь, кубатуришь варианты… а потом оказывается, что все не так. И дело приходится "приостанавливать в связи с неустановлением лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого".
А бывает, что преступник найден, схвачен, отху…чен, как говаривал один из моих наставников. Но… встает вопрос доказывания. Бывает так, что всем - и следаку, и прокурору и судье, если дело дошло до суда, всем ясно: это - преступник. Нет никаких сомнений. Но нет и веских доказательств. А всякое сомнение закон обязывает трактовать в пользу подозреваемого-обвиняемого. И негодяй - вор, насильник, убийца - остается на свободе. Нередкая для нашего ремесла ситуация. Когда я только начинал работать, каждый такой случай я воспринимал как некое личное поражение… потом привык. Стал ли я циничней? Пожалуй. Но все-таки я думаю, что я стал умнее. Можно даже сказать: мудрее… О, какой мудрый я стал! Моя мудрость достигла таких высот, что я бросил следственную работу и начал философски смотреть на жизнь… Во всяком случае, я научился терпеливо переносить свист товарища Петрухина, чтоб он на какой-нибудь выбоине язык прикусил, соловей хренов!
…В общем, дело зашло в тупик. Благодаря великой своей мудрости я это понимал. И Димка - чтоб ему пивом захлебнуться! - тоже это понимал. Брюнету по большому счету наплевать. Он получил то, что хотел: отмазался перед прокуратурой и получил доказательства, что друг детства Игорек Строгов темнил и до сих пор продолжает темнить. Завтра мы ткнем Игорька мордой в дерьмо, предъявим ему звоночек с Горбачевой трубы. Попробуем еще раз поколоть на Матвеева, но почти наверняка он не расколется, потому что Саши Матвеева Игорек боится больше, чем Брюнета или крутых оперов-убойщиков вкупе с прокурорами. Потом Брюнет отмусолит нам купюры и…
- Он стрелял в труп, - сказал вдруг Димка.
Я только кивнул: конечно, в труп.
- А для чего человек стреляет в труп? - спросил Димка.
- Брось, Дима… ситуация-то понятная: заставил его Матвеев. Сунул в руки ствол и сказал: стреляй, Игорь. Не хотелось Игорьку стрелять. Ох, как не хотелось. Но он был в шоке. Он был сломлен. Еще бы… Строгов шел на стрелку с простой мыслью: попугать, поставить Нокаута на место. Но вдруг - выстрел. Труп. Мозги на стене. И - Саша сует ему ствол: стреляй! Игорек ружьецо отпихивает, головенкой мотает: нет, нет!.. Не хочу, не буду! Но хлипковат он спорить с Сашей. А потом Сашенька предъявил ему счет… на какую уж сумму - не знаю, но думаю, что на весьма немалую.
- Давно ты допер до этого? - спросил Димка.
- Давно - недавно… какая разница? Строгов боится. Панически боится. И никогда никому не расскажет, как было дело. По крайней мере, до тех пор, пока Саша Матвеев на свободе.
- Светлая у тебя все-таки голова, Леонид Николаич, - похвалил меня Димка, и, скажу честно, это было приятно. Похвала профессионала дорогого стоит. - Светлая у тебя все-таки голова. А я эту схему построил, только когда вспомнил про случай в "Пуле".
- Какая разница, Димон? Это всего лишь наша с тобой версия, которую мы пока не можем ни подтвердить, ни опровергнуть. Вот если бы взять Матвеева… тогда, может быть, на очняках и раскрутили бы обоих орлов. Но навряд ли.
- У тебя есть длинное черное пальто? - спросил вдруг Димон.
- Зачем тебе?
- Если мы не можем сейчас выйти на Матвеева, то можем создать иллюзию, что мы на него вышли. Был у меня такой случай. Убили два подонка мужика. Тот, понимаешь, из Молдавии приехал полюбоваться Северной Венецией. Убили, ограбили. Взяли куртку хорошую, часы золотые, деньги, видеокамеру… Вычислили мы орлов, взяли. Но вообще-то дело дохлое: оба в несознанке, улик никаких и, судя по всему, придется обоих отпускать. Тогда я связался с Молдавией, попросил самое точное описание его вещей: часов, куртки, бумажника, марку камеры. Потом все это добро, вернее - похожее, по знакомым собирал. И сунул голубчикам свои "вещдоки" в морду: вот, ребятки, вещи убитого молдаванина. И ведь раскололись! Тут, главное, темп допроса держать. Давить со страшной силой.
- Спасибо, что растолковал, - ответил я. Димка засмеялся.
- Ну так что насчет пальто? У нас уже есть кроссовки, резинка жевательная. Добавим к этому пару ружейных патронов и пальтецо. Вот, Игорек, взяли мы твоего Сашу. Сейчас ему на хате уже ломают пальцы. И он уже дает показания на тебя. Сломается Игорек, заговорит. Глядишь, и телефончик Сашин вспомнит. Должен же быть у них какой-то канал связи.
Идея была вполне реальная. Если крепко прижать Строгова с липовыми "вещдоками" и вдвоем прессовать его, все время намекая на бандитов - дружков Нокаута, которые уже ищут Матвеева… он может расколоться. На закаленного блатаря такие штуки не особо действуют. "Очную ставку давай, начальник", - скажет блатной и ухмыльнется. А вот "интеллигент" Игорь Строгов может расколоться. Идея хоть и не была шедевром оперативно-следственной работы, но мне понравилась. Я так Димке и сказал. Но он вдруг сам же от нее и отказался.
- Стоп, - говорит Димон. - Идейка, конечно, рабочая, но мы оставим ее на самый крайний случай. Я вот что подумал, Леня. Сумму, наверное, Саша Матвеев зарядил Игорьку неслабую?
- Да уж наверно.
- И я думаю, что навряд ли Игорь расплатился.
- Почему?
- Деловой человек, Леня, не будет держать несколько десятков тысяч баксов в чулке. Пять, десять тысяч - возможно, допускаю. Но остальные бабки вложены в дело. Их еще нужно достать. Занять, взять кредит, продать что-то и так далее. За час такие вещи не делаются, а у Игоря времени не было. Двадцать третьего Саша завалил Нокаута, и они сразу разбежались. В тот день, скорее всего, не встретились. А двадцать четвертого Строгов был уже в нежных руках наших коллег. И был в этих руках десять суток. То есть опять же никак не мог заплатить. А Трубников все это время где-то отсиживался, ждал денег. Без денег он никуда не сорвется. Не для того он человека погубил… Потом, по истечении десяти суток, наш лепший кореш Строгов выходит. Вот здесь-то и начинаются выплаты! И я не убежден, что они все сделаны. Значит, они должны контактировать. Если не адрес, то номер телефона или, допустим, пейджера Саши Строгов должен знать.
- Может и не знать, - ответил я. - Может быть, Саша сам выходит на связь.
- А что мы будем гадать? - возразил Димка. - Давай-ка завтра пощупаем записную книжку товарища Строгова. Может, и найдем какой интересный телефончик.
На этом мы с Димоном и порешили. Он ушел, а я поехал домой. Я ехал и думал: что за черт? Почему же так устроена наша правоохранительная система, что лучшие кадры… Нескромно. Знаю, что нескромно… Плевать! Убийцу Матвеева вычислили мы вдвоем, а не официальная служба. Почему система устроена так, что лучшие кадры из системы уходят? Замордованные кто нищенской зарплатой, кто бюрократической дурью - уходят. Добро, когда уходят в шарашки, на шабашки. Но ведь уходят, случается, в криминал… А сколько настоящих ментов уже спилось? А какие потери понесла питерская милиция за те годы, когда ей руководил один генерал из внутренней службы? Генерал все грозил разобраться с "тамбовскими", но "тамбовские" как были - так и есть, а оперов и следаков в те годы много уволилось. Я ехал и думал, сколько пользы мы могли бы принести системе, но оказались ей не нужны… Мысли были обычные, неновые. Передуманные и переговоренные в ментовских компаниях сто раз. И уже, казалось мне, все давно отболело. Но стоило мне разок прикоснуться к прежнему моему ремеслу - и вот заболело опять. Именно поэтому мы с Петрухой не можем поставить точку на незавершенном деле. Не можем, не хотим просто получить честно заработанные деньги, а потом пойти пить водку со спокойной душой.
Матвеев-Трубников в Питере. И я не успокоюсь, пока не защелкну на нем наручники. Может быть, это сделаем не мы, а действующие сотрудники… это не принципиально. Но для меня очень важно, чтобы это произошло.
Мысли потекли в привычном направлении, и я стал прикидывать: а правильно ли мы идем? Версия, которую мы с Димкой построив или независимо друг от друга, была изящна, проста и логична. Но все же была совершенно умозрительна. Базировалась на опыте и на интуиции. Я был на девяносто девять процентов уверен, что прав, что все именно так и было… но не имел ни одного доказательства.
Я вспомнил случай, как в начале девяностых братаны развели одного барыгу - директора крупного универсама и нескольких торговых точек поменьше. Во время одной стрелки, когда терли пустяковый рабочий вопрос, на глазах барыги "вспыхнул скандал", и один из братков, глазом не моргнув, "застрелил" другого. Все выглядело натурально: выстрел, кровь, труп. Директор был ошеломлен. Его в буквальном смысле трясло. После этого "зверского убийства" он был полностью в руках братков.