Автобуса все не было, а несколько пролетевших мимо такси почему-то игнорировали его призывно поднятую руку. Спрятав газету в карман, он озабочено посмотрел на часы. Восемь-сорок пять. Неожиданно появившийся клиент может оказаться нетерпеливым. Можно было бы за полчаса добраться до шоссе, а там сесть на попутку – кто-нибудь да подобрал бы, – если бы не холодный февральский дождь.
Наконец, долгожданный ярко-зеленый "мерседес" с огромной белой буквой "алеф" на боку плавно выплыл из-за ближайшего угла. В тот же самый момент из кармана куртки снова раздались первые такты "Турецкого марша". Не слушая, Розовски поднялся в автобус, сел на свободное место, прислонился к столу и закрыл глаза. Карманный оркестр утихомирился.
Подчиненные не должны были видеть шефа мрачным и подавленным. И потому явление Натаниэля в офисе напоминало явление рассерженного громовержца. Роль грома с успехом выполнило оглушительное хлопанье входной двери. Дернувшись от молниеносного взгляда шефа, секретарь агентства красавица Офра, только что болтавшая по телефону, застучала по клавишам компьютера с такой силой, словно хотела вогнать ни в чем неповинные кнопочки в крышку стола. При этом трубку телефона она положить не успела и продолжала прижимать ее к уху плечом. Натаниэль с любопытством заглянул на экран и прочитав: "А она опять перекрасилась в красное дерево", – заметил ласковым голосом: – Новые показания? Закончишь – распечатай и занеси мне.
Трубка немедленно упала и закачалась на гибком шнуре.
Удовлетворенно хрюкнув, Розовски неторопливо прошествовал в кабинет. Александр Маркин, которого он называл либо по-здешнему Алексом, либо по-старому Сашей – в зависимости от настроения, – являл собою полную противоположность грузному высокому шефу. Ростом он едва доставал Натаниэлю до плеча, худой, коротко стриженый, но главное – никогда не впадавший в уныние, – Маркин соединял работу в агентстве с бесконечной учебой в юридическом колледже. При этом карманы его были постоянно оттопырены от книжек, ничего общего с учебой не имеющими – научно-фантастическими и детективными романами на всех или почти всех языках.
При виде мрачного начальника, Саша, словно подхваченный ветром лист, плавно перелетел из кресла Натаниэля в собственное, но не успел забрать со стола очередной затрепанный боевик с русским названием. Боевик немедленно отправился в корзину для бумаг.
Маркин сделал вид, что не заметил. Он сосредоточенно смотрел в мелко исписаный лист и озабочено хмурил брови.
– Переверни, – посоветовал Натаниэль, усаживаясь за стол. – Удобнее читать будет… Ладно, хватит притворяться. А то я не знаю, что в мое отсутствие вы занимаетесь черт-те чем, но только не работой!.. – тут Розовски услышал в правом углу кабинета незнакомое вежливое покашливание. Тотчас вспомнив, что его вызвали в агентство в связи с появившимся клиентом, Натаниэль поднял голову и уставился на человека, в кресле у журнального столика. Облик посетителя мало гармонировал с привычном бардаком, царившим в комнате, и представлял собою полную противоположность хозяину помещения. Если внешность Натаниэля немедленно наводила на мысли о трудном детстве, сомнительной юности и неустроенной зрелости, то строгий черный костюм посетителя создавал впечатление респектабельности и устроенности. Впечатление это подкрепляли аккуратная черная с сильной проседью борода и благожелательный взгляд внимательных серо-зеленых глаз. Черная ермолка напоминала старинную академическую шапочку, а чуть примятая тулья лежавшей на столике широкополой шляпы свидетельствовала о легком своеобразном щегольстве посетителя.
– Извините, – сказал Розовски. – Этих бездельников ни на минуту нельзя оставить одних. Не знаю, кем вы работаете, но если у вас есть подчиненные, вы меня поймете. Прошу, пересаживайтесь сюда, так будет удобнее, – он указал мужчине на кресло для посетителей, стоявшее напротив письменного стола. Мужчина кивнул, послушно переместился на указанное место. Когда он встал, то оказался довольно высокого роста – почти вровень с детективом. Передвигался он неслышно – как человек, стремящийся находиться чуть в стороне от событий.
– Итак? – произнес Натаниэль.
– Да, итак… Меня зовут Каплан. Раввин Давид Каплан. Вы спрашивали о работе и подчиненных – нет, у меня нет подчиненных. Но у меня есть ученики. Я преподаю в ешиве "Ор-Давид".
Среди клиентов Натаниэля бывали представители любых профессий и конфессий, в том числе – раввины, священники и даже один мулла из бедуинского поселка на юге. Куда только не заносила судьба бывших соотечественников… Мулла некогда учился в Университете Дружбы народов, посланный туда от коммунистической партии Израиля (тогда он еще не был муллой). Женился на русской девушке. Так в поселке одного из бедуинских кланов появились вдруг светловолосые голубоглазые парни, говорящие равно свободно на арабском, иврите и русском. Вот с одним из этих парней случилась неприятность, из которой вытаскивал его частный детектив Натаниэль Розовски.
Словом, роду занятий нынешнего посетителя сыщик не удивился, а лишь кивнул.
– Не знаю, известно ли вам об убийстве рабби Элиэзера Каплана неделю назад. Это мой отец… – рабби Давид замолчал, потом добавил: – Позавчера закончилась шив'а, траурная неделя. И как видите, уже сегодня я пришел к вам.
Голос рабби Давида звучал так, словно он просто читал какой-то малоинтересный, нейтральный, но необходимый текст. Но чуткое ухо детектива улавливало в этом бесстрастном – или, во всяком случае, ровном – голосе тщательно скрывавшиеся напряженные нотки.
– Примите мои соболезнования… – пробормотал Натаниэль чуть неловко. – К сожалению, я не слышал об убийстве вашего… рабби Элиэзера. Я был знаком с вашим отцом, – добавил он. – Одно время мы жили по соседству.
Известие искренне расстроило Натаниэля. И он, и его мать были хорошо знакомы с раввином Элиэзером Капланом. Счастье, что она не читает газет и не узнала печальную весть до отъезда.
– Я знал вашего отца, – повторил Натаниэль. – Он был замечательным человеком.
– Вот я и пришел к вам, а не к другому сыщику. Потому что вы были знакомы… Вы совершенно правы: отец был замечательным человеком, я очень им гордился. Да и продолжаю гордиться… – Каплан-младший сделал небольшую паузу. – Вчера представитель полиции поставил меня в известность о том, что задержан предполагаемый убийца. Не могу сказать, что я обрадовался – в конце концов, никакое наказание уже не вернет мне отца. Но, с другой стороны, все-таки испытал некоторое облегчение… Надеюсь, вы меня понимаете, – рабби Давид вертел в руках свою шляпу. Его рассеянный взгляд скользил по стенам, ни на чем не задерживаясь. – Вопрос не в мести, а в возмездии. Это принципиально разные понятия… Так или иначе, мне захотелось выяснить подробности. Офицер ответил, что не может назвать мне имени – пока суд не разрешит его опубликовать, но что убийство носило случайный характер. Тот человек – преступник, хочу я сказать, – задумал ограбить синагогу. А мой отец просто не вовремя туда вошел – это произошло поздно вечером. В полиции меня спрашивали, с какой целью он вернулся уже после вечерней молитвы, но я, к сожалению, не знаю, а спрашивать, увы, уже не у кого… Деталей мне не сообщили, но, короче говоря, по словам полицейского, вор запаниковал, когда мой отец попытался его задержать. Они начали бороться, и вот в результате это борьбы или драки вор убил моего отца… – он снова замолчал.
Натаниэль посмотрел на своего помощника. Маркин давно бросил читать и внимательно слушал рабби Давида. И судя по его лицу, Саша тоже не понимал, какова цель прихода этого человека в агентство. Розовски решил не прерывать и не торопить господина Каплана.
– В общем, вот, прочтите. Это статья в газете "Шаар", – рабби Давид вытащил из стоявшего на полу портфеля вчетверо сложенную газетную страницу. Развернув ее, Натаниэль увидел большую фотографию пожилого улыбающегося человека – рабби Элиэзера.
– Вслух! – потребовал Маркин. Натаниэль послушно принялся читать вслух:
– "Вечером 23 февраля в синагоге "Ор Хумаш" было найдено тело раввина Элиэзера Каплана. По словам шамеса синагоги Иосефа Дарницки, первым обнаружившего убитого, он заметил в помещении свет, решил, что забыл выключить лампочку после вечерней молитвы и пошел проверить. Дверь оказалась запертой. Отперев синагогу, Дарницки увидел распростертое на полу тело и немедленно вызвал полицию…"
– Его задушили… – голос сына убитого все-таки дрогнул. – Во всяком случае, так установила экспертиза, я видел акт… В газете об этом сказано дальше.
Розовски покачал головой и вернулся к статье:
– Ага… Так… – он оглянулся на недовольно ворчащего Маркина. – И что же полиция? Так… "Судя по следам, оставшимся на шее, убийца обладал прямо-таки сверхъестественной силой. По мнению полиции, убийца интересовался содержимым арон-кодеша, где хранились свитки Торы, и вторым хранилищем, где находились свитки менее ценные. Арон-кодеш ему вскрыть не удалось. Второй же шкаф был взломан без особого труда…"
– И что похищено? – спросил Маркин.
– Похищено? Ага, вот… Свиток "Мегилат Эстер". В серебряном футляре с чеканкой.
– Антиквариат? – подал голос Маркин. – Я читал в газете, что на недавнем аукционе кажется, "Сотби", в Тель-Авиве – какой-то свиток "Эстер" был продан за сто семьдесят тысяч.
– В том-то и дело, что нет! – с нажимом сказал господин Каплан. – Какой там антиквариат! Синагога новая и не очень богатая. Этому свитку двенадцать лет, он был заказан одним из прихожан для увековечения памяти умерших родителей. Максимальная цена – тысяча шекелей. Ну, может быть, две.
– А за краденный – самое большее, пять сотен, – вставил Натаниэль. – Но, если верить статье, полиция такую неразборчивость грабителя объясняет просто… Вот, послушай: "Преступник пришел в синагогу заранее, улучив момент, забрался в нишу внутри помоста – бимы. Там вполне хватает места для того, чтобы мог спрятаться взрослый человек. Дождавшись, пока синагога опустела, вор выбрался из-под бимы и попытался взломать арон-кодеш. Когда это ему не удалось, вскрыл соседнее хранилище. Видимо, рабби Элиэзер Каплан вошел как раз в тот момент, когда вор там рылся. По мнению полиции, сам способ убийства тоже косвенно указывает на непреднамеренный характер. Преступник был уверен в том, что в синагогу уже никто не придет, и потому не взял с собой никакого оружия. Когда появился раввин, вор с перепугу бросился на него и, по-видимому, в ходе борьбы, слишком сильно сдавил шею противника. Увидев, что он наделал, грабитель схватил первый попавшийся свиток – не самый ценный из хранившихся в шкафу – и удрал". Н-да… – протянул Розовски. – Не могу сказать, что изложено грамотно, – он свернул страницу и протянул ее посетителю, – но определенная логика в таком объяснении есть.
Не касаясь статьи, Давид Каплан смотрел на детектива, но чувствовалось, что последние слова Натаниэля он не услышал. Натаниэль пожал плечами и положил газету на стол.
– Да, так вот, – сказал, наконец, господин Каплан. – Видите ли, я не верю в случайность этого преступления. То есть, сначала я готов был принять версию полиции. Но вот на следующий день засомневался в этом.
– Вот как? – Розовски снова посмотрел на помощника и чуть поморщился от промелькнувшей по Сашиному лицу улыбки. Каждый второй потерпевший считает полицию необъективной. Каждый второй считает, что провел бы следствие лучше. Если не сам, то, во всяком случае, с помощью нанятого частного детектива.
– И что же произошло вчера? – осведомился Натаниэль.
– Вчера? – переспросил Давид Каплан.
– Ну да, вчера. Насколько я понимаю, полицейский офицер сообщил вам то, что было напечатано в газете. А вы, как сами сказали, поначалу приняли эту версию. Что же произошло после сообщения полиции?
– Мне удалось кое-что узнать о личности арестованного. Только не спрашивайте меня, каким образом. У раввина есть разные возможности.
– Да-да, я понимаю… Но мне, надеюсь, вы назовете его имя?
– Да, конечно. Потому я и пришел. Я ведь хочу попросить о помощи… Видите ли, я знаю этого человека. Более или менее знаю. И мой отец знал его. И помогал ему неоднократно… Впрочем, – рабби Давид развел руками, – чужая душа потемки. Тем не менее, личность подозреваемого…
– Так кто же это?
– Ах, да. Его зовут Дани Цедек.
Натаниэль откинулся в кресле. В глазах его появились искорки интереса.
– Дани Цедек? – пробормотал он. – Так-так-так… Не знал, что он уже на свободе. Значит, именно его полиция арестовала как возможного убийцу рабби Элиэзера?
– Вы знаете его? Тогда вам должно быть понятно, почему версия полиции вызывает у меня сомнение, – сказал рабби Давид.
– А я не понимаю, – подал вдруг голос Маркин. – Почему этот человек не мог совершить того, в чем его обвиняют?
Розовски и господин Каплан одновременно посмотрели в его сторону, потом друг на друга.
– Дани Цедек, по кличке "Пеле", – медленно произнес Натаниэль. – Известная личность. Вернее, когда-то была известной. Только Пеле, насколько я помню, мокрыми делами никогда не занимался. И потом: не представляю себе, чтобы он залез в синагогу и попытался вскрыть арон-кодеш. Он из религиозной семьи, да и сам, по-моему, без ермолки не появляется. Когда-то начинал как аферист, между прочим – блистательный аферист, следует признать. Потом занимался контрабандой наркотиков, еще кое-какими делами. Но все это – когда-то. Насколько я знаю, ныне он опустившийся, никому не нужный и плохо соображающий тип. Два года назад его посадили за мелкую кражу на рынке Кармель. Вышел полгода назад или около того.
Маркин скептически фыркнул.
– Что-то я не вижу причин, по которым этот тип не мог бы… – тут он посмотрел на посетителя, спохватился. – В общем, опустившийся тип, возможно, уже и наплевал на религиозные чувства. Если они у него и остались…
– Есть причины, – ответил Натаниэль. Господин Каплан подтверждающе кивнул. – Есть, есть. Дело даже не в том, что, как я уже сказал, Цедек – человек религиозный, да и религиозность у него своеобразная. Дело в другом. По своей комплекции Пеле, – детектив окинул оценивающим взглядом своего помощника, – по комплекции он вроде тебя, а ростом и того меньше. Рост у Пеле чуть больше полутора метров, а вес – килограммов пятьдесят. А рабби Элиэзер, да будет благословенна его память, раза в два выше и тяжелее. Это уж скорее он мог в драке так прижать Цедека, что тот бы испустил дух на месте…
– А возраст? – Маркин продолжал настаивать на своем. Сколько лет было вашему отцу, господин Каплан?
– Ему было семьдесят восемь лет, – ответил вместо Каплана-младшего Натаниэль.
Маркин выразительно развел руками – дескать, и говорить не о чем.
– Мой отец был физически очень сильным человеком, – сказал рабби Давид. – До возвращения к религии он занимался тяжелой атлетикой, даже брал призы – еще в Питере. В сорок восьмом в лагере только силой он и снискал уважение уголовников… Да и потом, после освобождения ему довелось работать грузчиком на железнодорожной станции. Он вышел в пятьдесят шестом, и никак не мог устроиться на работу. Не по причине судимости, а потому что везде нужно было работать в субботу, Так отец написал письмо лично Хрущеву: дескать, как религиозный еврей, я не могу работать по субботам и прошу помочь мне с устройством на любую должность, но позволяющую не нарушать святость субботы.
– И что? – спросил Маркин, мгновенно забывший об убийстве. – Хрущев ему ответил?
– Хрущев или не Хрущев – этого я не знаю. Но ответ пришел – в том смысле, что граждане все равны перед законом и никаких исключений быть не может. А на следующий день отца вызвал секретарь райкома и предложил работу грузчика на товарной станции. Там уже было оговорено, что по субботам его будут подменять. Оказывается, кроме письма, был еще и неофициальный звонок из Москвы – из ЦК, – мол, есть там у вас сумасшедший еврей, так Бог с ним, посодействуйте… Так отец восемь лет работал на той станции. А вечерами учил нас, детей, Торе и Талмуду… Словом, ни врасплох его захватить нельзя было, ни справиться с такой легкостью – особенно так, как сказано здесь, – рабби Давид постучал по газетной статье, – нет, такое невозможно. Возраст тут не имеет значения. Если бы не… – у рабби Давида на мгновение перекосилось лицо, но он быстро взял себя в руке. – В общем, поверьте мне, он бы дожил до ста двадцати.
– Даже в свои семьдесят восемь лет рабби Элиэзер справился бы с парой-тройкой таких как Пеле запросто, – добавил Розовски.
Маркин молча пожал плечами.
– У него мог быть сообщник, – сказал он.
Рабби Давид покачал головой.
– Я уже говорил – отец принял живое участие в судьбе Дани Цедека после того, как тот вышел из тюрьмы. Можете мне верить, можете не верить, но этот бывший вор и опустившийся тип, как вы сказали, души не чаял в рабби Элиэзера. Он скорее дал бы себя убить, нежели допустил бы убийство моего отца… Словом, – сказал он уже другим тоном, – меня не устраивает версия полиции. И не только потому, что убийца моего отца остается, как я полагаю, безнаказанным. Гораздо больше меня беспокоит то, что осужден будет невиновный. Поэтому я хочу, чтобы вы провели частное расследование этого дела.
Розовски ответил не сразу. Избегая смотреть на физиономию Маркину, пытавшегося подмигивать шефу обоими глазами – дескать, давай, давай! – он зачем-то вытащил из пластикового стаканчика карандаш и принялся им постукивать по крышке стола.
Между тем Каплан-младший, обводя взглядом изрядно захламленное помещение агентства, издал вдруг невнятный возглас, поднялся – вернее, подскочил со своего места, – и подбежал к двери. Здесь он замер, буквально уткнувшись носом в мезузу, прибитую к дверному косяку. Что-то бормоча себе под нос, Давид Каплан осторожно ощупал пластиковый футляр с выдавленной буквой "шин" и крохотной короной.
– Там что? – шепотом спросил слегка обалдевший Маркин. – Жучок?
Натаниэль, растерянный не меньше помощника, молча пожал плечами. Рабби Давид оглянулся на сыщика.
– У вас отвертка есть? – неожиданно спросил он. Розовски закашлялся. Только сейчас ему вспомнилась странная статистика, результаты которой недавно зачитывал Маркин: среди клиентов частных детективных агентств процент сумасшедших почему-то вдвое выше, чем, например, среди тех, кто обращается к психиатрам. Пока он представлял себе, как, вооружившись отверткой пациент (в смысле, клиент) гоняется за ним по всему зданию, Маркин, обладавший чуть менее развитым воображением, вытащил из ящика стола требуемое – большую отвертку с прозрачной пластмассовой ручкой. Господин Каплан повернулся к косяку и быстро открутил шурупы, удерживавшие внешний футляр талисмана, после чего бережно извлек из коробочки собственно мезузу – свернутый в трубочку листок с написанным на нем текстом благословения.
– Так я и знал! – торжествующе воскликнул он. – У вас старая медуза! Несколько букв стерлись и исказились. В слове "Благослови" буква "бет" превратилась в "цадик", так что вместо благословения "барух" вы получите болячки – "цар"… Признайтесь, – сказал он, повернувшись к Натаниэлю, – у вас дела идут не очень, правда?
– Правда, – ответил Розовски. – Вернее сказать, очень не.
Раввин кивнул и еще раз прочитал мезузу про себя, беззвучно шевеля губами.