Все так, вот только секунды становились резиновыми, время тянулось, а дверь никто не открывал, да и я так и не придумала, что говорить. Наконец, я услышала, как щелкают замки, вероятно, первой двери, потом наступила долгая пауза, видимо, тот, что стоял за дверью, разглядывал меня в глазок (Петр стоял на лестнице, и его не было видно). И вдруг я услышала долгожданное, произнесенное женским голосом:
– Кто там?
– Здравствуйте, мне надо поговорить с Татьяной, – сказала я первое, что пришло в голову.
Дверь сразу же распахнулась. Я увидела высокую стройную девушку в длинной юбке и тонком свитерке. В лицо пахнуло домашним теплом и запахом апельсинов. Из глубины квартиры доносились звуки работающего телевизора, где, судя по голосам, показывали мультфильмы.
– Я Татьяна, – сказала девушка, внимательно меня разглядывая. – Вы от Лены?
И я, забыв об осторожности, молча кивнула головой. Если бы вдруг оказалось, что это не Татьяна или же что она заодно с Борисовым, мне пришлось бы трудно. Но мне повезло.
– Я рада… Что с ней? Как она? Он ее так бил, так бил… Просто зверь… – она разговаривала шепотом. – Скажите ей, что с детьми все в порядке. А Борисов… Он пьет. Честно говоря, я боюсь его.
– Где дети? – спросила я, хотя и так знала ответ.
– У себя в детской. А что? Постойте… Вы приехали за детьми?
– Да.
– Но если я вам их сейчас отдам, то Борисов меня убьет. Найдет и убьет.
– Тогда пойдемте с нами, – сказала я, чувствуя, как за моей спиной возник Петр. – Решайтесь! Если вы поедете с нами, а мы друзья Лены, то ничего с вами не случится. Больше того, я дам вам денег, чтобы вы смогли решить свои семейные проблемы. Я имею в виду вашего брата…
– Ясно… – на щеках Татьяны проступил румянец. – Значит, вы действительно от Лены.
– Вам стоит только привести сюда детей, одеть их и выйти с ними из квартиры. Через пару минут вы увидите Лену.
Не успела я договорить, как раздался телефонный звонок. Я от страха забыла, кто я и зачем сюда пришла. У меня даже в глазах потемнело.
Татьяна достала из кармана юбки телефон.
– Да. слушаю… Хорошо, я приготовлю…
Она, глядя на меня, вернее, как бы сквозь меня, разговаривала с кем-то, договариваясь об ужине. Я была уверена, что она говорит с Борисовым.
– Да-да, я поняла… И шампанское куплю и поставлю в холодильник. Икра еще есть, две банки, и масло. Я приготовлю бутерброды…
Она закончила говорить, выключила телефон и сунула его в карман.
– Борисов звонил, сказал, что вечером будет не один, попросил приготовить курицу…
– Я слышала, – сказала я. – Так что? Сколько нужно денег, чтобы вылечить вашего брата?
– Мне неудобно… Тем более, что я сама собиралась уйти… Вы действительно сможете помочь мне спрятаться на время?
– Да, я обещаю.
– Тогда я мигом… Я быстро… Сначала одену детей, потом соберу их вещи… Господи, что я делаю…
– Запри квартиру и возьми ключи! – догадалась я крикнуть ей вдогонку.
– Поняла! – кивнула головой Таня и бросилась в глубь квартиры, мы же с Петром оставались стоять на пороге, прислушиваясь к звукам в подъезде.
Я, испытывая теперь уже настоящий страх перед Борисовым, который, как мне тогда казалось, мог появиться на лестнице в любую минуту (большой, в шубе, с пистолетом наголо!), спросила себя, а готова ли я, трусиха, навести шороху в ресторане Миши, направив дуло пистолета в голову Иванова. Но вместо ответа в моей голове звучал колокол, звук был пространственным, долгим и пустым… Как и моя голова.
Через несколько минут, когда я уже чувствовала, как силы покидают меня, я увидела розовые мордашки малышей – Танюши и Аркаши, закутанных в меховые шубки и в нахлобученных глубоко на головки толстых вязаных шапочках, и вмиг повеселела.
– Привет! – я помахала им рукой, после чего мы с Петром подхватили детей, два больших пакета с детскими вещами и бросились по лестнице вниз. За нами бежала, одеваясь на ходу, перепуганная собственной решительностью Татьяна.
Мы выбежали из дома, Лена, увидев нас из машины, словно оттаяла, ожила, выскочила, чтобы открыть дверцы и багажник, и вот через несколько минут салон Петиной машины уже оглашался детскими радостными воплями, счастливыми восклицаниями Лены и щебетаньем Татьяны. Мое сердце забралось вверх и застряло где-то в горле – так распирала меня радость от сознания того, что мне удалось сделать доброе дело, что я вернула детей матери.
– Танечка, моя дорогая девочка… – Лена осыпала поцелуями дочку. – Аркаша, мой родной. Господи, мне просто не верится…
Я украдкой наблюдала за тем, что происходит позади нас, в зеркало, и слезы покатились по моим щекам. Нет, все-таки я не в своих родителей. Уж слишком эмоциональна, впечатлительна. Так нельзя, если я хочу чего-то добиться в жизни.
Между тем Лена окончательно пришла в себя, разморозилась, улыбка освещала ее бледное лицо.
– Таня, как же я благодарна тебе, что ты согласилась… Я думала, что ты побоишься… Ты не переживай, Виолетта даст тебе денег… Если она что-то обещает, то непременно сделает, она – святая…
Я почувствовала, как она мягко потрогала мое плечо, словно проверяя, на месте ли я и не снится ли ей все это.
– Да дело не в деньгах! – воскликнула няня. – Мне и самой было уже страшно оставаться там с Борисовым… В тот день, когда он выставил тебя, он пил. Много и страшно пил. Потом явилась эта сука, они вместе пили, потом… Словом, они не замечали меня, вели себя, как… (она понизила голос) скоты… Думаю, твой Борисов повредился рассудком, раз такое вытворяет… Я вообще не знаю, что с ним происходит… А еще… еще они курили, потом хохотали… Знаешь, на него кто-то действует, влияет, думаю, кто-то из его друзей… Он раньше таким не был, ты же знаешь.
– Да бог с ним, Таня, главное, ты здесь, с детьми… И ничего не бойся. Они, Виолетта и Петя, хорошие люди… Еще моя соседка, Зоя, она прекрасный человек, это она спасла меня, я тебе потом все расскажу…
– Знаешь, я все ждала, что Борисов одумается, что начнет тебя разыскивать, я прислушивалась к его телефонным разговорам, ну, думаю, сейчас позвонит своему начальнику безопасности, и тот начнет тебя искать… Но он по телефону говорил только о делах, да еще с сучкой этой разговаривал…
– Таня, прошу тебя, не надо о нем… Мы сейчас должны думать о детях и о том, чтобы он нас не нашел. А он будет искать, обязательно… Детей будет искать. Ты должна будешь связаться со своими родственниками, которые у тебя есть, и предупредить их о том, что к ним наведаются люди Борисова… Пусть они на время уедут куда-нибудь.
– Я понимаю…
Я слушала их и удивлялась тому, как же изменилась Лена. Выходит, до той минуты, пока она не увидела детей, она не верила в мой план, в меня. Считала, что я полная дура, раз решила так рискнуть. Хотя, скорее всего, дело было все-таки не во мне. Что-то надломилось в ней самой, когда она лишилась любимого (почему бы и нет?) человека, детей, да и крыши над головой. По сути, ее жизнь разрушили до основания, от таких событий любой свихнется.
Конечно, я была горда тем, что у нас все получилось. Правда, меня настораживало, что все вышло как-то словно само собой, легко, как по маслу. Если бы я знала, что ждет всех нас впереди, не знаю, что я бы предприняла… Может, и сбежала бы… Хотя разве не для того будущее скрыто от нас намертво, запечатано накрепко, чтобы мы более-менее спокойно могли жить, пусть даже и совершая непростительные ошибки. А то, что я совершала их одну за другой, я понимала это каким-то своим внутренним чувством. Кроме того, я всегда, с тех самых пор, как прибрала к своим рукам чужие деньги, всем своим организмом чувствовала что-то неладное. У меня болели живот, голова, а еще было ощущение, словно я лечу в пропасть или… наоборот, взлетаю куда-то очень высоко и боюсь взглянуть вниз.
Но в тот момент, когда мы всей гурьбой высыпали из машины в Денежном переулке (название-то еще какое – бабушка словно заранее знала, что вся моя жизнь в будущем будет пропитана денежным духом!), я была, повторяю, горда и счастлива тем, что мы привезли с собой детей. Да к тому же еще и с няней! Мой практичный ум сразу же превратил няню с помощницу по хозяйству. Пока мы, взрослые, будем решать наши проблемы, убивать злодеев и возвращать имущество (тогда еще слово "убивать" не особенно-то напрягало меня), няня Таня останется дома с детьми, будет готовить нам еду, прибираться. Таким образом, в квартире будет соблюдаться порядок, который был всем нам, с взъерошенными мозгами, просто необходим. Мне еще моя покойная мама говорила, Виолетта, детка, приберись в своей комнате, глядишь, и мысли твои будут в порядке, и жить станет легче. Моя мама вообще порой выдавала такие правильные перлы. К примеру, заставляла меня часто мыть голову, считая, что таким образом становится чистым и прозрачным мое мироощущение. "Помой голову, детка, вот увидишь, как тебе станет хорошо, да и жить легче…" У меня всегда были длинные волосы, и моя мать, очень странная женщина, в которой было намешано всего понемногу (нежность, грубость, алчность, цинизм, что-то животное и страшное, практичность, любовь, страсть, и все это в коньяке, как пьяная вишня), всегда четко следила за тем, чтобы в доме не переводился хороший шампунь. Кроме того, она откуда-то знала превосходные рецепты масок для волос, ее часто можно было застать в ванной комнате за тем, как она, с бодуна, не проспавшаяся, в своем любимом атласном, желтом в красных и розовых розах, халате смешивает в фарфоровой миске разные масла, витамины, колдует с медом и желтками и, готовя питательную смесь, всегда спрашивает меня, если я оказываюсь рядом, купила ли я в ветеринарной аптеке витамины для конской гривы…
Не знаю почему, но когда я собрала под своей крышей такое количество людей, я вспомнила свою мать и даже на какое-то время словно стала ею. Во всяком случае, я это как-то почувствовала. Разве что я была все же Виолеттой и как могла постаралась обеспечить всех своих новых друзей всем необходимым.
Надо ли говорить, как обрадовалась Таисия, когда увидела детей и Таню. Судя по степени ее восторга, и она тоже не очень-то верила в наш успех.
– Как тебе это удалось? – спрашивала она, когда я помогала ей накрывать на стол.
– Сама не знаю. Просто позвонили, Таня открыла дверь, я ей все объяснила, она согласилась, и вот мы здесь!
– Круто! Ты – молодец!
Она не представляла себе, насколько мне важно было ее мнение, не говоря уже о похвале.
Таня осваивалась в отведенной для нее и детей спальне, раскладывая детские вещи в шкафу. Глядя на нее, мы все понимали, что она не совсем осознает, что с ней произошло, настолько она выглядела растерянной и напуганной.
– Вот, чистое белье, – я положила на кровать стопку белья, одеяла, подушки. – Сейчас будем обедать.
– Я как во сне, – сказала она, не глядя на меня, словно я была призраком.
– Вот, тут двадцать тысяч евро, – на красное одеяло верблюжьей шерсти легла пачка новеньких банкнот. – Думаю, тебе хватит, чтобы помочь брату, а потом, когда все утрясется и устроится как-то… И ничего не бойся, повторяю.
– Так не бывает, – она так и не взглянула на меня, схватила наволочку и принялась надевать ее на подушку.
Лена сидела в обнимку с детьми на диване в гостиной и беспрестанно их целовала, словно все еще не веря своему счастью. Уже за одну эту сцену я благодарила Бога, что он послал мне шальные деньги. Хотя история с возвращением детей произошла, к счастью, без денег. Разве что ход событий приведший нас всех в Денежный переулок, вел свой отсчет с той минуты, как я увидела Луку, выбрасывающего сумку за мусорные баки…
Я вызвала Лену в переднюю, задала один-единственный вопрос: не передумала ли она в отношении Борисова, готова ли она к тому, что на него повесят чужое убийство? Лена с легкостью "казнила" его, кивнув головой и тем самым предоставив нам полную свободу действий. Я попросила ее сообщить нам все номера его телефонов, после чего Лена спокойно вернулась к детям.
Миша был какой-то кислый. Он устроился перед телевизором и смотрел все подряд. Думаю, он сильно нервничал и не мог этого скрыть. Даже не старался. Я снова подумала о том, что они с Таей все-таки не пара. Хотя у меня слишком мало жизненного опыта, чтобы делать такие серьезные выводы. Да и вообще, что я тогда знала о любви?
Самое удивительное, что музыкальным фоном для всех этих событий служила негромкая и какая-то деликатная, осторожная игра на баяне. Петр, закрывшись в дальней комнате, продолжал разучивать свою программу. Уверена, что эта музыка, эти звуки бесили нашего Мишу, но в том положении, в котором он оказался, ему ничего другого не оставалось, как терпеть вообще все, что происходило вокруг него. Думаю, что даже спустя годы это прокофьевское "Шествие кузнечиков" будет ассоциироваться у него с нарисованным им же в сознании шествием зеленых, мокрых от крови, насекомых, оставляющих после себя свежий кровавый след…
Петр, насколько же тихим, незаметным и в то же самое время совершенно незаменимым он оказался для нас для всех! Получив от меня деньги и испытывая, понятное дело, чувство великой благодарности за возвращение к жизни своей мамы, он в то же самое время чувствовал себя глубоко обязанным мне, и это, я думаю, несколько отравляло его жизнь. К тому же никто из нас не знал тогда, что нам предстоит, и наше будущее рисовалось нам в зависимости от нашей фантазии и страхов.
Тая вообще делала вид, что ничего не происходит, как если бы судьба свела всех нас не под крышей временного прибежища, где мы скрывались от наших врагов или противников, собираясь с силами, а на каком-нибудь курорте, в семейной гостинице, где нам предстояло просто приятно провести время. Она суетилась на кухне, стараясь всех накормить и развеселить, и, глядя на нее, трудно было представить себе, что пару дней тому назад она подверглась насилию.
Между тем нам предстояло действовать, но перед этим наметить четкий план. Без плана осуществить задуманное было невозможно.
Итак. Первое – связаться с Лазаревым и спросить его, готова ли купчая.
Второе. Если купчая готова, то поехать к нему, забрать документы, проникнуть в ресторан поздно вечером и, приставив дуло пистолета к голове зарвавшегося Иванова, заставить его подписать все документы (а после пристрелить его, как собаку). Конечно, я слабо представляла себе, как мы все это провернем, причем меня меньше всего заботил тот факт, что при подписании документов там не будет нотариуса (скорее всего, он, доверенное лицо Лазарева, поставит свою подпись и печать предварительно, за немалую сумму), – меня заботило, сумею ли я смертельно напугать храброго и отчаянного Иванова, матерого преступника? У него-то, в отличие от меня, был какой-никакой опыт в подобных делишках.
Третье – подкинуть на квартиру Борисова улики, доказывающие, что это именно он застрелил Иванова. Но что это за улики? Что они должны собой представлять – мы пока не знали. Было бы неплохо, если бы я, находясь в квартире Борисова, вынесла оттуда какой-нибудь его башмак, чтобы выпачкать его, скажем, в крови Иванова. Но, с другой стороны, не следовало недооценивать мозги следователей, которые будут разыскивать убийцу. Уж слишком явной подставой была бы эта улика – окровавленный ботинок.
Подкинуть Борисову портрет Таисии, типа, любимой девушки, которую они с Ивановым не поделили, – тоже выглядело бы как-то неубедительно.
– Тая, давай подумаем, как повел бы себя Борисов, если бы на самом деле убил Иванова, и какие ошибки он мог бы совершить, из-за чего бы его и вычислили?
Мы совещались с ней вдвоем на кухне, после того как была перемыта вся посуда, и все наши "подельники" разбрелись по своим комнатам. Миша сказал, что у него сильно болит голова, он принял таблетки и прилег на диване в гостиной. Петя прекратил свои упражнения на баяне и расположился рядом с Мишей, обложившись учебниками по музыкальной литературе. Вероятно, готовился к экзаменам.
– Ну, во-первых, он спрятал бы пистолет, я так думаю, – сказала Тая. – Во-вторых, постарался бы обеспечить себе алиби.
– Вот! Алиби! Нам надо срочно придумать что-то такое, чтобы он вышел из дома как раз в тот момент, когда мы будем у Иванова в кабинете.
– Достаточно позвонить ему и сообщить, что мы готовы продать ему информацию о пропавших детях и няне, – пожала плечами Тая и была права. – Это может сделать Петя из телефона-автомата.
– Хорошо, он выйдет, мы заморочим ему голову, добьемся того, что он долгое время будем отсутствовать. Но все равно этого мало.
– А что, если его на самом деле заманить в ресторан?
– Но как? Зачем?
– К примеру, он приедет в ресторан, чтобы встретиться там с тобой.
– Так может, я на самом деле позвоню ему и скажу, что знаю, где находятся его дети? Он же меня знает, я же его соседка. Он спросит, откуда мне это известно, я тогда скажу, что видела собственными глазами, как Таня вывела детей из квартиры, как посадила в машину. Что я записала номер машины и готова его ему продать. Объясню, что я увольняюсь, потому что Миша исчез, наплету ему что-то про свое тяжелое материальное положение, назначу встречу в ресторане, и он, вот увидишь, приедет!
– Но когда он приедет в ресторан и не найдет тебя там…
– Неважно, его там увидят. А заходил он в кабинет Иванова или нет, мало кто будет знать, лишь личная охрана. Да и то, этих людей тоже нужно будет убрать… – голос Таи задрожал. – Виолетта, по-моему, мы сошли с ума. Если мы действительно собираемся убить Иванова, то сделать это нужно глубокой ночью, когда он остается в кабинете один. Охранникам он разрешает поспать, там есть специальное помещение для этого. Иванов сидит и пересчитывает выручку, планирует какие-то мероприятия, обзванивает своих должников, приглашает своих людей на игру… Словом, занимается своими делами, о которых никто не должен знать. В принципе, он ведет себя почти так же, как и Миша, разница лишь в том, что Миша, засиживаясь иногда до утра, придумывал репертуар наших музыкальных спектаклей, придумывал меню, ну и подсчитывал выручку, конечно… Кстати, он тоже обзванивал своих друзей, завсегдатаев ресторана, чтобы пригласить их на наш концерт. Знаешь, иногда мне кажется, что это было в какой-то другой жизни… Думаю, что в одну из таких вот тихих ночей к нему и заявился Иванов.
– Как мы проникнем в ресторан?
– У Миши есть ключ от черного хода, а сторож – преданный ему человек. Виолетта… Если ты прямо сейчас откажешься от этой затеи, я тебя пойму. Да и Миша, думаю, вздохнет с облегчением. Думаешь, чего он такой… смурной… Боится. Он мне так и сказал, что мы не сможем ничего, что нас там всех переубивают.
И тут во мне что-то всколыхнулось, как если бы вспенилась кровь моего отца-киллера, заявляя о себе дерзко, отчаянно. Я четко представила себе, как, войдя в кабинет Иванова, целюсь в него из пистолета. И такая сладкая и душная волна меня охватила, словно я хлопнула стакан коньяка. Думаю, на мгновенье дала о себе знать кровь моей матери, большой любительницы этого напитка.
– Я не боюсь, и я готова пойти сама и все устроить, – сказал кто-то внутри меня.
– Отчаянная ты девка, вот что я тебе скажу. И я – с тобой. Я не передумаю. Ты не смотри, что я внешне выгляжу такой спокойной. Просто мысленно я Иванова давно пристрелила, вот и все.
– Хорошо, я рада. Так что делать будем?